Warmer than tea

Намджун учился жить по-новому. Разъехаться им так и не хватило сил, но это не помешало Юнги выгнать его из общей спальни на диван в гостиную. Жаловаться на это было попросту глупо. Требование Юнги не было чем-то непосильным и уж тем более не было неожиданным, но Намджун был рад хотя бы тому, что он все же мог видеть Юнги каждый день, хоть тот и старался избегать его и вовсе не выходить из спальни, чтобы в очередной раз показать, что его решение не изменится от того, сколько раз взойдет и сядет солнце. Он ходил темнее тучи, запираясь в своей домашней студии иногда не то что на сутки, а и на несколько дней сразу. Намджун старался как можно чаще бывать вне дома, пусть это обычно заканчивалось тем, что он сидел неподалеку от входа в жилой комплекс. У него не было никаких моральных сил видеть друзей и соглашаться на алкогольные посиделки. Все это было забавно только в присутствии Юнги, а теперь вовсе утратило смысл. Он пару раз даже пытался незаметно пробраться в студию к Юнги, чтобы принести тому хоть что-то из еды, но тщетно. Тот даже сменил пароль на двери и стал закрывать ее во время немногочисленных походов в ванную или туалет. Намджун за все время их проживания в этой квартире ни разу не видел, чтобы Юнги менял пароль. Было ясно как белый день, что он вознамерился вести настоящее затворничество. Раньше Намджуну и в голову бы не пришло, насколько в действительности они были зависимы друг от друга. Их домашнее гнездышко никогда не создавалось ради уюта. Когда они впервые увидели еще пустую квартиру, сразу же, не сговариваясь, определили, что главными должны быть две комнаты на разных ее концах, которые в тот же день были оборудованы под студии. Первое время они встречались в спальне только по предварительной договоренности в общем чате, потому что иначе свести их графики было попросту невозможно. Юнги любил работать в ночь, слепя глаза до рези серым мерцанием звуковых дорожек. Он пил кофе литрами и сжевывал бесконечное количество жвачек, которые вечно перекладывал и хранил в металлической баночке, чтобы никто, кроме Намджуна, не мог догадаться о том, что хип-хоп продюсер и часа прожить не мог без сливочно-клубничной резинки. Сам же Намджун старался всеми силами соблюдать режим, ходить на ежедневные прогулки в парк и следить за тем, чтобы в холодильнике на кухне всегда была вкусная еда. Юнги работал на износ, а сам он не мог сосредоточиться ни на одном деле, пока потребности его тела не были полностью удовлетворены. Начало их отношений не было похоже на романтичную сказку о встрече двух любящих сердец. Они много ругались и никак не могли ужиться друг с другом. Их суточные ритмы никогда не совпадали, а потому они только отдалялись, задавленные грузом ответственности и первого пика успеха. Юнги работал не покладая рук, едва походя на живого человека. Он как безумный гнался за своей целью, которая была так абсурдна, что выводила Намджуна из себя. Гробя себя и свое здоровье каждый день, он пытался не просто быть независимым, а в придачу еще и доказать всему свету, что его выбор карьеры не был глуп. Юнги был до сих пор проекцией того недолюбленного ребенка, что не оправдал надежд своих родителей. Как бы Намджун ни пытался, эту обиду залечить он так и не смог, пусть со временем та перестала так остро беспокоить Юнги. Со временем активная работа превратилась в пассивную и начала сама себя окупать. У них обоих нарос запас свободного времени, и они впервые начали изучать друг друга, как положено настоящим парам. Намджун до сих пор хранил в памяти их первую попытку приготовить что-нибудь вместе на почти нетронутой с переезда кухне. Они испачкали все горизонтальные и вертикальные поверхности, но все же справились с самыми простыми тушеными мясом и овощами. Чумазые и уставшие, они уплетали еду за обе щеки, словно не существовало на свете пищи вкуснее, хоть и все, что лежало у них в тарелках, больше походило на густой суп. Намджун тихо хмыкнул, не сумев сдержать в вечерней тишине рвущийся наружу смешок. Ему на ум пришел день, когда он, нервно бродя по гостиной под молчаливую поддержку Юнги, сжимал в ладони старенький потрепанный айфон. За недолгое ожидание первых гудков он успел превратить маленький бумажный листик в лохмотья. Он чувствовал себя тем самым сыном, который не знал, как пожарить яйцо, звоня своей самой понимающей на свете матери с просьбой помочь