Молот

      Алукард, без сомнения, любил своё дело. Но прибывая в Стокгольм, со своим черным гробом под мышкой, он спрыгивая с успешно разоренного корабля, был немного опечален тем, что работа в лучшем случае, сулит ещё одну драку. Которая, о ужас, закончиться в лучшем случае через полминуты. Как скучно быть сильнейшим, однако. Людям в этом смысле немного повезло, ведь не найдя цели в жизни или напротив её достигнув, некоторое, кто не ленив, просто совершают самоубийство. И никто им при этом не указ.       Но Алукарду после этого дела мешали встать под рассветные лучи мысли о том, что он разобьет сердце прекрасной Интегры. Хоть она и казалась с виду холоднокровной и жестокой, все свои страхи, мысли и чувства она доверяла только ему, чем грела старому вампиру сердце.       Стокгольм его совсем не испугал тем, что был ему незнаком, ведь Алукард и не собирался бродить по улицам, спрашивая всех и вся о молоте и тех, кто его касался. Его стихией была ночь, когда удобнее охотиться, а песнь выстрелов не смешивается со звуковым мусором дня. Сейчас небо как раз благосклонно синело, а улицы уже почти очистились от лишнего народа. Красота.       Облетев город огромной многоглазой тучей, вампир присмотрел себе убежище — маленькая заброшенная церквушка на утёсе, на самой окраине города. Идеально подходила из-за своего расположения, а путь к ней был достаточно опасен, чтобы смертные по нему не шастали. Слишком пустынен и одинок, да и дорожка имеет привычку периодически пропадать из вида горе-путешественников. Вон под утёсом парочка крестиков торчит, значит каким-то бедолагам не прифартило при подъеме сюда.       Оставаясь такой же черной гадостью с кучей глаз, Алукард всосался в бойницу башни. Внутри ему понравилось. Мрак не помешал ему разглядеть то, что изнутри здание облезло и местами опасно покрошилось, но в целом выглядело очень крепким. Гроб он поставил перед алтарём, предварительно отряхнув с него целую статую Иисуса на троне с целой оравой святых и ангелов. Их чересчур пронзительные взгляды могли помешать ходу чьих угодно мыслей, а то и вовсе заставить молиться под страхом смерти.       Оставалась, по масштабам личности Алукарда, мелочь — молот найти, и мигом в Англию, чтобы мерзавец-дворецкий или его хозяин-недоросток даже чихнуть не успели. Выполнимо? Ещё бы.       Поиски Алукард начал с музея, на котором всё ещё висела афиша с тем самым молотом. После той ужасной ночи, музей на время закрыли и заполнили его полицией, частными детективами и знаменитыми ФБР. Возле входа в музей даже танк дежурил, но Алукард прошел между этими войсками изящной походкой ни кого даже не задев. Но вот в зале где выставлялся молот его ждал сюрприз. Рядом с той установкой, где выставлялся молот стоял нынешний министр обороны Швеции. Вот так встреча!       Министр был человеком приятной округлости, в очках и с белокурой хорошей укладкой. Алукарду даже показалось, что если бы Макс Монтана был добрым — он возможно выглядел бы так. Для разговора с ним вампир принял настолько пушистый и послушный вид, на который был способен. — Мистер Хультквист, я рад нашей встрече, но признаться откровенно, не хотел бы вашего вмешательства в мою сугубо дипломатическую миссию. — Знаю я ваши дипломатические таланты, Алукард. Вам меня не обмануть. До меня дошли скверные слухи о том, что вы повинны в уничтожении шедшего сюда лайнера. — видимо, в милом пухлячке жил викинг, который явно бросал Алукарду вызов, — И вот сейчас, вы врываетесь в мою страну, с целью присвоить себе опасный артефакт. Думаете я позволю это сделать просто так, да ещё угрожая безопасности мирных шведских граждан? — Да, господин министр, признаю. Я действительно хотел забрать молот для Британского правительства, но я всего лишь пешка в руках Верхней палаты, этот молот нужен им, а не мне. Более того, я единственный кто сейчас в Швеции способен уничтожить ту тварь, которая украла ваш молот, — парировал бывший Дракула, не потеряв и капли достоинства. — Поверьте мне, министр, если я не уничтожу одну гадину сейчас, то потом крови мирных граждан прольётся в разы больше, возможно вы будете в числе первых жертв. — У меня нет основания вам верить, Алукард. Вы все проблемы решаете одними лишь пистолетами. Где гарантии, что вы не заберете себе молот и не съедите кого-нибудь по дороге в Англию? — Оборонщик явно не сдавался, и как понял Алукард, пытался вытурить его из страны, в которую он нелегально попал.       