***
"Никакая парадигма не менялась," — зло подумал Ло. Он открыл сервант и нащупал штопор. Откупорив первую бутылку, юноша начал пить жадно прямо из горла, словно это был сок. Напиток правда грел тело изнутри, словно пытаясь заполнить зияющую пропасть. — Дурак я, — сказал Ло тишине, устало опускаясь на пол. Он сложил руки на коленях и уткнулся в изгиб локтя. — Как же глупо.***
– Никакая "парадигма" не менялась, – Ло сказал это вслух, словно пробовал на вкус. — Я окружён трупами и болью. Всё просто вернулось на круги своя. Он вытянул руку перед собой. Пальцы слегка дрожали. Но Ло знал, как с этим справиться: дышать глубоко и не думать — действовать. Нужно убрать труп. Только стоило ему об этом подумать, вошли люди из охраны. Мужчины подошли к биологическим останкам бывшего врача. Мог ли он выжить, если бы его не привели на Вечер слуги Росинанта? Если бы Коразон в очередной раз не поранился до крови? Если бы Ло не накричал на несчастного, не скрывая своего презрения? Какое право он вообще имел осуждать людей, выживающих в мире, который он едва понимает?***
— Видимо по этой причине и слоняешься постоянно там, где не следует и даже провоцируешь преподобного Дофламинго!..— Моне усилила холодное давление. — Ты мало представляешь расстановку сил и насколько важными могут быть даже маленькие детали... Любое мало-мальски неправильное слово может быть использовано против тебя... Надеюсь, эта небольшая истина наконец дойдёт до твоего сознания и ты... сосредоточишься на важном...***
— И часто вы, — Ло сам не узнавал свой охрипший глухой голос, — убираете за преподобным Дофламинго трупы? Один из охраны посмотрел на него, словно грязь внезапно заговорила. Второй даже не обратил внимания, как на пустое место. Они подняли тело и вынесли в коридор. Там уже были носилки: тело врача понесли вглубь коридора. — Кабинет знаешь где. Приступай к обязанностям, как только будешь готов, — сказал старший из охраны. — И смотри: без глупостей. Я знаю, что ты — Белый Фармацевт. Стоит кому-то слечь даже с легким отравлением и тебе не поздоровится. Держи. В Ло полетела книжица или тетрадь в твёрдой обложке. — Это все учтенные медикаменты. Каждый вечер ты пишешь, что, сколько и куда потратил. Я могу проверить в любой момент. Но гораздо хуже будет, если проверит преподобный и найдёт несоответствие. Ло быстро пролестнул тетрадь. — Валерьянка? Янтарная кислота? Витамины? Капли для глаз? Я даже польщëн, что вы настолько верите в мои таланты отравителя, — хмуро сказал он. — Кровь уберешь сам, — сказал начальник охраны, кинув в Ло стопку белоснежных полотенец. Затем он вышел, захлопнув дверь. Юноша даже не шевельнулся. Так и стоял перед закрытой дверью минут пять, пойманный в капканы всё тех же зацикленных мыслей. Одно полотенце упало на кровавые капли, оставленные при переносе тела на носилки. Насыщенный алый цвет проступил причудливым рисунком. Ло выронил тетрадь, звук падения которой вывел его из заторможенного созерцания. Кровь густеет быстро... Юноша присел и начал вытирать след, тянущийся от двери. На большое кровавое пятно смотреть не хотелось: трёх полотенец явно не хватит, нужно будет пару раз их промыть. Ло делал уборку медленно: руки едва двигались. Всё что ему сейчас хотелось — отключить сознание безболезненно и быстро. Хотелось лечь и умереть. В коридоре слышится шум. Поймав себя на глупой надежде, что это Росинант, Ло вдруг резко вскидывает голову, в выжидании уставившись на закрытую дверь. Но его предположение тут же превращается в разочарование. Это всего лишь рабы. Как глупо... Вымыв пол, юноша открыл все окна: выветрить въедливый стойкий запах крови. Душа медленно принимала инъекцию отчаяния и подчинения. Осознав это, Ло доплелся до кресла и забрался в него с ногами также, как в первый день своего пребывания здесь. Он бездумно смотрел в окно на бесконечные шикарные дома Верховной знати и далёкую Пангею, где в подвалах прятался доктор Брут — владелец самого вожделенного сейчас фрукта Опе-Опе. Фрукта, который помог бы решить все проблемы.***
