Намджун помнил день встречи с Чонгуком, словно тот был записан в его мозгу, как музыкальная дорожка на виниловой пластинке. Он никогда не отрицал того, что был сверх всякой меры падок на прекрасное, а потому не было ничего удивительного в том, как быстро ему удалось раздобыть билет на выставку молодого фотографа, чьего имени он не встречал даже мельком. Неудивительным было и то, что выставка проходила, судя по точности указаний в буклете, в паре крохотных комнатушек на окраине города, которые по виду больше походили на старые складские помещения какого-то магазина, чем на современный экстравагантный интерьер какой-нибудь мало-мальски известной галереи. Не предел мечтаний, но все же Намджун ехал в такую даль не побелку на стенах разглядывать. Он прекрасно помнил себя в юные, куда более беспечные годы. Тогда любая площадка была подарком судьбы, пусть даже это был дряхлый клуб с неработающим оборудованием и стойкой вонью кислого дыма и алкогольного перегара.
За обычной межквартирной дверью Намджун оказался будто бы совершенно в другом мире, чувствуя себя немного чужим среди таких же молодых, как и фотограф, парней. Как бы он ни старался одеваться неброско, все же тяжёлое прямое пальто и налакированные туфли нисколько не отождествляли его с мешковатыми толстовками и рваными джинсами студентов. Вокруг витало ощутимое нервное напряжение, явно усилившееся с его появлением.
— Добро пожаловать! — стоило только Намджуну переступить порог, как рядом тут же возник низенький очаровательный паренёк. Он расплылся в солнечной улыбке, щуря глаза и приветливо склоняя голову перед долгожданным гостем. Его, похоже, совершенно не смущали ни возраст, ни статус пришедшего, отчего у Намджуна даже немного отлегло от сердца.
— Доброе утро, — он не заметил, как и сам растянул губы в ответ, обнажая на щеках глубокие ямочки. — Вы Чонгук? — он с трудом припоминал имя, значившееся на страничке в твиттере, но все же старался быть вежливым, учитывая столь радушный прием.
— На самом деле нет, — тот немного замялся, смущенно зачесав растрепанные волосы, осветленные явно дешевой желтящей краской. — Чонгук вон там, — он обернулся, указывая пальцем куда-то себе за спину, где виднелись пластиковые рамки выставленных фотографий.
— О, спасибо…
— Чимин, — блондин вновь улыбнулся, одергивая подол растянутого свитера и смущенно отходя в сторону.
— Спасибо, Чимин, — учтиво кивнув, Намджун прошел вглубь помещения, оказываясь в на удивление просторном светлом зале.
Сказать, что Намджун был поражен увиденным, — это ничего не сказать. Он не ожидал слишком многого, по большей части надеясь сделать пару снимков для своего профиля, чтобы помочь парню привлечь первую, пусть даже скромную, аудиторию. Однако работы превзошли все ожидания. Фотографии висели словно вразнобой, невпопад, однако сочетались между собой крайне гармонично. Цветовое, почти монохромное решение захватывало внимание, возвращая в далекую беззаботную юность, несмотря на то, что серость тонов отдавала тянущей, зажатой, словно в тиски, грустью.
Узнать среди немногочисленных посетителей Чонгука не составило бы труда даже без помощи Чимина. Одетый мешковато и как-то слишком вычурно, тот пошатывался на стуле, подклеивая уголок фотографии двусторонним скотчем и что-то бормоча себе под нос. Он совершенно не обращал внимания на происходящее вокруг, слишком сосредоточенный на своей оплошности и попытке незаметно ее исправить.
Старательно прогладив глянцевую, будто заламинированную фотографию, Чонгук отклонился, вертя головой и присматриваясь к порванному краю под разными углами. При виде его сердце Намджуна издевательски пропустило удар, тяжело гоня кровь куда-то под тянущий живот. Парень был по-особому притягателен в своей сосредоточенности: с нахмуренным лбом, сведенными к переносице густыми бровями и закушенной от волнения губой. Он был банально красив, мужественен, но притом до крайности изящен, будто сам сошел то ли с полотен великих живописцев, то ли с обложек современных глянцевых журналов.
Почувствовав на себе пристальный взгляд, Чонгук наконец обернулся, натыкаясь прямиком на буравящий его взгляд Намджуна. Его нахмуренные брови тотчас взлетели на лоб, выдавая неподдельную смесь острого удивления и испуга. Чонгук оправданно ожидал увидеть на своей выставке кого угодно, но только не взрослого презентабельного мужчину, смотревшегося попросту абсурдно на фоне тусклого освещения и обшарпанного паркета. Щеки затопило смущение. Если бы Чонгук только знал, что на выставку придет кто-то подобный, то никогда бы в жизни не послушался абсолютно идиотского совета Чимина и не надел бы эту несуразную затертую толстовку в паре со старыми кедами, видавшими, казалось, все дворовые лужи.
