Zombie

      Не каждый спасётся. Не каждый выстроит вокруг себя титановые доспехи, не давая гнили проникнуть в самое сердце, позволяя ей полностью захватить власть. Помутить рассудок, лишая понимания граней между любовью и болью.       Ли Джуён не спасся.       Маленький мальчик сидел в окружении своих любимых игрушек, управляя пластмассовым солдатом, вытягивая его руку и изображая выстрел в белую змею, что была в глазах ребёнка самым настоящим чудовищем. В другой ладони Джуён управлял танком, придавливая им резиновое тело хладнокровного животного. Никакой жалости к монстру. Мальчик хихикал, побеждая своей армией неодушевлённое существо и совсем не замечал, как по всему особняку разносились вопящие крики, раздирающие глотку, рвущие связки. Ему не до этого. У Ли свои заботы, которые, как говорил отец, должны волновать больше. А всего, что относится к родителям, не смел касаться. Это взрослое. И младшему не к чему вмешиваться. У них с матерью всё отлично, всего лишь душили друг друга, губили в ненависти, а на женском теле увечья. Джуён поверил, принимая фиолетовые синяки на её теле за следы истинной любви. Красиво. Мальчику нравилось на них смотреть, получать удовольствие от вида покрасневших запястий, стеклянных глаз, коими женщина долго смотрела на своего сына. А тот поражался, насколько сильно любил её папа, рассыпая по коже свою боль, свою влюблённость. Так ведь не с каждым делают. Только с теми, к кому тянется сердце, возле чьих ног оно лежит.       Любить правильно никто не научил.       — Джуён, — в комнату зашла мама, еле находя в себе силы передвигаться. Волочила ноги, хромала, приползла к своему единственному свету, что не погубит её омрачённое настоящее, даст надежду на будущее. Она опустилась на колени перед ребёнком, всхлипывая. По обнажённому телу стекали капли крови, опадая на деревянный пол, лицо было всё побито, покрыто царапинами, очередными сиреневыми цветками насилия, щёки влажные от непрекращающихся слёз, смешивающихся с кровью, вытекающей из ран на голове. Левый глаз еле открывался, руки судорожно тряслись, хватая личико своего сына, заставляя смотреть на себя. Она втянула разбитыми губами воздух, что всё ещё хранили на себе остатки того, как рвала желчью от страха перед мужем. Опустошала себя, как сердце, что давно не билось в груди. Не стучало. — Спаси меня, Джуён. Я-я больше… не могу так, — заплакала, обжигая солоноватой жидкостью подбородок мальчика.       Отец вновь оставлял на ней свои поцелуи.       Джуён посмотрел на неё с недоумением, чуть нахмурив брови.       — Зачем? — спросил он её, не понимая, как она могла убегать от мужчины, как шептала о том, что хотела скорее расстаться с жизнью, а сын единственный оазис. Единственный, ради кого ещё держалась в своём сгоревшем мире. В груди никаких садов с дивными цветами, нет деревьев, нет растительности, что благоухала в первые дни знакомства со своим супругом. Всё испепелили. Маска сорвалась с него, проявила истинную сущность чудовища, которого небеса к себе не забирали. И женщина допускала мысль, что, может, там, в Раю, живут хорошие люди, которых Всевышний любит и оберегает, слышит зов их сердца, а людскую планету сотворил Адом. Сюда ссылали всех провинившихся. Иначе почему молитвы не были услышаны, Ли вгонял свой член, уродовал до неузнаваемого, распотрошил на клочья. А Джуёну перевернул всю вселенную. Зло выставил добром, добро злом.       — Твоей маме больно, — ответила она ему, — очень сильно. Прошу, давай уйдём отсюда.       — Но папа говорил, что боль — это любовь, — он уставился на неё своими глазками-бусинками, вспарывая её словами, что выбили новые слёзы. Отец исказил мир ребёнка, вставил ему свои глаза, которыми смотрел на вещи совсем иным взглядом. Заменил его сердце на ледяное, не впускающее тепло.       — Прошу, не говори маме такие вещи, — она склонилась над ним, обнимая кровавыми руками, оставляя на чистой одежде свои алые следы. А в мыслях летало, что её последние объятия с ним. Муж найдёт, муж вновь «полюбит», муж убьёт.       — Ты больше не любишь его? — спросил он, не веря. В уголках глаз начали скапливаться слёзы, осознание того, что вечная любовь родителей разрушится, начало душить. Не хотел, чтобы расставались. Не хотел, чтобы губили себя вдали друг от друга, не зная, что разрушало возле. Не желал, чтобы заканчивали на этом счастье мальчика, выбирая между ними. С кем останется. Кого покинет. Джуён начал плакать, боясь услышать положительный ответ. И, видя его слёзы, госпожа Ли ничего не могла сделать, прошептав самое ранящее собственную душу, самое колкое:       — Всё ещё люблю.       Он поднял на неё заплаканные глаза, тут же расцветая в улыбке. Отблеск золотого солнца промелькнул в детских глазах, отражаясь в матери, что треснула внутри ещё больше. Вторила раздробившемуся алмазу, грани которого изрезали кровавую улыбку, которой она одаривала сына. Старалась для него до последнего. Не сходила с ума, вынося тяжесть судьбы, что наступала на неё раз за разом, всё больше ломала кости, крошила их до звёздной пыли. А она держалась, не падала, смотрела на Джуёна и дышала только для него. Теперь не могла.       — Тогда не поступай так с нами, — проговорил он, внимательно смотря на неё и стирая слёзы с щёк, на которых саднили удары. — Не оставляй и не сбегай. Будь тут, будь со мной и папой. Ваша связь нерушима.       — Нерушима, — прошептала женщина, у неё слабо вытянулись уголки губ вверх, глаза блестели при свете люстры, тело тряслось от всхлипываний, дрожь пронизывала всё тело страхом. Сейчас придёт за ней её кошмар. Заберёт в свой зачарованный лес, из которого ни за что не выбраться, где крики не слышны, не пробьются из невидимого купола. Не достигнут чужих ушей, не коснутся чужих глаз. Заперта навечно в этих деревьях, сквозь кроны которых смотрела на своё мрачное небо, что даже оплакивать не будет, когда погибнет. Больше не выдержит, больше нет сил. Всё исчерпало себя, слабость перевалила, вытекла за берега, затопила собой все внутренности. А после слов единственной причины держаться на грешной земле, после того, что сказал сын, сломалась окончательно. Его речи для него вместо мириад ножей в спину, губительнее яда.       — Я обещаю, что буду любить свою вторую половинку так же сильно, — заулыбался мальчик, отложив свои игрушки и теперь уже полностью повернувшись к маме. — Она будет такой же счастливой, как и ты.       — Я для тебя счастлива? — она прикрыла веки, только бы больше не видеть того монстра, которым его сотворил муж. Того чёрного змея, которого вырезали из ребёнка. Теперь ничего не сделаешь. Он будет любить через боль и будет сеять её, прибивая к себе намертво, лишая счастья своего избранника. Того, кто навсегда окажется в его очернённом сердце. Молилась, чтобы Джуён никого не любил до конца своей жизни. Чтобы никого не встретил, кто мог бы захватить его душу, пленить к себе.       Короновать своей раздирающей болью.       