◍
Перед выходом из дома старший инспектор отодвигает тюль и смотрит на площадь — там, выстроившись аккуратными рядами, стоят несколько микроавтобусов. Из дома он выходит даже раньше положенного времени и спускается вниз, смешиваясь с теми, кто держит путь на работу. На стоянку инспектор приходит одним из первых, и представитель райкома сообщает ему, что будет две группы, рассадка по автобусам — соответствующая. По мере того, как они приближаются к Даюаню инспектор понимает, что оказаться там под видом работяги из Малого круга вызывает у него странные чувства, но им некогда искать определения. Он толком не слушает экскурсовода и занимается только тем, что смотрит на поведение остальных членов их маленького выездного общества. Наблюдать — это единственный инструмент, которым он располагает в своих руках, кто бы что ни говорил. Из управления на днях пришли дополнительные документы по нескольким личностям, которые переехали в Дамэн в течение последних лет. Там нашлись рекомендательные письма от прошлых работодателей и характеристики от старших по дому. Но, увы, идеальные личности вели себя так же идеально и в предыдущих местах жительства. Большинство точек, намеченных на карте дела, никак не соединялись друг с другом. А одну — до этих пор бывшей самой жирной в созвездии вызывающих интерес — и вовсе теперь следовало исключить. Ответ управления пришёл более, чем доходчивый: любое упоминание гражданина с табельным номером 82475 следует исключить из отчётов старшего инспектора. После этого появилось большое желание стрелять без разбору, потому что зацепок по-прежнему не имелось никаких. Посему по возращении с диспансеризации пришла ему в голову идея проверить заодно всех врачей, потому что, если кто и мог подметить что-то странное в поведении или анализах жителей, так это были именно они. И тот факт, что от врачей Хуаньци ни разу не поступало подобной информации, хотя район был единственным мутным пятном в общей картине дела, наводило на неприятные мысли о всеобщем сговоре. Думать о том, что расследование, которое он здесь вёл, было совершенно бесполезным, всё ещё не хотелось. Когда их экскурсионная группа доходит до площади перед комиссариатом, старшему инспектору приходится приложить некоторые усилия, потому что он видит несколько своих непосредственных коллег, и те смотрят на него такими глазами, будто намерены прямо сейчас потопить его внедрённый в стан врага корабль, пусть он и совершал плавание без уверенности в результате. Но даже это не может отвлечь инспектора от того факта, что некоторые члены их товарищеского коллектива слишком нервничают, оказавшись в непосредственной близости от управления внутренних дел. И именно к ним СИ3726 решает присмотреться повнимательнее. Ведь, как известно, если тебе нечего скрывать, тебе нечего бояться. Эту истину он в определённой мере доказал не так давно на собственной шкуре. В здании горкома, который является апогеем экскурсии, их группа пересекается с другой, далее первая группа повторит в обратном порядке их маршрут, а они пройдутся по тем учреждениям, которые уже посетила первая. В какой-то момент соседи бесконтрольно перемешиваются, кто-то наступает инспектору на ногу, и пока он шипит, глядя на появившееся грязное пятно на своих светлых спортивных тапочках, прямо перед его носом две руки, явно принадлежащие разным людям, на секунду сцепляются указательными пальцами. Всё происходит так быстро, что сперва он думает, что ему показалось, что это прямое следствие затора, в который их две группы попали, пытаясь протолкнуться в не самом большом помещении мимо друг друга. Но перед глазами то и дело прокручивается картинка сплетённых друг с другом пальцев. И он приходит к неизбежному выводу, что это было сделано намеренно. СИ3726 вскидывает глаза и всматривается в снующих вокруг него людей; пытается из