⦻
День у Ван Ибо сразу начинается неправильно. Его трогает за плечо Сяо Чжань, сообщает, что наступило время завтрака, а также то, что он уже сходил вниз и позвонил бригадиру, который подтвердил версию Ван Ибо и передаёт свои извинения. Оставшись в одиночестве, Ван Ибо не спешит вставать — некоторое время лежит с открытыми глазами в своей импровизированной постели. Он бросает взгляд на часы; у него есть все шансы опоздать на службу, чего не случалось никогда прежде. Сделав над собой нечеловеческое усилие, он всё же поднимается за полчаса до выхода; взгляд падает на тумбу — ключ от комнаты лежит поверх пустого листа бумаги. Единственной вещи, что до сих пор напоминает о покатившемся по наклонной вчерашнем дне. Контейнеры с завтраком остаются нетронутыми. Ван Ибо, если бы мог, удивился своей собственной нерасторопности, даже какой-то растерянной медлительности, но его мысли блуждают где-то ещё, толком неспособные оформиться в законченное высказывание. Высказывание в его голове не оформляется даже тогда, когда, явившись утром в мастерскую, он встречается со своим бригадиром. Ван Ибо всё ещё разбит от несправедливой ситуации, в которую он попал исключительно по причине дурного нрава своего начальства. Он пренебрегает приветствием и даже не пытается кивнуть или улыбнуться, чтобы соблюсти хоть какие-то нормы и показать, что не держит совершенно никакой обиды, но на подобное лицемерие у него сейчас нет ни сил, ни какого бы то ни было желания. Прикладывая карту к регистратору и замирая в ожидании звукового сигнала, он встречается глазами с начальником Шэнем; у того на лице обычное строгое выражение лица, которое, вопреки переданным извинениям, не меняется на нечто более дружелюбное. Если он и был так любезен в разговоре с господином Сяо, что просил прощения, то, очевидно, он либо уже благополучно забыл о своём раскаянии, либо изначально сделал это, чтобы не всплыла история с браком. В общем, встреча с бригадиром, который явно не представляет, какую ночь пришлось пережить Ван Ибо, получается неловкой и неприятной, хотя у сторон нет противостояния или желания кому-то что-то доказать. Под конец, правда, господин Шэнь не удерживается от комментария в спину выходящему сотруднику: — А говорили, что совсем не разбираетесь в технике. Тиристоры у вас получились что надо! Сталкивался ли Ван Ибо с подобным пренебрежением со стороны старшего коллеги раньше? Определённо да. Возникало ли у Ван Ибо когда-либо прежде настолько осознанное понимание несправедливости, безнаказанности и собственной беспомощности, которое заставляет сердце колотиться как припадочное, а пальцы — подрагивать от зарождающегося внутри желания сказать какую-нибудь колкость или дерзость в ответ на подобное? Определённо нет. Но ему удаётся сдержаться, ограничившись лишь коротким взглядом. Лицо бригадира озарено какой-то подозрительно тёплой улыбкой. Новая проверка терпения случается немногим позже, минут через двадцать; в этот момент Ван Ибо сидит за своим столом и слушает доносящиеся из колонок на производстве в соседнем помещении отчёты об ударном труде. Он невольно задумывается о том, сколько в этом ударном образцово-показательном труде бракованного. Но хуже всего, что он обнаруживает, что сегодня ему совершенно не хочется одёргивать себя и сдерживать своё мыслительное путешествие. Прерывает эту череду внезапно взбунтовавшихся рассуждений не кто иной, как бригадир, который появляется перед столом Ван Ибо с партией конденсаторов и каким-то странным прибором. Он-то, разумеется, даже не подозревает о происходящей крамоле в голове подчинённого. Так же как не может представить, какое негодование бурлит в этом тихом омуте, за которым раньше не наблюдалось ни одной проблемы с субординацией. — Знаете, вы вчера так чудесно проявили себя, что я решил, что вы можете быть нам полезным. Ну, в конце концов некоторые ваши коллеги задаются вопросом, чем конкретно вы занимаетесь в рабочее время. Это мультиметр, — бригадир Шэнь стучит указательным пальцем по