Она копилась теперь в другом. Сан лежал на боку, вновь отвернувшись от Джуёна, топил подушку в своих слезах и не мог перестать думать о Сонхва. Желал к нему вернуться, удержать взгляд дольше, впитать себя ту нежность, которую никогда не ощущал. Которая сейчас бы смыла все раны, оставленные Джуёном. Они внутри, на них ни за что не посмотришь, а Сонхва взором тёмных глаз проникал в самую душу. Видел её насквозь. Понимал без слов о том, как парню плохо. Сан сперва не хотел принимать, бесконечно боялся допускать мысли о мужчине, не желал, чтобы тот стал его спасательным кругом, его островом, в котором можно было спастись. Или миражом. Но не смог. Сонхва пробрался в сердце, теперь там поселился, сотворил свой сад гиацинтов. И теперь Сан, прикрывая веки, видел его мягкий взгляд, черты лица, слышал его призрачный голос, чувствовал мнимые касания на своих запястьях. И теперь Сан плакал, но не из-за Джуёна. Не из-за того, как тот в очередной раз разломал, принёс с собой ураган боли. А из-за Сонхва. Из-за того, как хотелось вновь быть с ним, спасти себя в нём.       — Сан, — послышался грубый голос Джуёна, что не оставлял. Заглушал шёпот Сонхва в голове, собственные крики в груди.       — Прошу, не разговаривай со мной, — тихо ответил зомби, чуть прохрипев. Больше не оставалось сил, не оставалось мелодичного голоса, что мужчина забрал, как у русалки. Только он его и ногами, имеющими свободу, вольность бежать, не одарил. Всё забрал.       — Не избегай разговоров, — Ли стал суровее, развернул к себе парня, крепко вцепившись в его предплечье и сжимая настолько сильно, что пальцы остались красными пятнами на белоснежном теле. Подобны лезвию, которыми он продолжал полосовать раненную душу Сана. А тот смотрел на него мёртво, зрачки померкли, метеоры погибли, сплошная пустота, в которой никогда не было и не будет любви к Джуёну. Бабочки, обитающие в его груди, никогда не трепетали при виде мужчины, поджимали свои крылья, давились тем ядом, который он выпускал, задыхались. Сан никогда его не примет. Сан никогда не пойдёт к нему навстречу, не возьмёт его за руку, не ответит на солёные от слёз поцелуи. Джуён его смерть, а Сан не самоубийца.       — Ты их тоже избегаешь, — голос дрогнул, уходя в шёпот, Сан отвернулся от него. Не давая больше смотреть на его живописное лицо, украшенное оставленными синяками. Слёзы вновь скатились, пропадая в смолистых волосах с запёкшейся кровью. Больше всего боялся осуждения со стороны Сонхва за то, как изуродовано выглядел. Презрения, которым искоренил бы его последнюю веру, опустошил бы. Страшился представлять, как на него будет смотреть мужчина, когда увидит оставленные удары, как бросит, оставляя одного. Как на него будет смотреть, когда узнает о нём всю правду. Как другие тело трогали, другие желали, покрывали грязными поцелуями. Оставит. Расцепит пальцы, больше не прикоснётся, не подарит целый мир одним своим антрацитовым взглядом. Потому что Сан не нужен. Никому не нужен тот, у кого внутри всё перебито. Всегда легче и удобнее быть с тем, в ком за края переливалась, мерцала жизнь, чьи глаза блестели, губы расплывались в яркой улыбке, а не возиться с тем, кто себя еле удерживал цельным, перекрывал старые трещины новыми, а потом разваливался на осколки. Не удержался. Под новым ударом разломался.       Экран телефона Сана, засветился в темноте комнаты. На нём отобразилось сообщение от Сонхва: «Я заеду на твой концерт. Увидимся завтра, Сан», которое зомби так и не прочитал.       