***
Софья поспешила назад. Сюрприз Лены был чудесным. За те пару часов, пока они играли с Егором, те умудрились смастерить маленький самодельный театр. Актёрское мастерство, конечно, так себе... Но это всяко лучше, чем те унылые пьесы, что она видела в дворцовом театре. Не камень в огород супруга! Она про другие. На пьесах Петра порою хотелось заснуть, но Софья бы не простила самой себе, если бы неуважительно отнеслась к его творчеству. Так и тут, она в полную меру оценила идею Лены и Егора, похвалила от души и провела с ними два часа. Когда взглянула на часы, то ужаснулась, спеша вниз по лестнице. Георг уже был облачён в верхнюю одежду, прощаясь со всеми по порядку. Он мало скрывал своё равнодушное отношение к собравшимся гостям, расцветая лишь тогда, когда прощался непосредственно со старшими внуками. Формально кивнул Брокдорфу и Степану. И то лишь потому, что они неофициально считались членами императорской семьи. С огромной такой натяжкой. — Ты уже уезжаешь? — удивлённо спросила Софья, не успев даже соскользнуть с последней ступеньки, — так быстро? Ты не останешься на ночь? — Возникли неотложные дела, — кратко известил он, подзывая к себе дочь и целуя в лоб, — Михаил, а ну иди сюда! Братья Бэрроу воссоединились. От Михаила ужасно сильно несло водкой, а вот Георг, являясь поистине демонической сущностью, даже не выглядел пьяным, хотя выпивал наравне со всеми. Никто не знал, в чём его секрет, но сам Бэрроу шутил, что это врождённый иммунитет. Прощальным взмахом руки Софья проводила карету отца, моментально улавливая плохо скрываемое волнение Брокдорфа. — Что? — Я пытался отговорить, ваше величество... Императрица уже не слушала, быстрым шагом, едва не срываясь на бег, оказалась в зале. Разумеется, отец не упустил возможности подшутить над нерадивым зятем. Степан подловил её за локоть и довольно известил, пряча злость на ситуацию: — Эти двое выхлебали графин водки и пузырь виски! Забрали мою водку! И Софья могла легко поверить, что такое количество алкоголя отцу ничего не сделает непоправимо, но Пётр! Её Пётр, который может выпить целую бутылку вина, а затем страдать, словно его подстрелили на поле боя. Только вот зала была совершенно опустевшей. Императрица остановилась как вкопанная, не в состоянии понять произошедшего. Брокдорф нагнал её, мягко придерживая за локоть, чтобы та обратила на него внимание. — Все гости уже разошлись, — успокоил он её, — мы сказали, что Петру Фёдоровичу поплохело. — Да-а, — поддакнул Степан, — что он утомился. Не каждому дано так много выжрать за раз. Брокдорф недовольно взглянул на него, и медикус пожал плечами, мол, правда глаз не колет. Уж извини. Чуть позже он осознал, что Софья давным-давно покинула их приятное общество. Ну и пусть. Самое то, чтобы осудить Петра. Журавлёв поощрял в ней это желание. Не то, чтобы Софья имела точно такой план, но когда она поднялась в покои, то встретила лишь спящую тушку своего мужа. Вероятно, ему помог раздеться Брокдорф. Медикус-то ни в жизни не приложит руку, только опустит мерзкие комментарии, а сам Пётр был бы не в состоянии это сделать. А Кристиан... Кристиан единственно верный выбор в этой ситуации. — Да-да, — фыркнула Софья вслух, садясь на край кровати, — очень юмористично, папа. Каждый день мечтала о таком. А он без вопросов тебе доверился! Только сокрушаться вслух едва ли чем-то могло ей помочь. Она склонилась над своим супругом, чувствуя неприятный запах алкоголя. Поёжилась. — Господи, надеюсь ты видишь мои страдания, — сухо обратилась она, — это прямой показатель мой добродетельности и терпеливости. Хоть она и отрицала существование, но это была фраза, оброненная вслух, больше для сетования, нежели действительной просьбы пересмотреть её карму. Софья подхватила приготовленную сорочку, чтобы переодеться. Запоздалая мысль о том, что её ждёт крайне мерзкое и неувлекательное утро, нагнала лишь тогда, когда императрица легла в постель. Она болезненно поморщилась, устало прикрывая глаза. Надо запомнить никогда в жизни не оставлять супруга и отца наедине.***
— Дурушка ты моя, — пытаясь побороть желание скривиться, пробормотала Софья, — а то было неочевидно, что мой отец не из любви к тебе решил разделить водку! Впрочем, она говорила уважительно тихо к пострадавшему. Даже шторы задёрнула. Журавлёв не упускал возможностей выплеснуть яд на многострадального императора, который, кажется, впервые за всю жизнь жалел об этой самой жизни. Но сомнительного рода снадобье, которое якобы должно отрезвить, притащил. — Пока не давай, — хлопнул по руке Софьи Степан, — пусть сначала всё выблюет. — Разве есть разница? — Есть. И он ушёл из покоев, пытаясь убедить себя в том, что разница есть и он не просто так решил поиздеваться лишний раз над Петром, но, как говорится, такое случается и правда раз в жизни... Софья утешающе шептала что-то на ухо, и сам Пётр не был в состоянии сказать, как это отвратительно чувствуется. Потому что, ну, тяжело донести мысль, пока тебя рвёт в третий раз подряд. Брокдорф лишь сочувствующе поглядывал, обосновавшись в кресле прямо в покоях. Софья его не приглашала, но спорить не стала: убирать рвотные массы такое себе занятие. Раз камергер притащился, то доля уносить зловонный таз теперь его. — Я щас сдохну, — тихо известил Пётр. Императрица устало