lls se croisent tous les jours Comme un couple en amour Elle lui sourit légèrement Avec un tas d'arrières pensées
Софья, ерзая с бока на бок, думала, чего же ей не спится. Впрочем, беременность - прекрасное напоминание, почему же такое происходит. Она лениво моргнула, а затем, перевернувшись на бок, тыкнула супруга меж ребер. — Спишь? — Соня! — приглушенно фыркнул Пётр, — уже нет, как думаешь, почему? Он наигранно нахмурился. Цесаревич привык ко всему тому, что происходит с его женой: чем ближе срок родов, тем больше появлялось всевозможных странностей, мимолётных обид и перепадов настроения, будто Софья становилась капризным и вредным ребенком. — Петенька... Она придвинулась, положив ему голову на грудь, словно кошка, ластящаяся к хозяевой руке. Только вот эта кошка не признавала никаких хозяев, а единственной мотивацией к такой ласковости и нежности являлось очередное абсурдное желание. Поддавшись своей жене, как и много раз до этого, Пётр вопрошающе взглянул на нее. Софья смутилась, потупила взгляд, а затем робко произнесла: — Я хочу погладить лягушку. Муж встрепенулся, принимая сидячее положение и сгоняя с себя Софью. Он шокировано пилил её взглядом, пока не нашёл в себе силы переспросить, верно ли услышал предложение. Но ответ остался прежним. — Зачем тебе лягушка? Ты же их боишься! — Я знаю, но… Я просто хочу, понимаешь? Пётр мягко погладил жену по животу, размышляя, откажется ли она от этой затеи через какое-то время. Взгляд Софьи был непоколебим. Цесаревичу ничего не оставалось сделать, как подчиниться этому желанию из великой любви (и терпения). Только вот, Софья ужасно смущалась будить слуг, чтобы одеться и назвать причину своей поздней прогулки. На дворе стояло жаркое лето, и она всерьёз раздумывала выйти попросту в шлафроке, не облачаясь в платье. — Нас же никто не заметит, верно? Пётр рассеянно уставился на часы. Было полчетвёртого. Отрицательно покачав головой, он уже задумывался о том, где они собирались искать лягушек. Казалось, там, где плавают лебеди, было слышно кваканье одной бедной страдалицы. Когда-то давно Степан подложил одну из таких ему в карман, что давало определённые представления о дислокации находки медикуса. — Ну? — зевнул Пётр, — идём? Софья запахнулась в шлафрок, присаживаясь на край кровати. Муж покорно расположился на ковре около её ног, приподнимая за лодыжку, чтобы помочь надеть туфли. — Просто признайся, что именно поэтому ты не позвала слуг! Она захихикала. — Неправда! Но это очень мило, когда ты проявляешь жест заботы, — кокетливо заправляя выбившийся локон за ухо, выдала Софья, — тебе претят наши маленькие шалости? Пётр беззлобно усмехнулся, подавая руку жене и помогая встать с постели. Что ж, он вполне готов делать безрассудные вещи ради неё! Тихонько, как мышки, они спустились по лестнице. Софья каждый раз смущалась, слыша любой звук, будто её мысли могли прочитать абсолютно все. Петру пришлось мягко утащить её за собой, чтобы вся дальнейшая ночь не прошла в горестных стенаниях о несбывшемся желании. Оказавшись на улице, Софья поспешно отвернулась. Цесаревич запоздало подумал, что смысла прятаться нет: как минимум, их заметил какой-нибудь полусонный гвардеец на посту. Но делать акцент на этой мысли он побоялся, учитывая как болезненно великая княгиня представляла о том, что будет, когда их поймают. Пройдя кучу живой изгороди, садовых цветов и прослушав трель ночных неугомонных птиц, Петр наконец-то выдохнул. Каёмка водной глади отражала в себе мутный силуэт луны. Где-то в полумраке раздавался знакомый звук. Софья расположилась на траве, чуть придерживаясь за живот, а затем требовательно взглянула на супруга. Где-то в глубине души он, вероятно, пожалел о содеянном, но сдаваться был совершенно не намерен. Оставшееся время прошло как в тумане. Спустя где-то полчаса была найдена зазевавшаяся лягушка, которую цесаревич аккуратно заграбастал себе в ладони. Животинка даже не сопротивлялась, лишь также полусонно моргала, как и сам её обладатель. Рухнув на траву к жене, Пётр выставил перед собой руки. Мол, бери давай. Софья дрожащими руками прикоснулась к лягушке. Сначала мягко ткнула одним пальцем, потом погладила двумя. Затем осмелела и вовсе взяла маленькое чудо в свои руки. Пётр смотрел за происходящим с ощущением, будто находится в другом мире. Его жена никогда не любила всё скользкое, мерзкое и вонючее, а сейчас по своей воле взяла и гладит что-то, что