Сонхва сидел на своей кровати, сжимая в руках смартфон. Влажные после душа волосы спадали на лоб, оставляли свои маленькие капельки, которые ползли по бронзовой коже, проводили свои следы, вторящие слезам, руки немного тряслись от волнения. Ведь подолгу обдумывал, как написать сообщение, что в нём сказать, чтобы не отпугнуть от себя Сана, не расшатать тот хрустальный мост, который они провели вместе за этот вечер. Он уже покрылся трещинами после того, что делал мужчина в автомобиле. Сонхва был уверен в этом и бесконечно винил за то, как поступил с парнем. Не знал, что написать. Не знал, как удержать рядом с собой. Не знал, как уместить все извинения в одном сообщении, но был убеждён — ни за что не простит. Сан к нему больше не потянется, не пожелает быть с тем, кого зачаровывал в себя всю жизнь, всю вечность.       Между ними теперь вновь океаны, отделяющие друг от друга. Между ними пропасти, не дающие переплести пальцы, как венки полевых цветов, столкнуться взором, найти в нём своё утешение. Всё, что построили, рассыпалось, раскрошилось на мириады крошечных страз, покрылось плесенью, чахло.       Сонхва опустил голову к своим коленям, сгибаясь, утыкаясь в руки, что всё ещё держали телефон, проводник между ними. Мужчина вспомнил, как сразу же попросил номер зомби, боясь, что больше не сможет связаться с ним, что снова придётся объезжать каждую улицу в поисках парня с отросшими волосами и поцелуями Луны в виде синяков под глазами. Невольно улыбнулся тому, как Сан несколько минут обдумывал, стоит ли согласиться, не мог полностью доверять незнакомцу, которого видел всего несколько раз, но которому позже открылся. Впустил в свой омертвевший мир, в котором одно-единственное цитрусовое деревце — Сонхва. Его последняя надежда на своё возрождение, его последнее спасение. И теперь тот, без кого не хотел представлять свою жизнь, возвращаться в прежнюю, но бесконечно боялся, бесконечно сомневался. Тянулся и сковывал одновременно. Хотел ступить навстречу, но не мог отцепить руки от ужасных воспоминаний, от Джуёна. Метался в разные стороны, ища луч света в том мраке, в котором оказался, в котором жил последние годы, не догадываясь, что за стеной, о которую он продолжал биться, есть цветочная вселенная. Есть другой мир, полный ярких красок, полный любви, что в глазах Сонхва.       У него раны размером с лиловое небо, ему нужна любовь Сонхва, чтобы перекрыть их все. Ему нужна та вечность с мужчиной, о которой он стал грезить.       Пак медленно выдохнул, стараясь собраться с мыслями. Не дать сомнениям окольцевать его, лишить своей тяжестью той возможности, за которую можно уцепиться, не потонуть. Он должен сказать, что обязательно будет на завтрашнем концерте, про который рассказал ему зомби. Сонхва должен что-то сделать.       Он набрал несколько предложений, а после стёр их, понимая, что выглядели они ужасно. Словно он навязывался. Это чувство теперь сидело глубоко в нём, сжирало раздумьями, не давало покоя тем, что Сану поэтому противно его присутствие, поэтому не тянулся к нему так же ответно, так же взаимно, не доверял. Это щемящее душу ощущение породило за собой рощу страхов, что закрыла в своей башне влюбленность. Как в темнице. Не выбраться, не сбежать, всё будет поддаваться этому, загонять себя в собственную клетку, чтобы не расправлять крылья, не воспарять возле него. Теперь будет держаться перед зомби. Теперь будет контролировать себя, чтобы каждое прикосновение не было омерзительным.       Потому стёр всё, набрав два предложения, и отправил их. Старался не думать о том, как отвратителен тем, что вмешивался в жизнь парня, отложив телефон.       Сонхва не желал быть кошмаром для Сана.