вздохнула, встала с постели и достала из ящика трюмо сундучок. Уселась с ним назад, внутренне радуясь тому, что её супруга за этот период не вывернуло наизнанку. Знаете, она не против заботиться о больном, но как-то запястье уже болит поддерживать его всякий раз, пытаясь пригладить кудри. Не то, чтобы это было огромной проблемой, но она готова была отблагодарить оспу за её существование, потому что с целой копной волос, образующей хвост, она бы не справилась. С одной стороны, Пётр же никогда не жаловался, когда её рвало во время беременности и он вынужден был держать волосы, верно? А с другой... Чё держать-то, у неё волос много, собрать легко. Мерзко не падают на лицо, как кудри. И хоть как-то совладать можно. Поэтому под искрящийся взгляд Брокдорфа (смеяться запрещено, друг страдает. Можно лишь глазами), стала защёлкивать шпильки на голове супруга. Жаль, Лена не видит. Она бы позабавилась. — Ты мой блевастик, — любовно заключила Соня, и Пётр скривился. Она хотела было уже обидеться, но его выражение лица к ней не относилось. Не успел Брокдорф поменять зловонную нишу, как император показал отношение к его трудам во всей красе. Софья отвернулась, стараясь не дышать. Повернулась, спустя какое-то время, когда воцарилась тишина. Пётр попытался схватить ртом воздух, ужасно закашлялся и на его глазах выступили слёзы. Невесть откуда образовались сопли, и императрице пришлось напомнить себе, что она любит его, поэтому пора бы уже побороть отвращение. Ну да, она любит! Просто... Это тяжело видеть. Софья вылила на полотенце воду, вытирая ему лицо. С ногами забралась на кровать, сбросив обувь. Теперь передвигаться по полу не хотелось. Она очень была рада, что все покои не состояли исключительно из ковров. Иначе их пришлось бы все выбросить. Она хотела вытереть ему уголки губ, но Пётр столь резко оттолкнул её от себя, что Софья даже сообразить не успела перед тем, как его стошнило. Оставалось быть благодарной, что не на неё. — Одна вода, — облегчённо заключил Брокдорф. Проверять правдивость слов императрице не хотелось, она поверила на слово. Подала варево Степана. Пётр состроил такое страдальческое лицо, что казалось его вывернет вновь, но всё обошлось. — Ляг лучше, — коснулась плеча Софья, — тебе стоит поспать. Мысленно прокляла отца раз в пятый, если не больше. Она погладила супруга по голове, мимолётом снимая неудобные шпильки, которые могли бы помешать комфортно лечь. — Полежишь со мной? — слабо осведомился он. Софья вздрогнула. Конечно Пётр её маленький-миленький котёночек, яркое солнышко, любит сильнее жизни, супруг на всё столетие, но как же от него плохо пахло... Она поборола себя, чтобы не выдать свои мысли лицом. — Я схожу за лекарством и сразу же вернусь полежать, — соврала она, но супруг легко поверил и кивнул. Ей стало совестно, но только тогда, когда уже вылетела пулей в гостиную и коридор, распахивая окно. Постояла некоторое время, вдыхая свежий воздух. Потупила в пол, думая, за каким ей лекарством нужно пойти. Если она вернётся без всего, то будет странно. Сметалась к Степану. Степан выставил, сказав, что дозой обеспечил. Софья рассеянно походила по коридору, не желая возвращаться к покоям. Вспомнила, что после тошноты помогал кислый морс. Правдоподобности легенде, что сама императрица спустилась вниз на кухню, было не занимать. Но она это сделала, чтобы не казаться обманщицей. Даже отрепетировала речь. Вот, вернётся, скажет Петруше, что искала средство, которое облегчит его страдания. Но когда она пришла в покои, тот уже заснул. Софья поставила тяжелый графин, который уже был с морсом, а не мерзкой водкой, на стол и присела в кресло, где сидел Брокдорф. Брезгливо осмотрела покои, радостно подмечая, что они чище, чем могли быть. Она прикорнула всего на минуточку, когда её разбудили слабым зовом. Да уж, после такой трагичной картины вряд ли собаки посчитают своего хозяина альфа-волком... — Что такое? — подлетела она к мужу, хватая на пол пути морс с мятой (мята была не так уж необходима, но императрице нужно было чем-то сбить запах...). Пётр ничего не произнёс, предпочёл опустошить стакан сначала, который подала супруга. Затем пару раз моргнул. Софья с сожалением заметила, что у него совсем уж губы потрескались от обезвоживания. Села около, боясь потревожить. — Ты так и не легла, — с нотками обиды произнёс он, и Софья улыбнулась с этой детской претензии. — Я побоялась тебя разбудить! Императрица радостно подметила, что супруг теперь выглядит живее, чем пару часов назад. По крайне мере он не морщится от света и не шипит, как змея, каждый раз, когда кто-то говорит на один тон выше, чем шёпот. Она подала полотенце, чтобы тот вытер лицо. Пётр ожидающе взглянул на неё, после того как выкинул в чашу с водой многострадальную уже скорее тряпку. Софья сдалась. Императрица легла на соседнюю половину кровати, играя в гляделки. Он молчал и она не торопилась как-то нарушить тишину. Пётр вдруг довольно улыбнулся. — Мне кажется, что твой отец стал более благосклонным ко мне, — заявил он. Софья не смогла сказать, что это была ужасная и жестокая шутка, которую Георг воплотил в жизнь из-за скуки. Лишь пожала плечами, накидывая одеяло на супруга. — Но я думаю, что виски были лишними. Она не удержалась, чтобы поцеловать в лоб своего наивного мужа.