Zombie

      Сан отвернулся. Он замер пустым взглядом на огнях города, обводя каждый сиреневый шар среди тёмного неба, именуя в голове самой волшебной красотой. У него не часто хватало времени любоваться улицами, открывающимися с высоты, находить волшебство в таких мгновениях, провожать солнце и встречать звёзды. Потому он старался дать себе возможность ещё совсем немного зачарованно ловить краски ночи. Но невольно опускались усталые веки, не давая ему возможности лицезреть чудо этого цианидового города. И сам себя он ругал за это, прося ещё немного удлинить момент сказки, остановиться взором на размывающемся сиянии. Боль притуплялась, тело хоть и изнывало, но больше не вопило, не обжигали кожу касания Ли Джуёна, которыми он и сейчас не прекращал одаривать зомби.       Мужчина поглаживал предплечья парня, шепча на ухо что-то непонятное, долго смотрел на молочно-белую спину с россыпью красных отпечатков от его пальцев. Сан Джуёна не слышал, ничего не чувствовал. Он только тонул в своих мыслях, виде, открывающемся перед ним раз за разом пёстрыми искрами.       — Сан-и, — тихо произнёс Джуён, обдавая горячим дыханием кожу, — ты слышишь меня? Люблю тебя, малыш, — речи, после которых сердце должно замирать в трепете, не приносили такого Чхве. Любовь Ли для него пресна, расползалась по телу сорняками, которые вырывали, но всё равно появлялись на земле, пробирались через толщу, подобно червям.       — Когда мой долг будет выплачен? — он никогда не скажет мужчине ответных слов, вторящих, не ответит взаимностью. Только на ненависть. Зомби трудно дышать, руки Джуёна будто давили его. От того, как он до него дотрагивался, хотелось только перекрыть себе кислород.       — Осталось ещё двадцать пять миллионов вон, — он оставил поцелуй на его пунцовых, истерзанных устах, спускаясь ниже к шее. Всё не желал выпускать из собственных объятий, расставаться с ним было трудно. Сан манил его к себе с первой встречи, с первого сплетения взглядов, не желал отпускать, всплывая в памяти разбитым образом.       Долг был выдуман, только бы держать его возле себя, чувствовать теплоту его тела, бархат кожи, лишь бы он никогда не покидал. Джуён обманул, перевернул в свою сторону те обещания, которых Сан и не помнил, стерев память после операции. Он полностью проник в его жизнь, искоренив всё, что связывало с прошлым, давало вернуться воспоминаниями к Сонхва. Заставил молчать друзей, мать, говоря им, что для блага Сана, на деле же покрывая липким слоем лжи.       — Я ненавижу тебя, — преследовать Джуёна будет вечно. Но он сам выбрал вместо сладостных речей и нежных касаний для зомби боль, о чём не жалел. Сан с ним будет держаться на привязи отчаяния, глубокой печали, видеть в нём единственном спасение, освобождение. Так должно быть. — Ты испортил мою жизнь. Ты на ней словно пятно, — он выпускал своими полными губами эти фразы с ядом, пропитывал их своей злостью и усталостью к мужчине, слёзы даже не желали скапливаться в уголках глаз. А Сану было необходимо вылить свои чернильные чувства, иначе взорвётся, как самая красивая звезда в галактике. — Ты лишил меня всего. Ты лишил меня моей первой любви… — хватка рук стала сильнее, словно крошила кости, потому Чхве запнулся, не успев договорить свои мысли. — Ты самый настоящий монстр.       — Если бы у меня была возможность изменить наше прошлое, я бы повторил каждое своё действие, Сан, — «ведь ты со мной».       Сан скривил губы в едкой улыбке, прикрывая глаза, чтобы не видеть в отражении окна чудовище, ласкающее тело. Чтобы сон забрал в свои миры, желательно навсегда.       