Такие разные пятна

Ло тяжело вздохнул, хмуро смотря на покалеченного Росинанта, которому слуги помогали подняться. Мужчина умудрился упасть на пирамиду бокалов с ртутным ликëром. Ло был зол и в мыслях ругал младшего Донкихот на чём свет стоит. Но, как Младший Хозяин Вечера, решил прежде позаботиться о важных гостях. Сжав губы в тонкую линию, он подхватил Отохиме, лёгкую как перышко, к слову, и отнёс на мягкую софу. — Вам надо беречь ногу, м, плавник? И, пожалуйста, не топайте больше до конца вечера, — мягко, но строго, сказал Ло. Отохиме встретилась с ним взглядом и благодарно кивнула, чуть приоткрыв ярко-алые губки. Развернувшись, Ло нос к носу столкнулся с красным от ярости Мьëсгардом. "Что ещё?" — успел устало подумать юноша, но тенрьюбито вдруг брезгливо поморщился и высокомерно обошёл раба. К Отохиме уже спешила толпа знати, искренне и не очень выразить сочувствие, вызнать про тайные планы обогащения, которые, вне сомнения, она с Донкихотами давно обсудила. Ло отступил от гостей. Он чувствовал, что заиграли желваки, но ничего не мог с этим поделать, да и скорее предпочел бы дать выход ярости, а не успокаиваться, но ради Молодого Господина держал себя в узде. Серебристые капли густого металлоподобного напитка с кожи Росинанта промакивала пушистым полотенцем Сильва. На лице служанки была обеспокоенность: она всматривалась в Молодого Господина, который победно улыбался. Ло чувствовал, что победа не абсолютная: удалось выиграть битву, а не войну. Из-за этого ли сквозь радость в глазах Росинанта можно было заметить грустную задумчивость, глубокую, как море, а может и что-то гораздо более горькое, чем просто грусть. Сквозь его счастливую маску сложно было понять истинные чувства. Юноша стремительно подошёл к своему Коразону, над рукой которого склонился Виктор Вольфрам. — Покажи, — выдёргивая на себя крупную ладонь, сказал Ло. — Ло, это просто старая рана на ладони раскрылась. Кровь сама скоро остановится, — виновато пробормотал Росинант. — Такой неуклюжий, что об этом можно легенды слагать. Ты случайно не съел дьявольский фрукт нелепости? Другая чуть хвостовой плавник не сломала, топнув. Вы прям идеальная пара опасных и хрупких реформаторов, — ворчал Ло, очищая ладонь от крови и серебристых капель ликёра. Отложив полотенце, он начал быстро доставать крупные осколки стекла. — Мне нужен пинцет, да и нитка с иголкой, пожалуй, тоже. За что ты такой на мою голову? — Как хорошо, что Судьба свела меня с тобой, — улыбнулся Росинант, словно и не чувствовал боли. Он и Ло встретились взглядами, будто продолжили спор молча. Виктор тяжело вздохнул, привлекая внимание. Он осторожно протирал вторую руку, которая пострадала намного меньше. — На этой ладони вроде нет больше осколков. Мальчишка, посмотри. Ты на этом собаку съел, — подталкивая вторую руку к Ло, сказал Виктор. — Я же предлагал тебе привезти моего врача, Роси. Зря отказался, а я зря не настоял. — Я надеялся, что всё пройдёт спокойнее, — сказал Росинант. — Жаль, конечно, что Джозеф скончался вслед за твоей матерью. Он действительно был настолько убить горем? Настоящий верный слуга, всем бы таких! — сказал Виктор. — Мммм, угм, — пробормотал Росинант, терпя боль. Ло тем временем осмотрел вторую ладонь. Там действительно нечего было больше делать, кроме как продезинфицировать и перевязать. Виктор протянул чистый хлопковый платок. Ло благодарно кивнул, принявшись обрабатывать ранки. Его насторожило, как по-дружески непосредственно разговаривают эти двое, и всё внутри переворачивало от осознания, что с Виктором его Коразон общается на равных. А с ним — покровительственно, в лучшем случае, как с младшим братом. Росинант улыбался одновременно смущенный и довольный. Он давно не видел вокруг себя столько заботы, если не считать слуг. Виктор задумчиво переводил взгляд с одного на другого. Внезапно до Ло дошло, что пересуды сменили тон с возбуждено-восторженного на оскорбленно-возмущенный. — Ошейник? — Врач