По стаканчику

время: после первой магической Молли Уизли/Алиса Лонгботтом Молли Уизли боялась больниц до дрожи в коленках. За все эти годы войны она успела привыкнуть к крадущейся походке старушки Смерти. А вот к кафельным стенам Святого Мунго никак не могла. Молли была сильной. Упрямой. Она отказывалась признавать поражение. Нет, вместо этого она гордо вскидывала рыжую голову, а затем, снова и снова, пыталась взять недосягаемую высоту. В Хогвартсе она не хватала звезд с неба. Сдавала предметы на твердые "Удовлетворительно" и "Выше ожидаемого". Где-то, как в травологии, помогало внутреннее чутье, где-то, как, например, в заклинаниях, приходилось зубрить до беспамятства. Сколько раз после этого она корила себя за недостаточную усидчивость? Сколько раз проклинала собственную беспечность? Сколько раз в ее голове появлялась мысль, что учись она усерднее, целительство давалось бы ей легче? Сколько раз ее рука замирала в последний момент, потому что страх ошибиться в контр-заклинании давил ей на плечи? Сколько раз ей приходилось перечитывать одни и те же строчки, чтобы правильно рассчитать пропорции зелья? К сожалению, жизнь не предоставляла второго шанса. Гриффиндорка Молли Пруэтт не собиралась связывать свою жизнь с целительством. У Молли Уизли, матери шестерых детей, выбора не было. За окном полыхало кровавое зарево войны, а все близкие кинулись в самое ее пекло. Сколько раз ее братья заваливались на порог, истекая кровью? Сколько раз Артур тайком проводил магглорожденных, раненных Пожирателями? Сколько раз Грюм просил "подлатать" товарища? Все ее школьные учебники, мало-мальски полезные книжки в каталоге "Ведьма-домохозяйка", даже статьи из "Пророка", где были рецепты лечебных зелий, антисглазы, порчи и заклинания, были истрепаны настолько, что рассыпались прямо в руках. Она училась целительству на живых людях, понимая, что у нее нет права на ошибку. И каждый раз, когда ее талантов и способностей оказывалось недостаточно, она проклинала себя за бессилие. Просила, нет, умоляла Билла присмотреть за братьями, а сама взваливала раненного себе на плечо и тащила его в больницу Святого Мунго. Привет-ведьма молниеносно присылала какого-нибудь дежурного целителя, который оказывался более компетентен, чем мать-домохозяйка. И в тот момент, когда она видела проклятый белый кафель, она понимала, что проиграла. Что она беспомощна. Что если жизнь ее близких будет зависеть от нее – она их подведет. Молли не была в Мунго уже практически год. Война закончилась. Мракоборцы без устали отлавливали последних приспешников Темного лорда. А ей... Ей больше некого было спасать. Грюм погряз в работе. Артур возился с магическими потопами. А ее братья превратились в надгробные камни и побледневшие воспоминания. Но вот она стояла на пороге, в самом низу холодной кафельной лестницы, и думала о том, что она здесь забыла. Ей бы и хотелось сказать себе, что она не знает, что здесь делает. Но в глубине души она просто не хотела в этом признаваться. И идти не хотела. А остановиться не могла. Еще накануне вечером она твердила себе, что не станет этого делать, а утром сказала Артуру, чтобы он посидел с детьми. Собралась и пошла, не оглядываясь, до тех пор, пока не уперлась в эту проклятую лестницу. Вердикт вынесли вчера. Она думала об этом, медленно переставляя ноги со ступеньки на ступеньку. Уговаривая себя. Решая повернуть обратно. Ругая себя за бесхребетность. Продолжая подниматься шаг за шагом. Палата Алисы была в самом конце длинного коридора. Она знала об этом от Грюма. От Ремуса Люпина. Эммелина тоже часто ее навещала. Блеклое, почти серое помещение было разделено бледно-желтыми шторами. Большая их часть была раскрыта, поэтому Молли и увидела Алису, сидевшую вполоборота на кровати. На мгновение Молли даже показалось, что Алиса рассматривает что-то в окне, над котором едва заметно подрагивало защитное заклинание. -Здравствуй, Алиса, - начала Молли, мысленно ругая себя за дрожащий голос. Алиса не обернулась. Она даже не обратила на нее внимания. Молли подошла к ней, коснулась плеча. Худенькая Алиса продолжала вглядываться вдаль. Эммелина рассказывала ей, что Алисы больше здесь нет. Словно та окончательно потеряла связь с реальностью. Молли присела рядом. Взяла ее за тоненькое запястье. Глубоко вздохнула. -Как ты? – дежурно выпалила Молли. Алиса молчала. Пальцы перебирали что-то блестящее, какую-то обертку или фантик от конфеты. – Я все собиралась придти, но из-за детей мне совсем не вырваться. Старшие, знаешь ли, так и норовят устроить побоище с садовыми гномами, а младшие... Младшие пока сплошь состоят из пеленок, распашонок, бутылочек и слез. Нет, я не жалуюсь, конечно, - затароторила