Их знакомство было скомканным и по большей части неловким. Оба были до крайности смущены обществом друг друга, однако совсем скоро беседа потекла сама собой, будто и не было между ними негласного барьера.
Чонгук оказался не только талантливым фотографом, но и отличным собеседником. Намджун и сам не заметил, как провел на выставке целый день, болтая с парнем обо всем на свете. Если бы не вечно мельтешащий вокруг Чимин, их общение грозилось зайти куда дальше, чем дружеская беседа.
Намджун чувствовал небывалую эйфорию от возможности узнать столь интересного человека с чистого листа и без доли предвзятости. Он и забыл о тех временах, когда такие разговоры можно было вести неделями напролет, до тех пор, пока не узнаешь человека с ног до головы — от самых позорных детских сплетен до глубоких изречений. Чонгук был живым, ярким и таким же творческим, как и сам Намджун. Это распаляло и только сильнее подкармливало разбушевавшийся интерес.
От Чонгука волнами исходили юношеский азарт и настойчивое желание покорить весь мир, доказать всем и каждому вокруг свою максималистскую правоту. Это нисколько не портило его в глазах Намджуна, лишь завораживало, как и все мелкие жесты и яркие эмоции, которыми так грешил Чонгук. Они перешли на неформальное общение безумно быстро. Намджун смущенно млел от каждого робкого «хен», но даже не думал избавлять Чонгука от обязанности обращаться к себе только так. Этот день стал для них обоих глотком свежего воздуха, концентрированным безумием, однако не успели они и глазом моргнуть, как за окнами стремительно начало темнеть.
Намджун всю дорогу до дома не находил себе места от грызущего чувства вины. Он не задумываясь готов был позвать Чонгука на новую встречу, угостить его по-настоящему вкусным кофе и заполучить в личное пользование еще хоть немного искренних широких улыбок. Если бы не выпроводивший последнего гостя Чимин, он бы даже на миг не задумался о том, как долго он пробыл в душном зале. Он за весь день ни разу не вспомнил о том, что дома его уже ждал голодный и, как всегда, ворчливый Юнги.
Намджун не знал, куда деть себя от страха и стыда, сковавших поперек груди. Он любил Юнги больше всего на этом свете и клялся в своих чувствах по сотне раз на дню, но была ли теперь хоть грош цена его собственным словам? Он увлекся. Увлекся слишком сильно и непозволительно для человека, чье сердце давным-давно было занято другим. В глубине души он знал, что не сделал ничего плохого, вот только по соседству обитало знание совсем другого толку. Если бы не обстоятельства, плохое могло бы с легкостью случиться. Ведь Чонгук был во всех смыслах прекрасным юношей и наверняка сразил бы наповал даже такого бесчувственного чурбана, как Юнги.
Вот только чувство вины безбожно давило на сердце, не желая слушать любые доводы в свое оправдание. Чувство, что он едва не совершил предательство, никак не хотело покидать его. Должен ли Намджун был теперь рассказать обо всем случившемся на выставке? Ему было жизненно необходимо поделиться хоть с кем-нибудь своими переживаниями, но он не имел никакого права вываливать такое дерьмо на Юнги. Нет, абсолютно точно нет. Юнги сейчас и без того было невероятно тяжело. Он как никогда нуждался в заботе и поддержке, и если и был самый неподходящий момент для откровений, то он был прямо сейчас. Намджун совершенно не хотел беспокоить Юнги такими пустяками. Он откровенно боялся, что не один мог воспринять произошедшее слишком остро, а потому принял решение навсегда стереть номер Чонгука из телефона и отписаться от него во всех соцсетях, чтобы ничто больше не могло напомнить о том, что тот появлялся в его жизни.
— Я дома! — Намджун стянул с ног туфли, оставляя на комоде пакет с продуктами и сумку. — Где ты, Юнги? Я купил тебе мясо и немного маринованных овощей! — он позволил себе последний тяжелый вздох, убирая пальто на вешалку в платяной шкаф.
— Какого черта, Джун, где тебя носило? — громогласно раздалось из гостиной. Ни ответа, ни привета — в этом и был весь Мин Юнги.
— Немного задержался на выставке, — Намджун хмыкнул, про себя тихонько улыбаясь такому родному ворчанию.
— Это же была выставка какого-то студента? Не думал, что там можно провести целый день, — Юнги презрительно цокнул языком, лениво выплывая в коридор. По одному его виду было совершенно ясно, что он не одобрял такое расточительство по отношению к личному времени.