рабов? — Ещё один раб? — Куда делся личный врач семьи Донкихот? Джозеф Паразелц же служил ещё преподобному Хомингу! — Он сам умер вслед за миссис Донкихот от тоски или его казнили, потому что уличили его причастность? Слуги привели врача, который помогал Ло во время приступов в первую неделю. Доктор сконфузился под взглядами и перешёптываниями, затравленно бегая взглядом. Мужчина в рабском ошейнике вжал голову в плечи и прижал к себе сумку, словно готов был сквозь землю провалиться. Слуги Росинанта спешили подвести его к раненым, но тот вдруг начал сбивчиво отговариваться невразумительными фразами: — Приказа Хозяина не было... я не могу, не компетентен. Прошу... мне не справиться с таким! Джо не смог излечить преподобного Донкихот, куда уж мне? Я же лечил только рабов... Доктора буквально толкнули в сторону озадаченных Росинанта, Виктора и Ло. Юноша смотрел на него зло: через чужой страх на грани собственного подсознания он заметил розовую угрожающую тень, что только подстегнуло выразить ярость хлесткими словами: — Разве так должен себя вести настоящий врач? Не важно, что вы боитесь: профессионализм должен оставаться профессионализмом. Что значит "не справитесь"? Человек от человека не сильно отличается! Возьмите себя в руки и сделайте, что должно! Его голос разнёсся по оранжерее в тишине. Доктор растерянно хлопал несчастными глазами. Слуги смотрели на юношу с одобрением и благодарностью. Тенрьюбито замолчали: кто-то с осуждением поджимал губы от неподобающего поведения; кто-то задумчиво и нервно перебирал пальцами, обдумывая, чего больше в утверждении об одинаковости Небесных Драконов и раба — смелости или глупости; кто-то чуть не подпрыгивал на месте от возбуждения, ведь такое могли на полном серьёзе заявить только на Вечере Просвещения — скандальном и нестандартном мероприятии. Врача буквально пробила дрожь, ноги подкосились, а он рухнул перед Росинантом на колени, уткнувшись лбом в землю. — Прошу, простите меня! Я не посмею коснуться благостной плоти Небесных Драконов. Я слишком низок для этого, у меня нет такого образования, — глухо надрывал горло раб, крича куда-то вниз. Молодой Господин кивнул. Он сочувствовал доктору, который даже касаться тенрьюбито боялся. Пока Росинант сидел с видом, будто в чём-то виноват перед бесхребетным врачом, Ло подошёл и вырвал сумку с инструментами. Он смерил раба взглядом, равно яростным и презрительным, развернулся спиной, снова склонившись над ладонью Коразона. Быстро обработав раны антисептиком, юноша наложил заживляющую мазь, закрыл бинтом и зафиксировал поверх платком Виктора. Последнее было чисто декоративным жестом, Ло и сам не до конца понимал, зачем. Возможно просто искренне сочувствующий человек заслуживает хотя бы такой благодарности. Из сумки появился пинцет, и Ло начал быстро и сосредоточенно доставать маленькие осколки из второй, более пострадавшей руки. Периодически он промывал раны, промакивая постоянно выступающую кровь, чтобы ничего не пропустить. Было что-то завораживающее в том, с каким мастерством юный раб проделывал всё это: ни единого лишнего движения, чётко и быстро, словно практиковался каждый день. Сосредоточенный и решительный взгляд говорил всем наблюдающим, что он вкладывался в это всей душой. Ло свёл края самой глубокой раны, примериваясь, стоит ли зашивать. — Вообще, такое не зашивают. Я наложу плотный бинт, но ты обязан беречь руку и никак её не беспокоить хотя бы сутки. Понимаю, что для такого нелепого человека, как ты, с синдромом хронической неуклюжести, это слишком сложная задача, но, будь добр, постарайся! Ло выглядел таким серьёзным, когда отчитывал сидящего перед ним Росинанта, что Виктор, наблюдающей сцену близко со стороны, сначала замер в шоке, потом прыснул от смеха, а затем и заржал в голос. Вместе с ним засмеялись и гости вокруг, будто поняли случившееся как удачную шутку. Юного раба словно привели в чувство: он кинул взгляд вокруг, вздрогнул плечами, и