Во имя любви, добра и справедливости.

      Сяо Синчэнь яростно полоскал белье. Он пытался изгнать из головы мысли о Сюэ Яне, но разговор с Цзянь Лицинь не отпускал… ***       Синчэнь сам не заметил, как начал рассказывать ей свою историю. Слово за слово он добрался до последнего дня жизни. — Из-за одного мизинца он вырезал весь клан, в живых никого не осталось, — Сяо Синчэнь сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. — А как он выжил? — спросила женщина, постукивая ножом по разделочной доске. — Глава ордена Ланьлин Цзинь давно использовал его в своих целях, поэтому смертную казнь сначала заменили на пожизненное… — Да я не про это, — перебила его прачка. — Как семилетний сирота с покалеченной рукой смог выжить на улицах? Там и здоровому-то нелегко… — она тяжело вздохнула, на кастрюле звякнула крышка и вода деловито забулькала, принимая в свои кипящие объятия нарезанные овощи.       Сяо Синчэнь перестал толочь душистые листья Темного солнца. Некстати вспомнились другие слова убийцы: “Меня часто били в детстве”. — Я не знаю, об этом он не говорил, — тихо произнес Синчэнь и замолк. В груди тоскливо заныло, в голову снова заползла боль. — Когда наш Глава потерял руку, ему пришлось обзавестись помощником. Ван Ихань помогал ему одеваться, причесываться, седлал лошадь. Без руки очень тяжело, — вздохнула Цзянь Лицинь. ***       Простыня протестующе затрещала под пальцами Сяо Синчэня, и он выдохнул, опомнившись. Нужно перестать думать об этом разговоре. Все равно он никогда не узнает как выжил Сюэ Ян, а может он вообще выдумал эту историю, солгал так же, как лгал все три года. Нужно вообще перестать думать о Сюэ Яне, который постоянно крутился в его мыслях. Присматривая за детьми, он вспоминал, что этот убийца не любил их так же сильно, как и собак. Садясь обедать, Синчэнь почти слышал его веселый возглас: “Вижу, у нас новое блюдо? Редис с рисом вместо риса с редисом? Да ты потрясающий повар, даоджан.”       Синчэнь представил, как в глубине души безжалостный убийца потешался над доверчивым Синчэнем, который хохотал над его шутками… Горло перехватило, руки задрожали от накатившей слабости, простыня чуть не шлепнулась обратно в бадью с водой. “Хватит. Думать. О Сюэ Яне!” — прикрикнул он на себя.       Но вечером, закончив медитацию, Сяо Синчэнь сжал левую руку в кулак и попробовал раздеться только при помощи правой. Долго провозился, пытаясь аккуратно сложить ханьфу, расправил кровать и лег, чувствуя раздражение от собственных действий. Что он творит? Зачем?       Синчэнь прислушался к затихающему дому. Каждую минуту он боялся, что злобный голос вернется и прокричит совсем рядом: “Ты сам во всем виноват!”. Чем дольше он его не слышал после воскрешения, тем сильнее накатывала тревога и росло ощущение, что нельзя расслабляться, что в любой момент этот мир может разрушиться так же, как и предыдущий.       Начиналось все прекрасно. Ему казалось, что он — сильный заклинатель, что люди всегда будут рады ему, так как он старается творить добро и не встает на темный путь. Первый удар его ждал в ордене Цзинь. Никто не спешил вершить правосудие над убийцей целого клана. Далее, Чан Пин отказался от его помощи и попросил больше не вмешиваться, выставив Сяо Синчэня полным дураком. Иллюзия, где у него был верный друг, так же была развеяна самым жестоким образом. Что самое страшное — Синчэнь сам приложил к этому руку, приняв жестокие слова израненного и ослепленного Сун Ланя за чистую монету.       