картинки в голове вычленить какую-то ещё информацию, которая бы ему подсказала, кем могли быть эти двое. Но оливковые манжеты пиджаков, попавшие в увиденный «кадр», совершенно ничего ему не могут сообщить — каждый из семидесяти представителей Сяоюаня сегодня одет в костюм для выезда. Перед его глазами — сбивающее с толка, бушующее море оливкового цвета. Это мог быть кто угодно, даже он сам. Какие учреждения они посещают дальше, проходит мимо внимания инспектора, потому что единственное, чем он занят, — пытается расковырять собственную память, обнаружить там что-то любопытное. С другой стороны, он понимает, что это абсолютно бесполезно и совершенно не относится к делу. Но на безрыбье, должно быть, и рак рыба, поэтому инспектор этим мелким происшествием выбит из колеи. Однако вернуться в эту самую колею его заставляют новые обстоятельства. На пищевом производстве им показывают небольшой фильм о безотходном цикле обеспечения граждан здоровым питанием. Он постепенно всматривается в мелькающие на экране биоразлагаемые контейнеры, которые на конвейере заполняются одинаковой едой, на руки, что эти контейнеры закрывают цельным выверенным движением и возвращают на ленту. После фильма они наряжаются в халаты, шапочки и маски. Халат оказывается инспектору слегка коротковат, волосы упорно не хотят заправляться должным образом, и инспектор не уверен, что его внешний вид отвечает стандартам и санитарным нормам. Однако сам он в итоге молчит, оставляя решение на волю смыслящих в этом людей. Его, как и всех остальных, пропускают на производство, где они перемещаются по ограниченному лентой пространству и делают остановки в углах, когда приглашённый технолог рассказывает о некоторых технических деталях и этапах производства и упаковки еды. Чем дальше они идут, тем выше становится температура; они приближаются к зоне, где разливается суп — сегодня рыбный с тофу, сообщает технолог — который совсем скоро начнут доставлять по столовым и предприятиям. Через пару секунд после объявления девушка рядом с ним кашляет. Когда старший инспектор поворачивается к ней, она прижимает рукой маску к лицу и жмурится. Остальные члены группы тоже поворачиваются к девушке; СИ3726 силится понять, как её зовут, но средства индивидуальной защиты затрудняют этот процесс, а потом она словно сотрясается всем телом и, расталкивая тех, кто замыкал группу, убегает в ту сторону, откуда они пришли. — У гражданки Цюй слишком сильная аллергия на рыбу, — сообщает за их спиной представитель райкома, он, должно быть, сопроводил не одну экскурсию и наверняка встречался с самыми разными ситуациями. Все понимающе кивают и поворачиваются обратно к технологу в ожидании, тот пожимает плечами: — Как жаль, что сегодня из-за рыбного дня товарищ Цюй не увидит весь процесс от начала до конца, но надеюсь, остальные товарищи будут так любезны, чтобы вкратце пересказать увиденное и услышанное. Пищевая промышленность Дамэна по праву гордится своими наработками и нововведениями. Некоторое время члены экскурсионной группы просто стоят, наблюдая за слаженной работой различных по своему предназначению конвейерных линий, за движением контейнеров и появляющейся в них еды, запаковкой и сведением комплексного обеда воедино специальным коллектором. Инспектор, как и остальные, следит за путём, который проделывает отдельно взятая коробочка, и спустя пару минут понимает, что инцидент и его детали практически стёрлись из его памяти. Он, безусловно, неоднократно бывал на производстве и не только в Дамэне, его таким не удивишь. Тем не менее, от одного взгляда на запрограммированные и поэтому безупречно выстроенные процессы производства его накрывает странного рода спокойствие.◍