составить список для их с Юнги первой семейной поездки в Икею. Эта память была единственным, что продолжало греть его истерзанную душу. Он испытывал столь сильную вину, что даже не мог позволить себе разложить диван, чувствуя, что не достоин большего места в доме. Еще никогда в жизни ему не приходилось чувствовать себя настолько одиноким. Его многочисленные друзья и мероприятия, на которых он всегда был званым гостем, никуда не исчезли, однако всего лишь одна переменная в лице Юнги превратила его в затворника, страдавшего отсутствием социальных контактов. Многие в его окружении забеспокоились, когда он внезапно пропал со всех радаров, но у него буквально не было никаких сил на то, чтобы ответить хотя бы короткое «жив-здоров». Все его будни превратились в бесконечное ожидание Юнги, чтобы увидеть его в коридоре хотя бы одним глазком, на долю секунды, просто убедиться, что хотя бы у него все хорошо, однако день за днем он был вынужден наблюдать обратное. Юнги становился все мрачнее, сильно исхудал и явно не получал ни капли удовлетворения от сложившегося между ними напряжения. Это было очень тяжело. Гораздо тяжелее, чем проживать всю эту боль самому. Со временем он все больше начинал злиться на Юнги за то, что тот даже не попытался его услышать, понять, насколько травмирующей была встреча для самого Намджуна. Юнги не выслушал его, не принял извинения, а теперь надумал что-то и принял свое решение, которое даже не стал обговаривать с ним, словно Намджун уже был вычеркнут из этих отношений, с чем он никак не хотел соглашаться. Это не по-взрослому, это не то поведение, что свойственно их долгим стабильным отношениям, прошедшим воду, огонь и медные трубы. Но вот он вновь проводил свой вечер, глядя в блеклый просвет коридора, ожидая неизвестно чего. Сроки сдачи альбома горели, он получил уже с сотню сообщений от менеджера, вот только делать с этим Намджун ничего не собирался. Работа казалась теперь чем-то призрачным, несущественным, попросту недостойным его внимания и остатков сил. Тело давно уже словно поросло мхом, скованное вялостью и отчаянием, что, как оказалось, имели последствия ничуть не хуже самой натуральной простуды. В голове роем кружились мысли, он не понимал поведения Юнги, он не видел логики в его поступках. Еще пару недель назад все было в порядке, их отношения благоухали любовью и взаимопониманием, а теперь они потухли, а вместе с их сердцами потух, казалось, и весь свет. Дни тянулись густым киселем, планомерно стирая все острые грани конфликта. Они вновь стали пересекаться на кухне по старой привычке, когда Намджун упорно пытался впихнуть в себя обед, а Юнги только приступал к своему позднему завтраку. Молчание давило своим гнетом, но это было не так тяжело благодаря пузатому желтому радио. Намджун еще до переезда в новую квартиру успел прикипеть к забавному устройству, пусть в современном интерьере то смотрелось совершенно чуждо. Ему всегда слишком сильно нравились такие вещи. Юнги не понимал этой страсти к старым безделушкам. У них была самая современная стереосистема, а Намджун с улыбкой выбирал шуршащий проигрыватель, умевший переваривать только доисторические диски, которые он собирал у себя в студии в целые горы. Но на кухне они почти никогда не переключали частоту, слушая какое-то ненавязчивое дорожное радио, отдававшее спокойствием и знойным летним солнцем. Как бы там ни было, дальше так продолжаться не могло, и они оба знали об этом. Молчание сводило с ума, словно самая настоящая пытка. Если бы не радио, кто знает, сколько бы еще они ходили вокруг да около. Намджун домывал последнюю тарелку после своего перекуса, когда из динамиков донеслись первые отголоски его любимой песни. Он с наслаждением прикрыл глаза, снижая напор теплой воды, мягко обволакивавшей его руки. Он почти никогда не запоминал слова, но все равно пытался подпевать, по большей части мыча знакомые ноты. Среди монотонного шума он не сразу услышал тихие всхлипы, оборачиваясь лишь тогда, когда одинокие вздохи переросли в зажатый плач. — Юнги? — он резко дернулся, выключая кран и хватаясь за клетчатое полотенце, что появилось на кухне исключительно благодаря наставлениям госпожи Ким. Юнги же так и застыл в дверном проеме, затыкая рот тыльной стороной ладони, хотя теперь уже его попытки скрыть свое присутствие были совершенно бесполезны. Намджун не знал, что произошло и что ему следовало