таинственному прибору. — Инструкцию уж читать-то вы умеете, товарищ Ван? И не забудьте проверить, что все конденсаторы разряжены, прежде чем разевать на них свой щуп. Бракованные положите отдельно. И знайте: я их пересчитал. Большая часть слов для Ван Ибо звучит слишком загадочно, и именно это, возможно, спасает ситуацию и бригадира в частности. Таким же загадочным набором иероглифов становится инструкция к прибору и обозначения на схемах, которые — по задумке авторов — должны быть наглядным пособием. Наглядно они показывают Ван Ибо лишь то, что он совершенно не понимает, чтó необходимо делать с этим устройством и горстью цилиндров с забавными усиками. Единственное, в чём преуспевает Ван Ибо до обеда, — в перечитывании инструкции и перекладывании конденсаторов с места на место. Иногда для вида он прикасается к отдельно взятому конденсатору щупами мультиметра, которые ему — о, чудо! — удаётся вставить в правильные разъёмы с учётом полярности после первого прочтения. Разумеется, дисплей мультиметра не выдаёт никаких значений, потому что предусмотрительный Ван Ибо всё-таки додумывается не включать его, жертвуя некоторой реалистичностью своей имитации бурной деятельности в пользу собственной сохранности. Возможно, не только своей. Несмотря на то, что всё это — от начала и до конца — чистой воды абсурдный обман, в какой-то момент ситуация Ван Ибо начинает забавлять. На обед он уходит в приподнятом расположении духа.⦻
Летучки в конструкторском бюро Сяо Чжаню категорически не нравились. Даже после окончания на языке ощущается кислый привкус обмана — врать ему не то чтобы шибко по душе, но приходится. Хотя, откровенно говоря, последние пару лет врал он с завидной регулярностью не только на летучках, но и во всех видимых социуму сторонах своей жизни, да ещё и делал это с таким размахом и чувством, которому позавидует иной профессиональный плут. Невольно у него самого создавалось впечатление, словно вся его жизнь, каждый день и минута необратимо пропитались надувательством и мошенничеством. Сколько ещё предстоит «втирать очки», чтобы создавать видимость успешного успеха и следить за прикрытием? Где заканчивался Сяо Чжань, работающий в опытно-конструкторском бюро, и начинался настоящий Сяо Чжань? Вот и сейчас, когда кто-то из коллег ведёт своим любопытным носом в его сторону, приходится рассказывать всё те же старые сказки о главном — о проектах, которые у него сейчас в работе («как обычно, есть один крупный, долгосрочный и два параллельных помельче»), сроках («послезавтра можно будет отправлять всю конструкторскую документацию начальнику отдела и технологам») и проблемах («действительно была головоломка с прецизионным датчиком в условиях дефицита пространства и весовых ограничений, но уже была решена собственными силами»). Конечно, если спросить тех людей, с кем обычно согласовывали свои изделия другие конструкторы, о проектах Сяо Чжаня, и технологи, и прочнисты, и компоновщики ответили бы, что ни разу не видели документы, которые шли под авторством данного товарища. Последний же научился с настолько непоколебимым лицом говорить заковыристые фразы, которые сначала ему приходилось придумывать заранее и выучивать назубок, что в конце концов в самом деле в определённой — конечно, дилетантской — степени стал разбираться в терминах, некоторых принципах начертательной геометрии и основах черчения. В конечном счёте подозрений, что работа у приехавшего издалека Сяо Чжаня прямо-таки кипит, не возникало ни у кого, кто должен был в эту фабулу поверить. Более того, тот факт, что работал он исключительно на внешних заказчиков, к которым иногда приходилось ездить на испытания, не позволял усомниться в его исключительной компетентности и страшной занятости. Отвлекать или заглядывать в чужой кульман боялись. Равно как выставить себя идиотами, сказав или спросив у птицы высокого полёта что-то не то. В общем, вопросов не имелось — ни к Сяо Чжаню, ни про него. Всё это создавало для него лучшие условия из возможных, если только