виновато замолчал, склонив прежде гордо вскинутую голову. Ло за полминуты закончил бинтовать руку, а затем перевязал розовым платочком, который подала Анна-Роза, тоже вполне декоративно. — Вы постоянно смущаетесь, хотя поступаете правильно, — хихикнула она, — чу́дной вы. — Немудрено бояться сказать лишнего, когда за не понравившееся слово тебя обрекут на смерть или ещё чего хуже, — пробормотал Ло, закрывая докторскую сумку и ставя перед коленнопреклоным хозяином. — Прошу, всё сделано, я могу идти? — пробормотал несчастный врач. — Да, конечно, ступайте, — отпустил его Молодой Господин. За время, пока Росинант залечивал раны, гости уже успели со смаком обсудить недавнее событие и признали его крайне скандальным. А значит все, кто видел его собственными глазами, будут очень востребованы в ближайшие дни: их будут звать в гости, на вечеринки и даже завтраки! Настало время снова привлечь к себе внимание. Молодой Господин взошёл на сцену, поднимая руки. Весь костюм был в пыли, ликёре и крови. — У меня теперь довольно безумный вид, не правда ли? Как раз под стать моей репутации. Многие гости посмеялись шутке. Их глаза горели интересом, ненасытной жаждой событий, хотя бы в виде сплетен. Этим и были знамениты Вечера Просвещения. — Я уничтожил угощение, приготовленное для вас, но у меня есть замена! — по знаку Росинанта, слуги стали разносить бокалы с особым мутно-белым перламутровым напитком. — Прежде, чем прекрасная Отохиме-сама сможет вручить вам дары с самых глубин, я бы хотел представить второго почётного гостя этого вечера и поднять один очень важный тост. Думаю, вы все уже его заметили, потому что не обратить внимание невозможно: Трафальгар Ло! Росинант протянул руку в сторону юноши, на что тот сконфузился. Коразон ни разу не упоминал, что будет в своих речах затрагивать его персону. Сглатывая вместе со слюной беспокойство, Ло взошёл на сцену. Тенрьюбито замерли со стаканами в руках, готовые салютовать тост. — У этого юноши золотые руки, — Росинант взял своей забинтованной ладонью пятнистую руку Ло и поднял на уровень груди, рассматривая, словно ища самородки. — Но это и без моего пояснения было очевидно. Мы с ним знакомы совсем немного, но он уже несколько раз помогал мне оправиться от травм. Сегодня вы видели, как он исполнил врачебный долг, хотя врачом не является. Росинант смотрел только на Ло, будто и говорил только для него, а толпа у ораторской сцены оказалась по случайности. — А врачом юноша по имени Трафальгар Ло, человек с золотыми руками и добрым сердцем, не стал потому, что шесть лет назад его дом был полностью разрушен, а все близкие, любимые и родные сгинули в пламени бессмысленной зачистки, — от этих суровых слов повеяло горьким пеплом и холодом. Ло как обожгло: он в ужасе и ненависти вырвал ладонь из рук Росинанта, отступив на шаг. Сердце свело судорогой давно забытой боли. Но его Коразон казался таким печальным, когда произносил эти жестокие слова, что юноша не посмел, не захотел, давать внутренней ярости выйти на свет. Некоторое мгновение Росинант смотрел так, словно хотел успокоить взглядом, просил потерпеть, а затем развернулся к знатным гостям, обращаясь уже к ним. — Трафальгар Ло — единственный выживший из Белого Города без нашего непосредственного участия. Та война, та зачистка — самое позорное пятно на чести Небесных Драконов, которое я могу припомнить в своей жизни. Многие семьи богатели вместе с королевской семьёй Флеванса, но расплатились за это все поколения, жившие в той стране и доверявшие знатным фамилиям. Это один из самых ярких примеров того, как мы обходимся с союзниками. Шесть лет назад состоялся первый Вечер Просвещения, — Росинанта замолчал, пытаясь справиться с эмоциями. Он опустил взгляд, а его губы задрожали. — Тогда это было небольшое мероприятие, где присутствовало всего пять человек. Среди тех, кто поддерживал меня с самого начала, была моя мама, — Росинант снова выдержал паузу, словно в память