Обычно за такие слова в свой адрес Алукард щедро награждал пулями подобных собеседников, и сейчас ему стоило огромных усилий не поддаваться старой привычке. Может, лучше гипноз?       Он посмотрел в глаза чиновнику в упор, но уже пользуясь своим «даром убеждения» и повторил свою просьбу, но уже вежливее и даже немного поэтичнее. Чтобы скандалов из-за неосторожных фраз не возникло, например, войны. А пухленький викинг таки подчинился и уступил ему.       Ал, уже не обращая внимания на важных дядь в черных деловых костюмах, прогулялся по залу, принюхиваясь и напрягая зрение до предела. И вот тут ему улика и подвернулась, которую почему-то не заметила целая толпа экспертов. Хотя та лежала совсем недалеко от установки, хранившей когда-то молот.       Тонкий, длинный волос чернильного цвета свернулся едва заметной змейкой на мраморном полу. От него всё ещё исходил слабенький, но знакомый такой запах. Что оживил в Алукарде память и об авианосце, и пуле, которая прошила его сотню раз, и о яростных криках: «УМРИ! УМРИ! УМРИ!», разрывавших тогда воздух. «Что-то Миллениум совсем зачах, раз в бой девушек посылают. Интересно, они последнего своего бойца расходуют или нового готовят? Впрочем, неважно…»: думал вампир покидая музей. Интуиция подсказывала ему, что хозяйка волоса сейчас в городе, и нужно просто идти туда, где её аромат сильнее.       Этим вечером в Макдоналдсе была детская вечеринка. И все посетители кафе, были, невольно, ее участниками — веселились, менялись шариками и цветными колпачками. Все, кроме Грелля и «Эльзы», скромно сидевших у окна, но беззастенчиво деливших огромные гамбургеры и горы крылышек. — Ты не обидишься если я спрошу? Ты ведь не человек, да? — сказала Рип, плотоядно, но очаровательно обгладывая крылышко. — Нашел меня и в морге, и в крипте, как такое возможно? — Я боюсь, ты не сможешь это принять и вынести. Это будет тяжело, — предупредил Алый, ему совсем не хотелось, чтобы эта милашка пережила то же, что и мадам Рэд. — Мне совсем не страшно. Думаю, раз мы пережили одно и то же, нам надо держаться вместе, хотя бы на время… — Ну раз так, то ладно. Короче… Как бы тебе это сказать. Я — смерть. Это и моя работа и моя сущность. — выдохнул жнец и отвернулся. — Здорово! Я не думала что смерти могут быть такими милыми и чуткими, — улыбнулась Рип, погладив Грелля по затылку. Тот улыбнулся от радости так, что та завороженно обомлела от вида его зубок. — Так странно, тех чувств, которые я испытываю с тобой, у меня уже лет сто не было, — сказал он, — меня как будто родили заново. — А если я умру, ты заберешь меня? — пошутила Рип. — Конечно, но все равно, не дай бог. — ответил он, очень надеясь, что этого не случится.       Через пару минут легкомысленной и душевной беседы Рип приспичило и та отлучилась, как она думала на пару минут. Но стоило ей закрыть за собой дверь кабинки, как он почувствовала как кто-то её крепко обнял за плечи и ласково пригласил в заброшенную церковь на утёсе. «Главное — не забудь молот Тора, дитя моё. Я буду тебя ждать.» — прошептал ей Алукард на ушко, одновременно наслаждаясь её чувством страха.       Когда машина смерти в красном плаще испарилась, Рип ещё долго не могла прийти в себя от ужаса. Перед глазами ползали мушки, звуки не достигали ушей. Только лежа на теплой Греллевой груди и слушая его сердце ей полегчало. — Прости что груба, Грелль, но мне надо идти, — прошептала она, — забери меня когда я умру, пожалуйста.       