На следующее утро он собрал себя по кусочкам, сложил каждый осколок увядающей души, закрепляя клеем слепой надежды на то, что его адским мучениям придёт конец. Джуёну наскучит общество Сана, зомби прекратит чувствовать каждый лепесток эмоций или вовсе погибнет. Мысли о том, что с малой вероятностью случится, вселяли в Сана крохотное возрождение, и ему становилось легче волочить своё тело по улицам шумного города. Он бы содрал с себя кожу, чтобы больше не чувствовать болезненных соцветий синяков при касании, не видеть красные ветви от пальцев мужчины и не распускать в себе корни большего отчаяния. Оно у него и так приваливало, вытекало за грань возможного. Он себя ощущал переполнившимся сосудом, из которого разом расплескались воды терпения, выливаясь. Он чувствовал себя морем, разбушевавшимся от злости, ненависти к судьбе. Она становилась с ним всё жёстче, обвивая цепями его шею, закрепляя у рук Ли. Он тянул металлические звенья, стягивал вокруг тела сильнее, только бы Сан задохнулся от боли, смердел ею на всю планету.       Джуён довольствовался тем, с какой ненавистью в тёмных глазах смотрел на него зомби. Она для него словно стиралась, фильтровалась и окрашивалась в голове в бесконечную любовь. А влюблённость там не благоухала цветами. Была бы у Сана возможность, он бы разорвал его плоть так же, как и он делал это ночью с его душой, испивал до дна всё самое светлое в Чхве. Не насыщался.       Чёрная толстовка парня носила на себе запах Джуёна, оттого Сану хотелось только снять её с себя поскорее, сжечь и больше никогда не вдыхать аромат горечи лаванды и шалфея. Но он этого сделать не мог, ведь на улице было ещё холодно, а на репетицию с ребятами парень уже опаздывал. Чхве рад, что они не обвиняли его в медлительности и особенностях людей после операции, не злились из-за того, что он с трудом переставлял ноги и на концертах не был активным. Он каждый раз ловил себя на раздумьях о том, что ему с ними очень повезло. Если бы они отвернулись от него, не вернули к себе, не пожелали вновь сделать частичкой их настоящего, возможно, Сан так бы и остался на множестве мелких подработках, где редкое количество работодателей нанимали зомби. Но парень был безумно счастлив тому, какой мир помогала ему открыть музыка.       Он часто останавливался на том, каким был раньше. Ему были интересны его прежние привычки, действия, фразы, мышление и вкус в одежде. Мама и друзья не давали полного спектра, говоря, что это для него плохо обернётся. Ведь зомби нельзя вспоминать прошлую жизнь. Иначе ханахаки вновь возьмёт тело под свой контроль, захватит цветами организм и в следующий раз не даст вырвать сорняки.       Хоть ему и было любопытно распознать каждую частичку своих прошлых лет, заглянуть в сознание и рассмотреть каждую деталь лица своей первой любви, понять, кто скрывался за сиреневыми, перемешанными с чёрными тонами, неровными мазками черт лица, Сан всё же не хотел подвергать опасности маму и остальных участников их маленькой группы. Их лица бы исказились в страданиях, бесконечных переживаниях за парня. Они и прошлую операцию еле пережили, и столько лет после неё не могут позабыть тот дичайший ужас, когда Сан перед ними сплёвывал рубиновые лепестки гиацинтов.       Если это вновь произойдёт, они не смогут справиться с этим грузом, придавливающим болью размером с планету.       Потому, идя до здания с запахом сырости, в котором они репетировали, он отгонял себя от любых мыслей о прошлых годах жизни. Лучше он будет жить настоящим, даже если оно соткано из ненависти к Ли Джуёну и вселенской усталостью, чем снова впадёт в цветочную лихорадку.       Сан набрал в лёгкие побольше воздуха, прежде чем отворить дверь, подняться по лестнице на четвёртый этаж, а затем очутиться в репетиционной. Парни арендовали её у знакомого Хисына, который согласился немного снизить цену, что очень обрадовало его друзей. Никто не жаловался на вид затхлой комнаты, понимая, что любое закрытое пространство намного лучше, чем вовсе никакое. Сан с ними был согласен, хоть ему и в большей степени было всё равно на помещение. Ведь главное, что он мог окунуться с головой в их меланхоличные мелодии, струны, неторопливые биты, забывать о яви. А она всегда трескала сердце, что душа у парня была похожа на разломанную меренгу. Потому он и забывался в своём утешении, сбегая от всего мира в собственный лиловый. Исцелить там душу, исшить кружевами мнимых мечтаний, украсить.       — Привет, Сан-и, — первым заметил его Ёнджун, приветливо улыбнувшись. Старший, как и всегда, был в приподнятом настроении и старался его сохранить до самого конца дня, а потом вновь каким-то необычным образом заряжался и находился в замкнутом круге позитивного настроения. Только Сан видел, как он, скрывшись от всех, тихонько всхлипывал, пряча кристальные слёзы ладонями. И зомби прекрасно понимал, что каким бы светлым ни выглядел человек, за ним всегда будет прорастать роща боли. От неё никто не спасён.       — Привет, хён, — он постарался поднять уголки своих губ, хоть контролировать мышцы было сложно, да и тело после длительной прогулки устало. — Остальные ещё не пришли? — оглядел он комнату взглядом, замечая отсутствие двоих.       — Да, они захотели покушать перед упорными часами работы, — хихикнул Ёнджун, а его глаза превратились в щёлочки. — Ты не выспался, Сан-а? — обеспокоенно спросил он, увидев на бледном лице младшего фиолетовые круги под глазами. И хоть он знал, что у большинства зомби такие имелись как особенность после операции, но эти были гораздо больше, чем обычно.       — Да, я плохо спал, — он протёр глаза тыльной стороной ладони, мысленно удивляясь цепкому взгляду Ёнджуна, различающему значительные изменения в друзьях. Сан отложил кейс с гитарой в сторону и сел возле парня на деревянный стульчик, осторожно положив голову тому на плечо. Хоть они и не были настолько близки, ведь Сан сторонился людей, но оба прилагали к этому огромные усилия. — А ты, как всегда, замечаешь.       — Если есть что-то, что тебя тревожит, то скажи мне об этом, хорошо? — улыбнулся тот тому, как Сан, словно зверёк, прильнул к нему за каплей любви. Забота о лучших друзьях для Ёнджуна была на самом важном месте в жизни. Если не вселит в них поддержку, бесконечную силу рвать сорняки мира, гнилых людей, — себе не простит. Он их вечное солнце, двигатель к освобождению. — Не копи в себе негатив, Сан. Лучше от этого не станет.       — Не могу, — прикрывая веки, медленно проговорил он, расслабляясь от разговоров со старшим. Настоящим хёном для него. — Никому тоже лучше не станет, если я выскажусь. У каждого свои проблемы, Ёнджун-а. Сону прогоняет семья из дома, Хисын не может устроиться на нормальную работу, а ты вынужден с нами быть всегда весёлым.       — Друзья нужны для того, чтобы быть твоей опорой в такие моменты, Сан. Сегодня мы спасём Сону, завтра он нас. Своих не бросим, — у Сана в груди образовался липкий ком печали, немые рыдания застряли прямо в глотке, как цветы, а он их вырвать не мог, распуститься дать тоже. Ему бы плакать до боли в голове от слов Ёнджуна после всего ужаса, который творил с ним Джуён, выбрасывая и ломая всякие морали, но он не смог. Особенные эмоции, которые только Сану достались из всего числа зомби, вылиться не в силах. Сидели внутри, расцветали в редкие моменты плачем. — Если ты не хочешь, я не буду настаивать. Но не давай всему плохому поглотить тебя, хорошо? Всё обязательно решится.       «Решится», — из раза в раз повторял в своих мыслях парень, кивая. Он не должен тонуть в бездне черноты реальности, вечном мраке. Он из них выберется, выкарабкается, ступая по головам тех, кто ему вселял боль. Маленький луч веры будет жить в нём бесконечно, пока он не ступит к дороге, усыпанной гиацинтами. Это его истина, которую он должен повторять каждую минуту, что проводил с чудовищем.       — Я… — наконец промолвил зомби, всё ещё не открывая глаз, — был таким же раньше?       — Ох, — неловко ответил Ёнджун, не зная, как правильно подобрать предложения, которые бы не задели его чувств сейчас, — скорее всего, нет. Ты бесконечно трещал нам о… — старший запнулся, понимая, что совершил небольшую глупость, ведь ни в коем случае не должен говорить Чхве о прошлом, особенно о первой любви.       — Это была девушка? — спросил Сан осторожно, надеясь, что Ёнджун всё же ответит ему, приоткроет шёлковую занавесу тайны.       — Нет, — он отрицательно покачал головой. — Я знаю, что мне нельзя рассказывать тебе об этом, но если тебе станет легче, то я буду пытаться выдавать менее красочную, но правильную информацию, — ласково проговорил он, а Сану после его слов стало так тепло на душе, что он хотел улыбнуться широко и лучезарно.       — Значит, я очень сильно любил его?       — Настолько, что уши вяли, — мягко посмеялся Ёнджун. — Ты так много рассказывал про него, что мы часто уставали от этого. Понимаешь, ты был настолько им восхищён, что и секунды не мог упустить от того, чтобы не сказать нам, как круто он выглядит, когда решает математические уравнения.       — Вот как, — всё же улыбнулся Сан, понимая, что хранил в себе такие очаровательные черты, бабочек, кружащих по всему организму. Влюблённость всегда окрыляла людей, становилась неземным смыслом, значит, и смысл Сана существовал когда-то рядом, воодушевлял и улучшал настроение. От осознания этого становилось легче дышать, словно он нашёл тот новый росток, за который мог бы цепляться при встречах с Ли Джуёном, омерзительных поцелуев, выворачивающих всю душу наизнанку. Он отыскал осколок своей недостающей частицы, теперь его в руках будет сжимать бережнее.       — Ты раньше был очень активным и шустрым мальчиком. Надеюсь, что когда-нибудь я смогу увидеть тебя таким же, — улыбнувшись, сказал Ёнджун. Ему желалось воспроизводить воспоминания о подростковом периоде всегда только красочными, без переживаний о болезни Сана, без собственных проблем и внутренней борьбы.       — Если когда-нибудь разработают препараты для зомби, — еле шевеля губами, хихикнул парень.       Дверь вдруг шумно отворилась, заставив Сана открыть глаза. В комнату ввалились Сону и Хисын, что-то горячо обсуждая, настолько громко, что их могли бы услышать соседние улицы. Ким взмахивал руками, пальцы которых крепко держали бутылку газированного напитка, а у Хисына в ладонях находились два больших пакета, которые он нёс с трудом. Это было видно по капелькам пота, появившимся на его лбу. Они разрушили ту спокойную обстановку и умиротворяющую тишину своим появлением, но добавили больше яркости в это серое место. Чему Сан тоже улыбнулся. Ему со старыми-новыми друзьями всё же очень хорошо.       — Ох, Сан-и, я же сейчас начну ревновать, — надул губки Сону, завидев то, что зомби удобно расположился на плечике Ёнджуна. — Со мной ты так никогда не делаешь.       — Потому что ты на одном месте устоять не можешь, — послышалось от зомби, из-за чего Ли Хисын громко засмеялся, выронив пакеты от смеха.       — Верно сказано, — подмигнул ему Ли, получая в ответ недовольное личико Сону. — Он говорит правду, не злись.       Сону покачал головой, всё ещё шутливо показывая свою обиду на Чхве.       — Мы без вас ещё не начинали, — сказал Сан, лениво вставая со своего удобного места. Он прошёл к кейсу с гитарой, который оставил неподалёку, и аккуратно расстегнул его замок, не спеша. Каждый из друзей настраивал свои музыкальные инструменты, последовав примеру парня, чтобы никаких проблем дальше не возникло.       