Даос потер рукой занывшую грудь. Он покинул друга и начал скитаться, считая, что никому не нужен, что больше нет ни одного человека, который был бы ему рад. Теперь он знал, что этот человек был всегда. Сун Лань хотел уберечь его, Сун Лань искал его, он переживал за Синчэня, отдавшего ему свои глаза. А Синчэнь все это время смеялся над шутками Сюэ Яна, варил ему обеды, спал под одной крышей, ходил с ним на охоту, уничтожая несчастных людей, а под конец убил своего единственного друга сам, собственным мечом. Сун Лань. Цзычень. Единственный верный друг…       Чувство вины и отвращение к себе нахлынули с новой силой. Синчэня скрутили судороги, пальцы сжимались и разжимались, комкая простынь, повязка на глазницах напиталась кровавыми слезами. Когда боль немного утихла, он сел и привел себя в порядок, стараясь ничего не испачкать кровью. Поднялся, чтобы выпить воды, но кувшин был пуст. Синчэнь взял его в правую руку и хотел было открыть дверь левой, но потом упрямо сжал ее в кулак и убрал за спину. Постоял. Понял, что кувшин в правой руке не даст открыть щеколду. Обнял сосуд левым предплечьем, открыл дверь и пошел на кухню, размышляя, где семилетний ребенок, оставшийся без семьи, брал еду.       Утром Сяо Синчэнь попытался посетить отхожее место, не используя левую руку. После этого он начал думать, что потеря обоих глаз — не самое страшное, что может случиться с человеком, а завязки — не самое лучшее, чем можно закреплять одежду на теле.       В обед Инь Цзянь спросил, что у него с рукой. Сяо Синчэню было ужасно стыдно, но он выдавил из себя правду: — Пытаюсь понять, насколько это тяжело… Когда нет возможности пользоваться кистью. — Даоджан Сяо. Многим людям в жизни приходится нелегко. Но каждый делает свой выбор, какой дорогой идти. Можно всю жизнь потратить на месть, на любование своими обидами, а можно использовать время, чтобы просто жить, любить, созидать. — Спасибо, лао Инь. Я понимаю, что вы правы. Но не могу перестать думать об этом и о многих других вещах, — прошептал Синчэнь, низко опустив голову. — Очень прошу. Не обращайте на меня внимания. — И добавил мысленно: “Я не достоин сочувствия”. ***       После общества детей обстановка в прачечной казалась верхом покоя и умиротворения. Плескалась вода, пахло душистое мыло, шлепала мокрая ткань, откуда-то издалека доносились голоса работниц. Сяо Синчэнь полоскал белье, следуя инструкциям Старшей прачки: проверял пальцами, не осталось ли мыла, плотную ткань отжимал сильно, почти досуха, тонкую — осторожно, шелк — аккуратно встряхивал.       И думал.       Теперь он ясно понимал назначение посмертного напитка забвения. Не отпустив прошлое, нельзя начать новую жизнь, потому что оно тянуло назад, искажало реальность, забирало силы и время. Синчэнь еще никогда не уставал так, как в эти дни, когда пытался разобраться в произошедшем с ним и в своих чувствах.       Жутко хотелось умереть по-настоящему. С другой стороны, разве такое чудовище, как он, имеет право на новую жизнь? Самонадеянный, не внимательный к людям, преступно наивный. Безответственный. Убийца.       Он узнал от целительницы Вэнь, что случилось после его смерти. А-Цин умерла страшной смертью, Сун Лань стал лютым мертвецом на службе у преступника, люди города И погибли. А всего-то надо было — сразу, без разговоров убить Сюэ Яна. Сяо Синчэнь обхватил руками голову. Годы, проведенные за чертой смерти, не уменьшили чувства вины за эту ошибку. Боль в груди оставалась все так же невыносима, как и в тот день в похоронном доме. Но больше он не попытается сбежать от нее, он будет пить эту горькую чашу день за днем, неся заслуженное наказание.       