Такие разные пятна

Дофламинго стремительно вошёл в свои покои. Вид у него был далек от приличного, но старый раб-управляющий даже бровью не повёл: смотрел перед собой в вежливом поклоне, пока щелчок Хозяина не вывел его из ступора. — Вызови девчонок, пусть помогут мне помыться. И быстро, фу-фу-фу, у меня назначена встреча. Не дожидаясь ответа, тенрьюбито прошёл в банные комнаты, а управляющий тут же позвонил в колокольчик. Из соседней комнаты подоспели девушки, специально дежурившие, чтобы в любое время дня и ночи удовлетворять желания Хозяина. Короткого приказа было достаточно, чтобы они поспешили за Дофламинго. Вся ситуация поразительно нервировала. Вроде вот она, победа: Роси сам к нему пришёл. Рычаг давления есть, да сильнее, чем ожидалось. Да, вышла небольшая заминка с судом, но итог был ровно таким, как он и хотел: это смяло и подчинило Роси. Все трепыхания наглого раба были напрасными. Хотя попытка, надо отметить, зачтена. Как только Роси привыкнет к своей роли, как только осознает свою любовь, своё предназначение — быть рядом со своим блистательным старшим братом, — тогда можно будет избавиться от больного выблядка сгоревшего призрачного города. Банные комнаты были зонированы по цветам и темам. Дофламинго устроился на ступенях из кафеля, повторяющих стиль великого Гауди. Он не отрывался от своих мыслей, позволяя рабыням омывать его тело быстро и мягко. Девушки намылили каждый сантиметр, как вдруг его отвлекло что-то... оттенок презрения? — Фу-фу-фу, ты, — девушка замерла, словно приколотая к пространству указующим перстом, — ты только что презрительно поморщилась? Девушка выглядела испуганной. Новенькая. Хотя в последнее время все рабы поменялись. После смерти матери Дофламинго действительно слегка перегнул палку: он не считался с убитыми существами любого вида. Была бы у него бомба, способная разорвать планету на куски, и он бы активировал её вне всяких сомнений. Тогда. Тогда было тяжко и одиноко. Сейчас стало чуть легче. — Н-не-нет, Хозяин! — Врёшь, — хищно улыбнулся Дофламинго. И ведь врала. Он точно видел, как слегка дрогнули руки, прежде чем коснуться внутренней поверхности бедёр; тронуть мошонку; коснуться липких почти застывших потоков смазки и спермы. Благодаря очкам, людям было очень легко забыть, что Доффи смотрит на них в любой момент: рабыня поджала губы, когда намыливала специальным средством для интимной гигиены его член. А сейчас стояла и тряслась от страха. — П-п-простите! Это, это было не... — Не ври мне больше, — голос Дофламинго привычно опустился до угрожающего рокота. — И молчи, пока не спрошу. Поняла? Девушка крепко сжала губы, словно их и не было. Мелькнула мысль в наказание зашить ей рот: походит немного, подумает над своими эмоциями. Но это было долго, а Дофламинго уже не обладал нужным настроением. — Тебе противна моя сперма? — девушка отрицательно затрясла головой. — Моё тело? — она продолжала отрицать. — Тогда ты без проблем это слижешь, верно? Рабыня уставилась ему между ног. Она уже успела намылить это место. Расслабленный член даже не дернулся. В этом не было сексуального подтекста — только воспитание. У раба не может быть чувства отвращения к Хозяину. Невольник не имеет права на себя, свои эмоции и чувства. "Подчинение" — их кредо. Если она хочет жить, то найдёт в себе силы улыбаться даже когда ей будут по кусочку отрезать пальцы. Такова природа человека. Даже самого слабого. Девушка села на колени и начала вылизывать бёдра. Она наверняка знала, что отравится моющим средством, но делала это быстро и уверено. Умница, толк будет. — Быстрее, иначе я опоздаю и уже не буду таким добрым, понимаешь? Девушка не отвлекаясь кивнула и ускорилась. — Хозяин, — тихо позвала другая. Она уже стояла с душевой лейкой, чтобы омыть его тело, но не смела прервать наказание