делать. Имел ли он теперь право утешать Юнги привычными объятиями? Хотел бы он получить утешения от Намджуна после всего, что между ними произошло? Юнги заметил его нерешительность и, к его чести, сам сделал первый шаг, ломко и натужно шатнувшись прямиком к крепкой груди. Намджун был поражен его жестом, но руки сами собой привычно сомкнулись на узкой спине. Юнги рыдал навзрыд, некрасиво и так горько, что сердце кровью обливалось от одного его вида. Он опустил руку ото рта, сжимая в кулаках хлопковую ткань Намджуновой футболки, пряча свое заплаканное лицо у него на плече. Плач никак не хотел поддаваться контролю, и Юнги просто обессиленно обмяк, роняя слезы. Намджун боялся произнести хоть слово, чтобы не разрушать хрупкое равновесие. Юнги жался к нему так доверительно, будто бы он никогда не переставал быть тем Намджуном, на которого всегда можно положиться, словно он снова был его извечным плечом поддержки и источником сил. Намджун дышал почти беззвучно, завороженно глядя на блеклую макушку с почерневшими корнями. Волосы Юнги стали ужасно тусклыми, безжизненными, как и он сам, но как бы жутко это ни звучало, слезы Юнги были куда желанней для Намджуна, чем мертвенная маска притворного безразличия. Он не заметил, как печаль поглотила и его. Одинокие соленые капли скатывались по щекам, теряясь где-то на затылке Юнги. Они ластились друг к другу, изголодавшиеся по телесному контакту, прижимаясь как продрогшие котята. У них ведь раньше была очень активная интимная жизнь, а из-за чрезмерной тактильности Намджуна большую часть совместно проведенного времени они находились сплетенные, как веревки в канате. Как же давно это тепло не струилось между ними, даря уют и толику спокойствия, нормальности, будто бы все вновь вернулось на круги своя. — Расскажи мне, что случилось, — Намджун взволнованно терся щекой о висок Юнги, нежно оглаживая кончиками пальцев каждый миллиметр чужой спины, торчащих косточек позвонка и выпирающих ребер. Он знал это тело наизусть, но сейчас не было ничего важнее изучения всех произошедших за эти дни изменений. — Мы такие идиоты, — Юнги покачал головой, раздосадованно цокая языком. — Просто, наверное, я слишком сильно соскучился, а тут ты, как всегда, подвываешь под какую-то попсу, — он пожал плечами, так и не поднимая головы. — Ты правда скучал? — голос Намджуна звучал тихо, осторожно. — Как я могу не скучать? Когда мы вообще последний раз были порознь так долго? — Намджун на это только задумчиво повел руками вдоль любимых изгибов тонкой талии, чувствуя, как в груди разливались первые ручейки робкой надежды. — Вот уж нет, — он тут же взвился ужом, когда ладонь Намджуна зацепила карманы домашних штанов. — Я, конечно, соскучился, но мы не станем заминать все это дерьмо примирительным сексом, — он фыркнул, слабо отбивая кулаком по чужому плечу, чтобы отвлечь дрожащего от смеха Намджуна от вытирания соплей о свою футболку. — Справедливо, — Намджун хихикнул, теперь куда увереннее укладывая руки на маленькие округлые ягодицы, прекрасно чувствуя мягкий игривый настрой Юнги. — Я надеюсь, что ты не был очень голодным, потому что и дальше торчать вот так посреди кухни я уже не могу, — Намджун бегло оглянулся на плиту, на всякий случай проверяя, не забыл ли он что-то включенным, и тут же схватил за руку Юнги, утягивая того за собой. — Стой, дай я хоть орешки возьму, — Юнги кое-как вырвался из его медвежьей хватки, успевая вытащить первую попавшуюся упаковку из их общего ящика со снеками. Намджун нетерпеливо переминался с ноги на ногу, брошенным щенком дожидаясь, когда Юнги уделит внимание и ему. Они кое-как, путаясь руками, добрались до дивана в гостиной, тут же влезая в и без того разворошенное гнездо Намджуновой временной постели. — Господи, как ты вообще здесь спишь? — Юнги недовольно возился, подтыкая себе под спину плоскую подушку. Ему претила вся та аскетичная чушь, которую накупал себе Намджун для лучшего здоровья, сна и прочего бреда. Сам он предпочитал всему этому собственный комфорт, купаясь в воздушных подушках и пышных одеялах на все случаи перепадов температур. Все эти бесконечные попытки продлить себе жизнь и перестать есть чертовски вкусную жирную еду, включения в свой быт тренировок, прогулок и медитаций были, на его скромный взгляд, по меньшей мере абсурдными. Он видел, как много времени у Намджуна занимала вся эта чепуха, и готов был биться головой