Первым делом среди выдвигающихся на экскурсию Ван Ибо пытается рассмотреть нарушителя своего личного спокойствия, и отсутствие данной личности заставляет его как-то совсем уж малодушно возрадоваться тому, что у этого дня все шансы пройти по отлаженной экскурсионно-трудовой схеме. Схема эта, в самом деле, работает как часы — даже давка двух экскурсионных групп случается в том же самом месте, что и всегда. Несмотря на это знание, Ван Ибо никак не пытается предупредить события — в конечном счёте его всё равно засасывает в этот человеческий водоворот. Омрачается день только тем, что у госпожи Цюй оказывается аллергия на рыбу, причём настолько сильная, что ей приходится покинуть производство, хотя они находились практически в самом конце экскурсионного маршрута. Ван Ибо не уверен, к чему может привести аллергия такой степени, как у гражданки Цюй, но, видимо, из заботы о собственном здоровье на обеде она сидит в стороне — перед ней только фунчоза с обжаренным в соевом соусе салатом бок-чой и кунжутной посыпкой. Ван Ибо с ней никогда не общался, но не может не смотреть за обедом в её сторону, вспоминая вопросы о предпочтениях в еде и об аллергии, что задавал ему недавно беспокойный сосед, которого до этих пор удавалось держать подальше от собственных мыслей. После обеда они все моют контейнеры и отправляются смотреть на то, как их плошки исчезают в пасти огромного приёмника, чтобы пройти стерилизацию и вновь вернуться к жизни, доставив новую порцию полезной еды кому-то из жителей Дамэна. В микроавтобусе на обратном пути гражданка Цюй вновь сидит в маске и, кажется, засыпает, хотя ехать им всего ничего. Везут их, разумеется, не домой — до окончания рабочего дня ещё несколько часов. Чтобы никто не терял драгоценное время, водителям микроавтобуса выдан оптимальный маршрут по промышленному району и настолько же чёткая схема остановок. Ван Ибо сходит на одной из последних; в салоне остаётся человек пять, среди них — уснувшая госпожа Цюй. По мере того, как по дороге к машиностроительному корпусу сворачивают в свои здания остальные экскурсанты, вышедшие с Ван Ибо на одной остановке, приходит постепенное понимание, что он единственный отсутствовал из инженеров-конструкторов, поэтому, когда он появляется у бригадира смены, чтобы завизировать свой поздний приход — об экскурсии, разумеется, тот был предупреждён заранее, в награду ему достаётся сердитый взгляд, не сулящий ничего хорошего. Это «ничего хорошего» случается прямо перед закрытием смены — бригадир нависает над его столом, следом вываливая целый пакет мелкой электроники: — Уж с бракованными катодами вы справиться должны, плоскогубцы подходящие подберёте сами. Вашему старшему по дому я передам, что вы задержитесь. Разрешение для патруля заберёте у меня на столе, там же оставите тиристоры. Вы меня услышали, товарищ Ван? Если у него и были вопросы ранее, почему никто из цеха не записался на экскурсию, эта ситуация становится исчерпывающим на них ответом. Ван Ибо кивает и надеется, что консьерж не забудет отложить для него контейнеры с ужином и завтраком. Зато — даже если придётся немного попоститься — сегодня он точно спасён от нежелательной компании и чужих баклажанов в своей тарелке. Хотя вся ситуация, разумеется, очень неправильная.◍
Про существование некой проблемы Сяо Чжань узнаёт по окончании рабочего дня. Чжу Цзаньцзинь, как и всегда, встречает тружеников в парадной и предлагает им забрать свои посылки. При виде Сяо Чжаня домоправитель складывает руки на груди — это означает сразу несколько вещей: 1) что-то случилось и предпринять ряд мер надо сегодня же; 2) после наступления комендантского часа в их корпусе, когда опечатают двери и выключат свет, Чжу Цзаньцзинь будет ждать его у запасного входа. Никаких больше деталей ему не светит, оставить вахту у доставочной старший по блоку не имеет права, а даже если бы и мог — это лишь привлекло бы к ним дополнительное внимание. Поэтому Сяо Чжань склоняет голову вправо, подтверждая таким образом