Гладкая поверхность грифа электрогитары вселяла ощущение истинного наслаждения, такие не спутать с другими. Сан, стараясь выражать свои эмоции и с помощью мышц лица, тела, потянул уголки губ вверх, становясь невообразимо счастливым от того, какие мелодии они будут сейчас играть. Эти новые песни, больше похожие на арии, отдавались у него в груди нежнейшим шёлком розоватого оттенка, укрывали сердце своими текстурами. Дарили очаровательных бабочек, крылышки которых блестели перламутром, если бы можно было каждую рассмотреть вблизи. Сверкали, как песчинки песка при ярком свете ослепительного солнца. Он заглатывал музыку целиком, растворяясь в ней со всеми своими страхами и недостатками, разлагаясь и становясь цветочным полем. А в его душе прорастал летний луг, не зачах под чернью. И Сан верил, что даже если каждый бутон погибнет в его сердце, он по закону природы даст силы плодородной земле, поможет новым растениям выйти на свет.       Нотные партитуры расположились на пюпитре, настроенном специально под рост Сана. Их страницы грозились быть подброшенными ветром, улететь через приоткрытое окно, но две тонкие проволоки чёрного цвета удерживали от угрозы остаться без нот. С потолка вновь ронялись капельки, падая прямо в пушистые волосы зомби, а после скользя по молочной шее к ключицам. Сану от этого было не особо приятно, но так как он имел минимальную возможность телом выражать свои эмоции, то лицо его оставалось непроницаемым, мурашки не пробегали волнами по коже.       Хисын вытянул руки вверх и своими барабанными палочками стукнул несколько раз, давая парням подготовиться к вступлению.       — Три, два, один, — прикрикнул Сону, расплываясь в довольной улыбке от того, какое удовольствие все получат от яркой песни. Он её несколько дней и ночей сочинял, не спал и не ел, но добился прекрасного результата. Если всем слушателям представят возможность окунуться в её звуки, слова, это было бы так чудесно. Ради восторга в чужих глазах они были готовы стараться не покладая рук.       Помещение заполнилось плавным смешением нескольких инструментов, создающих вместе гармонию, настоящую симфонию для ночного города. И хоть песня началась стремительно, быстро, через некоторое время её темп сменился на медленный, а Сону начал петь свою партию. Сану нравилось, как его немного грубоватый и низкий голос смешивался с общими оттенками их стиля музыки, это только дополняло звучание и выявляло некую изюминку. Таких бархатных мелодий никто не извлекал, зомби был в этом уверен.       — Ребят, не торопимся, — отбивая по барабанам, сказал Хисын, следя за игрой каждого участника, — в следующий раз ещё медленнее возьмём.       — Если руки не отвалятся, — хихикнул Сону, исполняя свою партию на гитаре настолько упорно, что пальцы от соприкосновения со струнами стали необычайно красными, словно сейчас лопнут.       — Ты бы Сана пожалел, прежде чем такие вступления делать. Смотри на него, он еле дышит, — мягко посмеялся Ёнджун, с заботой смотря на младшего, а Сан подхватил его шутку, улыбаясь теплее.       Сонхва сжал пальцами папку с документами в своих руках. Мысли спутывались у него в голове, который день не давая свободно дышать. Он всё ещё был потрясён тем, что узнал о Сане, хоть к этому времени уже почти принял новость полностью, заглотнул. Раздумья о том, как кто-то жестоко разорвал сердце, поселил в нём семена кровавых цветков и чуть не лишил жизни, делали невероятно больно. Он мог бы потерять Сана навечно. И больше Пак переживал именно из-за этого. Не потому, что Чхве оказался зомби, о которых он слышал столько неприятных вещей. А потому, как, словно на себе, представлял его страдания, соцветия, забившиеся в трахее, онемевшие конечности от недостатка кислорода, рождающиеся лужи крови от инородного тела, захватившего власть над бессильным организмом. У Сонхва стояли рыдания в глотке, он бы плакал за Сана, за то, какую тяжёлую ношу он пережил. Бесконечно винил себя. Если бы он не покинул его, тому было бы легче справляться со всем, а Сонхва ради него даже поговорил бы с объектом цветочной любви, только бы Чхве смог жить. Он бы слёзно умолял того принять Сана, впустить в свою душу, лишь бы Сан жил.       