об стену, когда тот вставал с их совместной постели спозаранку, вместо того чтобы без зазрения совести спать вместе с ним до обеда, завтракать одной чашкой кофе и развлекаться странными сериалами по вечерам, наедаясь до отвала лапшой или пиццей по-чикагски. — Всяко похуже, чем в нашей спальне, — Намджун как мог устроился на краю дивана, накидывая себе на спину тонкий плед, под которым он лежал в особо промозглые ночи. — Теперь я чувствую себя отчасти виноватым, — Юнги поморщил нос, поджимая ноги, чтобы закинуть их на Намджуна и хоть как-то сэкономить место. — Брось, одному тут очень даже неплохо, — руки Намджуна сами собой привычно вцепились в ледяные ступни Юнги, принимаясь массировать нежную продрогшую кожу. Тот громко зашипел, словно змея, непроизвольно лягаясь. — Никогда не привыкну к тому, насколько горячие у тебя руки. Если мы снова начнем спать вместе, то я точно помру в первую же ночь, ты же просто как печка, а я уже и позабыл о том, насколько душно иногда с тобой обниматься, — Намджун на это только мягко улыбнулся, наконец чувствуя под ногами хоть какую-то почву. Если уж Юнги сам завел разговор о возвращении к былым временам, то ему и самому стоило начать вновь завоевывать его сердце. — Да ты же все время холодный, как лягушка, и такой же мерзлявый. Как ты вообще все это время жил без меня? — Намджун произнес это больше в шутку, но заметил, что Юнги совершенно серьезно пожал плечами, спускаясь спиной чуть ниже, намекая Намджуну на то, что стоило бы поактивнее заняться массажем. — Будешь? — где-то между хрустнула глянцевая упаковка, и Юнги тут же запустил в нее свои длинные узловатые пальцы, вылавливая фундук в шоколаде и протягивая его склонившемуся над ним Намджуну. — Спасибо, — он совершенно не был голоден, но не смог отказаться от возможности будто случайно коснуться губами шершавых подушечек таких же холодных, как и ног, пальцев. — Надо что-то с этим решать, это ненормально, что мы живем вместе, а поговорили сегодня первый раз за последние сколько? Недели две? — Юнги покачал головой, резко раскусывая шоколадку острыми клыками. — Да, ты прав, это не жизнь, — Намджун согласно кивнул, переходя руками на тощие икры, с невиданной даже для себя нежностью оглаживая пергаментную кожу. — Я не стану брать своих слов назад, потому что ты либо слепой, либо все прекрасно видишь, но пытаешься сам себя убеждать в том, что все в порядке. — Мы же уже говорили об этом, — Намджун раздраженно прикрыл глаза, уговаривая себя не заводиться раньше времени от всей этой чуши. — Прекрати, ты опять ведешь себя как упертый баран, — Юнги обхватил его за плечи, не давая отстраниться и сбежать. — Ты считаешь, что эта тема не требует обсуждения, но разве не твоя задница заводила в нашем доме «список правил», в котором, хочу тебе напомнить, значится, что мы должны обсуждать все, что тревожит кого-то из нас? — Юнги играл грязно, ведь именно от него всегда исходили претензии к этим умиротворяющим идеям. — Я правда не понимаю, о чем тут говорить. — Если не хочешь произносить это вслух, то хотя бы ответь сам себе на вопрос без оглядки на меня, разве ты не хочешь найти человека, который в действительности будет нуждаться во всем том, что ты можешь ему дать? Я рад быть с тобой в отношениях, рад знать, что кто-то всегда меня ждет на кухне с чашкой кофе. Но вспомни, когда мы с тобой были младше, насколько счастливей ты был, когда мог заботиться обо мне, показывать мне свою счастливую сытую жизнь, знакомить с родителями. Это была другая жизнь, в которой я больше не нуждаюсь. Я крепко встал на ноги, повзрослел. Ты и сам знаешь, что я вырос тем, кто никогда не нуждался в опеке, но ты в действительности счастлив именно в этой опекающей роли, — Намджун так и замер, вглядываясь в прищуренные глаза Юнги, сопротивляясь настойчивой мягкости хрипловатого тянущегося голоса. — Будь честен хотя бы сам с собой, если не можешь признать мою правоту. Они лежали в молчании долгие минуты, пока Намджун изо всех сил пытался переварить услышанное. Как бы он ни противился, сказанное Юнги неумолимо резонировало в такт с его собственными переживаниями. Он, действительно, порой совершенно не мог свыкнуться с тем, насколько зрелым и самостоятельным стал Юнги. И дело было совсем не в возрасте и убеждениях, а в своенравном характере. Намджуну и правда больше некуда было впихнуть всю ту надоедливую заботу вперемешку с