своё присутствие на вечерней встрече, и поднимается к себе. Сосредоточиться на еде так и не выходит; всё, что он может делать, прокручивать в голове события дня и поведение тех, кто содержится в круге «не доверять». Когда случаются такие вещи — а в последнее время это происходит всё чаще — Сяо Чжань жалеет, что не согласился на то, чтобы телефонную линию провели к нему в комнату напрямую. Исключительно из опасений, что это могло спровоцировать ненужные обсуждения, которые для краткости можно свести к чему-то вроде: все равны, но некоторые более равны, чем другие. Вновь отправляя в холодильник практически полные контейнеры, Сяо Чжань принимает решение, которое, ему кажется, должно избавить от некоторых подозрений. Худшей их части. Для этого ему достаточно нанести один-единственный визит. Он скребётся в чужую квартиру несколько минут кряду, но не слышит ни единого звука, которые бы дали понять, что проживающий там человек находится внутри. Ван Ибо дома нет. И ситуация, возможно, хуже, чем мог изначально оценить Чжу Цзаньцзинь. Сяо Чжань решает остаться в по-прежнему пустой комнате напротив, чтобы отловить подозрительного соседа ещё на подходе. Он садится прямо на пол в прихожей, не включая свет. Когда в колонках раздаётся мелодия, означающая, что наступает комендантский час, Сяо Чжань решает подождать ещё несколько минут, но Ван Ибо так и не появляется. В коридоре стоит мягкая, обволакивающая тишина, в сочетании с ночным светом Сяо Чжаню снова кажется, что мир вокруг него — не более, чем массовка, набор статичных декораций, в которых отсутствует жизнь. Он ведёт пальцем по стене, получается не слишком ровно — узор напоминает волны — и радуется тому, что раскатанные в коридоре ковры поглощают всякий звук, которые могли бы произвести его тапочки, если бы он потерял бдительность. На лестнице этой ворсистой роскоши, увы, не имеется, так что теперь ему приходится прикладывать особые усилия, чтобы не чиркнуть неудачно тапкой. Рукой он продолжает скользить — теперь по деревянным перилам, которые, будучи неоднократно окрашенными в непримечательный тёмно-бордовый цвет, на ощупь бугристые из-за выступающих засохших капель краски. Добравшись до первого этажа, он сначала осторожно выглядывает из-за угла, как вор, а потом решает, что потерянный сосед, не вернувшийся с экскурсии, — достаточно веское оправдание для того, чтобы свободно появиться в парадной и проверить, что каморка консьержа пуста, а двери опечатаны. Через главный вход Ван Ибо заявиться точно не сможет. Сяо Чжань временно заимствует ключ, который хранится под ложным дном одного из выдвижных ящиков в столе вахтёра. Вернувшись к лестничной клетке, он спускается ниже на полпролёта — к пожарному выходу, открывает дверь и толкает её от себя. Оказавшись на улице, он как можно тише щёлкает замком и хоронит ключ в нагрудном кармане. Старший по дому ожидает его чуть дальше, там, где свет от фонарей проигрывает в неравной битве с непроглядной тенью; рядом с ним — ещё два человека. — Добрый вечер, товарищ Сяо, — по голосу Сяо Чжань понимает, что это старший по четвёртому блоку, гражданин Чжан. Значит, все заинтересованные лица уже собрались. Это хорошо. Через минут сорок не самого лёгкого разговора он различает одиноко бредущую фигуру. Полыхающая в свете фонарей огнём шевелюра не позволяет спутать Ван Ибо ни с кем иным. Чжу Цзаньцзинь рассказывает о ситуации на производстве, Сяо Чжань обещает взять псевдонарушителя комендантского часа на себя — не без сопротивления со стороны старшего по дому — и прощается со своими встревоженными собеседниками, которые отправляются в четвёртый блок. Когда силуэт Ван Ибо скрывается за зданием их общежития, Сяо Чжань со всех ног в темноте бежит в сторону девятого блока, чтобы появиться как ни в чём не бывало с другой стороны улицы. Он проверяет время по наручным