You could have anyone you want
Why would you want to be with me?
I'm nothing special
Искусство — прекрасная вещь, особенно если ты достаточно богат, чтобы позволить им любоваться. При дворе в принципе было огромное количество художников, архитекторов и музыкантов. Да даже повара тоже были людьми искусства: они могли делать настоящие шедевры из своих блюд. И стоит поверить, очень приятно быть в центре внимания творцов. Софья обожала портреты. Она любила своё изображение на полотнах огромных картин, искреннее считая, что может выглядеть превосходно под кистью любого художника и в любом положении. По крайне мере, императрица искренне верила в это когда-то. — Каждый год мы тратим деньги на то, чтобы нарисовать очередную картину, — съехидничал Пётр, — а как пополнять коллекцию солдатиков, так это невообразимо и ужасно… — Если хочешь, то мы не будем приглашать художника, — равнодушно отозвалась Софья. Супруг смотрит на неё пару мгновений, раздумывая, не обидел ли он её. Быть может, у неё просто вышел плохой день? Пётр поспешно улыбается и качает головой, словно отвергает предложение Софьи. Ну, конечно, для неё это важно! Мимолётная печаль пройдёт днём, когда она увидит семейный портрет. Но этого не происходит. Софья похожа на каменную статую, безмолвную и отрешённую, ей нет проблемы находиться часами в одном положении: она не замечает этого. Когда Пётр, по своему обыкновению, желает шутливо пожаловаться на мороку, вызванную надобностью замирать на долгое время, то замечает, что императрица смотрит сквозь него. Ей было всё равно. Она лишь кивнула, соглашаясь со всем. — Знаешь, — Пётр расположился в кресле, всё также пытаясь разговорить Софью, — говорят, что некоторые просят нарисовать портреты… Непристойного характера. — Непристойного? — её не удивляет формулировка, она просто рассеянно переспрашивает, не слыша его речи. — Именно. Это звучит слишком безумно… Но мне кажется, в этом что-то есть. Жаль, что я не умею рисовать, я бы с радостью изобразил тебя, — веселые искринки заплясали в глазах супруга. — Почему? — Ты же любишь это, — неуверенно моргнул Пётр, этот странный вопрос совершенно выбил его из колеи. — Я бы не хотела, чтобы меня кто-либо изображал, — тихо признаётся Софья, после чего со вздохом встаёт и, под причиной неких дел, удаляется вон из гостиной, оставляя Петра в непонимании.***
Пётр честно считал себя чувствительным человеком. Он всегда отмечал, что умеет понимать эмоции других людей. Такое уникальное качество, которое для других могло бы быть ключом к манипуляциям, являлось для него подсказкой ко всем незримым изменениям в отношениях. Да и в целом, прожив столько лет со своей супругой, император честно полагал, что понимает её с полуслова. Софья стала вести себя странно. После родов последней дочери, Анны, крайне неприятных, болезненных и долгих, в ней будто что-то изменилось. Пётр сводил всё к тому, что дело в Георге. Она некогда часто ссорилась с отцом, и это могло бы быть ответом ко всему. Только вот, в последнее время у них была идиллия, что путало императора всё больше и больше. Самое неприятное, что могло произойти — это выловить Степана, получив ответы на вопросы. Журавлёв долгое время молчал, терпеливо выслушивая гипотезу Петра о том, что у Софьи есть какая-то болезнь. Затем медикус скептично осмотрел Софью, осуждающе взглянул на её супруга и посоветовал забыть о смерти матери, поскольку у Софьи было отменное здоровье и ни в какую запоздалую послеродовую горячку спустя месяцы после родов она точно не впадет. Критической точкой стал один невинный вопрос. — Ты не посетишь бал у Шуваловых? — перед сном поинтересовался Пётр. Софья взглянула на него через отражение зеркала, продолжая распутывать волосы из прически. Она отрицательно покачала головой. — Ты плохо себя чувствуешь? — Я не люблю балы. — Но это неправда! Ты всегда обожала эти мероприятия, тебе нравилось блестать и ловить чужие взгляды, — запротестовал он, — помнишь? Даже эти балы-метаморфозы, которые я не жаловал, но ты обожала. — Я не хочу. Тебе повторить ещё раз? — Софья разозлилась, кинув расчёску на столик, — я не хочу ехать на твои балы, я не хочу рисовать портреты, я не хочу вообще ничего делать! — Тебе неприятно моё общество? — тихо выдал своё предположение Пётр. Софья гневно взглянула на него, вздохнула. Затем как-то неестественно дёрнулась, будто попыталась от чего-то отмахнуться и поёжилась. Она села на край кровати около супруга. — Нет, просто… — Софья закусила губу и рвано вздохнула, — я ненавижу себя! Пётр не поверил сказанным словам. Его жена была уверенным в себе человеком, который редко сомневался в своих решениях и часто брал любую инициативу на себя. Каким образом Софья могла так категорично заявить в свою сторону? — Я смотрю в зеркало, — остервенело выдала она, — и хочу разбить отражение. Я презираю саму себя. Я проклинаю то, как я выгляжу. Я поседела от переживаний, я не так молода, как раньше, а последний ребёнок… Я никогда не буду такой же красивой. Софья тяжело дышала, после того, как выпалила всё накопившееся. В ней бушевала чистая злость. Она считала благополучные роды практически в сорок лет подарком судьбы, но вся фатальность идеи только сейчас обрушилась