* * *

      Сан истощён. Опустошён настолько, что пришлось придумывать новую причину для того, чтобы вновь собрать себя по кусочкам, убеждал себя держаться ради концерта, который так ждали друзья, не мог подвести их в такой важный день. Сбежал из квартиры Ли Джуёна, чтобы продолжать нести существование в грязном пурпурном мире. Где зомби никогда не прижиться. Где зомби будут самыми омерзительными людьми на всей планете, а будут ли людьми вовсе? Сан хмыкнул, понимая, что частью общества их никогда не признают. Сил никаких уже не оставалось. Он прямо сейчас сидел в гримёрной, ожидал их выхода и пустым взглядом смотрел вперёд, не имея даже внутренней энергии на то, чтобы пошевелить пальцами, не говоря уже о том, чтобы выступать перед публикой на сцене. Голова тяжёлая, будто свинцовая и горячая от недосыпа, веки слипались, еле раскрывались, пальцы болели от гитарных струн, ведь они решили по несколько раз прогнать песни, чтобы не было каких-либо ошибок. Всегда доводили всё до идеального результата.       — Сан-и, всё хорошо? — спросил Ёнджун, которого огорчало состояние младшего. Игнорировать не смог, начал волноваться сильнее, когда Чхве устало откинулся на диван, не желая даже разговаривать со своей группой.       А с Саном ничего не было хорошо. Он вновь выплакал моря, увидев сообщение Сонхва. Понимал, что сегодняшний день имел смысл, только если мужчина будет в этом зале, окажется среди всей бесцветной толпы, как в лесу, и будет самым ярким свечением вокруг них. Но он слабо потянул уголки губ вверх, притворяясь, словно всё хорошо, словно его не возродили, а потом вернули в реальность, не раздробили, как кристаллический сахар.       — Да, всё отлично, — ответил зомби. — Не переживай, хён.       — Но всё же, — и обеспокоенно смотрел на друга, никогда не скрывая своих внутренних чувств. У Сана всё было совсем иным, он глубоко прятал в себе, хранил, как то, что нельзя показывать другим, ведь осудят. И топил до того момента, пока не провалится в недры души, к сердцу-ядру и не найдёт новую причину для собственных холодных, сильных тревог. Сан покачал головой Ёнджуну, словно показывая этим движением, что беспокоиться ему не к чему.       Он просто нашёл своего человека. Но которого будет оттаскивать от себя до бесконечного, потому что боялся, страшился и даже мог допустить мысль того, что мужчина будет таким же, как и все. Что оттолкнёт от себя, а может, и вовсе заметит в нём что-то необыкновенное, чем можно было бы утолить свою плотскую жажду. Не так просто ступить кому-то навстречу, неся за собой сгоревшую вселенную, как деревья, что сжигаются в пламени людской ненависти. И Сан всячески старался отгонять себя от таких раздумий, но возвращался к ним вновь и вновь.       Сонхва не мог быть таким.       — Как думаешь, — начал парень, найдя в старшем того самого собеседника, который сможет помочь ему, подсказать. Ёнджун тут же перевёл на него взгляд, дожидаясь тех слов, что с трудом давались зомби. — Если человек хорошо к тебе обращается, это… нормально? — и посмотрел на него со всей мольбой, со всем отчаянием, что тяготило его душу всё это время.       — Почему это будет ненормально?       А Сан даже не знал, как ответить.       — Тогда всё будет хорошо, если я буду с ним… — он не знал, что правильнее сказать, как выразить то, что копилось в нём сомнениями. Потому спрашивал, интересовался, поступит ли так, как нужно, если примет его чувства к себе. Сан слышал то, что сказал мужчина в машине. Помнил, как сердце затрепетало от того, как было произнесено это тихое признание. Словно Сонхва рассказывал тайну о сокровище, хранившееся в глубине земле, под самыми корнями величественных дубов. Словно это было то, что он так долго хранил в себе, а в то мгновение, спокойное, как утро в лесу, нежное, как рассветное небо над ним и грустное, ведь нужно было расстаться, открыл свою душу, пустил к себе ближе. Сан это ощущал. Вот так просто, как никогда не было с Джуёном. — Если я буду… сближаться с ним?       Ёнджун на него серьёзно посмотрел, что Сан немного насторожился, встревожился ещё больше. Чхве молчал, и парню показалось, что он слышал его тихое дыхание.       — Если с ним ты чувствуешь себя лучше, чем с каждым человеком на этой планете, то это отлично. Тебе не о чем беспокоиться, Сан.       Успокоил его душу, утешением которой теперь стал Сонхва.       Ёнджун ушёл, решив проверить остальных ребят и дать Сану время осмыслить всё то, чем он поделился. Пройти через все свои воспоминания от операции и до сегодняшнего дня, разбирая их по частям и мнимо пропитывая лёгкие тем воздухом, который будто очистился, стал свежее, стоило только Сонхва быть рядом с ним. Он бы дал волю своим очередным слезам, но Хисын пригрозил не портить макияж, который он так усердно колдовал на лице зомби, чтобы как-то перекрыть синяки под глазами Сана, следы ударов и выглядывающие синие вены. Нужно пережить этот концерт, и, зная, что Сонхва на нём будет, Сан старался собраться. Он не знал, сколько сидел в пустой гримёрной, но парни его вытащили, проговорив, что всё уже готово. Сегодня решили не тревожить зомби, видя его туманное состояние, потому сами проверили подключены ли микрофоны, инструменты, свет. И убедившись в отсутствии проблем, вышли вместе с ним на сцену под восторженные крики из зала.       Сан был очень благодарен им за такую помощь, потому старался улыбнуться ребятам, чтобы как-то приободрить перед тяжёлыми часами, над которыми они так старались. Но он вглядывался в толпу, стараясь заметить в ней знакомое лицо, бронзовую кожу и глаза. Самые добрые и светлые глаза. Парень был душой с ним. В том моменте, искристом дожде, от которого защищал чёрный зонт, тихом кафе и кружкой ягодного чая, тёплом салоне машины. Он проваливался глубже, словно находился в зыбучем песке и через музыку передавал всё то, что успел прочувствовать за короткое время рядом с мужчиной, всё то, что раньше никогда не ощущал.       Он знал, что Сонхва там. Он в этом не сомневался.       И не ошибся. Сонхва не мог не застыть, наблюдая за тем, как красиво переплетались струны гитары с его бархатным голосом, наполняя помещение волшебной атмосферой. Мелодии, хранившиеся в его слабом, раненном людьми сердце, теперь лились из цветов, растущих под рёбрами. Теперь срывались из полных губ, находили обладателя, которому каждая посвящалась. В прошлом, когда Сан ещё был юным мальчиком, влюбившимся в своего друга детства, в настоящем, в котором Сонхва стал человеком, с которым он хотел бы быть вечность. Они будто сочились сквозь кроны деревьев, вторили весеннему дождю под серым небом и опадали невидимыми звёздами прямо к мужчине. Словно мириады лунных лучей пронеслись над ним, останавливая время и давая ему возможность очароваться зомби сильнее, глубже. Он никогда не видел ничего прекраснее.       Мне лес шептал: мир без тебя бесцветен,       А я лёгкие забивал, не дышал.       Бабочки распевали: каждый день зловреден,       Пока я без тебя существовал.