По собственным меркам, Росинант проснулся довольно поздно. Все потому, что ночью он никак не могу уснуть, не переставая думать о произошедшем вечере. Размышления были тяжёлыми, наполняли голову, словно картечью вперемешку с порохом — от одной искры всё разорвется в один миг на лоскуты. Попытки успокоиться ни к чему не приводили: он не мог предсказать, какие последствия будут у такого Вечера: самого богатого на скандалы за всю историю. Он прогнал Горве, едва ли не объявив войну; принял у себя под кровом королеву русалок, дал ей площадку и выступал с ней на равных; использовал для организации рекордно маленькое количество прислуги (все справились просто чудесно); показал, что у Донкихотов действительно пропал фамильный доктор и пришлось позвать врача рабов; представил раба в качестве Младшего Хозяина; отравил гостей; блевал на людях; и как вишенка на торте — позволил несовершеннолетнему убийце устроить игорный дом, напиться и приставать к себе. Благо, хоть последнее действо никто не видел. Он думал, что понимает Ло: иллюзия близости смерти толкала того на необдуманные поступки и неоправданные страхи. Только ему нечего бояться. Не за чем было впадать в такое отчаяние. Раз Росинант сказал, что позаботится — значит позаботится. "Он мне как младший брат... " — постоянно думал Росинант, — "...а с братьями не спят." Росинант успел полюбить Ло. Как братика. За честность, смелость, надрывное желание жить; за редкую искреннюю, а потому и очень драгоценную, улыбку; за старания, таланты, ум, целеустремлённость. Хотя, может быть за то, что рядом с юношей было как-то спокойно? Уютно. Словно появлялась цель в жизни: защитить, взрастить и дать стать счастливым. Что-то вроде простое, но на проверку — крайне сложное. Росинант много об этом думал: защищать людей сложно, спасти их — ещё сложнее. Наверное, должно быть некое единство в миропонимании защищающего и защищаемого: общее видение и принятие ситуации, способов, целей, а также самих себя. Он не смог спасти маму, потому что она боялась за него, своего младшего сына; мама боялась рассказать правду, боялась прошлого, великих идей отца, окружения, и даже своего старшего сына — Дофламинго. Росинант не осуждал её. На самом деле, страх — это вполне нормально и понятно, особенно с учётом того, через что ей пришлось пройти. Более того, она смело и терпеливо преодолевала всё это, пока он не вырос. Она помогла ему найти учителей и даже идейных союзников, искреннее восхищалась его решимостью, создавала прекрасные места для работы и уединения: вся оранжерея была обустроена ею как идеальное пространство для своей возлюбленной семьи. Ничего удивительного в том, что и Дофламинго любил там проводить время, хотя никогда в этом не признавался. Старший брат приходил туда один. Иногда Росинант даже наблюдал за ним с крыши: маленькая розовая точка, узнаваемая скорее по цвету и вечному одиночеству. Дофламинго прятался в ротондах, иногда валялся на траве, периодически просто быстро ходил, исчезая и появляясь на гравийных дорожках. Если с мамой Росинант не мог найти общее видение и принятие ситуации из-за того, что она боялась, а многие мысли умалчивала, то Дофламинго наоборот: постоянно транслировал своё мнение, желая вбить его в непослушную голову младшего. В молодости он очень злился, думая, будто молчание является принятием его идей. А через пару дней выяснялось, что Росинант не согласен с ним, имея совершенно иное представление о том, как обстоят дела и что с этим делать. Он не понимал мужество матери, которая несла на себе огромный груз и сожгла себя изнутри шатким балансом между необходимостью держаться и страхом. Он так многого хотел — не меньше, чем Росинант. И мир никак не мог пойти по их общему пути. Когда шанс оказался окончательно утерян? Как же так вышло, что между их миропониманием компромисс невозможен? Росинант не мог спасти Дофламинго, потому что они идейные соперники. Почти враги: если бы не родственные чувства, давно бы схватились не на жизнь, а на смерть. И Росинант точно знал, кто бы выжил в таком противостоянии. Это очень сильно подавляло волю. Знать, что ты бы проиграл. Знать, что ты остаешься в живых лишь потому что, твой противник любит тебя, пусть единственно доступной ему любовью, но любит. Осознавать свою слабость жутко, особенно когда ты считаешь себя достаточно сильным. "Достаточно" для чего? С Ло всё немного иначе. Или не "немного", а совсем? Юноша, конечно, рычит для проформы, отбрыкивается для вида, а у самого — глаза горят. Он реально сам хочет быть спасённым и, несмотря на страх очередного обмана Судьбы, тянется за светом и шансом. Росинант никогда не видел, чтобы люди в настолько отчаянном положении, настолько близкие к смерти так сильно хотели жить. Может только сам Дофламинго в детстве был таким же, но скорее из-за ярости и ненависти: внешняя похожесть ситуации на проверку