о своей скорбной утрате. — И присутствующий здесь Виктор, — мужчина отсалютовал своему другу со сцены. — Как сейчас помню, мы обсуждали тогда, что такая катастрофа не должна была случиться. Что это прямая вина Небесных Драконов, что любого искупления будет мало, если мир не изменится если не начнёт свой путь к иной Справедливости, без разделения на тех, кем можно пожертвовать, и тех, ради кого можно пожертвовать всем миром. Секунда абсолютной тишины. — Пока мы только начали осознавать необходимость изменений, но не сделали ни одного существенного шага по направлению к ним. Всего девятнадцать семей Небесных Драконов когда-то защитили этот мир от падения, став высшим Правосудием, однако за восемьсот лет мы забыли про реальный мир, упиваясь своей властью, мечтами, иллюзиями. Смотря на вас здесь и сейчас, я начинаю верить, что всё может измениться. Всего за шесть лет Вечера Просвещения из кулуарных встреч единомышленников выросли в масштабное, скандальное и даже обязательное мероприятие. К тому же сейчас вас намного больше, чем было разослано приглашений, потому что все события здесь, все прозвучавшие набатом идеи потом расходятся как волны на воде, что-то незаметно меняя в самой структуре нашего общества. Но... — Росинант снова обернулся к стоявшему рядом и растерянному Ло. — ...для меня всё началось с чёрного пятна на благости Небесных Драконов: с горящего Белого Города. Росинант снова повернулся к тихой публике, вскидывая вверх стакан с жемчужной жидкостью. — За искупление наших грехов! — и залпом выпил свой бокал. Тихим неровным хором тенрьюбито повторили за ним тост, кто очень искреннее и задумчиво, кто просто за компанию со всеми, и тоже выпили. Ло стоял, как громом поражённый. Ярость куда-то пропала, пока он слушал откровение Росинанта. Мысли носились, словно разряды в грозовом облаке. Он не знал как реагировать. Столько лет его снедала ненависть и ярость, столько раз он думал, что никогда не простит Мировое Правительство. Никогда не примет эту систему. Никогда ничего хорошего в стане Небесных Драконов не может родиться, а значит они — зло. И посеяли, и прорастили семена ненависти по всему миру. А если на троне зло и среди обычных людей правит беззаконие на пару с злобой, значит этот мир стоит уничтожить. Пусть его сердце противно ныло от таких мыслей, он уже давно его не слушал. Это была его реальность, которая подтверждалась каждым прожитым днём. Он принял такое положение вещей и смирился, так и не вступив в противостояние. И только Донкихот Росинант начал крестовый поход против ветра установленного порядка. Такого глупого человека не должно было существовать. Возможно, Трафальгар Ло переживал гораздо более глубокий когнитивный диссонанс, чем любой присутствующий, когда после речи своего Коразона подумал: "Я был неправ?" Из внутренней темноты его вывели стоны — словно резко включили свет. Ло осмотрелся вокруг, в удивлении понимая, что всю толпу гостей скрутили судороги. Тенрьюбито стонали и кричали от боли. Слуги носились между ними, раздавая небольшие пилюли и помогая, если было нужно, запивать их водой. Рядом послышался глухой стук: это Росинант упал на колени. — Вам ничего не угрожает, просто в напитках был особый нейротоксин. Выпейте таблетки и всё прекратится. Резкая режущая боль внутри, мгновенная испарина, словно обожжённые огнём мышцы, которые вот-вот перестанут слушаться, — Росинант был вынужден прерваться, чтобы сдержать тошноту. — Таковы внешне признаки отравления бело-янтарным свинцом. То что вы сейчас чувствуете, — с трудом выдавливая из себя слова, проговорил Росинант. Он рефлекторно держался за живот, в попытке хоть чуть-чуть унять боль, — это лишь часть того, что испытывал каждый житель Флеванса перед смертью. Это лишь малая часть того, что этот юноша, — Росинант посмотрел в широко раскрытые в ужасе глаза Ло, — испытывал на Балу Первого Цветения. И им недостаточно просто выпить противоядие. Губы Росинанта потеряли