наставлениями и мучительно долгими объятиями. Юнги просто был другим. У него был совершенно другой комфортный лимит проявления чувств, и чем дальше, тем больше Намджун в него не вписывался. Это было чистой воды правдой. — Даже если ты и прав, — Юнги фыркнул, но перебивать не стал, заинтересованно склоняя голову. — Заведем собаку или еще какую живность, — Намджун с надеждой улыбнулся. Это ведь на самом деле была неплохая идея. Они часто стали бывать дома, их потенциальному питомцу не должно быть скучно или одиноко, да и средств им бы хватило на содержание целой конюшни, что уж говорить о какой-нибудь кошке. Намджун почти успел убедить себя в том, что ему удалось придумать достаточно хороший план, как Юнги сварливо вздохнул, затыкая его горстью несчастных орехов. — Ты так ничего и не понял. Я думал, что из нас двоих проблемы с эмоциональным диапазоном у меня, — он цокнул языком, откладывая полупустую пачку орешков. — Как ты не чувствуешь разницу между опекой над животным и заботой романтической? Никакая собака тебе этого не заменит. Твои родители хорошо постарались, вложив в тебя свою любовь, но только даже они перестарались. Мы с тобой разные, ты можешь сколько угодно убеждать себя в том, что счастлив, но ты привык к паттерну «принимаешь — отдавай», а отдавать тебе некому, — говорить об этом нелегко, Юнги, как бы ни старался, все равно не мог удержать дрожь, скользнувшую в собственном голосе. Он обдумывал эти слова не день и не два. В его голове все было настолько очевидно, что абсолютное непонимание со стороны Намджуна казалось ему абсурдным. — Это не так. Я отдаю свою любовь тебе, своей музыке, родителям, друзьям, в конце концов. У меня все в порядке, а ты напридумывал себе глупостей, — Намджун покачал головой. Он не собирался соглашаться с ним, даже несмотря на вполне неплохие доводы. Юнги не бывал в его мозгах и не имел права судить о том, в чем в действительности он мог или не мог нуждаться. Да, возможно, иногда Намджун чувствовал глубоко в душе обиду на колкости, которые получал от старшего в те моменты, когда тот мог попридержать язык и тихо поддержать. Он считал, что в некоторых ситуациях нужно уметь отпускать бразды правления и позволять кому-то, у кого еще были силы, помочь преодолеть трудности. — Хорошо, упрямец ты чертов, — Юнги отмахнулся от него, удобнее устраиваясь ближе к спинке дивана. — Иди сюда, только пообещай мне, что ты подумаешь нормально над моими словами, — он сурово посмотрел на Намджуна из-под нависших хмурых бровей. Дождавшись кивка, Юнги нетерпеливо притянул его к себе за шею, укладываясь вплотную к широкой груди. — Ты если и не страдаешь, то несешь моральные убытки от всей этой рутины. Ты перестроил свою жизнь, сделал ее стабильной и регулярной, но ты же просто жить не можешь без какой-то встряски, внезапных поездок, занятий йогой или еще какой фигни. Я вижу все твои новые привычки, которые ты заводишь, чтобы найти способы наполнять себя вдохновением. Я работаю в спокойствии, по неизменным ритуалам. Ты живешь мечтами о том времени, когда все это только формировалось, но нужно признать, что мы настолько диаметрально противоположны в этом, что больше не можем искать стимулы к работе друг в друге, — Намджун не нашелся со словами, ища ответ в чужих наполненных грустью глазах. — Тогда нам просто стоит делать исключения. Будем иногда устраивать дни ничегонеделания или, наоборот, будем выбираться за город. Это неважно. Мы обязательно придумаем компромисс для нашего досуга, — Намджун заторможенно бормотал, думая, уже открыв рот, но все же, как и всегда, умел найти нужный подход к любой ситуации. — Знаешь, ты определенно прав, только ты ищешь подвох в наших отношениях, но это ведь просто творческий кризис, который мы перекладываем на них. Все пары проходят через ту стадию, когда отношения приедаются, и, по всей видимости, мы здесь и застряли, но это не значит, что отсюда выход только вперед ногами к другим людям, — Намджун заискивающе повел плечом. — Мы просто внесем в них какую-нибудь перчинку, что-то спонтанное, чтобы убить этот порочный круг. Ладно? — Ладно, — Юнги уткнулся носом в теплую шею, впервые за долгое время наконец-то согреваясь. Он не был уверен в надежности плана, однако и дальнейшее сидение по углам точно не входило в его представление о движении вперед.