на неё. Некогда прекрасная императрица ныне походила лишь на отблеск былой красоты. Она закрыла лицо руками и разрыдалась. Пётр принял сидячее положение, подвинулся к ней ближе и обнял. Софья, всхлипнув, прижалась к нему. Получив свой ответ на вопрос, он пожалел о том, что тот оказался неочевидным. Что-то схожее откликнулось у него в глубине души, давно забытое и потревоженное. Кажется, он ощущал себя также после того, как перенёс оспу. Он взял её раскрасневшееся от слёз лицо, чтобы Софья наконец-то посмотрела на него. — Сонь, ты мне нравишься абсолютно любой, — серьезно начал Пётр, — и ты ошибаешься, ты чудесная! Она захотела воспротивиться словам и отвернуться, поэтому супруг поспешно продолжил, чтобы та не перестала его слушать. — И ты всё также неправа! Ты считаешь себя некрасивой, но послушай, что я вижу: у тебя восхитительные волосы, сотканные из серебра, — более спокойно продолжил: — и твоё тело изумительно, на нём есть шрамы, показывающие твой сильный дух. Софья смотрела на него зачарованно, едва ли дыша. Пётр почувствовал удовлетворение от внимания, он напомнил, что любит её (даже если бы на это ушел весь словарный запас). Она моргнула, после чего на глазах выступили новые слёзы. Пётр напряжённо взглянул на неё. Правда ли она поверила его словам? Императрица отвела взгляд, касаясь пальцами ленты, поддерживающей сорочку. Со стороны могло бы показаться, что это какой-то изощрённый акт соблазнения, если бы не слова, оброненные не так давно. — Считаешь ли ты меня все ещё красивой? — хриплым от слёз голосом поинтересовалась Софья. Она показательно провела по бокам и коснулась своего живота. Тактика Софьи была крайне понятной: она ожидала, что показав своё тело, нарвётся на очевидный итог — отвращение. Пётр с какой-то затаённой усталостью взглянул на неё. — Соня, я вижу тебя каждый день, я знаю, как ты выглядишь. — Но… Это другое! — с каким-то отчаянием запротестовала она, — разве ты не разочарован? — Я буду разочарован, если ты заболеешь — ужасно тяжело протопить каменные стены! Да и сейчас только-только март… Он неловко подцепил ткань сорочки, помогая супруге одеться. А затем неуклюже попытался завязать ленты на прежний манер. — Никогда подобное красиво не получалось, — оправдался Пётр, — у служанок явно есть какой-то особый дар! Не представляю, как им удаётся зашнуровывать платья красиво. Император посмотрел на Софью, наклонившись к ней, чтобы поцеловать во всё ещё влажное лицо. Она устало вздохнула, ложась на подушки. У себя на уме, как обычно. Пётр шутливо накинул на неё одеяло, закрывая их с головой. — Что ты делаешь? — проворчала Софья. — Знаешь, — с привычной шутливой интонацией заговорщически прошептал Пётр, — мы можем либо укрыться здесь и нас никто не увидит, либо если закрыть двери, то я с радостью запомнил бы все твои изгибы. Могу даже процеловать каждый дюйм! — Уж точно март! Коты с ума сошли, — фыркнула Софья, вылезая из-под душного настила. — На самом деле, ты просто скрываешь, что в старости мне не переплюнуть в красоте тебя! Она вымученно засмеялась и прижалась к нему, прикрывая глаза. Всё же на душе стало как-то спокойнее от его глупостей. Пётр, хоть и зная бесплодность своего предложения, был безмерно рад разворошить жену, давая понять, что её также любят. Софья положила голову ему на грудь, слушая стук сердца. Червячок, грызший её внутри души, присмирел, отступая перед натиском супруга. — То, что я сказала… — она с тяжестью вернулась к теме, — Я люблю Аню, ты же знаешь, да? Я не хотела этого говорить. — Я знаю, — поспешно заверил супруг, — вечером всегда одни эмоции: спать хочется. Вот, даже суровые императрицы капризам подвластны не хуже младенцев. Софья шутливо щелкнула его по носу, заправляя выбившийся локон за ухо. Совсем скоро маленькую цесаревну должны были принести. Время тирании Елизаветы Петровны прошло, а она всё также спит со своими маленькими детьми. И, по правде говоря, Пётр рад этой неотменённой традиции. — …а на портрете ты таки вышла прехорошая!***
Спустя несколько дней, разумеется, Пётр проболтался Журавлёву о положении Софьи. А затем медикус, оторопевший от информации, рассказал о том, что подобное случается с женщинами. Что это духовная болезнь, но отличная от той, что испытывал Пётр по отношению к себе после оспы — И как это лечить? Ты умеешь? — Нет, — отрезал Степан, — ты справишься сам. Просто делай то, что умеешь лучше всего, собаколюб, покажи любовь. Пётр впал в ступор, чувствуя закравшуюся беспомощность. А затем, расценив это как вызов, уточнил у медикуса: — Думаешь, она согласится на прогулку? — Эй! Я в сводницы не нанимался. Без меня решайте свои любовные вопросы, — взъерошился Журавлёв, а позже снисходительно добавил: — Куда денется? Согласится, раз согласилась за тебя замуж. Пусть Софья и делает вид, что помощь ей не нужна, но Пётр прекрасно знает обратное. Вода камень точит. И мало-помалу, та позволит вернуть себе уверенность, а после — обретет внутренний стержень, который ей так нужен. Она нуждается в своем муже также, как Пётр нуждался в ней после оспы. Пётр достаточно терпелив, чтобы быть с ней до конца.Only care about myself 'Cause everyone's trying to hurt me Just leave me alone Just leave me alone