подруги. Дофламинго благосклонно кивнул, и тогда теплая вода, смывая и растворяя пену, с легкостью унесла ее к сливу в полу. — Всё, — команда для вылизывающей рабыни. — И помни, что главное — улыбаться. Поняли? Девушки кивнули поразительно синхронно. Хорошая замена тем, что были. Все вежливо едва заметно улыбались. Когда Дофламинго встал, они смыли остатки пены, и высушили его полотенцами. Затем рабыни слаженно нанесли на его тела масла, втирая в кожу и промокнкули излишки, когда все закончили. — Вызовите других, чтобы помогли мне одеться. Быстро, — приказал Дофламинго. Действительно, эти девчонки были мокрыми, ещё испортят дорогущие ткани. ... Войдя в кабинет спустя минут сорок после того, как покинул комнату Ло, Дофламинго был готов подождать, но Росинант уже сидел там, сцепив пальцы и смотря в стену напротив гостевого дивана. Почему-то дышать стало легче, словно какое-то глупое опасение вдруг испарилось: брата ничто не задержало. — Быстро ты, братишка, — радостно сказал Дофламинго, примечая всё ещё слегка влажные волосы. Значит, время он потратил на душ, а не на Ло. — Мне же не нужна толпа помощников для повседневных дел, — спокойно сказал Роси. Почти безразлично. Опять. Опять эта отстраненность. — Тебе по статусу положено быть лучше и сильнее, братишка. Не бойся, я всё исправлю, — Дофламинго подошёл, властно взял его руку, прижимая к носу и жадно вдыхая родной запах. — Ты такой естественный. Это даже противоестественно, понимаешь? Фу-фу-фу? — Доффи. Что это за тон? Не упрашивает, не умоляет, нет. Это... скрытая угроза? Дофламинго кидает его руку, и она шлёпается о бедро младшего. — О чём ты хотел поговорить? — настроение Дофламинго резко поменялось, и это явственно отразилось в голосе. Он говорил резко, словно перед ним возник противник. — Доффи, скажи, ты ведь совсем-совсем ни о чём не жалеешь? — Росинант поднял к нему напряженное лицо, где на дне отчаявшихся глаз плескалась надежда. Неужели он хотел снова разыграть обвинение в жестокости? Обозвать Дофламинго монстром? Но ведь в этот раз почти никто не пострадал. Если бы только Сильва не получила ответ от Драгона с предложением лично всё обсудить, то и под сенью родового поместья никто бы не пострадал. И всё же такой несчастный, шёлковый и послушный Роси казался трогательно милым. — Мне жаль, братишка, — сказал Дофламинго, оглаживая большим пальцем линию скул, и смягчаясь. — Жаль, что ты до сих пор слеп к нашим чувствам. Что ради глупых идеалов отца раз за разом предаешь меня. Росинант прикрыл глаза, словно от боли. Было видно, что он сдерживался от шторма чувств. Дофламинго замер, ожидая, чем же эта внутренняя борьба закончится. — Ты убил Виктора, моего единственного лучшего друга, — глухо произнёс Росинант. С этого явно мог начаться долгий и обстоятельный разговор, но Дофламинго не собирался давать ему ни единого шанса, задушив возражения в зародыше. — Я убрал наглое препятствие, которое подбадривало тебя лишь на нелепые авантюры. Хороший друг отговорил бы тебя уходить в Дозор. Хороший друг вразумил бы тебя, а не поддерживал в утопических идеях о всеобщем равенстве. Ты разве не видишь, что только я с тобой абсолютно честен? На лице Росинанта заиграли желваки. Такая ложь разжигала внутри ярость и отрицание. Это вранье паука, который вот-вот вонзит в тебя жвала с ядом, чтобы долгие часы смотреть как ты заживо перевариваешься. Захотелось крикнуть это в лицо старшему: чудовище! Но Росинант прекрасно помнил, какая череда смертей последовала за прошлой их ссорой. Проглоченная ярость вдруг обернулась бессилием и отчаянием, которое топило изнутри, давило, не давало дышать. — Почему ты молчишь, братишка? Фу-фу-фу. — Потому что у нас разная правда, — Росинант прикрыл глаза. Видеть реальность стало невыносимо. Идея разговора, в попытке расставить все точки