— Я тоже так думал, — Ким смущенно почесал затылок, усаживаясь за стол напротив старшего. — Просто фотограф оказался замечательным и действительно заслуживал внимания, — он пожал плечами, неловко задевая стоявшую на столешнице кружку в попытке скрыть свою нервозность.
— Звучишь как влюбленный мальчишка, — Юнги фыркнул, привычно пододвигая к себе вазочку со сладостями. Намджун обожал эту его черту. Юнги мог целыми днями хандрить и хмурить брови, но стоило только незаметно подсыпать в вазочку любимые пористые шарики бельгийского шоколада, как вся отчужденность сходила на нет, сменяясь маленькой, детской улыбкой. Намджун знал о нем каждую мелочь и ловко обходил торчащие колючки, однако порой он чувствовал, будто делал недостаточно. Он был чрезмерно любвеобильным и хранил в себе необъятное количество нерастраченной заботы. Но Юнги был слишком взрослым и самостоятельным. Он не терпел к себе чрезмерную опеку, не позволял слишком много ласки, отказываясь порой от так любимых Намджуном долгих объятий и романтических посиделок за заказанным из ресторана ужином.
— Ч-что? С чего бы вдруг? — укол вины прошил сердце насквозь. Он вмиг вспотел, покрываясь испариной. Неужели он был настолько очевиден? Абсурд. Но как же близко подкрались к истине совершенно неуместные и чуткие остроты Юнги.
— Да что с тобой сегодня? Ведешь себя странно, — Юнги поморщился, с натугой откусывая плотный шоколад и упираясь пытливым взглядом прямиком в глаза растерянного Намджуна. Тот успел покраснеть, побелеть и покрыться каплями пота, выдавая всю свою внутреннюю панику, которую еще полчаса назад клялся себе уничтожить. — Хэй, — даже голос Юнги переменился, тяжело было не почувствовать неладное. — Что-то ведь правда случилось, — он поджал губы, пытаясь заглянуть в чужое стыдливо опущенное лицо. — Поговори со мной, Джун.
Намджун не мог простить себе возникшее в любимых глазах беспокойство. Юнги редко когда позволял увидеть свои эмоции, а значит, он по меньшей мере напугал его, чтобы так явно вызвать реакцию на привычно бесстрастном лице. Намджун не знал, каким образом должен был рассказать о Чонгуке, чтобы не солгать, но и не выдать истинной причины своего страха. Нельзя было показать, что Чонгуку удалось за какие-то полдня прикоснуться к запрятанному за семью замками сердцу.
Молчание затянулось совершенно непозволительным образом. Что бы он теперь ни сказал, — все будет вызывать ненужные вопросы и подозрения. Люди, говорящие правду, не размышляют долгие минуты о том, как правильно ее преподнести, ведь в правде не должно быть скрытых умыслов, запрятанных под двойное дно. Намджун корил себя за глупость, за детскую неоправданную влюбчивость и увлеченность. Как он мог буквально забыть о том человеке, что ждал его дома с добрый десяток лет? Разве бывает так, что кто-то настолько юный и далекий от твоей реальности вмиг врывался в нее ураганом, переворачивая все привычные устои на душе? Это определенно еще не была влюбленность, но как бы Намджун ни пытался задушить свою совесть, та нагло подсказывала, что между ними промелькнул явный взаимный интерес.
Намджун ненавидел себя за слабость, ненавидел себя за то, как легко и мимолетно чуть не погубил все то, что собственными руками, потом, кровью и слезами выстраивал чуть ли не треть своей жизни. Люди ищут такие отношения годами, а иногда не находят и за всю свою долгую жизнь. Ему повезло. Невероятно сильно повезло встретить человека, настолько идеально подходящего ему самому.
Воспоминания о смущенной улыбке Чонгука болезненно ныли, впиваясь в сердце мириадами тоненьких коготков. Вина переполняла его. Он ни при каких обстоятельствах не должен был так поступать с Юнги. Он не должен был давать Чонгуку несуществующую надежду. Тот так отчаянно вцепился в их маленькую беседу, будто бы никогда раньше не встречал никого, кто мог бы оценить его труды, его видение искусства.
— Прости, — сдался Намджун, чувствуя себя невероятно пристыженным под чужим пристальным взглядом.