***

Совместный быт начал потихоньку налаживаться. Они вновь собирались на кухне по вечерам за чашкой чая, включая на ноутбуке нетфликс или листая новости. Никто из них толком не разбирался ни в политике, ни в каких-то общественных шумихах, но со временем такие обсуждения стали традицией, чтобы в совместной жизни и работе не потерять нить реальности. Они до сих пор сохраняли некоторые нейтралитет и отдаленность. Объятия вновь вернулись в их жизнь, однако они снова скатились до состояния несмышленых подростков, боящихся первого поцелуя как огня, что уж говорить о большей близости. Они оба знали, что, несмотря на возникшее недопонимание, влечение друг к другу никуда не могло деться по щелчку пальцев. Это напряжение порой искрами сквозило между ними, грозя того и гляди взорваться. Именно это и произошло, когда Юнги ураганом ворвался в гостиную к Намджуну в четыре часа утра. — Джуна! — Юнги ввалился в дверной проем, ладонями держась за откосы стен прохода. — Мы богаты! Мы сказочно богаты, — он довольно насвистывал себе под нос, приближаясь к завозившемуся на диване сонному Намджуну. — Какого черта, Юнги? — он кое-как полулежа сел, неуклюже проводя ладонью по лицу в попытках снять сонливость. Едва не свалив стеклянный столик, Намджун дотянулся до телефона, проверяя, который сейчас час. — Блять, четыре утра, Юнги, — он с отчаянием простонал, падая затылком на подушку, зная, что вряд ли после такой встряски ему удастся заснуть вновь. — Лучшее время для лучших сделок, — прогудел Юнги, с размаху запрыгивая на живот все еще мало что соображавшего Намджуна. Тот едва не задохнулся, когда Юнги своей тяжестью выбил из его груди весь воздух. — Четыре утра, Юнги, какие к черту сделки? — он только и мог, что жалобно стонать, по инерции закидывая руки Юнги за спину и притягивая того поближе к себе, чтобы он наконец-то угомонился и перестал издавать такое количество шума. — Сделки в LA, разумеется, — Юнги заливисто хохотнул, сдавленный со всех сторон чужими конечностями. — Господи, когда ты уже просто научишься спать по ночам, — этот вопрос был задан в пустоту, но настроение Юнги не позволило ему оставить замечание без ответного смешка. — Джуна, я заработал нам чертовых шестьдесят кусков баксов, — он специально наклонился к его уху, настойчиво шепеляво шепча. — Погоди, сколько? — Намджун от суммы вмиг протрезвел, чувствуя себя таким бодрым, будто бы не ложился спать вовсе. — Шестьдесят тысяч долларов, Намджун, я чертов гений! — Юнги широко улыбнулся, дождавшись, наконец, нужной реакции, и тут же оказался захвачен чужими губами в жаркий, полный страсти и благодарности поцелуй. Юнги не успел даже подумать о том, что случилось, как с губ непроизвольно сорвался довольный мурчащий стон. Он так соскучился по этим полным, сочным губам, что и сам стал отвечать на пылкие касания с неменьшей страстью. Языки встретились где-то во рту у Юнги, сплетаясь и сладко оглаживая друг друга, пока по подбородкам не потекла слюна. Намджун, перестав сдерживать собственные руки, с удовольствием мял чужие ягодицы, заставляя Юнги елозить промежностью по низу собственного живота. Все произошло абсолютно спонтанно. Они оба не успели заметить, как быстро на смену радости пришло острое желание. Юнги шипел, как злобная змея, заносчиво вцепляясь зубами за тоненькую кожу губ Намджуна. Он знал, к чему все шло, но нисколько не сопротивлялся попыткам завести себя. Лишь прикоснувшись кончиками пальцев к такому желанному, давно забытому запретному плоду, он почувствовал, как слетели все предохранители. В домашних штанах вмиг потяжелело, и он прекрасно ощущал такое же напряжение и жар под собственными ягодицами. Юнги и сам принялся активно помогать, выписывая бедрами восьмерки и заставляя Намджуна утробно стонать и порыкивать. — Черт, Юнги, вся смазка осталась у нас в спальне, — пропыхтел Намджун, с трудом заставив себя отстраниться от чужого лица. В носу свербело от ощущения скапливающегося конденсата горячего пара, вырывавшегося изо рта Юнги. — Да плевать я хотел, не хрустальный, — не развалюсь. — Блять, Юнги, я так кончу себе в штаны, как тринадцатилетка, — Намджун сходил с ума, буквально плавился от развратности старшего. Это было так глупо, ведь раньше их постели не были чужды эксперименты, порой до крайности откровенные и извращенные, а теперь он как мальчишка тек от одной мысли о том, что скоро сможет вновь прикоснуться к излюбленной заднице. — Тогда приступай и поживее, — Юнги озорно