часам, пытается рассчитать, сколько времени у них есть, чтобы выловить Ван Ибо до патруля. Точного расписания нет, так что действовать надо прямо сейчас. Ван Ибо его появления, кажется, не замечает. Молодой человек стоит справа у парадного входа, практически прильнув к окну и приложив руку козырьком ко лбу — вероятно, пытается узреть признаки жизни хоть кого-нибудь, кто спас бы его от ночёвки на улице. Сяо Чжань знает, что это не возымеет никакого результата и судьба Ван Ибо сейчас полностью в его руках, поэтому подходит к нему со спины пренебрежительно медленно — ровно настолько, насколько может себе позволить, чтобы не попасться в руки дружине. Пока он идёт вдоль дома, дыхание его успевает более или менее восстановиться.◍
Ван Ибо заблаговременно замечает приближающийся силуэт в отражении в окне, но всё равно вздрагивает, когда насмешливый голос тихо произносит: — Заблудились на ночной прогулке, товарищ Ван? — Могу спросить у вас то же самое, — парирует Ван Ибо и поворачивается к Сяо Чжаню, правую руку пряча в кармане, где нащупывает авторизацию, что оставил ему бригадир. — Вам следует подумать над вашим ответом ещё раз, пока я схожу за другими добровольцами из патруля, — голос Сяо Чжаня вновь отдаёт ощутимой прохладой. — Им будет интересно послушать ваш рассказ. Ван Ибо не удерживается и глядит за спину Сяо Чжаню — иметь дело вечером с дружинниками не хочется. Да и в целом хочется уже покончить с этим днём и начать новый. — Задержался на службе, — честно сообщает Ван Ибо и протягивает невскрытый, но слегка помятый конверт, который оставил ему бригадир на случай именно таких переговоров, что происходят сейчас. Сяо Чжань оглядывается, Ван Ибо же прикидывает вероятность, что они смогут разрешить это вдвоём, без составления протокола, для которого, очевидно, нужен ответственный секретарь патруля со всеми необходимыми бумагами и формами. Но Сяо Чжань не спешит расставлять все точки над «i», он отходит ближе к фонарю, распечатывает конверт, достаёт оттуда лист бумаги и несколько секунд вглядывается в содержимое. Ван Ибо жалеет, что не может узнать, чтó написано в документе. Он даже не видит текст — много там написано? Или без подробностей? Судя по тому, что никто о его позднем прибытии не оповещён, бригадир, скорее всего, не слишком ответственно подошёл к делу. Наконец Сяо Чжань убирает вскрытый конверт в карман брюк, а саму записку складывает вчетверо и продолжает держать в руке, когда подходит к Ван Ибо. — Проследуйте за мной, господин Ван. Но не думайте, что мы на этом закончим, — голос Сяо Чжаня ещё строже; мысль о том, что объяснительная ему не помогла, а только навредила, приобретает всё более чёткие очертания по мере того, как он идёт за своим куда более дисциплинированным соратником. У последнего даже оказывается собственный ключ от пожарного выхода, которым Ван Ибо пользуется впервые и пытается прикинуть, сколько бы он искал его в кромешной темноте. Внутри здания Сяо Чжань просит его встать у лестницы, а сам делает небольшую остановку в наполовину стеклянной будке консьержа. Спустя минуту он снова следует за Сяо Чжанем по лестнице, глядя на свернутую бумагу, которую его стражник цепко держит в левой руке, скользя правой по перилам. Ван Ибо уверен, что ситуация в конце концов образуется, если не сейчас, то — в худшем случае — утром, когда они смогут сделать звонок бригадиру, чтобы он подтвердил его вынужденную задержку в силу полученного задания. Разумеется, идут они не в какое иное место, а именно что в квартиру Ван Ибо, где Сяо Чжань, показывая свою господствующую в сложившейся ситуации позицию, дёргает за шнурок стоящую на тумбочке в гостиной лампу, кладёт под её свет раскрытый лист бумаги и садится в единственное имеющееся кресло в гостиной. Пока Ван Ибо осматривает подарок от своего бригадира в виде абсолютно белого листа, Сяо Чжань произносит добивающую его достоинство фразу. Меньше всего ему хочется оправдываться перед этим странным человеком.◍