цвет, да и сам он был белее выпитого яда. Прямо во время зрительного контакта, мужчина потерял фокус и закатил глаза, на секунду прикрыв порхающими веками, но потом вновь сосредоточился, усилием воли выдернув себя из забытья. — Сильва! Противоядие! — Ло выкрикнул команду, словно капитан на борту корабля: раскатистым баритоном, не терпящим обсуждений и пререканий. Сам он даже этого не заметил, но глядя на его ошалевшее решительное лицо, Росинант улыбнулся дрожащим уголком сведенных от боли губ. Молодого Господина вырвало в подставленное Сильвой ведёрко. Сознание уплыло, потому он не слышал, как служанка пояснила с нотками паники: — У него в кружке была двойная доза токсина, — сказала она, когда подставляла ведро, отдав заранее Ло таблетки и стакан воды. — Он меня в могилу сведёт, — бросил Ло, становясь на колени и поддерживая Росинанта. Он внимательно следил за рефлекторными сокращениями мышц пищеварительной системы. — Сейчас. Он запрокинул голову Росинанта и забросил в приоткрытый рот сразу две таблетки, быстро заливая водой. После пятого осторожного глотка, мужчина пришёл в себя и отстранился. — Всё в порядке, это не бело-янтарный свинец, само пройдёт. — У тебя всё "само пройдёт". Ещё раз это услышу и... — Ло не смог придумать ничего достаточно правдоподобного и угрожающего. Он видел, что Росинанту мгновенно стало лучше, а потом сел прямо на доски сцены, обессиленный и чуть-чуть счастливый. Пока эти двое были заняты друг другом, в зале поднялось возмущение. Пусть у каждого гостя было меньше яда в бокалах, никого не рвало, да и слуги почти мгновенно разнесли противоядие, всё же многим такой поступок показался не просто возмутительным или скандальным — преступным. — Я подам в суд горосей! — кричала в истерике Лукреция. — Какого чёрта? Он совсем потерял моё уважение! — Я не намерен этого терпеть! Чуть меньше десятка гостей с угрозами и возмущением покидали Солнечную поляну. — Что же, действительно: незабываемый опыт, — поправляя одежду, осторожно сказал Виктор. — Знаете, а я никогда не думала, что это настолько больно, — громко сказала Анна-Роза, оглядывая лица окружающих. — Это же ужасно, что... что десятки тысяч людей испытывали такое по нашей вине? Девушка сидела прямо в цветочной клумбе в солнечном окружении пушистых цветов. Ей первой подали противоядие, как и всем девушкам, потому она испытывала крайне мало страданий, даже по сравнению с остальными, но всё же, будто бы быстрее всех поняла основную мысль Росинанта. Виктор протянул ей руку и помог подняться. — Ты права, милая, — сказала женщина из боковой ветви Рошвальдов. — Это ужасно. И то, что по нашей вине произошла такая катастрофа, и то, что нас отравил представитель семьи Донкихот. И всё же, мы, наверное, забыли, что Вечера преподобного Росинанта не являются обычными светскими раутами. Сегодня тут было, кхм, много лишних людей. Так что я прощаю ему такое своеволие. Впрочем, окончательно прощу после обследования у моего лекаря, как только смогу убедиться, что всё было безопасно. — Всё безопасно, преподобная, мы... — начал было оправдываться слуга из низкого поклона, но его заткнули: — Цыц. Королева Отохиме сидела в сторонке, на софе, куда её отнёс Ло. Она отказалась от алкоголя, потому ей принесли обычный сок. Женщина оказалась свидетелем ада, который воцарился на вершине рая буквально на пару минут. Отохиме не знала, что и думать — настолько произошедшее отличалось от всего виденного ранее и от всех представлений о Небесных Драконах. Она успела пережить боль от сочувствия и эмпатии; ужас от того, что так Росинант похоронит все её надежды на сотрудничество с тенрьбито; злость на "лишних" гостей, грубых и заносчивых; гордость и надежду от того, как это приняли оставшиеся, пусть возмущённые и чуть-чуть обиженные, но всё же способные к сочувствию люди. Даже не просто "люди" — высший класс, Небесные Драконы, личности совершенно иного сорта, не привыкшие ставить себя на чужое