«Осэйдж стрит, 1403»
Теперь дело за малым. Так во всяком случае думал Твик.***
Переступив порог квартиры, Твик первым делом взглядом наткнулся на аккуратно стоящие у стены кожаные с черной опушкой ботильоны на толстом высоком каблуке — Барбара дома. Тяжёлый вздох поглотил шерстяной шарф. Парень, стараясь лишний раз не шуметь, разулся, стянул верхнюю одежду, проверил уже смазавшуюся запись на запястье (хорошо, что он её сразу запечатлел камерой смартфона) и осторожно, прижимаясь спиной к стене, прошёл вглубь жилья, будто в логово страшного чудовища. На самом деле ничего ужасного, конечно же, в стоящей спиной к нему у кухонной тумбы Бебе не было. Растянутая белая футболка, сползшая воротником на правое плечо, лосины кислотного малинового цвета, розовые носочки и собранные в небрежный пучок волосы делали её образ каким-то непривычно домашним, хотя такое определение совершенно не подходит этой женщине. Заметив появление Твика, она обернулась к нему — чистое лицо без намёка на следы макияжа, лишь необычные глаза сиреневатого оттенка ярко блеснули, как два огранённых аметиста. Невозможно привыкнуть к ней такой, словно совсем другой человек. — Ты голодный? Только сейчас Твик заметил, что Бебе методично с хрустом что-то нарезает на разделочной доске, по звуку похоже на морковь. Обеденный стол занимает огромное плоское блюдо, застеленное несколькими листьями салата. На ковре из зелени хаотично разложены, кусочки томатов, огурцов, желтого сладкого перца, кольца красного лука, чёрные и зелёные маслины, а так же кубики нескольких видов сыра и ломтики, кажется, тунца. Все это пестрое разнообразие кружило голову, но вызывало отнюдь не аппетит, а желание скинуть на пол эту съедобную аляпистость, чтобы глаза не резало. Твик отрицательно замотал головой и скованно обхватив себя руками подошёл к кухонному шкафчику, где прятал заначку — пакетик с ароматизированным кофе, который ему еще на день рождения подарил Айк в тайне от Такеров. Ритуал приготовления кофе уже был доведен практически до автоматизма, только под внимательным взглядом Бебе подрагивали руки. — И откуда такая страсть к кофе? — Недоуменно хмыкнула она, затем переложила морковную стружку на общее блюдо, что стало ещё ярче. Он и сам не мог объяснить, просто вкус и аромат кофе будто ассоциировались с утраченными воспоминаниями. В памяти Твика короткими затемненными отрывками сохранились узкие, шершавые ладони отца и белая, как снег, кружка в них с вьющимся белёсым паром и щекочущим нос терпким ароматом. Мальчик помнит, как сидел на коленях папы, пока тот работал за своим компьютером, в окружении его рук, а перед глазами периодически мелькала эта белая кружка, из которой Ричард с причмокиванием отпивал ароматный напиток, а когда малыш Твик из любопытства тянулся к чашке, с мягким смехом подносил к личику ребёнка, позволяя заглянуть в чёрную мутную жижу. Иногда даже попробовать на вкус. Точно, кофе ассоциируется с отцом — тёплый, но такой же замутненный, непрозрачный, загадочный. Каким человеком на самом деле был Ричард Твик? Что скрывал? За что боролся? Он бы мог давно порыться в комнате Крэйга, найти то самое письмо и узнать, наконец, всё, но это был бы совершенно бессовестный поступок, он не собирался докапываться до правды ценой доверия любимого человека. Поэтому придётся действовать косвенно. Да, он нарушит данное Такеру обещание — не пытаться намеренно подвергать себя риску, но это меньшее зло. До этого Твик дойдёт чуть позже, сейчас другая более близкая проблема, которая сидит напротив него и с видом