— Только из уважения к вам… — неторопливо произносит Сяо Чжань и делает паузу, добавляя про себя «и из благодарности за съеденные волокнистые баклажаны», — а также из искреннего желания не делать поспешных выводов, которые могут стоить вам репутации и будущего, — снова пауза, — я дам вам третий и последний шанс объясниться. Что вы делали на улице в начале первого ночи, гражданин Ван? — Я в самом деле был на службе. Я правда не совсем понимаю, почему я… мы… оказались в такой ситуации и вынуждены выяснять это в столь позднее время. — Послушайте, товарищ, за кого вы меня держите? Мне прекрасно известен регламент. Во-первых, ваш руководитель должен был поставить в известность старшего по общежитию, но я обнаружил вас, когда вы самым неприглядным образом пытались выяснить, есть ли ночной дежурный, чтобы, очевидно, проникнуть в помещение незамеченным. Сейчас мне даже подумать страшно, что мы могли пропустить подобное вторжение, если бы мне не посчастливилось быть частью патруля этим вечером!.. — Как, по-вашему, я мог проникнуть незамеченным, если у меня даже нет ключа, который бы позволил мне открыть парадный вход? — Откуда же мне знать, есть он у вас или нет? Вы считаете, у меня вместо глаз рентген? — Ну так досмотрите меня. — Избавьте меня от подобного, товарищ Ван, это не доставит мне никакого удовольствия. К тому же досмотр следует выполнять при понятых, чтобы у вас не осталось никаких лазеек для фокусов. Предлагаете всё-таки разбудить кого-нибудь из соседей? — О каких фокусах вы говорите? Ну, хотите, я вытряхну карманы? — Ван Ибо в самом деле начинает выворачивать карманы своего оливкового выходного костюма. Сяо Чжань вместо ответа закидывает ногу на ногу и разглаживает несуществующие складки на своём домашнем свитере. — Теперь вы довольны? — Простите, товарищ Ван, но нет. Разве карманы — это единственное место, где вы могли спрятать ключ?.. — Я могу раздеться, если вы так настаиваете. — Я? Настаиваю? Увольте. Кажется, на каком-то этапе вашей попытки объясниться возникло недопонимание. Единственный, кто на чём-то здесь настаивает, это вы. Да оставьте вы уже в покое свой пиджак, я не собираюсь участвовать в этой унизительной процедуре. К тому же, даже если вы не спрятали ключ, вы могли с лёгкостью выкинуть его в траву, пока мы шли к пожарному выходу. — У меня правда не было и нет никакого ключа. Я прошу вас поверить мне. Хотя бы из уважения ко мне, как вы сказали ранее. Я не знаю, по какой причине мой бригадир не сообщил старшему Чжу о том, что по его милости я задержусь на работе. — Хорошо, допустим, я поверю вам на слово — ключа у вас действительно нет. Да и откуда ему взяться у вас? — Сяо Чжань упивается спектаклем и театрально смеётся. — Один ключ у товарища Чжу, второй — выдаётся в случае участия в ночном патруле. — Вот именно, — соглашается Ван Ибо, на лице его читается облегчение. Молодой человек, вероятно, хочет сказать что-то ещё, но Сяо Чжань поднимает руку, призывая собеседника к молчанию. На несколько секунд он замирает в такой позе, а затем почёсывает нос и щурится. Когда секундная стрелка в тишине отчётливо делает десять шагов и пауза получается достаточно драматичной, Сяо Чжань произносит: — Нет… Конечно, это невозможно, — и внимательно смотрит на Ван Ибо. Последний выглядит измученным и, нахмурив брови, просто молчит. — Из вашего рассказа выходит, что либо товарищ Чжу забыл, что вы ещё не вернулись домой, либо ваш бригадир решил вас подставить, оставив ночевать на улице и объясняться с дружинниками. А может быть, всё вместе. Видно, что Ван Ибо неприятна сама мысль о таком исходе. — У старшего по дому Чжу репутация прекрасного домоправителя, поэтому первый вариант я, с вашего, конечно, позволения, скину