***
Росинант проводил последних не остающихся на ночь гостей. Моне он отпустил отдыхать, а слуги должны были довольно быстро справиться с последствиями Вечера. Сам он в первую очередь принялся оглядываться в поисках пятнистого юноши, но нигде его не видел. Росинант не ожидал такой речи от Ло, да и того, что он станет полноценным Младшим Хозяином Вечера. Грешным делом тенрьюбито надеялся, что тот придёт к нему, и они вместе будут провожать гостей, но этого не произошло. Ло держался очень хорошо, даже лучше, чем сам Росинант, но почему он исчез, не попрощавшись и не пожелав спокойной ночи? Сердце болезненно затрепетало в предвкушении беды. Что-то не вязалось. Стало как-то слишком тоскливо, словно навалилось внезапное (хотя он и привык быть один и полагаться на себя) одиночество. Ноги сами понесли его к нужным покоям. Толкнув бесшумно дверь, Коразон остановился на пороге. Тишина давила, будто в логове монстра. Отогнав наваждение вместе с ненужными воспоминаниями, Росинант осторожно вошёл в богато украшенные комнаты. Послышался глухой стук толстого стекла о деревянный паркет. На полу, возле заправленной кровати, сидел Ло и жадно пил вино. Рядом валялось две уже пустых бутылки и ещё пара непочатых. — Что... что здесь происходит? — Кораз... — Ло вскочил, смутившись на мгновенье, но затем он стал ровно и с вызовом сказал. — Напиваюсь, как и многие сегодня. Иди, куда шёл! — Я шёл сюда. К тебе, — Росинант подошёл вплотную, глядя на Ло сверху вниз, как на нашкодившего котёнка. — Что-то случилось? — Ничего. Просто праздную, что теперь мой статус определён, я точно знаю свою судьбу, — Ло стремительно пьянел от выпитого залпом алкоголя. — Что? — "Что?" да "что?" — только и делаешь, что чтокаешь. Хотя сам знаешь: ничего, абсолютно ничего для меня за эти дни не поменялось. Я теперь официально игрушка Долфаминго, так?! — Росинант замер, виновато потупившись, но в ответ лишь коротко кивнул. — Ну и зачем скрывать? Зачем... — Ло устало выдохнул и обвёл рукой вокруг. — Зачем это всё? Давай перестанем притворяться и просто используем меня по назначению. — "По назначению"? Ло, о чём?.. — Росинант окаменел, когда юноша начал быстро раздеваться. Чуть пошатнувшись, Ло смог стянуть с себя брюки и исподнее. Откинув одежду в сторону, он выпрямился голышом и посмотрел прямо в глаза Росинанту. "Отмер" Коразон стремительным падением на спину. Ло цыкнул зло и пьяно, но вместо того, чтобы помочь подняться, сел на живот Росинанта. Мужчина был красный как рак и не мог найти слов, ошарашенно смотря на юношу снизу вверх. — Я же ему "нравлюсь", да? Вряд ли как личная охрана или придворный убийца, тем более не как шулер. Ему не нужно ни одно из моих умений. Давай честно признаем: как только я к нему вернусь, из меня вытрахают всю душу и выкинут на помойку. Ло оперся руками по бокам от Росинанта, нависая. Выглядел он печальным и отчаявшимся. Коразон, приподнявшийся на локтях, крепко сжал зубы с досады. На его глазах навернулись слёзы. Он смотрел Ло прямо в душу и страдал больше, чем он. — Если выбирать себе первого партнёра, то я предпочту хотя бы того, кто видит во мне человека, — Ло решительно наклонился, ища встречи губами губ. Росинант активно выползал из-под лёгкого и гибкого тела, уворачиваясь, но так просто убийцу с себя не скинуть, даже пьяного. Настал момент, когда Коразон замер, а голый юноша уже почти поймал свой поцелуй. — Ло, — выдохнул Росинант его имя прямо в губы. И этот легкий бриз, вкупе с пристальным совсем невозбуждённым жалостливым взглядом, смёл внутреннюю решимость Ло, словно ураган. Юноша обмяк и прикрыл глаза. — Да, я боюсь! — вдруг крикнул Ло, как обвинение. Он, всё ещё оседлав живот Росинанта, уткнулся лбом в его плечо. — Я боюсь будущего. Боюсь действовать. Боюсь бездействовать! Я никогда не чувствовал себя настолько беспомощным! Росинанта разрывала изнутри жалость и грусть. Он мягко пробежался широкой ладонью по волосам Ло, успокаивал и гладил, словно кота. Смотря широко раскрытыми глазами в резной потолок, он думал только: "Как же ты узнал, Ло?" — но сам факт отчаяния юного раба сделал его несчастным. И было, по сути, уже не важно, откуда Трафальгар знает то, что знает. Ло чувствовал, как внутреннее озеро боли, страхов и тьмы выливается куда-то за пределы, оставляя привычную пустоту. — Может всё обойдётся, — решился сказать Росинант, разрывая тишину. Ло издал в ответ то ли хрип, то ли стон. — Доффи не всегда бывает... нет, даже не так. Перестань бояться, я же с