аристократки изящно поглощает это съедобное безобразие, запивая холодным зелёным чаем. Да, чтобы двигаться дальше, ему нужно одержать победу здесь. Эти трое суток совместного проживания напоминали блуждания по минному полю в густом тумане. Когда Крэйг виноватым тоном сообщил, что Барбара несколько дней поживет у них, Твик сначала ощутил внутри себя всплеск кипящей лавы, который рисковал вырваться наружу и обжечь всех, кто имел несчастье оказаться поблизости. Но увидев усталое, хмурое, с проступившими морщинками лицо Крэйга, парень усилием воли погасил эту вспышку гнева и раздражения. В целом он отреагировал на удивление спокойно, ни словом, ни делом не выразил своего неудовольствия, лишь обречённо кивнул, будто ожидал чего-то подобного. Так и есть, странное тревожное предчувствие его параноидальной натуры снова не обмануло, но сознание настойчиво подсказывало, что это ещё не всё. Бебе была великодушно предоставлена комната Такера, который, как истинный джентльмен, ютился на диване в гостиной. Твик несколько раз предлагал ему поменяться, самому обитать в гостиной. В этом был некий коварный замысел, он сам стал бы надёжным барьером между Крэйгом и Барбарой в стратегически выгодной буферной зоной — гостиной. Но мужчина безапелляционно заявил, что Твик должен спать в комфорте, особенно сейчас. Да, он прекрасно помнил о ночных кошмарах подопечного. Все трое вынужденных сожителей по негласной договорённости старались свести любые взаимодействия между собой к самому минимуму. Короткими в основном лишенными эмоций фразами «Доброе утро» и «Спокойной ночи» ограничивалось их общение, в промежутках между все трое терялись на улицах мегаполиса по своим повседневным делам. Казалось бы, Твик в любое время мог написать Крэйгу, позвонить, как и наоборот, но даже вне квартиры, они не могли себе позволить что-то большее, чем просто формальности в духе «Я в порядке», будто даже переписка в смартфоне могла их выдать. А Бебе наблюдала за ними, в те недолгие мгновения, когда все были на виду, очень внимательно наблюдала, с цепкостью хищника, с дотошностью профессионального киллера, который долго изучает свою жертву, кропотливо собирает информацию, чтобы нанести удар в самый подходящий, самый роковой момент. Твик чувствовал, что Барбара начнёт атаковать уже совсем скоро. Возможно даже сегодня. Прямо сейчас. — Никак не могу понять, что с вами двумя не так, — задумчиво, даже наигранно безразлично заговорила женщина, подцепив вилкой чёрную оливку. — В смысле? — Твик мгновенно насторожился. От внутреннего напряжения ладони намертво вцепились в нагретую кружку, что пальцы мгновенно начало нестерпимо жечь, но юноша будто не чувствовал. — Вы с Крэйгом такие разные, но так гармонично уживаетесь. В чем секрет? — Бебе состроила добродушную улыбку. Юноша сохранял молчание, подсознательно чувствуя, что она хочет что-то из него вытащить. Что-то, чего она узнать не должна. – Знаешь, когда вы вместе, от вас веет уютом, — размеренно продолжила Стивенс. — С вами я первые за долгое время я почувствовала себя живой. — Кенни сказал, что тебе это необходимо, — выпалил Твик и тут же закрыл рот рукой, коря себя за несдержанность, однако вопросительный взгляд собеседницы вынуждал его продолжить. — Ну, чувствовать себя живой. — Чёрт! Этот Маккормик совсем не умеет держать язык за зубами, брякает всякую херню, — возмутилась Бебе, а затем заносчиво хмыкнула. — А, впрочем, он прав, хорошо знает меня, бестия. Бывает, что иногда так хочется доказать хотя бы самой себе, что ты живой человек, а не вещь, которой тебя