— Я не понимаю, — пробормотал старший. — За что ты вообще извиняешься? Если ты так переживаешь из-за того, что задержался, то ты просто идиот. Мы и без того порой не видим друг друга, сутками находясь в одной квартире, что нам сделает еще один вечер? — он миролюбиво пожал плечами, издавая нечленораздельный надломленный полувздох. Атмосфера, воцарившаяся на кухне, говорила сама за себя. Юнги прекрасно знал, что дело не в опоздании, но что-то внутри него вопило о том, насколько тяжелы будут произнесенные Намджуном слова. Он никогда прежде не видел у него такого взгляда, но куда паршивее было то, что он уже знал, о чем пойдет речь.
— Нет, Юнги. Я правда очень виноват перед тобой, — Намджун болезненно нахмурил брови, жалея о каждом из принятых за день решениях. Лучше бы он никогда в жизни не встречал Чонгука, пусть тот и был замечательным человеком и не менее замечательным фотографом. При других обстоятельствах Намджун никогда не стал бы жалеть о столь ценном знакомстве. Вот только теперь, пока он судорожно подбирал слова под тревожным взглядом Юнги, ему больше всего на свете хотелось никогда не узнавать об этой проклятой выставке, о дурашливо улыбавшемся Чимине, о развешенных по стенам фотографиях, выворачивавших наизнанку глубоко несчастную израненную душу. — Я… — судорожный вздох сорвался с его губ. Намджуну было так страшно и так стыдно, будто бы он был не взрослым мужчиной, а маленьким мальчиком, вынужденным признаться матери в том, что разбил ее любимую вазу. — Юнги, — тот в ответ напрягся только сильнее. Намджун в их отношениях никогда не позволял себе расклеиваться, кроме каких-то совсем из ряда вон выходящих случаев. А тут он и вовсе обмяк, не в силах выговорить ни слова.
— Что бы там ни было, мы как-нибудь с этим справимся, Джун. Мы и не через такое дерьмо проходили, помнишь? — Юнги потянулся через стол, неуверенно обхватывая длинными пальцами чужое жилистое запястье, дрогнувшее в ладони с первым же прикосновением.
— Чонгук, он… Парень, к которому я сходил на выставку, — ему пришлось несколько раз глубоко вздохнуть, прежде чем продолжить говорить: — Юнги, я сам не заметил, как застрял с ним на весь день. Я-я чуть не пригласил его на свидание, — последние слова Намджун произнес почти шепотом, роняя голову на руки и озлобленно дергая себя за волосы.
Тишину, вмиг застелившую собой всю квартиру, можно было пощупать руками. Она была столь осязаемой и тяжелой, что, казалось, даже ресницы вязли в ней, не позволяя векам моргать с привычной скоростью. Намджун буквально слышал, как замерли круглые настенные часы, так и показывая без десяти одиннадцать.
— Блядь, ты прав, это не совсем обычная проблема, — Юнги отпрянул от него, словно от прокаженного, тяжело дыша и изо всех сил пытаясь сдержать враз собравшиеся в глазах слезы. Он знал, что многие совсем отдаленные события рано или поздно сошлись бы для них в этой точке, но все же полагал, что у них еще есть хотя бы немного времени.
— Между нами ничего не было, клянусь. Чонгук, похоже, даже не понял, что я проявляю к нему симпатию. Мне так стыдно, Юнги, — Намджун отчаянно простонал, краем глаза замечая, как хлестко били слова по чужому самолюбию. Он знал, насколько болезненно чувствителен Юнги к этому вопросу, но с каждой секундой продолжал самолично истязать его своими словами.
— Т-ты же знаешь, я говорил тебе, что не стану держать рядом с собой. В какой-то мере я ждал этого, так что все в порядке. Ну, поплачу немного да отойду, но это не что-то, с чем я не смогу справиться, — Юнги болезненно замолчал, серея лицом. На этой кухне оба знали, что не отойдет, они оба прекрасно знали, что не справится. — Мы же не какие-то женатики, которые зависимы от всех этих долго и счастливо.
— Нет, нет-нет-нет, — истерически забормотал Намджун. Он не хотел, чтобы все произошло вот так, он точно не был готов ставить точку, не сейчас. — Прошу тебя, я сделаю что угодно, только не уходи, — Намджун без оглядки на боль рухнул на колени, врезаясь в мраморную плитку. Он дрожащими руками вцепился в ладони Юнги, сухими от волнения губами выцеловывая любимые узловатые пальцы. — Это моя ошибка, самая большая и ужасная. Веришь — нет, я проклинаю тот день, когда увидел чертову листовку. Я не испытываю никакой радости, я больше не хочу никогда его видеть, я сгораю от чувства вины и только потому смог рассказать тебе об этом! — слезы градом покатились из глаз. Было достаточно и того, что он успел услышать. Он знал эти интонации и видел, что Юнги был настроен однозначно и совершенно решительно.