со счетов. — Разумеется, как вам будет угодно, — Ван Ибо разводит руками в стороны. Сяо Чжань торжествует, видя это олицетворение полнейшего смирения со стороны оппонента. — Тогда остаётся ваш бригадир. Если я всё правильно понял, вы обвиняете его в том, что он сначала вынудил остаться вас на рабочем месте, выдал запечатанную объяснительную записку, но она оказалась совершенно пуста. Всё верно? — Получается, так. — Позвольте поинтересоваться, что именно задержало вас в инженерном корпусе, что у общежития вы были за полночь? — Этого я не могу вам сказать, товарищ Сяо. — Вы предлагаете мне написать донесение на вашего бригадира, не имея полного понимания всей ситуации? Вы, возможно, плохо знаете меня, товарищ Ван, но действовать поверхностно это совершенно не в моём характере. — О чём вы? Какое донесение? — Если ваш бригадир в самом деле поступил с вами так, как вы описываете, я помогу составить вам официальное обращение и даже разрешу поставить меня в согласанты. Но для этого расскажите мне всё как есть. Я обещал поработать над вашей дисциплиной, но если вы не будете честны со мной, то наше сотрудничество прекратится сегодня же. — Подождите, не надо никаких донесений. Если вы не верите мне, достаточно сделать один звонок. — И сделать вы его предлагаете, конечно же, утром, верно? А до тех пор попрóсите меня оставить вас в покое, а сами воспользуетесь этим временем, чтобы спланировать… — Сяо Чжань замолкает и приподнимает брови вверх, предлагая Ван Ибо продолжить фразу самостоятельно. — Послушайте, — Ван Ибо небрежно смахивает упавшую прядь и делает несколько шагов вперёд, нависая над Сяо Чжанем. Но выглядит он умоляюще-растерянно, нежели грозно. — Происходящее с каждой секундой всё больше напоминает мне какой-то дурной сон. Я не могу рассказать вам, почему я задержался так сильно, потому что это дела фабрики; у меня нет никакого права разглашать подобную информацию. И я — повторюсь в который раз — не знаю, почему всё вышло именно так. Я не собираюсь ничего планировать. Хотите, я отдам свою идентификационную карту? Или ключ от моей комнаты? Или вы можете заночевать прямо здесь! А утром мы просто позвоним, и всё это решится, — Ван Ибо оборачивается к настенным часам. — До подъёма осталось меньше шести часов. Я устал. Я был на пешей экскурсии в Даюане, а потом был вынужден трудиться сверхурочно, у меня болит спина и шея от кропотливой работы с маленькими деталями. Уверен, что вы устали не меньше моего. Я… прошу вас. — Только из уважения к вам, — отвечает Сяо Чжань и поднимается. — Только из уважения ко мне, — эхом повторяют за ним. — Я не знаю, чем я его заслужил, но очень вам благодарен за понимание. — Я умываюсь первым. — Разумеется, — вяло отвечает Ван Ибо, распускает волосы и проводит по ним пятернёй, облегчённо выдыхая. Сяо Чжань, внутренне ликуя, пропадает в уборной на несколько секунд, радуется вместительным карманам, а потом выглядывает в гостиную с каплями на лице. Больше для вида, чем для чего-либо ещё. — Мне надо сходить вниз за вещами. И вам придётся пойти со мной, на случай если придётся объясняться, с чем связан мой приступ сомнамбулизма.◍
Ван Ибо, доведённый вечерним театром абсурда до абсолютной некондиции, даже не пытается возражать и послушно выходит в коридор, ступая след в след за Сяо Чжанем. Спустя сорок минут они укладываются. Ключ от комнаты он отдаёт Сяо Чжаню, которого уговаривает лечь в своей постели, в то время как сам размещается на полу в гостиной на старом матрасе, наспех накрытом простынёй. Впервые за последние десять лет у него не выходит сразу заснуть — кажется, что стрелки настенных часов ходят прямо у него в голове. Только досчитав вместе с секундной стрелкой до 5376 — кажется, числа взрываются белыми пятнами на тёмном потолке — он наконец забывается сном. Настолько долгожданным, что пропускает побудку.