хохотнул, укладывая руки Намджуна на резинку своих домашних штанов, ерзаниями больше мешая, чем помогая стянуть с себя штаны. Они набрали немалую скорость, мельтеша конечностями и едва не портя одежду. Не было ничего страшного в том, что давно не бритые волоски покалывали нежную кожу. Сейчас был тот момент, когда им обоим было совершенно наплевать на подготовку и душ. Обычно они оба отличались педантичностью и не терпели в постели антисанитарии и бардака. Их секс редко бывал спонтанным и требовал согласования расписания, водных процедур, застилания постели мягким полотенцем и подготовки всех игрушек, воды и снеков на случай, если они вымотаются слишком сильно, но сейчас обоим было глубоко наплевать на сложившиеся правила. Намджун нетерпеливо прижал Юнги к себе, придерживая его под попу и пересаживая их вдвоем в вертикальное положение. Юнги посмеивался, мешаясь под руками и торопливо кусая шею, оказавшуюся теперь вплотную к его лицу. Он торопливо скользил губами вдоль линии челюсти, а затем и по шее, оставляя за собой вереницу багровых пятен. — Дай руку, — Юнги уже совершенно не мог терпеть. Член набух от притока крови и болезненно ныл, изголодавшийся по сексу куда больше, чем сам Юнги в частности. Намджун до сих пор не мог разобраться с тем, что именно ему дозволено, но Юнги совершенно не собирался ждать завершения его дебатов с собственной совестью. В конце концов они жили в одной квартире и прекрасно успеют поговорить утром. Юнги с усилием дернул Намджуна за руку, с трудом отрывая ту от своего же бедра, чтобы незамедлительно затащить теплые пальцы в рот. Терпеть уже не было никаких сил, и это чувство было взаимным. Юнги с энтузиазмом принялся вылизывать сухие пальцы, намеренно издавая как можно больше громких хлюпающих звуков. Он отрывался лишь на секунду, чтобы ухмыльнуться Намджуну, что следил за ним влюбленными и все же немного сонными опухшими глазами, словно завороженный. Юнги напоследок сплюнул себе на ладонь, запуская ее между ногами и крепко обхватывая оба их члена, плотно прижав бордовые возбужденные органы друг к другу. Намджун протяжно простонал, вновь впиваясь поцелуем в губы Юнги. Все это было просто отвратительно. В любой другой ситуации, додумайся кто-то из них во время секса обмазываться слюной, все могло бы кончиться, не успев начаться, но сейчас все это казалось мелочью, самой обычной погрешностью на фоне разбушевавшихся гормонов. Пока скользкая слюна не успела высохнуть, Намджун вслепую завел руку за спину Юнги, не с первой попытки, но все же успешно обводя пальцами сморщенную дырочку. Заниматься сексом в темноте и на сложенном диване было ужасающей идеей, но менять что-то теперь было слишком поздно. — Давай, не тормози, иначе мы так и не дойдем до главного, — Юнги нетерпеливо прижался животом к Намджуну, продолжая рвано водить рукой между ногами, доводя их обоих до грани. Не став сопротивляться, Намджун с нажимом протолкнул внутрь указательный палец, чувствуя, как туго обжимали его со всех сторон жаркие влажные стеночки. Вряд ли они вновь хоть когда-то будут пытаться заниматься сексом без смазки. Даже на первом пальце чувствовалась сильная нехватка скольжения. Намджун как будто бы увязал в чужом теле, но Юнги не давал ему времени передумать, уверенно насаживаясь ягодицами на руку. — Ты уверен, что я могу добавить еще один? — Намджун пытался крутить пальцем внутри, разминая стенки и подготавливая для себя больше места, но мышцы Юнги обхватывали его так тесно, что он бы не удивился, если бы палец успел посинеть от нехватки притока крови. — Давай уже, — Юнги усердно пыхтел, ерзая и вгрызаясь зубами в плечо Намджуна, оставляя на нем ямочки от резцов. Намджун вытащил палец наполовину, обводя другим дырочку по кругу, разглаживая складочки кожи. Растягивать пришлось долго и со вкусом. Юнги до безумия любил это немного болезненное чувство, наслаждаясь плавностью таких игр, но сейчас это больше действовало на нервы, чем распаляло. Они уже оба начинали сходить с ума, превращая поцелуи в грязное вылизывание ртов друг друга, будто они были не взрослыми мужчинами, а спермотоксикозными подростками, пытавшимися заняться сексом через рот. Намджун с трудом взял себя в руки, останавливая животные попытки Юнги обтереться своим членом о свои живот и бедра. Он был достаточно силен, чтобы приподнять Юнги над диваном, пока тот обхватывал его член, подставляя его к своей