— Намджун, прекрати, — Юнги редко когда звал его полным именем. — Встань с колен, — кто бы знал, скольких усилий ему стоило вырвать руки из цепкой хватки и потянуть Намджуна наверх. — Мы уже говорили об этом. Я знаю, что далеко не лучший вариант для тебя, да и ты сам должен это понимать. Тебе нужен кто-то помладше и помягче. Я вижу, как тебе тяжело каждый раз бодаться с моим характером. Если тебе правда понравился мальчик, то может, это знак и стоит попробовать? — голос предательски дрогнул. Да, они говорили об этом когда-то очень давно. Намджун хотел верить, что приложил максимум усилий, чтобы окружить Юнги комфортом и заставить забыть произошедшее между ними. Он несколько месяцев делал все, чтобы вытравить из чужой головы эту пагубную мысль, но он даже не догадывался о том, как с каждым годом, с каждым неосторожно сказанным словом Юнги все больше углублялся в свою паранойю, убеждаясь в собственной же правоте.
Юнги не мог остановить сорвавшиеся с ресниц слезы. Они стояли напротив друг друга, совсем рядом, но отчего-то незначительное расстояние превратилось в настоящую преграду. Сердце болело, не желая признавать рациональность ума. Они так долго и кропотливо выстраивали отношения. Только глупец стал бы отрицать то, что Намджун был потрясающим мужчиной: заботливым, внимательным и терпеливым к чужим капризам и заскокам. Юнги был совсем другим. Он никогда не рос любимым тепличным ребенком и являлся воплощением всех пороков, приписываемых повернутым на творчестве людям. Замкнутый, нелюдимый, воспринимающий близко к сердцу любую даже самую безобидную вещь.
Когда они впервые познакомились, Юнги до первой популярности оставались еще годы и зарабатывал он едва ли на одну тарелку самой дешевой лапши. Намджун помнил тот ужасающий период, оказавшийся для их отношений чуть ли не самым тяжелым испытанием. Юнги отказывался принимать «подачки», не разрешая даже кормить себя за чужой счет. Он изо всех сил строил самодостаточную успешность, хоть и понимал, что едва ли сдался хоть кому-то в индустрии, где все решали деньги и связи.
Намджун старался не замечать его неконтролируемую обиду на весь мир, всплывавшую всякий раз, когда вслух поднимался вопрос финансов, которыми сам он, благодаря родителям, был обеспечен еще в те годы для более чем хорошей жизни. Он был юн и во многом строил свои представления об отношениях по американскому кино. Он хотел, чтобы у них все было правильно, хотел заботиться о Юнги, баловать его и дарить всякую романтическую чушь, но тот был весь соткан из грубых принципов и страхов, не позволяя обращаться с собой, как он выражался, — как с какой-то девчонкой. Намджун далеко не сразу смог принять тот факт, что такие перемены в чужом характере требовали времени. Только с возрастом он осознал, насколько нереалистичные ожидания возлагал на забитого, не любимого никем тогда еще подростка.
— Я люблю тебя, Юнги, — он буквально взмолился, не в силах найти хоть что-то более очевидное и весомое среди аргументов. — Что бы ты ни говорил, а нужен-то мне ты, — Намджун горько улыбнулся, легко касаясь кончиками пальцев посеревшей кожи на щеках Юнги. — Как ты можешь так легко сдаться после всего, что между нами было? Я ошибся, оступился, называй как хочешь, но клянусь, я даже не прикоснулся к нему. Мне так стыдно, Юнги, — он не мог перестать рассыпаться в извинениях, жалостливо заглядывая старшему в поплывшие пустые глаза, да и что теперь ему оставалось сказать?
— Я не опускаю руки, Намджун. Я люблю тебя, идиота ты кусок. Почему ты просто не можешь хоть раз принять мое решение и сделать так, как я прошу? — голос Юнги с тихого шепота сорвался на крик, едва не оглушая в пространстве небольшой кухни.
— Тогда и тебе стоит перестать думать, что ты можешь просто передать меня в чьи-то руки.
— Если бы ты не хотел себе нормального парня, то у тебя бы и мысли не возникло об этом, как его… Чонгуке!
— Я уже извинился, Юнги. Мне просто не хотелось врать тебе. Ты не просто нормальный, ты идеальный для меня, когда же ты наконец-то это поймешь… — Намджун едва находил в себе силы, чтобы держать голову ровно.