Но мысли о том, что Сан был поглощён в цветочной лихорадке из-за него самого, даже не мог допускать. Иначе это было бы похоже на сказки, а в них Сонхва никогда не верил. У него судьба была построена так, что за каждым мучением приходило очередное, и, если бы давал себе парить в грёзах, никогда бы не выбрался из впадины печали. А она без Сана всё это время затягивала в свои омуты ещё сильнее, скрывала тучами от настоящего солнца в лице Чхве. Он всегда спасал своим внутренним светом. Защищал от родителей, грозящихся ненужного сына, настоящий позор семьи, вышвырнуть за пределы их мира, к которому Сонхва всегда стремился. И даже во взрослом возрасте не мог избавиться от привычки быть идеальным для них.       С того момента, как Сонхва узнал об операции Сана, желание разработать препарат возросло в нём сильнее. Он и раньше искал больше инвесторов для привлечения к новому продукту, что облегчит жизнь зомби, сделает пребывание на планете комфортнее, но теперь со знанием того, что его возлюбленный перенёс ханахаки, Пак стремился стараться ещё больше.       Сонхва сделал бы многое, для Сана — всё.       Если бы тот попросил достать его звёзды, он бы непременно сделал это, воспарил бы к небу любым способом, забрал маленький кусочек небесного тела и вложил в ладони Сана. Сонхва бы покорил ради него всю планету, усыпал её теми цветами, какие зомби пожелал.       Многие препараты, замедляющие проникновение ханахаки, принадлежали компании Сонхва. Как и мероприятия, которые он предлагал создавать для большего сознания людьми о том, что обезопасить себя важно. Только для его родителей не это было значимо. Они не заботились о том, чтобы население жило здоровым, наоборот, вмешивались в разработку, допуская привыкание к лекарствам. Чтобы люди скупали их, как обезумевшие, и дня не выдерживали отсутствия под языком маленькой таблетки овальной формы. Но Сонхва не мог.       Смотреть на то, как они разом всё губили, было мучительнее, чем проживать свою смерть из раза в раз в старинном доме, где каждая стена была пропитана их отвращением, коим они измазывали сына. Он вмешивался, сопротивлялся порывам старших подчинить себе нацию, лишь бы заработать большие деньги на болезнях, нажиться на несчастных. Он терпел ту боль со стиснутыми зубами, но смог выдержать. А следом и искоренил все их творения ада.       Он больше не позволит поработить ни в чём не повинных.       Прежде чем войти в кабинет, секретарь Чон, как и обычно, постучал в дверь. Достаточно много времени прошло с того момента, когда Сонхва попросил его найти информацию о Сане. Дни тянулись мучительно без возможности увидеть его чарующее лицо, прикоснуться и подушечками пальцев ощутить мягкость текстуры кожи. Сонхва хотел бы разговаривать с ним бесконечно, узнавать ещё лучше, слушать его тихий голос, от которого в голове разрисовывались лавандовые поля, и больше всего он желал бы просто присутствовать рядом с Саном. Плечом к плечу, сердце к сердцу. Не нужно было слов или действий, ему бы просто хотелось показать, как важен для него Сан, что он готов на то, чтобы просто находиться возле. Только Сонхва всё не мог покинуть здания компании из-за горящего желания поскорее облегчить страдания Сана новым препаратом. Он находился там днём и ночью, не прерывался на обеденные перерывы и даже ел через силу.       Господин Чон, смотря на него, был абсолютно уверен, что с таким рвением Пак потеряет сознание или не ухватится за жизнь. Потому, кроме отчёта, в его руках ещё и находился контейнер с едой, которую жена приготовила для молодого директора. Она была наслышана от мужа о разных проблемах, вместе с ним делила переживания и, как и Чон Хёнсон, являлась добрейшим человеком. В них умещалось столько света, что Сонхва всегда поражался бушевавшей гармонии цветов в их душах.       — Господин Пак, отдел маркетинга прислал вам это, — мужчина указал на папку, следом передавая её Сонхва. Тот кивнул, не отрывая взгляда от большого монитора, словно говоря ему оставить ту и уйти, не мешать, ведь концентрация серьёзности держала в напряжении весь кабинет, что казалось, будто воздух тяжелел. — Я принёс вам еду.       — Не стоило, — он отрицательно покачал головой, всё ещё был поглощён в работу, — лучше сами хорошо покушайте.       Чон вздохнул, принимая лучшие меры.       — Я не скажу вам о том, чем сейчас занимается Чхве Сан, если продолжите так вести себя, — и одного воспроизведения имени хватило для того, чтобы любопытный взор тёмных глаз Пака метнулся к нему. Он отложил все свои дела, принимая условия мужчины. — Вижу, мне нужно было сделать так раньше, — посмеялся тот, безумно радуясь тому, что план осуществился.       Хёнсон подошёл ближе, открывая крышку контейнера.       — Так что там с Саном? — в нетерпении спросил Сонхва.       — Мне нужна гарантия того, что вы не обманете меня, — положив перед ним предмет, наполненным кимпабом, рисом и обжаренными кусочками мяса с нарезанными овощами, он вручил ему столовые приборы. — В следующий раз мы с вами будем спускаться всем отделом в ресторан, — покачал он головой.       — Один кусок будет равняться одному вашему слову о нём, — Сонхва потянул вверх уголки губ, чувствуя, как голова, находившаяся все эти дни в волнении, начала постепенно расслабляться. Отдых ему был нужен.       Хёнсон кивнул, соглашаясь.       — Я выяснил, что, — начал он и довольно улыбнулся, видя, как директор начал есть, — сейчас он в основном выступает вместе со своими друзьями в составе музыкальной группы.       — Они под какой-то компанией?       — Нет. Предпочитают давать концерты в разных барах или подобных заведениях. Ещё ни с кем контракты не заключали, но в сети достаточно популярны.       — А люди знают, что Сан зомби? — задал волнующий его вопрос мужчина.       — Нет, — покачал тот головой, — пока нет.       «Но мне кажется, что кто-то подчищает об этом записи», — так и не озвучилось секретарём, не отбились подозрения о стены просторного кабинета.

* * *

      Сан устало зашёл домой. Приятный запах пробрался в лёгкие, окутал своей необычайной нежностью, что парень вздохнул с облегчением. Дом. Родной, уютный и тёплый до безумия. Место, где проблемы склонялись, отступали, страшась света, которым были пропитаны комнаты. И в них, кроме бесконечно льющихся лучей, всё облекалось в ароматы цитрусов и магнолии. Сан бы вдыхал эти запахи бесконечно, заменяя кислород на корки апельсина и цветов с белоснежными лепестками.       Он бы не хотел покидать это место. После того ужаса, что приключился с ним за вчерашний день, хотелось обессиленно упасть на пол, поджать колени к груди и долго плакать. Ведь обстановка, в которой он так вчера мечтал очутиться, теперь возникала явью. Почувствовав мягкие руки, обвившие его тело со спины, Сан улыбнулся. Мама вновь старалась его согреть, словно ощущая, какие осадки принёс с собой сын.       — Что-то случилось? — спросила она, утыкаясь носом в его ссутулившуюся спину и ловя щекой мокрые капли после дождя на толстовке.       — Просто немного устал, — ответил он, выдавливая из себя самые радужные эмоции, только бы не расстраивать женщину. — Ты же знаешь, как мне трудно передвигаться.       — Знаю, — выдохнула она, — но мы ещё легко отделались. Что было бы, если бы ты в точности был похож на остальных? — она прикрыла глаза, вспоминая об увиденных картинах людей, лишённых всяческих чувств. Словно машины, они выполняли любое поручение, не понимая, что губили себя ещё сильнее, погрязали глубже в пучинах океана жестокости, из которой так просто не выбраться. Ханахаки как вирус, уродующий миллионы жизней, и госпожа Чон искренне ненавидела его. Не только за то, что болезнь забрала себе солнечных зайчиков и множество огоньков из глаз её единственного сына, но и за то, что безжалостно поступила с такими же детьми божьими.       — Тебе было бы очень тяжело, — сглотнул Сан, боясь представить свою маму в отчаянии и горе, какое случалось со многими родителями, если дети выбирали смерть. Или вовсе передвигались по городу ходячими мертвецами. — Ты могла бы не выдержать. И мне страшно даже думать об этом, — откровенно сказал он, невольно кусая губу от меланхоличных раздумий.       — Я благодарна, что ты у меня остаёшься человеком. Да, может, ты ещё не всё помнишь, но это меньшее мучение, которое могло бы с тобой быть. Мы справимся со всем, сыночек, — у Сана скопились слёзы в уголках глаз и посыпались бы кварцевыми каплями, только он постарался удержать себя. Не нужно создавать поводов, чтобы расстраивать женщину. Она тоже уставала после рабочих дней, убирая грязные кабинеты, истрачивая столько своей жизненной энергии на физический труд.       Её тоже нужно беречь. Она ведь отдавала всю себя сыну.       Мама отошла от Сана, щебеча ему о том, что сейчас разогреет еду, а Сан поспешил в свою комнату, чтобы снять одежду, насыщенную пережитыми минутами, избавить себя от навязчивых мыслей.       А в них невольно начал мелькать незнакомец, которого Сан встретил у пешеходного перехода.       Сан оставил кейс с гитарой у стены, бросил на пол толстовку, не желая больше смотреть на неё, хотя она всегда была любимой — скрывала недостатки. Расстегнул джинсы и, не снимая их, бессильно повалился на кровать, сверля взглядом потолок. Он заметил потрескавшуюся краску, несколько жёлтых пятен от соседей сверху и мысленно провёл линию с самим собой, усмехаясь глупостям этих раздумий. Душа у него светлая, а изъянами являлись дыры и уродующие пятна, что сейчас были видны на теле синяками и багровыми поцелуями Джуёна.       Он вытянул руки перед собой, уставившись глазами-вселенными на тонкие пальцы, которые зацепил вчера неизвестный мужчина. Сан нахмурил брови, вспоминая его черты лица, чтобы понять, когда он встречал его. Но ничего такого в памяти не всплывало, ведь Чхве Сан редко контактировал с людьми, ни с кем, кроме своих друзей, и не разговаривал. А внезапное осознание того, что тот мог оказаться кем-то из круга насильников, заставило сжаться сердце.       Если это так, то Сан не сможет больше жить. Он не хотел вновь падать к ногам этих падальщиков, сжирающих его плоть. И если выбирать из зла самое худшее, то они будут ужаснее самого Ли Джуёна, довольствующегося воняющей болью Сана.       И всё же он старался избегать таких выводов о незнакомце, ведь вдруг он окажется кем-то совершенно другим, например, из старшей школы. Просто Сан не мог его вспомнить по причине операции. Потому парень потянулся за своим телефоном, разрывающимся от уведомлений друзей. Они вновь обсуждали в общем чате предстоящий концерт, скидывали друг другу шутки и отправляли в голосовые сообщения свои отыгранные партии.       Время ещё не забрало их дружбу.       Решив не отвлекать их своими вопросами, тем более что он даже не знал, что мог бы написать им, Сан решил заглянуть в фотогалерею. Но ничего для себя не нашёл, ведь мама после операции незамедлительно очистила все данные, только бы все напоминания о прошлом не принесли вред.       А это прошлое само вернулось к Сану в тот сиреневый вечер.       — Что же делать… — Сан прикусил зубами розоватые губы, не зная, что можно было бы предпринять. Внезапная головная боль окатила его, заполняя свинцом всё пространство, что телефон выпал из рук, зажмурились глаза, а в темноте начали казаться прорывающиеся бутоны гиацинтов. У Сана задрожали губы от ощущений, хотелось разрыдаться, испытывая страдания, вторящие ножевым ранениям, рвущим череп надвое, а страх того, что это ханахаки раскрыло свои объятия, начал греметь громом. Парень мысленно обещал, рвал глотку в немом крике, крича о том, что больше не будет вспоминать о неизвестном мужчине, не станет копаться в прошлом, только бы отступили соцветия.       Предзнаменование грядущего.