могла бы охарактеризовать как «очень гадкое». Софья моргнула, чувствуя как в уголках глаз собираются слёзы. Совершенно глупая мысль ударила ей в голову, и теперь она содрогалась в беззвучном плаче. — Она такая маленькая и беззащитная, — просипела она, заставляя почти задремавшего Петра приподняться на локтях и взглянуть на неё, — кто её защитит? — Мне кажется, она сама отлично справляется. — Точно? — Точно. А ещё мне кажется, что ей нужно спать. Её ждут завтра важные лягушачьи дела. И мне, и тебе нужно последовать её примеру! Софья позволила супругу вытереть ей глаза тыльной стороной руки (аккуратнее! ты трогал этими руками лягушку!), а затем покорно отпустила создание, которое поспешно уковыляло куда-то в заросли около воды. Пётр устало покосился на жену, думая о том, как тяжело находиться рядом с беременной женщиной. И поскольку Степан заявлял, что быть беременной ещё тяжелее, он смиренно ожидал свою очень вредную и беснующуюся женщину, чтобы наконец-то увести её спать. Он был бы очень не против, если знакомство с лягушкой вылечит её бессонницу! — Как думаешь, кто-нибудь нас видел? — обеспокоенно спрашивает Соня напоследок, — это будет... глупо. Пётр пожал плечами, показывая безразличие к такой ситуации и ободряюще улыбаясь: — Нас тогда просто осудят за что-то другое. Главное, что нам нравится!***
Que veux-tu, je suis folle de toi Mon coeur ne bat plus quand je te vois Tu es beau, tu es grand, tu es fascinant T'as des chevaux, des poneys, faisons des enfants
Быть родителями двоих маленьких детей сложно. Ещё сложнее, когда твоя жена боится за их сохранность настолько, что предпочитает с ними спать и кормить собственной грудью, игнорируя существование кормилиц. Пётр прекрасно знал, каким человеком является его тётушка, и пусть Елизавета Петровна не пряталась в каждом тёмном закутке, желая выпрыгнуть и отнять наследников, паранойю Софьи это не умаляло. Искренне желая поддержать супругу, Пётр принимал все её решения. Вдобавок, он правда любил детей, хоть определённый круг лиц и иронизировал, что человек, играющий в солдатики, сам ещё ребенок. Софья постоянно чувствовала себя не очень. Степан вился около неё столь же часто, как и Пётр. Пусть цесаревич на дух не переносил медикуса, но возможный ущерб здоровью, нанесённый родами, был важнее личной неприязни. Главным в этой ситуации было то, что Журавлёв имел очень оптимистические прогнозы, и великая княгиня мало расстраивалась происходящим с её телом, искренне веря словам медикуса, что всё будет хорошо. Пётр же, как обычно, поддерживал и нежно опекал свою жену, считая любовь лекарством не хуже прочих. Ко всему прочему, пришла другая неприятность. Чем более ревниво Софья относилась к детям, тем сильнее реалии такой жизни показывали себя. У Софьи начала болеть грудь, и Степан заявил, что происходящее ничто иное, как застой молока из-за его чрезмерного количества. Начиналось это постепенно: сначала лишь мимолётная боль, неудобство, быстро забывающееся. Затем уже назойливое, крайне пренеприятное. И, по итогу, очень болезненный исход. — И что делать? — тревожно спросила Софья. — Сможешь подождать до утра? — вопросом на вопрос ответил Степан, — я попробую сделать припарки. Может быть, смогу какую-нибудь дрянь сотворить, чтобы ты выпила. Она поспешно кивнула, разрешая Журавлёву не предпринимать ничего на ночь глядя. И только спустя мгновение осознала, что нет, ей будет вновь тяжело уснуть, но уже из-за болей. Пётр мало понимал в нотациях медикуса, кроме того, что все приключения у них отчего-то происходят на ночь. Расположившись рядом с женой на диване гостиной, вне покоев, где сейчас спали их дети, он заглянул ей в лицо. — Может, стоит позвать его назад? — Я не уверена... Я всё же попытаюсь уснуть. Она отвела взгляд, допивая свой чай и намереваясь пойти спать. Пётр утешающе погладил её по спине. Софья, не унимаясь, робко коснулась своего тела через ночную сорочку, поморщившись. Отклик был донельзя неприятным. Истощённая Соня лишь досадно поджала губы, сдерживая ругательства. Больно было настолько, что ей пришлось прикусить щёку, чтобы не издать звука. Супруг вздохнул, а затем совершенно нагло проник под подол её одежды, скользнув пальцами по коже. — Всё хорошо! — поспешно успокоил он, — я просто попытаюсь. Она хотела огрызнуться, что его попытки выглядят глупо и нелепо, что у него ничего не получится и у неё совершенно нет настроения на