Ты вечно будешь моим ‘всегда’. Драбблы и реакции

      Серое небо заволокло свинцовыми тучами, дождь такой ледяной, что колючие крупные мурашки рассеялись по всему телу. Волосы прилипают к лицу, на котором грязными разводами растеклась черная тушь. Тело колотит как от острой лихорадки. Ты не понимаешь почему стоишь здесь одна, посреди пустынной улицы прямо напротив собственного дома, где ветер словно что-то тихо шепчет, но ты не можешь разобрать ни единого слова. А ведь еще утром сияло теплое весеннее солнце.       Вскоре вдалеке мелькают тусклые желтые фары. Медленно приближается черный кадиллак, совсем как тот, что видела недавно в фильме восьмидесятых. Он медленно притормаживает, неслышно рыча мотором, перебиваемый крупными каплями дождя, стучащими по металлической крыше. Стекла на столько темные, что едва ли можно разглядеть силуэт водителя, пристально смотрящего на тебя.       Случается странное, но где-то под ребрами становится очень спокойно, и даже пресловутый инстинкт самосохранения молчит, когда ты тихо открываешь дверь и садишься в автомобиль на заднее пассажирское сиденье. И машина сразу трогается с места.       Внутри приятно пахнет, дорогой кожей с легким ароматом шоколада и мужским одеколоном, что заставляет грустно улыбнуться.       — Так же пахло в папиной машине, — тихо произносишь ты, не надеясь, что водитель услышит, ковыряешь до боли ногти, которые где-то запачкала, сама не помня где.       — Напоминает о детстве? — чуть хрипловатым голосом интересуется мужской голос, заставив наконец-то поднять голову и встретиться в карими глазами в зеркале заднего вида.       Быстрым взглядом оглядываешь человека, ведущего машину. Это красивый молодой мужчина, едва ли достигший тридцати, но с седыми волосами, отливающими серебром. Одетый в черную простую рубашку и такого же цвета брюки, в его правом ухе сияет маленькая сережка в виде креста, а на безымянном пальце руки, что крепко сжимает руль, серебряное кольцо в форма черепа.       — Да… — тихо продолжаешь, вдруг почувствовав, что глаза начинает щипать. — Еще там пахло сигаретами. Но поверьте, это был лучший запах для меня тогда… И сейчас… Жаль, что его нет рядом.       Не сдерживаешься и плачешь, уткнувшись в холодные ладони. Водитель не тревожит весь путь, пока слезы нескончаемым потоком проливаются на бледные щеки, оставляя соленые горькие следы. Колеса продолжают тихо шуршать по дороге, а дождь все никак не прекращается, вторя бегущим слезам.       — Кажется, я совсем расклеилась, — через всхлип коротко усмехаешься, утерев последние соленые капельки, почувствовав, как на душе словно бы отцепился один тянущий камень. — Этим утром я была уверена, что моя жизнь начинает налаживаться.       — А это было не так? — вновь интересуется водитель, встречаясь взглядом через зеркало заднего вида.       — Не знаю… Наверное было… — неопределенно пожимаешь плечами, шмыгнув носом. — Сегодня утром я приняла важное для себя решение…       Когда накануне вечером очередной стеклянный стакан полетел в стену, где ты жалась, крича во все горло от страха, в душе так же на осколки разлетелись последние капли доверия к человеку, которого ты некогда назвала мужем. Ты без приукрас помнила его налившиеся кровью глаза, вздутую венку на лбу, когда он занес над головой крепко сжатый кулак, собираясь с силой ударить тебя, хрупкую и беззащитную девушку, на чьем лице уже были видны кровавые подтеки от сильной пощечины, которую мужчина нанес, как только ты вошла в дом, и даже не поняла, чем заслужила очередной поток бранной ругани, которая срывалась с его губ, когда ты лежала на полу, свернувшись в комок, боясь получить новый удар. «Шлюха!» — кричал он, швыряя об пол нежные лилии, которые курьером доставили из больницы, где работала ты последние месяцы.       — Это были цветы от благодарного пациента, которого я вытащила с того света, — грустно произносишь, прислонившись затылком к спинке сиденья.       — Дон Ён Сук. Глава полиции, — словно бы прочитав мысли пассажирки, произнес водитель.       — Верно, — даже не задумываешься, откуда он мог знать эту информацию, лишь легким кивком головы подтверждаешь слова. — Сегодня утром я решила, что с меня хватит. Я собрала вещи и сказала, что ухожу от него…       — И что было потом?       Были лишь воспоминания о том, как муж тащил за волосы по полу прихожей до самой гостинной. Как ты хваталась за его руки и молила отпустить с миром, когда получила очередной удар ногой в живот, выбивший воздух из легких. Он кричал и не слышал стук соседки, невольно ставшей свидетельницей скандала. Ты пыталась ползти, превозмогая боль в теле, пока муж оставил на несколько минут, остервенело ища что-то на кухне. Однако, путь оказался недолгим. Когда он развернул за плечо, в руках оказался нож, блеснувший в момент резкого взмаха.       Водитель останавливается, разворачивается к тебе, белой как полотно с синяками на лице, расцветшими багровыми красками. Он наблюдает, как ты трясущимися руками держишь рану на животе, сквозь пальцы сочится алая кровь, пачкающая белое платье и сиденье машины. Ты будто застыла, проживая момент собственной смерти снова и снова, вздрагивая в тот момент, когда лезвие касается тонкой кожи.       — Я умерла, боже… — наконец-то осознаешь, глядя на мужчину глазами, полными слез. Голос надламывается, переводишь внимание на руки, испачканные в собственной крови. — Но если я… Тогда кто вы?       — Проводник, — безэмоционально отвечает водитель, посмотрев куда-то за стекло, но, проследив за его взглядом, ничего не можешь разглядеть, по ту сторону лишь темнота, которая сгущается в маленьком пространстве машины, когда ты вновь смотришь в глаза Харона, в которых, кажется, читается сожаление. — Мы приехали…