тобой! Ло, честно, я ещё никому и никогда не хотел так искреннее всем сердцем помочь, как тебе. Пусть я не понимаю до конца всех причин, но чувствую, что это крайне важно. Росинант осторожно, придерживая плечи юноши, сел на полу. Он не стал отстранять Ло от себя, но осторожно встал и отнёс его на кровать. Росинант откинул тяжелые одеяла и устроился полусидя. Красный от вина Ло прижимался щекой к широкой груди. Коразон прикрыл его наготу одеялом. — Это... довольно интимно, — вынес вердикт юноша. Хотя было так хорошо, что мир казался полным и идеальным. Хотелось чтобы так было всегда. — Не говори глупостей, — мягко осадил его Росинант, пытаясь сделать дрожь незаметной. Он продолжил осторожно гладить Ло по голове. — Так я в детстве брата успокаивал, пока это не перестало работать — пока Доффи не изменился. Обещаю, всё будет хорошо. Он дал мне две недели. За это время я успею встретиться с горосей и отбить тебя. Он не сможет причинить тебе вреда. Ты мне действительно как младший брат, потерянный давным-давно, может вечность назад или даже в другой жизни. Клянусь, я не трону тебя и не причиню вреда. Спи спокойно. — Коразон, почему ты так относишься ко мне? Я же один из многих. Это нечестно. Нечестно давать надежду обречённым. Нечестно давать мне почувствовать себя особенным, способным измениться и выбрался из тьмы. Нечестно... Я так устал сопротивляться очарованию той свободы и мечты, что ты даешь. Я же знаю, что умру. Знаю, что для меня уже нет будущего. Ты слишком жесток. — Ло... — выдохнул Росинант, но горло сжало тисками. — Ты и есть особенный. Я не играю и не притворяюсь. Так получилось, что с самого появления здесь, ты меня спасаешь. Тогда на Балу Первого Цветения мне как воздух нужно было уйти. Я был на грани обморока или даже нервного срыва. Я понимаю, что это прозвучит эгоистично, но я так обрадовался возможности тебя спасти. Покинуть это ужасное скопление людей. Уйти из-под дула их пристального внимания. Мне даже немного стыдно от того, что я так обрадовался: будто это ставит под сомнение тот факт, что я искренне хотел спасти тебя. Потом тогда в оранжерее. Ты ведь даже не успел подумать, просто схватил и повёл прочь. Ты знаешь, что это такое: заботиться о других. Ты можешь вспомнить, как это: быть счастливым и свободным. А вместе с тобой могу, искренне в это верю, могу вспомнить и я. То, как ты встретил меня на крыше, как бережно охранял теперь уже наше секретное место. Ты говоришь, что готов умереть, но твоя готовность жить вдохновляет и меня. Твоё выступление на Вечере Просвещения было просто поразительным. Ты спишь? Ло уже чуть пьяно посапывал. Он чувствовал себя в безопасности и тепле, посмев поверить своему Коразону. Росинант сидел в ловушке, придавленный тёплой спиной. Он не знал, что и думать. Как освободить Ло? Как помочь сбежать? Излечить его довольно простое дело, если верить доктору Бруту. Главное — организовать их вторую встречу. А вот Дофламинго никого так просто не отпускал. Особенно — понравившихся ему людей. Росинант перестал гладить юношу по голове, потому что руки дрожали. Сквозь сознание лезли никому не нужные воспоминания.***
Опорочившая себя ветвь семьи Донкихот не могла вернуться на Мари Джоа совсем без последствий. Всем полагалось заработать "милостивое" прощение. Маме, как женщине, выпало испытание новым замужеством. Преподобный Терезий был троюродным дядей отца и присвоил себе имение до вынесения решения от Небесного Суда. Мьёсгард же был главным претендентом. Неплохим аргументом для Терезия было усыновить отпрысков Хоминга и жениться на их матери. Росинанта и Дофламинго поселили в одних покоях до достижения зрелости. Они вместе учились, грустили, читали, играли, и даже спали. И не раз и не два Росинант просыпался от сдерживаемых стонов Дофламинго, который метался по своей части кровати. Тогда младший брат осторожно подползал к нему и крепко-крепко обнимал, гладил по золотым волосам. Это помогало: старший брат успокаивался и спал сладко без сновидений. Дофламинго ненавидел Терезия, а, как потом выяснилось, видимо, презирал мать. Год после возвращения старший брат был замкнутым, молчаливым и очень раздражительным. Единственным, кого он терпел рядом был Росинант. — Твои дети постоянно молчат! Ну что за отродья недостойного Хоминга. Они случаем не клинические кретины? — часто интересовался Терезий у своей жены за обедом. Мама сдерживала внутреннюю боль и спокойно отвечала: — Они замечательные дети, дай им время. Мы многое пережили