эксперименты, но попросту растерялась. Пётр мягкими движениями очертил полукруг от основания груди к соскам. Софья нечленораздельно зашипела от прикосновений. Приятного в действиях было мало. Что пытался сделать супруг ей было неведомо, но прежде, чем её терпение истекло, и она захотела оттолкнуть Петра, Софья почувствовала облегчение. То ли она привыкла к его монотонным движениям, то ли они действительно помогали. — Что ты делаешь? — помутнено поинтересовалась Софья, — я... это странно... и приятно. — Тебе не нравится? — Нет-нет! Мне правда легче. Они не ощущали возбуждения, хотя, наверно, со стороны это могло бы выглядеть очень неприлично. Это было интимно, но скорее из-за их непозволительной близости в таких вещах. — Степан говорит, что это застой молока, — эхом повторила Софья, — я что-то точно делаю не так. — Брось! Ни у кого нет инструкций к первым детям. — Говоришь так, будто планируешь ещё, — съехидничала она. — Глупости! — затем быстро поправился: — если ты захочешь, то... когда-нибудь... возможно... Теперь-то пришло смущение. Софья тихо засмеялась, когда Пётр закатил глаза на её подколку. Он потянул за шнуровку на воротнике сорочки, расслабляя её и позволяя спустить ткань на уровень живота своей жены. Какая-то больная мысль посетила его разум, и он попросил Соню перебраться ему на колени. — Что за наглая просьба! — Мне неудобно, устричка! — пожаловался Пётр, и она скептически взглянула на него, пытаясь понять, что же ему не нравится в их положении. Она залезла ему на колени, закидывая руку ему за голову, чтобы иметь опору. Только в этот момент Софья осознала, что цесаревичу действительно было неудобно. Склонившись перед её грудью, муж помедлил, опаляя дыханием её кожу, покрывшуюся мурашками, и коснулся языком соска. Затем обхватил его губами. Софья ахнула, закрывая себе рот свободной рукой. Она вздрогнула от неожиданного прикосновения, ощущая, как Пётр взаправду пьёт её молоко, как ребёнок. Супруг положил ей руку на талию, поддерживая её в таком расположении, а второй продолжал массировать левую грудь. Софья действительно жаловалась, что причудливость её детей заключалась в их предпочтении лишь одной груди другой, пока Степан крутил пальцем у виска, говоря, что это что-то максимально странное. И та грудь, правая, которая болела сильнее всего, нуждалась в том, чтобы, по меньшей мере, молоко сцедили. Пётр отстранился, ожидая какой-либо реакции от своей жены. — Это и правда помогло, — нервно хихикнула она, — она не болит так сильно. Софья поёрзала, принимая более удобную позу. Она ощутила, что во внутреннюю сторону бедра ей что-то упирается. По правде говоря, неожиданный поворот событий тоже пробуждал в ней какое-то запретное желание, поэтому осуждать супруга она не могла. Возможно, Софья даже была бы не против какого-то более страстного и полноценного продолжения, но, как и все недавно родившие женщины, испытывала дискомфорт во влагалище. Именно поэтому ничего не произошло, кроме обмена смешками. Пётр, преисполненный пониманием, предпочёл не брать инициативу в свои руки, если Софья не была к этому готова. А она не была. — Не боишься, что это будет глупо? — поддразнил её же фразой супруг. Он провёл рукой по другой груди, с беспристрастным любопытством наблюдая, как молоко проступает из соска. На вкус оно было сладковатым, но будто очень разбавленным, не похожим на коровье. Софья усмехнулась, путая свои пальцы в его кудрявых волосах, а затем несколько ощутимо надавила. — Меньше слов! Это твоя работа — оберегать меня от бессонницы, — чуть приосанилась она, разминая затёкшие мышцы спины, — но не увлекайся слишком сильно, самое лучшее детям. Пётр тихо засмеялся, искренне радостный вернувшемуся расположению духа жены. Оставалось лишь выдумать что-то такое, чтобы завтра медикус не заподозрил неладное в самочувствии великой княгини. Она чуть прикрыла глаза, реагируя уже более спокойно, когда супруг склонился перед ней. Софья задумчиво перевела взгляд на камин, думая о том, что людям действительно есть за что их осудить. Правда, было уже поздновато для сожалений. Они и так пренебрегли этикетом, размещая детей в их покоях; пренебрегли традициями, решив не пользоваться кормилицами; а сейчас они вполне не против пренебречь моралью.Quelle issue y a-t-il pour moi Mon corps ne bouge plus quand j'entends ta voix Tu es chaud comme un gant autour de mes doigts Mais ton regard de braise est tellement froid