И тихой длинной тенью покинула кафе, под овации малышке, задувшей свои свечки. Жнец же пытался понять смысл её слов, его первый раз попросили забрать душу. А ведь он сам стал так близок с этой душой, что ощутил после этого скользкие щупальца своего мерзкого долга в груди.       Рип шла по улице, чуя как молот в сумочке требовательно колотит по бедру. Мысль что она попросила алого мужчину забрать ее, совсем не радовала, но выбора у неё не было. Ведь идти на бой с Алукардом, было все равно что ступать в могилу, и пусть в загробный мир лучше проводит друг, чем идти туда в одиночку.       Чтобы хоть как-то облегчить это чувство, Рип начала петь, она привыкла так делать, когда ей этого хотелось. Еще одно, последнее сказанье — И летопись окончена моя, Исполнен долг, завещанный от бога Мне, грешному. Недаром многих лет Свидетелем господь меня поставил И книжному искусству вразумил; Когда-нибудь монах трудолюбивый Найдет мой труд усердный, безымянный, Засветит он, как я, свою лампаду — И, пыль веков от хартий отряхнув, Правдивые сказанья перепишет, Да ведают потомки правосл… Тьфу… протестантских Земли родной минувшую судьбу, Своих царей великих поминают За их труды, за славу, за добро — А за грехи, за темные деянья Спасителя смиренно умоляют. На старости я сызнова живу, Минувшее проходит предо мною — Давно ль оно неслось, событий полно, Волнуяся, как море-окиян? Теперь оно безмолвно и спокойно, Не много лиц мне память сохранила, Не много слов доходят до меня, А прочее погибло невозвратно… Но близок день, лампада догорает — Еще одно, последнее сказанье.       Алукард уже услышал её пение и заботливо вышиб дверь древней обители. Темнота заброшенного божьего дома была одновременно опасной и гостеприимной, именно в церкви должно было произойти решающее сражение. Его условия боя оказались очень просты — победитель забирал молот и покидал Швецию, а проигравший мог уже не подниматься. — А ты молодец, Волшебный стрелок, не только не фальшивила, но и так спела, что слезу вышибла, хвалю, — улыбался вампир, — хотя, меня немного волнует твоя честность, что ты пришла одна и только с молотом… — Почему, ведь ты можешь его просто забрать? — Один старый приятель велел мне опасаться честных людей — они вечно делают глупости… — философски заметил Ал. — Мне тот же приятель велел брать что хочется, и не отдавать обратно. Я хочу чтоб ты знал, Самиель, что у меня есть причины жить дальше. У меня есть дорогие мне люди и память о них, и я буду сражаться за это, — парировала Рип, на секунду подумав о Грелле, плащ которого был того же цвета что и плащ Алукарда. Так не хотелось покидать его, он же останется в этом мире один на один с этим красноглазым стозевным чудовищем и погибнет… — Не хочу тебя обижать, но на чем стоит твое счастье? На лжи тому дедушке-профессору? На его смерти? Или том, что тебя полюбил самый ущербный из всех шинигами которых я могу себе вообразить? — Смеялся, принимая звероформу Ал, — как была жалким подобием пиявки, так и осталась, маленькая дурочка. Смерть тебя хоть немного облагородит.       Сумочка Рип внезапно взорвалась, обжигая ей бедро и часть одежды. Теперь молот, который до этого казался дышавшим на ладан, горел и светился, прямо как в видеоиграх. Так, будто, и говорил: «Возьми меня, соверши со мной подвиги!» Из его бойка, как из огнемета выбивалось белое пламя, а узоры, которыми был украшен весь молот светились так, как будто дизайнер-извращенец запихал внутрь лампочки. Рип уже успела забыть все страшилки «папы» Джозефа о том, что ученые теряли руки или слепли изучая его, и мгновенно подцепила его ногтями. В ту же секунду громадный многоглазый пес пронесся над ней как товарняк и унес с собой половину её тела. Рип упала грудью на горящий инструмент, но тот её не обжег, а послал теплую волну в тело. Из отгрызенной Алукардом части тела вдруг выбился фонтан такой же черной жижи из которой состоял он сам, только с голубыми глазами. Рип стало легко и приятно, меч-молоток лежал в руках как родной, а голубоглазое облако за её спиной возносило её до самой крыши. Она соколом кинулась на сотни раскрытых пастей, в которых превратился Алукард, заняв собой все маленькое пространство заброшенной церквушки. Удар. Визг. Трещина по древней стене. И Алукард опять в человеческом обличье, но уже с пистолетами на перевес — салютует ей выстрелами в лицо. Больно, но раны очень быстро зарастают. Меч описывает перед его лицом лаконичную и быструю дугу и руки с пистолетами летят в разные стороны. Ал ни слова не проронил, он улыбался. Но лишь для того, чтобы замаскировать боль, которую ему причиняла вооруженная молотом Рип.       