Юнги говорил слишком болезненные слова, которые Намджун всегда боялся от него услышать. Юнги совершенно не представлял, насколько нереальными и пустыми были его упреки, возникавшие в их ссорах далеко не первый раз. Невыносимо было без конца доказывать что-то настолько очевидное, как чувства, в то время как сам Юнги не уставал подвергать их сомнениям. Намджун искренне любил его, готов был идти на любые компромиссы, уступая порой даже там, где знал, что не стоило. Он сражался за Юнги с их самой первой встречи вот уже десять лет, да только невозможно было игнорировать очевидное. В этот момент что-то непоправимо надломилось между ними, как бы старательно они ни пытались это нечто скрыть. В последнее время они ссорились гораздо чаще по каким-то совершенно нелепым пустякам, из-за самых банальных мелочей. Они оба добрались до отметки, когда завоеванная репутация и слава стали работать на них самих, и теперь все чаще могли позволить себе подолгу не появляться в агентстве, да и в целом на публике. Бытовая рутина регулярно сталкивала их лбами друг с другом. У них прежде никогда не было такого количества свободного времени, а самое главное — такого количества времени только на личную жизнь, и все слишком быстро покатилось по наклонной.
— Нам нужен перерыв в отношениях. Хочешь ты этого или нет, но я так больше не могу и не собираюсь играть в эти игры, — как гром среди ясного неба выдал Юнги. Ему с трудом удавалось держать лицо, а потому он даже не стал ждать от Намджуна хоть какого-то ответа, уходя вглубь слишком большой для них двоих квартиры.
Намджун осел на пол, словно подкошенный, хватаясь за голову. В пальцах оседали вырванные с корнем волосы, но он будто и не чувствовал той силы, с какой вцеплялся в них собственными руками. Так глупо. Он чувствовал, как к горлу подкатывал ком. Бороться с подступающей истерикой становилось просто невыносимо. Мог ли он предположить, что все кончится именно так? Самым честным по отношению к себе было бы сказать, что мог. Он всегда видел в Юнги недоверие, но что еще хуже — порой не мог быть и сам уверен в собственной благонадежности. Страшнее болезненных обвинений было лишь то, что порой, в глубине души, он и сам находил им подтверждение.
Подумать только. Одно совершенно незначительное мероприятие, рутинный поход на выставку, одна встреча, и та запустила целую цепочку событий, приведшую к настоящему разрыву. Намджун даже не пытался пойти вслед за Юнги, знал, что это было совершенно бесполезно. Разъяренный, злой и расстроенный, наверняка надумавший про себя кучу лишнего, Юнги точно не был готов к конструктивному диалогу, да и Намджун не был готов его ему дать. Он и сам с ног до головы превратился в сплошной ноющий нарыв, сотканный из эмоций и невыплаканных слез.
— Уходи, Джун. Либо уйду я.
Намджун не знал, сколько прошло времени. Он так и не стронулся с места, сидя на полу и прислонившись спиной к кухонному гарнитуру. Он даже не заметил, как Юнги вышел в коридор, не видел, как тот зашел на кухню, а теперь едва различал за пеленой слез силуэт со скрещенными на груди руками.
— Ты не можешь, — Намджун беспомощно замотал головой.
— Еще как могу. Если это единственный способ заставить тебя принять тот факт, что мы можем быть только хорошими друзьями, то я сделаю это.
— Я не пойду ебаться с кем попало, как ты этого не понимаешь?! — сорванный голос хрипел, отдаваясь глухими, сиплыми нотами.
— Еще как пойдешь. Да и не с кем попало. Где твой телефон? — Юнги начал нетерпеливо озираться по сторонам, оглядывая все горизонтальные поверхности.
— Какого черта?
— Где твой гребаный телефон, Намджун? — Юнги едва не сорвался на крик, но вовремя разглядел знакомый побитый экран на стуле.
Пароль он знал наизусть, вводя его подрагивающими пальцами. Юнги, не задумываясь, тут же открыл твиттер, не обращая внимания на чужой потрясенный взгляд. У него не было никакого конкретного плана, но злость и обида были вполне эффективным топливом для поиска решений. На его удачу, Намджун, как и всегда, был слишком забывчив, а потому брошюра выставки с адресом и ссылкой на аккаунт злополучного фотографа была до сих пор оставлена в закладках. Юнги пытался игнорировать кольнувшее под ребрами осознание того, насколько красив был тот парень, судя по паре первых попавшихся фото. В ленте сразу высветилось множество чудесных фотографий, но Юнги не мог заставить себя по-настоящему насладиться ими. Он судорожно пытался попасть дрожащими пальцами по клавиатуре, опасаясь того, что Намджун того и гляди мог опомниться и отобрать свой телефон.
— Я позвал Чонгука на свидание, — наконец изрек Юнги, провожая взглядом ушедшее сообщение. — Сходи, прошу тебя. Может, он стоит того, — он кивнул сам себе, впихивая айфон в чужие руки, разворачиваясь на пятках и чуть ли не убегая обратно совершенно по-детски.