место. Росинант, приходящий в себя медленнее всех, и Ло, вне себя от пережитого беспокойства, почти ничего из этого со сцены не заметили. Юноша ободряюще похлопал тенрьюбито по спине. — Всё, вроде ты уже выглядишь как живой, а не как призрак мёртвого города. Не стоило так, — сказал Ло серьёзно. — Не стоило так поступать. Ты не бережёшь себя, а это глупо. Ты стоишь дороже всех этих дурацких представлений. Ло помог ему подняться на ноги, дав опору на своё плечо. — Нет, — Росинант достаточно крепко сжал руку Ло, отстраняя от себя. — Мне жаль! И никаких извинений не будет достаточно. Я никогда не думал, что свидетель той трагедии будет передо мной. Живой. Я никогда не думал, что буду смотреть жителю Белого Города в глаза. Мне... очень жаль, — Росинант заплакал, что услышали все по задрожавшему тону. — Я знаю, что этим не искупить вину. Никто из нас не заслуживает прощения перед тобой. Ни одного искупления не будет достаточно, потому что ты потерял всё! Будущее. Прошлое. Любовь. Семью. Я... я не знаю, чем могу хотя бы загладить свою вину. От имени всех Небесных Драконов, которые со мной солидарны, я прошу у тебя прощения, — Росинант поклонился в пояс, гораздо ниже, чем любой тенрьюбито кланялся за всю свою жизнь. — Я не заслуживаю этого, но приношу свои извинения. Если ты их не принимаешь, то я всё пойму. Все замерли, смотря на сцену: юноша в белых пятнах, а перед ним в глубоком поклоне трехметровый блондин, весь в пыли и крови. Ло слышал, как удары сердца отдаются барабаном в ушах. Он смотрел на пшеничного цвета затылок, в очередной раз не понимая, что делать и как реагировать. Обернувшись, юноша увидел людей, выжидательно уставившихся на сцену, словно ждавших кульминацию остросюжетной пьесы. Только это не просто "пьеса" или "представление", это акт искупления, который мог себе позволить только Росинант: склониться перед всеми в унизительном для тенрьюбио поклоне и принести публичные извинения, как ещё никогда не делал ни один представитель Мирового Правительства. И он был прав: Флеванс нельзя было простить. Невозможно искупить такую вину. И невозможно, абсолютно точно никак нельзя было не прощать Росинанта. Ло медленно выдохнул, принимая решение по этому противоречию. — Я, — по первому дрожанию, юноша выдал секрет, что тоже был в одном шаге от слёз, но потом его голос окреп, — не могу простить тебя. Я принимаю твои чувства. Твои сожаления и боль. Трагедии... случаются. Это часть нашей жизни. К сожалению, иногда слишком большая часть. Я не смогу сказать за всех граждан Флеванса. За них уже никто не сможет сказать: они ушли безвозвратно. Они мертвы. Но ради тебя, преподобный Росинант, я отпускаю часть своей ненависти. А боль рад бы и бесплатно раздать, да не получается. И всё же, у меня нет обиды лично на тебя или на кого-то из здесь присутствующих. Мне нечего тебе прощать, потому что твоей вины я не вижу. А значит, тебе надо самому себя простить. Пожалуйста, сделай это и иди в светлое будущее с лёгким сердцем, ведя за собой других. Его слова звенели в тишине, словно к ним прислушивался весь мир. Такого вдохновения и внутренней силы, Ло не испытывал очень давно, возможно — никогда. Спустя пару мгновений гробовой тишины, раздались первые хлопки. Тенрьюбито аплодировали, молча смотря на сцену. Росинант неверяще взглянул Ло в лицо: юноша выглядел слишком взрослым и серьезным для своего возраста. Отчего-то, слёзы лишь сильнее полились из глаз, а по лицу его прошла волна внутреннего страдания. Ло увидел это и тут же подошёл, с силой поднимая мужчину из поклона. — Святые небеса, хватит! — Ло обнял Росинанта, как всего неделю назад мужчина обнимал его. — Кора-сан, хватит. Я серьёзно: хватит рыдать. Иначе это станет моим самым ярким воспоминанием, а я не хочу запоминать тебя таким. — Правда? — улыбнулся Росинант, много выше, чем там, где Ло мог увидеть. Зато он услышал. — А каким бы ты меня хотел запомнить? — Счастливым, солнечным и с улыбкой на лице. — Хорошо.