* * *

      Всё смешивалось, превращалось в торнадо. Сан даже не понял, как концерт закончился, он очутился в гримёрной, парни продолжали что-то восторженно кричать, перебивая друг друга и громко смеялись. Сону счастливо обнимал всех подряд, уставший и под всплеском эмоций после всех песен, что написал сам, исполнил вместе с друзьями, но довольный. Теперь ему можно отдохнуть. А потом Ёнджун и Хисын подключились к нему, утопая в общем веселье и тянули за собой Сана. Зомби только с ними чувствовал, что он часть общества. Такого маленького, но общества, потому тоже улыбался. Не через силу.       А после они решили все вместе пойти в забегаловку, чтобы заказать побольше еды, наградить себя этим за работу. Но Сан отказался, увидев Сонхва у самого входа. Помахал им своей ладошкой, провожая глазами до такси, и ступил к мужчине. К тому, о ком думал всё это время.       — Привет, — произнёс Сонхва первым, держа руки в карманах своих коричневых брюк. Сан на него завороженно смотрел, поднимая свои карие, как кора клёнов, глаза, а щёки вмиг стали оттенка розовой пудры.       — Привет, — немного тихим, почти охрипшим, голосом ответил он. Сжимал в своей руке кейс гитары, закинутый на плечо, и всё ожидал, что скажет Сонхва. Ему понравилось? Сан не выглядел глупо? Он смотрел на него?       А Сонхва подбирал каждое слово в своей голове, не мог перестать думать о том, как сказочно выглядел парень в ореоле сиреневых софитов.       — Ты был невероятен, — промолвил Пак, вызывая этим смущённый вид зомби.       Он отвёл свой взор от Сонхва, стараясь успокоить собственное сердце, что встрепенулось от этих приятных слов, вторя маленькой птице.       — Спасибо, — Сан теперь стеснялся, очень стеснялся смотреть на того, кто делал планету истинным раем для него, но осторожно спросил, ведь так ждал этого: — Мы пойдём кушать мороженое?       Сонхва мягко рассмеялся, не переставая мысленно именовать его самым милым созданием, что создала природа. А Сан обратил на него удивлённый взгляд, боясь, что сказал глупость, боясь, что всё, что он придумывал в своей голове разобьётся, размоется реалиями. Потому зажмурил глаза, медленно и через силу выдыхая, ощущая, как лёгкие отяжелили в теле, придавливали к асфальту и думал, Сан не мог остановить свою тревожность, что провалится сквозь землю от ответа Пака.       — Конечно.       Не провалился, унёсся к звёздному небу.       Сонхва открыл переднюю дверцу своей машины, заботясь о том, чтобы Сан удобно в ней устроился, завёл автомобиль, и через несколько минут они уже оказались в том месте, в котором мужчина так мечтал быть с Саном. А сам зомби смотрел на него всё это время, не мог оторвать себя от того, чтобы лицезреть реального Сонхва, не того, что будет в воображении, размытым обликом в блестящих слезах. Настоящий. Живой. Искренний. Рассказывал ему истории из жизни, что-то из своих обычных дней, ярко улыбался и светился. Так, как никогда раньше. Потому что без Сана рядом не было повода.       Чхве обводил его черты лица, не мог насмотреться, насытить себя запахом марципана, который обволакивал, как нечто мягкое, приятное, как хлопок, и успокаивался. Гудящие мысли заглушились, он словно находился в толще воды, до которой не дойдут отголоски проблем. Они все стирались рядом с мужчиной.       — Ты хочешь, чтобы я принёс мороженое или мы вышли и после пошли прогуляться в ближайшем парке? — спросил Сонхва, останавливая автомобиль у маленького и неприметного кафе. Сан его с неким интересом разглядывал и, видя панорамные окна, мог сказать, что людей в нём не было, а значит, не нужно будет долго стоять в очереди.       — Мы могли бы прогуляться, — ответил ему Сан, слабо улыбаясь. Он с внутренним восторгом думал о том, как было бы прекрасно провести время в зелёном, расцветающем с весной парке. Никогда не гулял, ни с друзьями, ни с мамой, ни тем более с Джуёном, потому в неком предвкушении ожидал тех минут, когда они пройдут вглубь этого района и насладятся уединением с природой, со своими ощущениями друг перед другом. Раскроют сердца, и как бы зомби это ни считал нелепым, ни одёргивал себя за глупость, попробуют ступить навстречу. Попробуют убрать все сомнения в Сане, переплетут пальцы, коснутся губ и смешают горячие дыхания. Весь кислород поделят на двоих. У него от этих мыслей покраснели кончики ушей, но он постарался отогнать их от себя, принял невозмутимый вид и посмотрел в ответ на Сонхва так, будто не думал о нём так долго, не представлял.       — Тогда подожди меня на улице, я быстро вернусь, — зомби кивнул на его предложение, соглашаясь.       Они вместе вышли из машины и Сонхва накинул на плечи Сана свой тёплый пиджак, вызывая этим удивлённую реакцию. Такого совсем не ожидал. И вновь сравнивал с Джуёном, ведь не мог отпустить это от себя, не мог просто отбросить все мысли о том, кто держал на привязи боли, но старался. Изо всех сил старался наслаждаться теми минутами, что проводил с Сонхва. Ему с ним было несоизмеримо хорошо, словно так должно было быть всегда. Словно это он должен был всегда находиться рядом, дарить свою любовь и укрывать от всего мира за своей спиной, как за самой лучшей защитой. Как за каменной стеной, что не пробьют ветра, не уничтожит огонь, не сотрясут люди.       В то время как Сонхва покупал мятное мороженое, на которое Сан всегда смотрел с восхищением, парень следил за ним через окно заведения. За тем, как перекатывались мышцы его спины, прикрытые полупрозрачной белой рубашкой, как длинные тонкие пальцы вытаскивали из кожаного кошелька карту, как тёмные волосы падали на ровный лоб, а кадык дёргался от произнесённых слов кассиру. Необыкновенный. Словно не из этого мира. Не из этой вселенной.       Он пламя. Не обжигающее, не причиняющее боль и не оставляющее бесчисленное количество ран, покрывающихся корочками, кричащими о прошлом. Он согревал. Одним своим существованием, заботой и искренностью, он был не погасающим огоньком в груди, где под рёбрами таяли ледники. И с ним не страшны были дожди, ночные грозы, яркий треск молний которых проходился по тёмному небу, и непрекращающиеся ливни, ведь Сан сейчас был уверен — Сонхва не причинит ему тех страданий. Не заставит лепестки его начинающих чувств сгореть под своей злобой.       Ведь мужчина видел всё насквозь уже давно, чувствовал неладное ещё с их первой встречи у светофора сиреневых улиц. И тянулся к нему изо всех сил, думал до бесконечного, просматривал фотографии до саднящего ощущения, что потерял без него столько лет, а после шептал свои признания, думая, что Сан спал. И если бы он не раскрыл глаза, Сонхва бы озвучил, как ему жаль перед ним.       За то, что оставил.       Это вина, которую ни за что не перекрыть. Это то, что копилось в нём все эти годы, что отделили их друг от друга. Распустили все нити, что они плели вместе, соединяя свои судьбы, разрушили то нежное и трепетное, что всегда присутствовало в их отношениях, а сейчас вернулись к обратной точке, к самому началу, когда только начали открываться души.       Только Сан не знал ничего из этого. Тревожил себя мыслями о том, что его чувства не настолько сильны, что он не сможет понять Сана, не сможет принять то, что его тело запятнали другие. Старался возвысить в глазах Сонхва, убеждал себя в том, что не как другие, но это сомнение-сорняк брало в свою власть его чувства, потому зомби сам себя опускал в эту реальность. Мир не сказка. Никто не станет обнимать, шептать о том, что все раны излечит, что не даст больше обидчикам коснуться его, не будет краткими поцелуями возвращать целую жизнь в парня.       Сонхва Сану нужен. Как бы эгоистично это ни звучало со стороны зомби, но нужен. Сразу же убеждал себя в том, что это влечение пройдёт, как и многие другие, чтобы после не разочароваться. Ведь люди не могли иметь одну любовь на всю жизнь, где-то возгорается, где-то со временем отпускает. Но мужчина необходим ему, как вода для растений, как воздух для человека, как пчёлы для цветов и небо для звёзд. Он теперь без него может задохнуться в этой грязи, в этой гнили и оказаться на своём дне, до которого никому не добраться, никто достать из этой смолы не сможет. И если погрязнет, точно перестанет жить, всё вернется к тому, что не пожелает выходить из своей комнаты и мёртво уставится в потолок, не моргая, принимая форму своей боли и проглатывая её целиком и полностью. Ему необходимы улыбки Сонхва, мягкие и трепетные касания, детские фото, слова о том, как Сан был прекрасен и это внимание, что он оказывал мятным мороженым.       Но нужен ли Сан Сонхва?