она. – Но иногда я действительно устаю от этой безумной чехарды. Все собиралась к тебе, собиралась, и знаешь, никак не могла выкроить время. Вроде бы соберусь, так кто-нибудь обязательно подхватит какую-нибудь болячку. Или у Артура произойдет какой-нибудь завал. Потоп, конечно же. Но ты меня поняла. Вот так было и некогда. А вчера... Молли запнулась. Выдохнула. Алиса не реагировала. Молли подумала, что та, наверное, и не понимает, что она с ней разговаривает. Не слышит, какую безумную ерунду тараторит Молли. Эммелина была права, Алиса больше не здесь. -Вчера вот услышала, что эти поганые ублюдки получили по заслугам, - Молли снова замолчала. Она не понимала, зачем говорит все это, и кого пытается убедить. Но она была слишком упрямой, чтобы бросить все на половине пути. Раз она сюда пришла, то до конца будет пытаться поверить, что где-то там внутри этой исхудавшей уставшей женщины прячется хохотушка Алиса, так непримиримо расправлявшаяся с Пожирателями. -Крауч-старший даже отказался от сына. Мне Артур рассказывал. Они там сейчас только это и обсуждают. Сказал, что никогда не видел старшего в таком гневе. Знаешь, а я его понимаю. Я вот на своих смотрю и думаю, если я мать, но мой сын может сотворить такое, то сдохнуть мне прямо здесь и сейчас, потому что кем же надо быть, чтобы воспитать такое чудовище. Вот как после этого смотреть на себя в зеркало? Смотреть и думать, ты воспитала убийцу, а? Молли замолкает. Алиса поднимает голову и качает ею, выписывая какие-то неуловимые восьмерки. В ее взгляде бескрайняя пустота. И только этот шуршаший фантик в пальцах прерывал ее гнетущее безмолвие. Молли бы и хотела остановиться. Но страх и слезы, рвущиеся наружу, не давали ей этого сделать. Она говорила только потому, что молчать не могла совсем. -Артур говорит, что как только выловят всех этих мерзавцев-Пожирателей, придется распустить половину отдела мракоборцев. Мол не будет для них столько работы в мирное время. Оно, конечно, верно. Но я как услышала, даже расстроилась. Представляешь, сколько людей могут оказаться без работы? И так, все вокруг трещит по швам, а тут еще и это! Может, конечно, их в другие отделы переведут, но как-то странно, наверное, им самим будет. Вначале гонялись за убийцами, а теперь что? Побегут устранять магический потоп? Только представь себе Грюма посреди такого вот потопа, а? У меня тут Артур как-то вернулся с очередного такого. Два дня не могла высушить его вещи. Молли продолжала говорить, сжимая запястье Алисы. Алиса смотрела в пустоту, иногда покачивая головой, и сжимая в пальцах обертку. Молли рассказывала ей про близнецов, про работу Артура, про буйство гномов, невыносимый характер тетки и позапрошлый номер "Пророка". Она рассказывала ей о заключенных в Азкабане, о публичных допросах Пожирателей, о том, как судили Блэка и похоронили Петигрю. Она начинала жалеть ублюдка, вспоминала про то, что он сотворил с Поттерами, и бросалась его проклинать. Перечисляла погибших. Признавалась, как молилась, чтобы ее дети пережили эту войну. Почти осипнув от бесконечного монолога, Молли неуклюже встала, поправила юбку и потянулась к Алисе. Та покачивала головой, пока она ее обнимала. Кусала губы, пока Молли держала ее за руку. И под конец всунула ей ту самую обертку. Так, будто это самое главное сокровище, какое у нее только есть. Молли хрипло выдохнула, давя в себе слезы. И бросив ей что-то на прощание, зашагала прочь. Пальцы сжимались до хруста, пока она быстрым шагом преодолевала ненавистную лестницу. Молли шла, не оборачиваясь, сминая пальцами блестящую фольгу. Дома ее ждали Артур и дети. Уютный дом. Бабушкин ковер с цикутой. А ей чертовски хотелось огневиски. Напиться, как когда-то давно, еще в гриффиндорской башне, когда они отмечали победу в квиддиче. И наутро ее голова рассыпалась на множество осколков, во рту чувствовался мерзкий привкус дешевого пойла, но главное, что она ничегошеньки не помнила. Весь предыдущий день намертво стерся из ее памяти, словно по мановению волшебной палочки. Ей чертовски хотелось верить в то, что она хороший человек. А вместо этого она ненавидела себя до глубины души. Презирала, пока колючая блестящая обертка впивалась в пальцы. Потому что Молли знала, что она пошла к Алисе не за этим. Не ради нее. Не из-за доброты или сочувствия. Не из вежливости. Не для того, чтобы поддержать. Даже не для того, чтобы встретиться со своим страхом лицом к лицу. Молли без умолку тараторила три часа только потому, чтобы заглушить в своей голове назойливый голос. Голос, который говорил, что ее братьям повезло оказаться в сырой холодной земле. Голос, который твердил ей, что смерть лучше, чем то, что стало с Алисой.