Opportunities

Из этого места словно высосали все возможное пиро. Кэйа не любил здесь находиться, несмотря на свою малую восприимчивость к крио. Окончательно замерзнуть ему не хотелось. Но, конечно, он и не смог бы. Впал бы в спячку, сохраненный крио и силой Бездны, пока на Драконий хребет не пришла бы весна или кто-то не откопал бы его остекленевшее тело. Долгий сон. Кэйа смотрел на склон, сидя на походном табурете, и согревал себя вином. Это было крепленое, терпкое и с привкусом горечи. Любимое вино отца. Альбедо подошел бесшумно. Рука легла на плечо, под меховой воротник, и сжала. Кэйа повернулся и протянул бутылку Альбедо. Тот молча отпил, проследовав за его взглядом. ― Ты не виноват, ― повторяет в тысячный раз Альбедо. ― Я знаю, ― отвечает в тысячный раз Кэйа. ― Но это ничего не меняет. Альбедо возвращает бутылку Кэйе и тот снова пьет. Сейчас это был единственный способ согреться. И это не относится к Драконьему хребту. ― Утром прибудут Сахароза и Тимей. Пока что есть время на то, чтобы отдохнуть и прийти в себя, ― хочет добавить "после того, что случилось", но не хочет возвращать Кэйю в тот момент. Он и в этом ― нестабильный элемент. Одного такого хватало с лихвой. Альбедо коснулся пальцами звезды на шее, очертил ровные аккуратные контуры, задумался на мгновение. Мог бы Кэйа спутать его с двойником? Если бы не увидел, не нашел знака отличия. И что бы сделал двойник? Они ― два камня одной породы. Одинаковы только на первый взгляд. Но Альбедо был уверен, что второй всегда мечтал занять его место и рядом с Кэйей. Особенно рядом с ним. Если отнимать, то самое дорогое. Пальцев на плече касаются другие, ледяные, и Альбедо, поддавшись налету сплина, сжимает их крепко. Когда вино закончилось, они укрылись от бури и холода в одной палатке. Были и другие, но вдвоем все равно теплее. У Альбедо кружился мир. Плавал, как на волнах, и он смеялся, стягивая походный плащ и бросая под первый слой палатки ― трезвым никогда бы так не поступил. Плащ, оборудование, снаряжение, оружие. Остался только он и незначительные вещи на нем: рубашка, брюки, теплые носки. Кэйа, смеясь, упал рядом холодным грузным телом. Что они там пели? Мондштадские похабные песенки? Раз Рагнвиндр невзначай Сунул хуй в лиюэйский чай. В тот же миг все стало новым: Хуй — с Ли Юэ, чай — хуевым! Кэйа признался, что никогда такого не слышал от малышки Кли, но смеялся минут пять, пока не начал кашлять. Кэйа лениво стянул все свои вещи и закрыл палатку. Мир кружился. Кончики пальцев касаются лица Альбедо, волос, гладят осторожно пряди и косички. Альбедо чувствует, как у него расширяются зрачки. Ему становится сладко и горько одновременно. Прижимается щекой к ладони, которую прижимает к своему лицу. Смотрит на сэра Кэйю и сжимает губы — больше его лицо ничего не выражает. Но Кэйа все понимает. Понимает, но сейчас слишком пьян, весел и будто вернулся в первых дни их знакомства, когда мир был другим. Он касается его рта своим и мир превращается в карусель. Альбедо молчит, но пальцы его дрожат. Кэйа продолжает: целует верхнюю губу, потом нижнюю, раздвигает их языком и толкается им в послушный рот. Сначала Альбедо только позволяет себя целовать, ведь отвечать взаимностью — сдаться моменту, который ничего не вернет и не изменит, но Кэйа настойчив. Он целует грубее, подхватывает его под талию и тянет на себя, перекатываясь на спину. Так, чтобы Альбедо был сверху. И тот окончательно снимает оборону: целует в ответ, пока пальцы расстегивают рубашку, и трогает грудь, живот, ребра. Кэйа, конечно, ледяной мальчик, но очень чувствительный. Он отвечает на каждое прикосновение выдохом или вздохом, усмешкой, движением или мурашками на коже. Рубашка теряется в недрах одеял, и пока Альбедо гладит лицо Кэйи, царапая кончики пальцев о грубую щетину, тот спускает его одежду с плеч и гладит худое тело. Он ученый. Ему нет смысла быть сильным, но Альбедо все равно жилистый. В случае чего он мог постоять за себя и без гео. Пальцы касаются живота там, где должен быть пупок, но лишь на мгновение. Он трогает шнуровку на брюках и тянет. Альбедо склоняется, чтобы поцеловать его крепко и терпко, как настоянный на эфире мед, как умел только он: беспристрастно, но со всем желанием. Альберих не выдерживает и сжимает его в своих руках, переворачивая на спину и подминая под себя. Крепкий, налившийся кровью член бесстыдно упирался в бедро алхимика. Альбедо только выдохнул в поцелуй. Он очень давно не чувствовал себя желанным. Пальцы касаются паха Кэйи и тот издает тихий невольный рык. У него, видимо, тоже давно никого не было. Рыцарь трется о ладонью о руку, рвано выдыхая, а потом Альбедо упирается ладонями в его плечи. ― Это сделает больно нам обоим, ― роняет он в оглушающую тишину, наполненную только вдохами Кэйи и выдохами метели за стенами палатки. Альберих кивает и падает рядом, вытягивается вдоль тела алхимика и прячет лицо на плече. Он начинает мелко дрожать и на щеках застывают слезы. Альбедо поднимает один кристаллик на кончики пальцев и берет в рот. Такие соленые. что даже горчат. Он нежно вплетает пальцы в темные волосы и перебирает пряди, пока рыдания не заканчиваются, а сам Кэйа не проваливается в тихий сон. Скоро рассвет. А самый темный час ― он перед рассветом. Альбедо так и не смог уснуть в ту ночь.