Его мысли прервали легкие быстрые шаги. Инь Цзянь. Странно. Время обеда еще не настало, и сюда, в дальнюю моечную он еще никогда не заходил. Чувства Синчэня обострились, он услышал, что целитель взволнованно дышал, потирал свои пальцы, несколько раз поправил рукава ханьфу. — Лао Инь? Что-то случилось? — Синчэнь выпрямился, сжал кулаки и склонил голову набок, внимательно прослушивая пространство вокруг. — Даоджан Сяо… Мы с Вэнь Цин… Мы готовы вернуть вам зрение! — наконец выпалил Инь Цзянь.       Брови Сяо Синчэня взлетели над белой повязкой, плотно охватывающей лицо. Он снова сможет видеть мир? Даос и в прошлой жизни ни разу не пожалел о том, что отдал свои глаза другу, а уж теперь, когда понял, что на самом деле Сун Лань не отвергал его, Синчэнь считал, что это был его единственный по-настоящему правильный поступок. В то же время, будь у него глаза, он не попал бы в ловушку Сюэ Яна. Тут же всплыл новый вопрос: смог бы Синчэнь тогда добить смертельно раненого преступника? Он поморщился, опустил плечи, покачал головой. Нет, не смог бы. — Вы… не хотите? — изумленный Инь Цзянь сделал шаг назад, увидев реакцию даоса. — Что? О, нет! — Сяо Синчэнь тряхнул головой, прогоняя оттуда Сюэ Яна. В его голосе вспыхнула надежда. — Конечно же, я хочу снова видеть! Если это возможно… Если тех денег, что у меня есть хватит…       Инь Цзянь облегченно выдохнул, рассмеялся. Он взял Сяо Синчэня за руки, сжал его пальцы. — Даоджан Сяо, я так хочу показать вам Дворец, Сумеречный город, Мерцающий лес, то как мы похожи. Вы не представляете, как странно видеть свое лицо на другом человеке… Мы представим вас как моего брата, будем гулять вместе… Минъе сказал, что другие кланы умрут от зависти. Он же считает меня красивым. А я смотрю на вас и наконец-то начинаю ему верить, — Инь Цзянь понял, что от радости волнуется и несет какую-то чушь, поэтому замолчал, обнял даоджана, похлопал по спине и прошептал: — Все будет хорошо.       От этих дружеских объятий в душе Сяо Синчэня что-то перевернулось. Он не помнил, чтобы кто-нибудь когда-нибудь так обнимал его. Да, бывало, они с Сун Ланем сражались плечом к плечу, сидели рядом у костра, даже спали под одним одеялом, если холодная ночь заставала их в лесу. Сун Лань не любил прикосновений других людей, но Синчэнь был для него исключением. Их руки могли соприкоснуться, они помогали друг другу обрабатывать раны. Они не избегали телесного контакта, но никогда не делали ничего подобного целенаправленно, чтобы выразить свое дружеское отношение. Точно так же, без лишней необходимости его не касался Сюэ Ян. Этот прихвостень ордена Цзинь боялся разоблачения, кроме того ненавидел Синчэня. Но почему они с Сун Ланем никогда вот так просто и тепло не выражали свои чувства друг к другу?       Инь Цзянь отстранился, а Сяо Синчэнь все еще стоял, ошеломленный собственными чувствами. Ледяная корка, которой покрылось его сердце, дала трещину. Голос можно подделать, но биение сердца, тональность вдохов и выдохов, характер прикосновений, их сила... Все это складывалось в цельную и правдивую картину — целитель Инь ему искренне сочувствовал и желал помочь. — Когда? — наконец хрипло спросил Сяо Синчэнь. — Начнем подготовку завтра, сама операция займет три дня. Все это время вы будете спать, а когда проснетесь, снова сможете видеть. ***       Этой ночью даос долго не мог уснуть. В его голове теснилась толпа противоречивых мыслей. Но последняя из них, всплывшая уже на границе яви и сна, снова была о Сюэ Яне.       Синчэнь помнил его шестнадцатилетним мальчишкой. Миловидным, улыбчивым, с забавными клычками и черными, как ночь, глазами. Сейчас Сюэ Яну должно было быть примерно двадцать восемь. Как он выглядел перед смертью, ведя свой последний бой с Лань Ванцзы? Узнал бы его Сяо Синчэнь, спустя столько лет?       Вопросы, на которые он никогда не получит ответы, продолжали свое мучительное нашествие.