там, внизу, — слабо шептала она. — Да уж, многое. Кто знает, кто знает, — недовольно издевался Терезий, кидая косые скользкие взгляды на маму. Росинант не понимал, что это означало, а Дофламинго до боли сжимал руки в кулаки от намека на связи матери с грязными земными отбросами. Росинант был маленьким и не знал иных способов успокоить других, кроме как обнять, погладить и тихо посидеть рядом. Маме помогало. Он часто приходил к ней, забирался на колени или ложился у ног на подол красивого платья, облокачивался спиной и думал о своём или читал. Мама вышивала, рисовала или делала ещё что-то руками. Они понимали друг друга без слов. Это был его маленький спокойный рай. "Как бы ни было грустно или плохо, я всегда рядом и очень люблю тебя, мама," — словно говорил ребёнок. Росинант избегал Терезия, старался больше нужного не контактировать. Впрочем, Дофламинго был совершенно другим. Старший брат получал от младшего такую же поддержку, как мама. Росинант мог часами учиться у их ног или рядом, прижавшись теплым боком. Как самый маленький и слабый в семье, он принимал своё положение как нечто само собой разумеющееся. Но постепенно и мама и Дофламинго начали говорить с ним, выливая на него свои секреты, боли и переживания. Ребенок не мог знать, что отвечать и как им помочь. И бессилие начало точить изнутри, пилить затупившимся ножом и ранить, ранить, ранить... Сидя на кровати и читая, маленький Росинант ждал брата в молчании. Дофламинго вошёл злой, что не было само по себе ни новым, ни удивительным. Росинант приветственно улыбнулся и следил за братом, как верный щенок, терпеливо ожидая, когда можно будет приластиться. Дофламинго смерил его тяжёлым взглядом над очками. Словно приняв решение, он подошёл и злым шёпотом сказал: — Этот урод снова трахает маму в гостиной! Росинант замер. Он едва ли понимал, что значит "трахать", хотя что такое секс в общих чертах знал. Но звучало как нечто ужасное, противоестественное и неправильное. Мальчик прижал книгу к груди и сжался, защищаясь от эмоций брата. — Никого не стесняется, даже слуг! Он пользуется ей, словно она низкосортная фаворитка! Ты что, ничего не понимаешь? Росинант лишь несчастно посмотрел на Дофламинго, выражая внутреннее страдание. Он робко попытался протянуть руку и привычно погладить брата по плечу, но старший хлёстко откинул его ладонь. — Ты такой же как и она, — вынес страшный приговор Дофламинго. — Жалкие жертвы обстоятельств. Никчёмные кролики, которых только и нужно, что пожарить и поглотить. Я убью его. Росинант осознал, что широко раскрытые в ужасе глаза наполнились слезами и те в отчаянии стекают по щекам на подбородок. Он не смел ничего возразить брату. — Я убью Терезия, а затем поставлю на колени весь Мари Джоа. Ты меня понял? Дофламинго развернулся и вышел. Тогда, в возрасте тринадцати лет, брат в последний раз заходил в их общую комнату. С тех пор маленький Росинант сильно изменился. Мама попросила Сенгоку, как старого друга отца, посмотреть на младшего сына и время от времени с ним заниматься. Сенгоку-сан выдал рекомендации и ребенку назначили репетиторов, в том числе по риторике. В тайне от брата и отчима, Росинант общался с учёными рабами, попадавшими в дом. Он стал сильнее. Он хотел изменить мир.***
Ло немного поменял позу во сне, откинув лицо вверх на груди Росинанта. "Интересно, насколько они на самом деле похожи?" — задался вопросом Росинант. Он видел довольно прямые аналогии. Оба, и Ло, и Дофламинго, много убивали к своему возрасту. Были злыми, грубыми и недоверчивыми. Пережитые трагедии сотрясли их души и оба исходили трещинами. Только воспоминания о мирно спящем Дофламинго доставляли боль, настолько сильную, что Росинант отогнал их прочь. А Ло лежал рядом и будто бы даже успокаивал. Если прислушаться к ощущениям, то сердце светилось изнутри теплом, скрытым от посторонних грудной клеткой. Более того: спустя всего неделю вместе, юноша настолько доверял Росинанту, что выражал свои истинные чувства. Даже признание в том, что ему страшно —такое, даже на пьяную голову, Ло скажет далеко не каждому. "Вот же глупышка: "по назначению"! Может твоё назначение быть счастливым и свободным, преодолев все выпавшие на твою долю трагедии и неправильные решения. Стань хорошим человеком и докажи другим, что выход из тьмы всегда возможен. Я защищу тебя и твой путь к свету. Любой ценой. Клянусь!" — подумал Росинант. Он осторожно положил голову спящего Ло на подушку, подоткнул одеяло и вышел из покоев Младшего Господина.