Все произошло так быстро, что Намджун толком не успел осознать произошедшее. Какое к черту свидание? Последний раз он занимался чем-то подобным еще в старшей школе, когда только познакомился с Юнги. Абсурдность ситуации еще не успела уложиться в его голове, а на экране уже жалобно мигало одинокое уведомление. Намджун совершенно по-идиотски рассмеялся, наглатываясь собственными слезами. Как многое он бы отдал за возможность переместиться во времени и все исправить. Он не думал, что Юнги мог так с ним поступить, не верил, но сообщение от Чонгука никуда не хотело исчезать, так и красуясь на экране блокировки.
Намджун просидел на полу еще добрых двадцать минут, ожидая неизвестно чего. Слезы высохли, оставляя после себя лишь стойкую головную боль. Может, ему в действительности стоило принять щедрое предложение? Он просто сходит, окончательно осознает, что никто, кроме Юнги, ему не нужен, и выскажет старшему все в лицо, не оставляя никаких лазеек для манипуляций. Звучит так глупо, но отчаяние творило с ним неимоверные вещи, а он не был в состоянии ему сопротивляться.
Вот только Чонгуково: «Ты, должно быть, ошибся, я не гей», — спутало все карты. Наверное, это и был главный знак. Намджун просто надеялся, что они оба успокоятся, а Юнги больше не станет настаивать с подобными экспериментами. Это было даже удачно, теперь у него не было даже шанса поддаться искушению и ступить на ложный путь.
«Ох, прости меня, я был уверен, что мы понравились друг другу. Еще раз прости, я больше не побеспокою.»
Намджун постарался написать что-то вежливое и со спокойной совестью закрыл приложение, вглядываясь в собственное как будто бы осунувшееся отражение на потухшем экране. Он позволил себе только один тяжелый, глубокий вздох. Мама наверняка обрадуется его временному возвращению домой. Он ухмыльнулся себе. Еще неизвестно, на чью сторону в их ссоре она встанет. Юнги всегда был ее любимчиком. Телефон внезапно завибрировал в его ладони.
«С чего ты это взял?»
Вопрос Намджуну показался странным. Он давно не искал себе новых партнеров, но в юности крайне редко ошибался в ощущениях касательно чужой ориентации. Все же даже в современном мире ошибочная симпатия не к тому мужчине могла стоить хорошего удара по лицу, так что он неплохо научился считывать желания окружающих его людей. Странно было слышать что-то подобное. Какого ответа мог ожидать Чонгук? Истории о «гей-радаре»?
Намджун беспокойно мотнул головой, упираясь затылком в ручку выдвижного ящика. Все его мысли сейчас крутились вокруг Юнги, который наверняка заперся у себя в студии, ища хоть какого-то успокоения в привычном окружении колонок и мониторов. Обычно во всех ссорах кто-то из них уходил из дома, чтобы квартира не хранила в себе этот негатив. Они могли сколько угодно лить грязь на компании или артистов-мудаков, возжелавших внести последние правки после того, как уже весь проект был обговорен и закрыт, но неприязнь друг к другу они обсуждали и всеми силами изгоняли из места, которое хотели сохранить в качестве островка спокойствия и любви. Ему стоило с уважением отнестись к желанию Юнги побыть одному. Он не был мудаком и не собирался заставлять его переезжать в отель или на другую съемную квартиру. У Юнги не было такого простого решения, как поехать домой.
Намджун настолько глубоко погрузился в свои размышления, что чуть не забыл о том, что где-то на другом конце города его ответа на сообщение ждал потерянный ребенок. И ведь правда, если подумать, то за день они успели обсудить множество вещей, вот только узнать жизненные принципы, мировоззрение человека за столь короткий срок было попросту невозможно. Не веди себя сейчас Чонгук так странно, Намджун бы никогда не подумал, что такой молодой и активный человек мог как-то косо смотреть на столь банальные в нынешнее время вещи, как однополые отношения.
«Мне показалось, что мы неплохо общались сегодня. Я подумал, что ты заинтересован во мне, но, по всей видимости, я ошибся.»
«Это из-за того, что я так одеваюсь?»
«Что, прости?»
Намджун тупо уперся взглядом в экран. Ему давно не доводилось слышать столь дремучих стереотипов, особенно от представителей своего поколения, что уж говорить о людях помладше вроде Чонгука, тянущего едва ли на двадцать. Ответ не спешил приходить. Неизменное диалоговое окно гипнотизировало его тянущим в груди любопытством. Он даже жалел, что не дал себе возможность поразмыслить над сообщением, отправляя первое, что пришло в голову, не задумываясь о том, что его «Что, прости?» могло прозвучать грубо.