видят все вокруг. — Что? — Переспросил Твик, наблюдая, как женщина встала и направилась к холодильнику, откуда вытащила банку пива, которого никогда в их доме не было. Ну, до появления здесь Барбары. — Ага, не ослышался, — она вернулась на место и, ловко вскрыв банку сделала шумный глоток, после чего рукой каким-то по-мужски грубым жестом вытерла губы. — Тебе не предлагаю, малой еще. Ах, да. Я — вещь. А что делают с вещами? Ими пользуются. Сначала мной пользовались родители, я была их инструментом по достижению богатства и влияния. Затем мной пользовались эти старые пердуны, для них я была резиновой куклой для траха, которую им вручали папенька с маменькой, чтоб они провалились. После я стала игрушкой для двоих хороших мальчиков, и знаешь, я сама, этого хотела, я сама выбрала себе кукловодов, и мне это даже нравилось, — Барбара снова сделала несколько жадных глотков пива. «Кто это?» — Похолодев изнутри, думал Твик. Куда исчез весь лоск, весь блеск? Где эта утонченность и изящество? Сейчас юноша видел перед собой усталую, разочаровавшуюся в жизни совершенно несчастную женщину. Неужели это настоящая Барбара Стивенс? — А потом я настолько втянулась в образ безэмоциональной резиновой куклы, что сама поверила, что это и есть настоящая я. Вечеринки с коксом и оргиями одна за другой, я думала, что там и есть моё место. Я — красивая дорогая игрушка. За меня могли драться, причём не на жизнь, а на смерть. Это было даже весело. Я наслаждалась. А потом резко стало грустно. Это было перенасыщение. Такое мощное, что резко расхотелось жить. Захотелось умереть. Но не просто порезать вены и истечь кровью, а уйти красиво, чтобы надолго запомниться, возможно даже неким героем в глазах людей. А когда я действительно чуть не умерла в Сирии, — Бебе приступила футболку с левой стороны, открывая рваный шрам, напоминающий корявую бордовую звезду, — внезапно очень сильно захотелось жить. Ничего в своей жизни я не желала так отчаянно, как просто выжить, чтобы жить, но теперь уже совсем другой жизнью. Крэйг же так тебе и не рассказал, что мы с ним обсуждали тогда? — Поражённый очередным чужим откровением Твик лишь молча покачал головой. — Я просила его стать донором семени. Для себя. Но он категорически отказался. А знаешь, что было причиной? Вернее, кто? — Кто? — Могло ли сердце переместился в горло и сходить с ума в бешеном ритме уже там, при этом перекрывая дыхательные пути? Твик готов был поклясться, что это с ним и произошло. — Он сказал, что это расстроит тебя, — Бебе улыбнулась там, будто это её невероятно умиляло. — И тут я кое-что вспомнила. Поэтому хочу задать тебе, малыш, вопрос, — она выдержала драматическую паузу, допив пиво. — В каких вы с Крэйгом отношениях? Твику не раз доставалось в солнечное сплетение, каждый раз одно и тоже — искры в глазах, затем тёмные пятна, и будто удавка затягивается на шее. Сейчас эффект был очень похож. Вопрос был задан прямо в лоб, как выстрел на поражение. Можно было бы попытаться увильнуть от ответа, можно отшутиться, можно послать Бебе и проигнорировать её немигающие, светящиеся ожиданием глаза. Можно сделать что угодно! Но Твик чувствовал себя бабочкой с подбитым крылом, над которой уже занесён ботинок. Не пошевелиться, не издать ни звука, будто в капкане полного паралича. Он знал, что уже проиграл, что Стивенс уже сама считала ответ по его белому лицу, по округленным в испуге глазам, по губам, жадно хватающим комнатный воздух. — Да ладно?! Только не говори, что он позволил тебе переступить черту, — Барбара поднесла пальцы ко рту — она была не то в ужасе, не то в восторге. — С тобой-то мне ещё с нашей с Крэйгом свадьбы все стало понятно, но он… Быть не может… Или ему уже без разницы? — Да, сейчас между нами все именно так, — Твик не узнал свой голос — что это за нечеловеческий надрывный скрежет? Но он смог это сказать, смог. Уже нет смысла молчать, от Бебе невозможно что-либо скрыть, для неё люди просты и понятны, как товарные чеки из супермаркета. Красивые пухлые губы искривились ломанной усмешкой, а затем женщина и вовсе надрывно рассмеялась, зажав рот ладонью, будто заставляя себя сдержаться. — Это… это просто немыслимо! — Пробормотала она потрясенно. — Крэйг… О, Господи, как ты мог?! Это жестоко… — Будешь говорить, что это неправильно? — Накрыла серая густая апатия. Первый человек узнал, уже как-то и не страшно вовсе. — Что? Да не в этом дело! Неужели ты не понимаешь? — Бебе посмотрела на парня, как на неразумное дитё, будто он после всех нравоучений так и не смог усвоить что-то очевидное. А Твик и правда совсем не понимал ничего, и это начало раздражать. — Ах, ну да, — женщина явно наслаждалась его растерянностью, — ты не можешь об этом знать. Бедняжка. Ладони резко кольнуло в нескольких местах, оказалось, он непроизвольно сжал руки в кулаки так, что ногти впились в кожу. Что, блять, происходит? Хватит дразнить, скажи уже, сука, всё! — Сейчас я тебе кое-что объясню, — Барбара доверительно наклонилась через стол к едва живому от переживаний Твику, чей кофе так и остыл нетронутым. — Когда-то очень давно, наверное, это было после выпускного… Да, точно! Это был последний день перед тем, когда мы разъехались по колледжам, — женщина выжидательно посмотрела на Твика. — Да, тогда мы много тусовались втроём. В тот вечер мы договорились поделиться самым сокровенным, самыми скрываемыми неприятными тайнами. Странные мы были, доверяли друг другу будто вопреки, не боялись показаться уязвимыми, — Бебе печально усмехнулась. — Кенни тогда рассказал о жизни в приюте — хреново им с сестрой пришлось. Я тогда поделилась тем, как меня сломали родные родители — на светском вечере подложили под старого денежного мешка. Они стояли за дверью, слышали мои крики, я звала мамочку и папочку на помощь, но… — женщина с горькой успешной на губах покачала головой. — Они получили две тысячи долларов за фактически изнасилование своей пятнадцатилетней дочери. Это был первый раз, когда мне присвоили статус вещи. А Крэйг признался, что любит одну замужнюю женщину. Кто она, выяснилось уже гораздо позже, после твоего появления в его жизни. Тогда все стало понятно, — Барбара сделала намеренную паузу, выжигая прямым взглядом Твика, который с каждым словом чувствовал, будто в нем постепенно останавливается движение крови. — Её звали Хелен Твик. Он ждал, что она назовёт это имя. На самом дне подсознания он догадывался. По голосу Бебе, по выбранным ею словам, все становилось понятно, имя его мамы будто было вживлено в логическую и гармонично выстроенную цепь звуков, собранных в слова букв, произносимых Стивенс. Его мама… Твик помнит, что она пахла чем-то сладким, что у неё были мягкие тёплые руки, а ещё она всегда улыбалась… Эту женщину, такую далёкую и почти забытую Твиком, но связанную с ним прямыми узами родства, любил Крэйг? — Крэйг — однолюб. Такая тонкая, очень чувствительная натура, несмотря на напускную холодность и отстраненность, — продолжала наносить удары Барбара. — Если он влюбился, то это навсегда. Эта любовь давалась ему тяжело, слишком сильные чувства. Из-за этого, чтобы заглушить их, он связался со мной и