оказывается разной в сердцевине, в самой сути. На боль отвечают болью, но кто-то потому что у самого душа чёрная, хуже чернил, а кто-то потому что не видит иного пути без света. "Блуждающему в кромешной тьме, все сердца видятся одного цвета," — подумал Росинант. Спальня в его покоях всегда была закрыта и никто не смел войти без спроса. Мужчина в пижаме в цветочек сам открыл широкие двери, делая покои единым целым. Его с поклоном ждала Сильва, на столе уже был сервирован легкий завтрак, а пара слуг сразу проскользнули мимо него, чтобы заправить постель и прибраться. — Доброе утро, — поприветствовал Росинант. — Я рад тебя видеть, но где Моне? — Доброе утро, Молодой Господин! Моне попросила меня проследить, чтобы вы не опоздали к завтраку вместе с Отохиме и вашим кузеном Мьëсгардом. Куда она ушла, не знаю. Простите... — Ничего. Думаю, она сможет всё объяснить. Но в таком случае, мне не стоит перебивать аппетит: сразу накрывайте завтрак рядом с водопадом. Как только наши гости будут готовы — провожайте их туда. Хорошо? — Мы уже все приготовили, — снова поклонилась Сильва. — Помочь вам переодеться? — Как всегда: не стоит, я сам. Росинант переоделся и спустился в оранжерею. Он быстрым легким шагом вышел к водопаду, который показывал Ло. Юноше должно понравиться здесь завтракать. Тогда Ло сразу понял, что именно в этом месте сердце преподобной миссис Донкихот больше всего тосковало по свободе, без ограничений. Даже оранжерея казалась ей всего лишь имитацией реального вольного простора. Пусть Дофламинго никогда не признается, но до нападения толпы, мать и отец были счастливы там, где-то далеко в прошлом, на дне мира и воспоминаний. Между тем, назойливой мухой в сознании билась вчерашняя ситуация. Глупые мысли и вопросы возникали в голове прежде, чем Росинант успевал их отгонять от себя прочь. Могло ли это значить, что Ло любит его иначе, чем просто покровителя или старшего брата? Даже если так — глупость какая, юноша просто дезориентирован. Он боится и не понимает, чего хочет. Вспомнит ли Ло сегодня про это или предпочтёт сделать вид, что ничего не было? Что будет означать, если юноша предпочтёт всё забыть? Это будет лучший исход. Наверное. Слуги уже принесли стол, накрытый белоснежной скатертью с дорогой вышивкой по краю, удобные мягкие стулья, и завершали сервировку. Росинант улыбнулся им, поблагодарив легким кивком. Мужчина ближе подошёл к водопаду, подставляя лицо под освежающую мелкую взвесь. — О, кузен, доброе утро! — Мьëсгард топал, как слон. — Доброе утро, преподобный Росинант! — сонно улыбнулась Отохиме. — Утро, — подтвердил Росинант. — Удалось ли полноценно отдохнуть? Вечер отнял много сил! Вдруг мужчина и женщина посмотрели в разные стороны. Мьëсгард нахмурился задумчиво и зло, а на лице Отохиме появилось смущение с долей растерянности. — Я вчера слегка перебрала, потому ничего не помню. Знаете, стараюсь не пить, но этот юный врач вместе с преподобной Лагардер так прониклись азартом игры, что даже я соблазнилась. Зря, конечно, мне стоит быть сдержаннее. Росинант внимательно всматривался в Мьёсгарда, понимая, что дело явно не в этом. Что там творилось между замужней королевой и его кузеном? — Прошу, присаживайтесь, — Росинант галантно отодвинул стул, приглашая Отохиме присесть. — Восстановите силы, а уж важное в голове всплывет, если оно действительно достаточно значимо для воспоминаний. Насколько я мог видеть, вы очень понравились вчера семьям Небесных Драконов. За ваш столик была прям очередь. — О, ну если это отображает искреннюю популярность, а не праздный интерес к диковинке, то да, — улыбнулась женщина, присаживаясь. — Правда гораздо больше внимания явно доставалось Трафальгару Ло, вашему Младшему. Хотя он упорно и не реагировал на интерес к своей персоне. Если бы не беззастенчивая Анна-Роза, то через его холодный барьер вряд ли кто-нибудь смог бы пробраться. Он же присоединится к нам за завтраком? — Д-да, на самом деле я мог бы ожидать, что он уже здесь. Может, слишком устал? — Росинант уже думал о том, что не видел Ло с утра, но как на это реагировать не знал. Вполне вероятно, что юноша с похмелья капризничает и не хочет вставать, хотя это не совсем в духе Ло, но вчера он вёл себя и вовсе нестандартно. Может он и сам не знает, как действовать? Тогда Росинанту стоит ему доказать, что это случайное стечение страхов и обстоятельств? И переживать не из-за чего: Коразон не обиделся. — Устал? Росинант, это