«А Чимин? Тот парень, который тебя встречал»
Намджун нахмурился сильнее. Чонгук был слишком очевиден. Ни один человек, не являющийся геем, не станет писать ничего подобного. Он будто всеми силами пытался отвести от себя подозрения, но делал это чересчур явно.
«Ты хочешь знать, показался ли он мне геем? Да, я был уверен, что он тоже гей, как и ты.»
«Я не гей»
«И Чимин тоже»
«Чем дольше я с тобой переписываюсь, тем меньше в это верю. Я не понимаю, почему ты так резко реагируешь на мои слова.»
«Я не считаю это чем-то нормальным»
«прости»
«Все в порядке. Мне больше неспокойно за тебя, чем за себя. В сексуальной ориентации нет ничего плохого или хорошего. Она просто делает тебя тобой, Чонгук. Не делай из мухи слона. Я люблю мужчин, не стыжусь этого и веду успешную жизнь. Это просто часть ее.»
Парень на том конце затих. Намджун только надеялся на то, что тот не проигнорирует его слова и задумается над ними хоть чуть-чуть. Намджун нисколько не мнил себя спасителем заблудших умов, но если столь незначительная вещь, как собственный пример, поможет Чонгуку принять себя или хотя бы немного спокойнее реагировать на подобные разговоры, то он не прочь потратить лишние пару секунд для простого сообщения.
Намджун увлекся занявшими голову мыслями и вовсе не услышал крадущейся поступи чужих ног. Он не ожидал столкнуться с Юнги так скоро, но тот, очевидно, тоже успел испугаться того, на какой ноте они разошлись. Они все же не малые дети, чтобы бросаться посудой и хлопать дверьми. Вряд ли кто-то из них мог этим утром представить то, насколько большим окажется взрыв, казалось бы, уже давно забытой темы, однако сейчас Намджун мог с уверенностью перечислить хотя бы пару тех крохотных знаков, что буквально кричали о том, насколько сердце Юнги было изранено.
— Прости, я… Я переборщил, — эти слова дались Юнги тяжело, и было слышно, как дрожал его голос, сошедший на нет с тихим выдохом. — Я не должен был устраивать сцену на пустом месте, — он пожал плечами, отворачиваясь, чтобы не видеть чужие поджатые губы. Они оба знали, сколь неприятно было Юнги так открыто унижаться, приходя извиняться первым, особенно после того, что он сам был инициатором произошедшего. Эта черта была лишь малой частью того чудесного наследства, что оставила ему мать, буквально насилуя бесконечными извинениями ни за что.
— Тебе не стоило просить прощения, только моя вина в том, что я заставил тебя чувствовать себя таким образом, мне жаль, — Намджун с трудом сдерживал вновь подступившие слезы. Юнги стоял прямо напротив него, но вся его поза, отвернутое, опухшее от долгих рыданий лицо, все это говорило о том, что сейчас он был как никогда далеко.
— Как там Чонгук? — голос Юнги был осипшим, едва поддающимся слабому контролю. Он абсолютно точно не был в порядке. Намджуну редко доводилось видеть его столь подавленным и разбитым, но сейчас воспринимать его таким было куда тяжелее, зная о собственной причастности к воспаленным глазам и покрывшимся красными пятнами щекам.
— Отрицает свою ориентацию и совершенно не хочет идти со мной на свидание, — горло с трудом поддалось, выдавая из себя больше хрипов, чем разборчивых звуков.
— Вот как, — Юнги болезненно вздрогнул, заправляя кофеварку, только бы не бросить даже мимолетного взгляда в чужую сторону.
— Юнги, я очень сожалею, — глубокий вздох застрял в груди, давя до боли. — Это не то, что нам нужно. Мы ведь справимся со всем, как и всегда? — Намджун ненавидел себя за то, как робко и неуверенно он звучал.
— Ты не получаешь того, что должен, в наших отношениях. Я не слепой, Джун, — Юнги, стиснув зубы, запустил помолку зерен, буквально заставляя себя гнуть линию до конца.
— Это не так. Ты же знаешь, насколько сильно я люблю тебя, — голос вновь непростительно сорвался, перескакивая с октавы на октаву.
— Знаю, Джун-а, но ты не можешь быть счастлив со мной. Давай просто вернемся к стадии лучших друзей. Это нисколько не помешает нам любить друг друга. Просто… Не для отношений, — Намджун недоуменно вскинул брови, заглядывая в остекленевшие глаза старшего.
— Я не хочу терять то, что между нами сейчас.
— Я тоже, но это единственный выход.