над "i" действительно оказались очередной ошибкой: его не собирались слышать, а мнение — принимать всерьёз. — И что ты этим хочешь сказать?! — рыкнул Дофламинго, снова резко меняя тон. — Что ты меня не любишь? — Люблю, но не так, как ты. — Как ещё можно любить, дурачок? Дофламинго вдруг присел на пол у ног Росинанта, доверчиво положив голову и плечи на колени младшему. Как всегда в такие моменты, все мысли вместе с тревогами окончательно испарились. Появилась легкость бытия, как в детстве. На коленях брата Доффи чувствовал себя спокойно, в безопасности, хотя никогда бы не признался в этом никому, даже себе. Вот сейчас Роси погладит его по голове и всё встанет на свои места, будет как прежде. Потому что иначе просто быть не могло. Тишина. Росинант не двигался. Чуть дрожащие пальцы не ласкали светлые пряди Дофламинго, широкие сильные ладони не согревали теплом. Что-то кольнуло сердце: когда-то мама также замирала от его прикосновений. Подняв лицо, Дофламинго увидел отведённый в сторону взгляд Росинанта. Грусть в глазах. У мамы был страх и отвращение. Это успокоило. Грусть проходит, она не может длиться вечно. Доффи поможет найти нужную цель, правильно приложить силы, отвлечься от первых неудач. Он прекрасно знал, помнил, насколько младший брат тактильный и нежный на самом деле. — Любить — это всегда желание присвоить, обладать. Ревность, спутник любви, есть не что иное как её проявление: моё, не отдам. Любим — значит присваиваем. Мой любимый брат. Мой Роси. Мой, моё — это и есть первые ласточки любви. Тут не бывает разночтений, братишка. — Каждый "обладает" по-разному. Кто-то прикармливает птиц в саду, а кто-то сажает в клетку. Кто-то каждый год ждёт возвращения ласточек, а кто-то не отпускает их на жизненно необходимый перелёт и губит, считаясь лишь с собственным "хочу", а не их потребностями. — Ты ноешь потому что я подрезал тебе крылья? — спросил Дофламинго насмешливо. Росинанту потребовалось всё самообладание, чтобы не среагировать на это. Сердце болезненно сжалось, нервы дрожали в хаотичной какофонии чувств. "Подрезал" было явно не полным описанием случившегося. Намеренно приуменьшающим обесцениванием переживаний. Дофламинго встал, тяжело вздохнул и сел в кресло рядом с гостевым диваном. — Тебе рано вылетать из гнезда, братишка, — склонил голову набок. — Ты недостаточно силён, чтобы прожить самостоятельно. Что я и доказал. Знаешь как мир поступает со слабаками? — Я не слабак! Росинант допустил ярость в голосе, но тут же покачал головой, словно отрицая сказанное и проглатывая слова. С Дофламинго это не имело смысла. Даже если Роси не считал себя слабаком, он не был достаточно сильным. Каждый сдержанный, задушенный в зачатке порыв ранил лишь сильнее, словно кинжал, обращённый в себя. Именно в этом кабинете они тогда подрались. Поломав мебель, катаясь по осколкам. Всего месяц тогда прошёл со смерти матери, сейчас уже почти три. Но Росинант помнил тот день, словно он произошёл неделю назад. Каждую волну ужаса, боли и страха. Каждое слово, которое ранило его сожалением. Время схлопнулось в воспоминаниях, тесно прижимая друг к другу трагические моменты, и нанизывая на память ещё одну бусину окончательного поражения. Ощущение не просто ловушки — сомкнувшегося капкана. И не одного, а нескольких. — Доффи, я понял. Я отпущу своих слуг, и мы будем жить так, как ты считаешь нужным, — севший голос Росинанта звучал так, словно в этот момент горло сжимала невидимая рука. — Мы определённо будем жить долго и счастливо. Безусловно под моим руководством. Потому что я лучше знаю, что будет благом для нашей благородной Семьи. Только слуг ты никуда не отпустишь. — Что? — Росинант вскинул голову, пытаясь прочитать по лицу брата, что это значит. Его глаза были расширены, в них снова плескалось