действительно оправдывает его пренебрежение? — ворчливо заметил Мьёсгард. — Вообще, это на него не похоже. Сильва, — девушка вышла из тени, словно действительно идеально копировала Моне, — у тебя есть информация на этот счёт? Служанка казалась растерянной и обеспокоенной. Она впервые заменяла секретаря на такое долгое время. — Молодой Господин, я отправляла слуг его разбудить и пригласить на завтрак, но его нет в покоях. По моим сведениям, его никто со вчера не видел. После мероприятия он забрал у Денни поднос с... — Это я знаю, — оборвал её отчёт Росинант. Ещё не хватало, чтобы она рассказала о пьянстве Младшего Господина. Обеспокоенность принимала серьёзный формат. Сердце будто стало тяжелее. Где Ло? — Мне нужна Моне. Дай ден-ден муши. — Да, Молодой Господин, — Сильва передала улиточку из внутреннего кармана на большую ладонь Росинанта. Он отошёл. Пуру-пуру-пуру. Пуру-пуру-пуру. Пуру-пуру-пуру. Улиточка не хотела соединять его с Моне. Это было втройне странно. Росинант уже места себе не находил, меряя шагами дорожку туда-сюда. — Преподобный, — вдруг позвала его Отохиме, — почему вы нервничаете? — Он просто волнуется из-за своего фаворита, — закатывая глаза, небрежно бросил Мьёсгард. — Младший Господин — не фаворит! — рыкнул Росинант, чуть резче, чем требовалось для вежливых ответов. Отохиме серьёзно нахмурилась, разделяя его опасения. Она бросила быстрый, как удар богомола, осуждающий взгляд на Мьёсгарда, и сказала: — Знаете, мои сыновья иногда на меня дуются и прячутся в своих "тайных логовах". Может у Младшего Господина есть такое? И вам стоит его лично поискать? — Зачем лично искать глупого мальчишку? — удивился Мьёсгард. — Сам вернётся, как только проголодается. Деваться ему некуда. — Пожалуй, мне действительно стоит самому всё проверить. Сильва останется с вами. Если буду нужен — сразу зовите. Спасибо за понимание. С вашего разрешения, откланиваюсь. Росинант опрокинул витой стул и ушёл. Тропическая зелень быстро скрыла его от глаз оставшихся. Прежде всего, он пошёл в покои Ло. По пути снова попытался дозвониться до Моне, и снова не было ответа. Вряд ли юноша пошёл на крышу, но если и да, то может он уже вернулся? В комнатах Младшего Господина служанка степенно протирала пыль. Постель была заправлена, бутылки убраны, всё по высшему разряду, но ничего не намекало на то, куда делся юноша. — Скажи, было что-то странное, когда ты пришла убираться? — Приветствую вас, преподобный. Ну, Младшего Господина не было. Кровать разворочена, часть одеяла на полу, словно он очень быстро вскочил. Одежда разбросана, я её сложила тут. Только штаны пропали. Когда я пришла, дверь была слегка приоткрыта. Без одежды пойти на крышу? В одних штанах? Росинант остановил рой жалящих догадок. Нельзя было поддаваться панике. Он упал на кресло и снова достал ден-ден муши, размышляя под монотонное "пуру-пуру-пуру". Мог ли Ло обидеться и сбежать? На что? Почему? Может, он, Росинант, вчера сделал что-то возмутительное и некорректное? Может, стоило остаться с ним? Ло был так напуган известием о том, что стал личным рабом Дофламинго... Наткнувшись на эту часть проблемы, Росинант окончательно похолодел. Он встал, смотря далеко в пространство. Кача. Вдруг ответила Моне. — Преподобный! — судя по выражению лица и голосу, она плакала. — Простите меня, преподобный Росинант! Я ничего не могу сделать! — Что? Случилось? — выделяя каждое слово, спросил Росинант. — Я на половине преподобного Дофламинго. Он только выпустил меня из своего кабинета, не разрешал отвечать вам. Он... он... — она начала захлёбываться рыданиями, — он забрал Младшего Господина. Простите! — Где? Он? — Росинант прочистил горло. Он побелел от страха. — В комнате фаворитов на пятом этаже, скорее всего там, — сказала Моне. — Я возвращаюсь? — Встретимся там, — ответил Росинант и отключил ден-ден муши. Он уже не видел ничего вокруг. Его лицо было настолько диким и решительным, что служанка испугалась. Но Молодой Господин даже не обратил на неё внимание: просто стремительно пронёсся мимо. Он буквально бежал, тяжеловесно ударяя пятками по полу. Беспокойство за Ло точило хуже ржавчины, внезапно возникшей по всей поверхности души. Что Дофламинго успел с ним сделать? Что перенёс Ло, пока он так беспечно принимал завтрак? Почему всё так ужасно сложилось, ведь ещё вчера он поклялся, что защитит? Его брат хуже Дьявола! "Почему я такой бесполезный?" — в отчаянии, ужасаясь своим страхам, подумал Росинант.