Кенни. А потом… она погибла. Он был сам не свой, как бы не хотел это скрыть. Мы серьезно опасались, как бы он чего не вытворил. Но остался ты, маленький кусочек её. И Крэйг как клещ вцепился тогда в тебя, чтобы вдруг не утратить воспоминания о ней. Уверена, все, что он делает для тебя, это все ради неё, в память о ней. Он любит её до сих пор, если он и признался тебе, считай, что это адресовано ей. Мне жаль, Твик, но для Крэйга ты лишь замена, его возлюбленной, которой была твоя мама. — Я… не… — «верю», хотел выкрикнуть Твик во всё горло, но вдруг в памяти всплыли отрывки некоторых фраз Крэйга. «Видел бы тебя твой родной отец и… и Хелен.» «Хелен…» — он звал её в пьяном забытье, хотя перед Такером тогда был Твик. «Хелен… твоя мама всегда мне напоминала Дейзи Бьюкенен — изящная и дорогая девочка, добрая, наивная, совсем не повзрослевшая. Но она была прекрасна…» «Неужели ты думаешь, что я бы позволил тебе сделать что-то, если бы не был уверен в твоей безопасности?» «Позволь мне ещё немного тебя побаловать, позаботиться о тебе» «И как я не замечал, что у тебя лицо в форме сердечка? Такое же, как у твоей мамы…» — Хочешь сказать, что не веришь? — Голос Бебе насильно вырвал его из воспоминаний. — А я тебе докажу. Крэйг носит её фотографию в своём бумажнике. Кстати, — женщина многообещающе посмотрела на Твика, в лице которого не было ни кровинки, и вышла в прихожую. Вернувшись она опустила на стол перед парнем тот самый чёрный кожаный бумажник, — сегодня он его забыл. Можешь проверить. «Не смотри!» — Твердил себе мысленно Твик, но одеревенелые руки со скрюченными судорогой пальцами уже коснулись гладкого прохладного материала. «Не смотри!» — Щёлкнула крохотная металлическая кнопка-застёжка. «Не смотри!» — Пальцы скользнули в маленький кармашек, нащупав край жесткой фотобумаги, и вытащили снимок. Радостно улыбающаяся Хелен Твик, мама, мамочка, с растрепанными ветром локонами на фоне Ниагарского водопада показывает пальцами знак мира. Маленькая фотография выпала из ледяных пальцев, но Твику показалось, что у него из рук выбили всю его жизнь, которая раскололась на мелкие осколки, как стеклянная ваза. — Оу, — пробормотала Барбара, — Да, это та самая фотка. Но юноша уже не слышал её голоса, он даже своих мыслей не слышал, лишь белый шум захватил всё, в том числе и внутренности. Твик, медленно и неуклюже, будто механическая игрушка с почти иссякнувшим зарядом аккумулятора, дошёл до своей тёмной комнаты и, так и не сняв школьную форму, закутавшись в одеяло с головой, словно в кокон, камнем рухнул на кровать. Ему было невыносимо холодно, все тело била дрожь, но он никак не мог согреться. Время либо замедлилось, либо ускорилось, парень ничего не чувствовал, ни одной эмоции, ни одной мысли, даже конечности перестали ощущаться. Прошёл час, может два, а может всего минут десять, хлопнула входная дверь, раздался знакомый родной голос — Крэйг вернулся домой. Жизнь в организме снова затеплилась, Твик задышал часто и неравномерно. Сейчас он зайдёт к нему. В ту же секунду скрипнула дверь, по стене скользнула полоска света. Юноша весь оцепенел, зажмурился и задержал дыхание. — Твик, ты спишь? — Тихий шёпот Крэйга ворвался в вакуум в голове парня. Затем послышалось осторожные шаги, приближающиеся к кровати. Хорошо, что отвернулся у стене. Спины коснулось тепло — он наклонился. — Добрых снов, солнышко, люблю тебя. Твик до крови прикусил щеку изнутри, чтобы не взвыть, пока осторожные шаги не отделила от него закрывшаяся с тихим хлопком дверь.Действительно ли ты любишь именно меня?!