За расставаньем

      Саше кажется, она так давно на ковре не лежала, что вечность с прошлого раза прошла. Время летит быстро, так быстро, что некогда даже заметить — вот день рождения Жени во вторник, и она организует вечеринку, несмотря на то, что следующий день рабочий, вот на следующий же день в новостях все обсасывают её, Есю, так похожую на обоих родителей, и кольцо на её пальце, вот Саша с Марком вместе взрывают хлопушку и из неё летят розовые конфетти и Саша кидается Марку на шею... Воскресенье. Сегодня воскресенье, и за эту неделю многое произошло. Сегодня воскресенье, и они въехали в дом окончательно. Сегодня воскресенье, и она лежит на ковре в гостиной, и ворс такой длинный, что почти даже не твёрдо. Она, конечно, потом будет кряхтеть, как старушка, и ругаться на себя, но то она, с больной спиной, и как тут не пошутить про то, что ей уже за тридцать?       Воскресенье. А ровно через неделю декабрь. Подготовка к Чемпионату России, тренировки у детей, и Илья уже написал, мол, раз ты снова появилась на публике, можно ли вас ангажировать для новогоднего шоу, и ёлку надо в магазине выбрать большую, и... Еся рядом на попу плюхается, смотрит любопытно.       — Удобно?       — А ты сама проверь. Рядом ложись, — Саша руку тянет к дочке и волосы ей треплет. Не сильно, не так, чтобы собственноручно заплетённые косички растрепать, но треплет. Еся хихикает и заваливается назад непринуждённо, как когда совсем маленькая была, ножки в воздухе мелькают прежде чем обратно на ковёр упасть.       — Удобно, — выносит она вердикт через пару секунд лежания. «Мой любимый вид спорта — фигурное лежание», вспоминает Саша шутку, которую они иногда выдавали, если падали во время тренировки и не хотели сразу вставать, а тренеры этого настойчиво требовали. — Мамуль...       Если Еся говорит не мама и не мамочка, а мамуля, значит, ей что-то нужно, и она не знает, как начать разговор. Это Саша о своей дочке знает так же хорошо, как и тысячу других деталей. Это ведь её дочка, в конце концов. Та, у которой пока ещё нет — ну или почти нет, как знать? — секретов от мамы. Та, которой четырёх ещё не исполнилось, и даже хитрость её простодушная. Нехитрая.       — Ну, говори, чего тебе, хитруля?       Еся хихикает, явно не обиженная, что её раскусили, и ближе придвигается, под бок совсем.       — Мамуль, а можно к нам на Новый Год бабушка с дедушкой и с Васей приедут?       Созваниваются-то они каждый день, и по видеосвязи общаются, но это не то. Саша и сама по ним скучает, если уж честно. Но скучать — это одно, а обещать что-то от чужого лица — совсем другое дело. Она обещать не может, это ведь не её право. Это ведь не её жизнь. Но она может обещать что постарается.       — Я их приглашу, — говорит она. — С папой посоветуюсь, когда лучше будет, и приглашу их. Хорошо?       — Хорошо, — отзывается Еся. Она девочка умная, понимает, что да как. — Мам, а ты ко мне на тренировку придешь?       — Только если мне твои тренеры разрешат, — Саша улыбается, на бок переворачиваясь и Есю тыкает в кончик носа пальцем с тихим «буп». Она смеётся опять. Чудо маленькое. Чудо любимое. Почти её копия — но только почти. Копия смотрит как папа, щурится как папа, улыбается как папа, и папу своего приняла сразу и безоговорочно, пусть даже никаких доказательств, кроме слов мамы, у неё не было. — Ты же знаешь, не всегда хорошо, когда родители на тренировки приходят.       — А если ты придёшь, будет хорошо, — уверенно заявляет Еся. — Ты же чемпионка. И все сразу захотят быть как ты и начнут стараться. Там на катке твоя с папой фотография висит, большая-пребольшая. А ты придёшь, и все увидят, какая ты настоящая.       — И какая же?       — Ещё лучше, чем на фотографии. Я это точно-точно знаю. А Тёма сказал, что эта большая фотография с Олимпиады, — последнее слово дочь выговаривает старательно. Не привыкла его говорить. — Я когда большая буду, тоже на Олимпиаду поеду. Обязательно-обязательно. И тоже чемпионкой буду, прямо как ты, вот увидишь.       Обещание это ей Еся даёт не в первый раз — обещание, что чемпионкой будет. Кажется, она с тех пор, как узнала про мамино чемпионство, убедилась в том, что ей просто-таки обязательно так же. Желательно со старшим братом в паре, видимо, чтобы родители гордились сразу обоими детьми. Саша и правда воспринимает Тёму своим ребёнком чуть больше, чем, наверное, имеет право, если учитывать, что он им не является, и что живут в одном доме они совсем недавно. Пусть она и его крёстная, а всё же не мама — но это они потом уладят. Может быть. Может быть и нет — она не претендует всё-таки. Не имеет права претендовать на что-то большее, чем ей готовы предложить.       — Обязательно будешь, — отзывается она, наконец, после молчания чуть более затянувшегося, чем стоило бы. — У тебя очень хорошие тренеры, и у тебя всё получится, вот увидишь. Ты ещё лучше будешь, чем я.       — А так может быть разве?       — Может, — Саша улыбается, глаза прикрывает, чувствуя, как жмётся к ней дочь. Не как испуганный ребёнок — как ребёнок, который хочет свою любовь показать физическим контактом и крепкими объятьями. — Спорт не стоит на месте, кнопка. Если спорт не развивается, значит, с ним что-то не так. Помнишь, мы вчера видели дядю Марка и тётю Сашу?       — Помню, — кивает Еся активно, несколько раз подряд, как будто боится, что если она кивнёт всего раз, будет неясно. Еся вообще эмоциональная и порывистая, и сейчас не исключение. — Ты мне сказала, что они тоже очень крутые чемпионы. Как тёть Женя.       — По-своему да, — кивает и Саша, правда, всего один раз. — Вот тёть Саша в своё время очень много чего сделала первой или одной из первых. До неё тоже были крутые чемпионы, как вот тёть Женя, но она сделала на один шажок больше, чем они. Это ведь не значит, что те, что были до неё, стали плохими, правда?       — Правда, мам. То есть получается что если я буду лучше, чем ты, это не будет плохо?       Смешная кнопка. Маленькая и забавная. Саша смеётся и дочь притягивает к себе ещё ближе, на себя затягивает. Как когда-то, когда она была совсем ещё малюсей и лежала на маме сверху, пытаясь ухватить её за прядь волос и потянуть её в рот. Кто-то говорит, забывается всё плохое, что было во время беременности, во время родов, в раннее время материнства — может быть, у кого-то и так. Она помнит всё. Просто ей это не мешает любить дочь. Ни бессонные ночи, ни дёрганье за волосы, ни укусы во время кормления, ни десятки других моментов, о которых так не любят говорить будущим мамам, чтобы «не напугать» их. Сейчас Еся тоже ещё не совсем большая, но весит уже больше, и ёрзает, устраиваясь поудобнее, прежде чем голову у неё на груди устроить и вздохнуть счастливо. Хитрая малюся.       — Если ты не будешь лучше, чем я, я очень удивлюсь, — отвечает она, наконец, обтекаемо. Это не давление на дочь, и не должно им звучать. Это должно быть именно поддержкой. Верой в её силы. Верой в то, что у дочери всё получится. Что её маленькая девочка когда-то станет взрослой чемпионкой. Но давления тут нет и быть не должно. И не будет никогда, обещает Саша себе самой. — Но если у тебя что-то не будет получаться, если ты не станешь чемпионкой, или если ты не станешь лучше, чем была я, когда стала чемпионкой, это не значит, что ты плохая или не справилась или мы с папой тебя не будем любить. Это просто значит, что так получилось.       — А если так получится, то вы не будете обижаться, что я получилась не такой, как вы? Ты и папа и Тёма?       Упёртая, или напуганная, или всё вместе? Саша Есю треплет по волосам и тянется, чтобы её макушки коснуться губами. Достаёт едва, но достаёт всё же, и чувствует, как в ответ объятья дочери становятся на миг теснее.       — Если так получится, то мы просто поможем тебе найти другое занятие, в котором ты будешь лучше всех, — говорит она. — И любить тебя будем так же, как и до сих пор. Потому что наша любовь к тебе не зависит от того, что ты умеешь делать. Ты всё равно наша самая любимая девочка.       — Самая любимая девочка, которая не спит в восемь утра в воскресенье, — раздаётся сонный голос Вани от дверей. — И самая любимая женщина, которая тоже встала ни свет ни заря. Вы чего тут на ковре валяетесь?       — А мы очень часто раньше на ковре лежали вместе, — поясняет тут же Еся. Ваня фыркает — Саша его не видит, но слышит хорошо, и представляет себе хорошо его выражение лица.       — Не, кнопка, ты меня не поняла. Вы чего тут на ковре без меня валяетесь?       Они смеются втроём, вместе, и Саша запоздало думает о том, что этот их смех, не приглушённый ничем, может разбудить Тёму. Думает с опозданием достаточным для того, чтобы Ваня, что-то пробормотав, «доброе утро» воскликнул сразу за этим удивлённо. Кажется, он проснулся до того, как они могли его разбудить.       — Доброе утро, — сонно бурчит Тёма, конец тонет в зевке. Шаги слышно совсем рядом, после чего он на ковёр плюхается и сразу тянется их обеих обнять. Ваня садится с другой стороны всего парой секунд позже, целует в макушку дочь, и тянется к её губам. Саша навстречу подаётся, даже не раздумывая, детей не стесняясь — да и с чего бы ей? Дети прекрасно знают, что поцелуй — это любовь. Дети прекрасно знают, что они друг друга любят. Дети вообще в восторге от того, что они друг друга любят, и не видят причин, почему так быть не должно. Поэтому отрываются они друг от друга не тогда, когда слышат радостные детские восклицания, а чуть позже — потому что им стыдиться нечего.       — А когда я буду большой, у меня тоже будет кто-то кто меня будет любить как папа маму любит, — тут же вставляет свои пять копеек Еся. Зараза маленькая. И улыбается, главное, так невинно и мило, что даже в голову не придёт, что эта зараза это не всерьёз. Впрочем, она-то, скорее всего, действительно всерьёз это говорит. Действительно хочет, чтобы так было. У мамы с папой, думает Саша, в жизни было столько всего, что после этого эта любовь кажется даром божьим. Мама с папой, думает Саша, друг друга чуть не потеряли окончательно — по её вине, уверена она, и ей придётся долго себя настраивать на то, чтобы простить себя, несмотря на то, что Ваня её уже простил.       — А когда я буду большой, у меня будет кто-то, кого я буду так же любить, — хихикает сбоку Тёма. Ещё один зараза маленький. — Только я её не отпущу никуда. Сразу домой приведу и с вами познакомлю и жить она у нас останется. И никуда не денется.       — Правильно, сын, — хмыкает Ваня. — Не повторяй папиных ошибок. Делай свои.       Смеются они после этого все четверо. Да, ошибок друг друга повторять не стоит. Хватит и тех, что уже были сделаны. Только вот как убедиться, что не совершишь новые? Никак, думает Саша, вздыхает едва слышно, и жмётся к Ване плотнее, детей обнимая. Не ошибается только тот, кто ничего не делает.       Она планирует многое сделать. Ей надо многое нагнать.