отчаяние. — Тише, тише, братишка, — Дофламинго наклонился вперёд, чтобы похлопать его по щеке. Безобидный жест, как будто из детства, отдавался постыдным шлепком пощёчины в самом сердце Росинанта. — Просто не надо резких движений, поспешных решений и всяких глупостей, хорошо? Мы же уже договорились, что ты будешь послушным младшим братиком. — Доффи... — Росинант не знал, куда себя деть. Как сбежать отсюда? И как заставить себя остаться? Старший брат загонял его в угол, отметая и напрочь игнорируя все его чувства, диктуя то, что сам хотел в нем видеть. — Не трогай их, пожалуйста. Оставь Ло в покое. — Ло? Да сдался этот полумёртвый крысеныш?! Фу-фу-фу. Ты думаешь, он мне хоть на грамм интересен? — Дофламинго вроде смеялся, но было видно, что в тоже время в нем закипала ярость. И в итоге, осталась только она. — Опять ты! Опять думаешь о других, а не обо мне! Я думаю только о тебе, о нас. Каждую минуту простраиваю в уме наше будущее. А ты постоянно хочешь сбежать, оставить меня одного! Чувствуя, что эмоции Дофламинго выходят из-под контроля, Росинант собрал всю свою волю в кулак, вежливо и мягко улыбнулся, а затем просяще произнёс: — Прости, братик. Я был не прав. Росинанта колотило. Чтобы хоть как-то успокоить руки, он крепко сжал их. Смотреть на Дофламинго снизу вверх, невинно улыбаясь, было выше его сил, но тут он прыгнул выше головы. Благо, это было не зря. Старший брат медленно выдохнул, словно с воздухом выпускал свою ярость. Он смотрел на Росинанта, видел его состояние и ловил смутное волнение: давить не стоило. Братишка уже предпринимал попытку самоубийства. Правда, тогда обстоятельства были намного хуже... — Ты привыкнешь, — мягко прошептал Доффи, протягивая руку и поглаживая с силой вжатые друг в друга пальцы Роси. — Всё будет хорошо, вот увидишь. Я просто не хочу, чтобы ты резко менял свои привычки, понимаешь? Давай так: каждый ужин ты будешь проводить со мной, а эта стервятница Берта пусть пока занимается другими приёмами пищи. Я недавно прикупил отличнейшего повара. Он лучший во всей Райской половине Гранд Лайн. Я отдам тебе пару личных служанок... — Это слишком... — прошептал Росинант, смотря прямо в глаза брату. Тихий тон придавал происходившему оттенок особой секретной договорённости. — Ну слишком — так слишком. Кто я такой, чтобы тебя заставлять? Фу-фу-фу. Пока обойдёшься как есть. Только Моне останется при тебе. — Я и не думал, что ты оставишь меня без присмотра, — прошептал Росинант, опуская голову, словно подставляя шею под топор. — Ты уже знаешь? И что по этому поводу думаешь? Правда она талантливая девушка? Фу-фу-фу. — Талантлива. И полезна, — раздельно сказал Росинант. Повисло долгое молчание. Несмотря на напряжение, Доффи ликовал: таким послушным Роси не был просто никогда. Разговор, который мог стать предтечей новой ссоры, лишь подтвердил его победу и право распоряжаться. Наконец его семья была под его контролем. Осталось лишь чуть-чуть: разобраться с другими препятствиями, скрытыми и уже предсказанными; и дать время Роси прийти в себя. Пока братишка ошарашен, это можно было понять. Чуть-чуть сдержаться, стараться не торопиться — вот самая сложная задача для страстного и привыкшего всё брать напором Доффи. Росинанта словно покинули все силы. Самому ему казалось, что он чудом держится, чудом не падает в обморок, в истерику, да хоть куда-то — лишь бы подальше от "здесь" и "сейчас". Внутрь или вовне — неважно. Просто как можно дальше от своего бессилия, от этого безжалостного давления, от краха всех мечтаний. — Ладно, — вдруг сказал Дофламинго. — Мне тут надо написать отчёт старикам горосеи. Пусть подавятся своими интересами в стране Цветов. Плюс отчёты моих людей надо посмотреть, ну и так: по мелочи. Иди отдохни, братишка. Я позову тебя. — Когда тебе потребуется секс? — Когда мне потребуется любовь.