Он улыбался когда части его тела отлетали в стороны, а Рип обрушивала на него удары светящегося молотка. Он сопротивлялся, пока не упал ей в ноги, тогда Рип и решила его оставить и ушла в дыру, которая осталась после их драки. На прощанье она помахала ему рукой и исчезла.       Алукард впервые за свою бессмертную жизнь испытал отчаяние, и даже позволил себе поплакать, тихо, глухо и недолго.Каменный лик неизвестной святой укоряюще смотрел на него, и даже валяясь на полу мусором, требовал срочного покаяния. Оставшись с пустотой и тишиной наедине, он решил покинуть проклятое место.       Разговора валькирий над своей головой он конечно-же не слышал. — Ой, как распидорасило беднягу. Он же такой крутой был, что с ним стало? — оценивала Янника, — он что, постарел? — Нет, это все из-за молота Тора. Тебе не кажется странным его внезапное пробуждение? — заключила её подруга, — Почему молот проснулся?..       На то чтобы встать он потратил много времени, с трудом восстановив тело. Было так хреново, что по полу церкви он двигался ползком и подбирал пистолеты дрожащими от судороги руками.       Алукард решил пойти вниз, к морю, где никто не заметит как он будет там отдыхать и выздоравливать, это зрелище такое гадкое, что вывернет наизнанку даже самых отпетых извращенцев.       И хотя писать о герое, что он тушка и описывать его падения ради забавы у хороших авторов моветон, Алукард, увы чувствовал, что превратился в жалкую тушку после битвы, а камни утеса обеспечивали ему такие кувырки и падения, которые похвалил бы Чарли Чаплин. — Ну, где аплодисменты? Включите закадровый смех, для кого я тут стараюсь? — вдоволь накувыркавшись, Алукард плюнул на жалость к себе и собрал остатки своего сарказма, чтобы не потерять достоинства. К тому же, маленький каменный пляж на который он спустился, украшала любопытная инсталляция…       Себастьян, собственной персоной, лежал на острых серых камушках свернувшись клубком и лил слёзы. Когда-то стильный костюм превратился в тряпку, которую отрыгнуло зубастое морское чудовище, штанов не было, все ягодицы были как зебра исполосованы синими и фиолетовыми синяками, а шрамы на теле, оставшейся после битвы с вампиром хоть и зажили, но их на живульку сшили нитками для парусов — в общем зрелище было настолько жалким, что подняло Алукарду настроение.       Он приковылял к демону, и уже уверенный в своих силах поздоровался. — Добрый вечер, мой пассивный коллега, как же это вас так угораздило, — Спросил Ал, одновременно помогая дворецкому встать и используя его как опору. Себастьян что-то невнятно промычал и вцепился вампиру в брюки причитая: «Господи, господи… Я больше туда не вернусь… Больше не буду плавать… Кого угодно предам, но никогда не пойду на „Голландец“.» — Тебя что, дружок, весь «Голландец» поимел? — удивился Ал, — Надо было мне это видеть… А как тебя на берег вынесло, не сам же ты плыл? — Меня тут бросили, -проныл демон, — Помоги мне, пожалуйста. — Считай уговорил. Я тоже пережил кое-что, чем надо поделиться, — Ал, поднял Себастьяна на ноги и придерживая, чтобы не уронить, предложил, — Давай я приду к тебе в гости и мы за пивасом расскажем друг другу, что с нами случилось, идет? Демон кивнул, у него не было сил отказывать, к тому же, он чуял, что Алукард тоже сейчас слаб. Это было сюрпизом. — Да, мой лорд, я отведу вас к своему хозяину. Только уйдем от моря подальше.