дырочке. Крупная налитая головка коснулась разгоряченного входа, давя на тугое кольцо мышц. Юнги, дернувшись, выскользнул из рук Намджуна тут же, с громким хлопком ударяясь ягодицами об его бедра, протяжно простонал, шипя на вдохе от резкой боли, стрельнувшей в поясницу. — Ну куда ты рвешься, — Намджун испуганно вздохнул, немного плывя от вспышки удовольствия, тесно обхватившего его член. Он судорожно просунул пальцы между ногами Юнги, обводя по кругу напряженную дырочку и делая плавный короткий толчок. Намджун успел перепугаться до полусмерти, почувствовав лишнюю влажность, но на поверку оказалось, что это был всего лишь предэякулят, размазавшийся у входа в процессе проникновения. — А если бы я порвал тебя? Ты с ума сошел, балбес? — Но не порвал же, — Юнги отмахнулся от него, упираясь ладонями о колени у себя за спиной и начиная нетерпеливо приподниматься на члене. — Тебе сперма последние мозги отбила? — Все, забыли, умник, давай резче, пока у меня от твоего занудства член не упал, — Юнги закатил глаза, кое-как прыгая на бедрах Намджуна, подыскивая нужный угол. Этого было совершенно недостаточно. Хотелось глубже, ярче, сильнее, а терпение утекало сквозь пальцы с каждой секундой. Намджун только страдальчески откинул голову, не в силах спорить, пока его собственный член оприходовала задница Юнги. Подхватив того за бедра, Намджун и сам принялся усиленно толкаться навстречу. Юнги сладко стонал, согнувшись и специально наклонившись как можно ближе к его уху, зная, как сильно Намджун зависим от пошлых звуков в постели. У них было отличное разделение в этом плане. Юнги совершенно не был против выражения своего довольства, а сам в то время ловил кайф от того, как Намджун с энтузиазмом поддерживал любую его идею, перенимая инициативу на себя от начала и до конца, позволяя ему просто наслаждаться развязностью и отдачей. Движения становились все размашистей. Юнги был уже достаточно свободен внутри, чтобы Намджун мог себе позволить толкаться на всю длину ровно под тем углом, под которым простата Юнги была уязвимей всего. Обычно они тянули удовольствие, играясь и изводя друг друга, но сейчас хотелось просто как можно быстрее дойти до оргазма. Юнги уже ни черта не соображал, не в силах надрачивать даже собственный член, просто сжимал его рукой, устремляя поплывший взгляд в пустоту. Его дыхание сбилось в поверхностные хрипы, целоваться становилось слишком тяжело, а воздуха не хватало. Губы Намджуна без дела перекочевали на грудь Юнги, найдя для себя новое, не менее приятное занятие. Кончиком носа он чувствовал собирающиеся бисеринки пота. Терпкий запах кожи, смешанный с возбуждением, срывал голову. — Ты скоро? — Намджун немного отодвинулся, заглядывая в опущенное раскрасневшееся лицо Юнги, не выражавшее в данную минуту ровным счетом ничего, кроме чистого, концентрированного блаженства. — Да, да-да-да, — Юнги как мог торопливо закивал, облизывая пересохшие губы и помогая Намджуну удерживать свой вес, упираясь локтями в диван у того за спиной. — Быстрее? — Нет, просто еще немного, — Юнги бормотал сбивчиво и непонятно, но даже этого было достаточно, чтобы они синхронно продолжили подбираться к концу. Оргазм не застал их врасплох, они гнались за ним, словно жаждущие за глотком воды. Юнги крупно задрожал, падая всем телом на грудь Намджуна, уже давно перестав стесняться некоторой беспомощности, захватывавшей его после секса. Дыша загнанным псом, он кое-как с поддержкой Намджуна смог слезть с члена, чувствуя, как по промежности потекли неприятные струйки спермы. Обессиленные, они легли друг на друга, совершенно не заботясь о том, каким испачканным теперь был излюбленный Намджуном гостиный диван. — Ладно, должен признать, что в примирительном сексе что-то есть, — язык Юнги слушался его с трудом, но он упорно пытался выговаривать слова. — Юнги, прошу тебя, поверь мне. — Мхм, — Юнги что-то промычал, елозя губами где-то у Намджуна на шее, явно не испытывая острого несогласия. — Едем дальше? — Да, — Юнги выдохнул горяченный воздух, заставляя Намджуна вздрогнуть и недовольно сдвинуть его голову подальше к плечу. — Мы едем дальше, но это не то, о чем мы забудем. — Думаю, я смогу это пережить, — Намджун согласно кивнул, с трудом заставляя себя держать глаза открытыми. За окном уже светало, но это не имело никакого значения, когда теплый разморенный Юнги прижимался к нему всем своим обнаженным телом.