он не попадёт впросак и не перечеркнёт все свои (и не только) усилия, ляпнув какую-нибудь нелепицу, не относящуюся к делу. После летучки — гори она огнём — до обеда остаётся ещё полтора часа, и время, которое в праздном безделье всегда тянулось невыносимо, сегодня, казалось, вовсе обратилось расплавленной плотной карамелью, вот только сладости что-то не ощущается. Вслушиваться в звучащую пропаганду нет сил. До собрания остаётся чуть больше недели, проблема четвёртого блока нависает над ними дамокловым мечом, а тут ещё и Ван Ибо, из-за которого всё вообще грозит уехать не в ту сторону. Поэтому надо бы успеть перехватить этого красноволосого товарища прежде, чем случится непоправимое и придётся объяснять то, что пока что Сяо Чжань объяснять не готов. От всех этих не самых радостных мыслей, грозящих к концу дня подарить стягивающую череп мигрень, Сяо Чжань бессознательно нависает над кульманом с каким-то особенно сложным выражением лица, вдобавок схватившись левой рукой за верхний край, словно без этой опоры ему не удержаться на своих двоих. Наверное, остальным людям в его отделе кажется, что он решает внезапно появившуюся особенно серьёзную конструкторскую проблему.⦻
— Товарищ Ван, подождите секунду, не поспеваю за вами! Сначала Ван Ибо думает, что ему показалось, но нет — оклик повторяется, и приходится сначала обернуться, а потом и вовсе остановиться, отойдя в сторону, чтобы не мешать остальным. За ним бежит мужчина. Он видел его на заводе, только работает тот за каким-то станком — то ли фреза, то ли токарный, Ван Ибо в этом плохо разбирается — и сидит в другой половине цеха, практически что под колпаком у бригадира. Внезапно Ван Ибо понимает, что он даже имя его плохо помнит. Товарищ Жуань? Или Юань? Был там дополнительный «холм» слева или всё же нет? Кажется, что да, но будет неловко обратиться неправильно. Ван Ибо решает, что обойдётся и вовсе без обращений, в конце концов лично Ван Ибо от этого гражданина ничего не нужно. Товарищ Жуань-Юань, наконец догнав Ван Ибо, задаёт, пожалуй, самый дурацкий вопрос из возможных: — На обед идёте? Ван Ибо даже теряется: а куда, спрашивается, он ещё может пойти, если на часах время обеда? — Всё верно, — осторожно отвечает он, а потом решает поинтересоваться у своего неожиданного попутчика: — Вы тоже? — И я; вот так совпадение, правда? Совпадением, по мнению Ван Ибо, это назвать тяжело. Да что там, невозможно даже. — Составлю вам компанию, если вы не против? Ван Ибо вместо ответа не слишком уверенно кивает и, возвращаясь в поток, невольно оглядывает остальных сотрудников, идущих в столовую или возвращающихся оттуда. Есть ли, кроме них, ещё сбившиеся в пары или группы люди? Ответ отрицательный. Это вообще нормально или не очень? Ван Ибо, задавшись таким вопросом, несколько смущается и осматривает своего внезапного попутчика, словно впервые видит. Он замечает, что у гражданина Жуаня-Юаня подвернуты рукава и даже брюки, а пиджак и вовсе отсутствует. Но вот тапочки — по модели точь-в-точь такие же, как у него самого — выглядят очень опрятно, чуть ли не слепят своей белизной, и Ван Ибо с досадой переводит взгляд на свои. Наверное, всё-таки надо было их постирать. — Как проходит ваша проверка? С должным энтузиазмом, как я видел? — на лице у фрезеровщика-или-быть-может-токаря гуляет улыбка, но природу этой улыбки понять тяжело. Ван Ибо, по крайней мере, точно не в силах её расшифровать. Наблюдать — одно дело, а анализируют обычно другие, это в его компетенцию не входит. — С энтузиазмом, разумеется, — Ван Ибо кивает, даже пытается придать лицу такое выражение, которое означало бы, что факт пыла, с которым он относится к своей работе, неоспорим и сам собой подразумевается. В том, что выражение выходит именно таким, как было запланировано, уверенности нет — товарищ Жуань-Юань в ответ то ли ухмыляется, то ли фыркает. — Энтузиазм у молодых специалистов — штука важная, я бы даже сказал крайне необходимая. Смотрел я сегодня на вас и думал — ух, молодёжь, вы нам всем фору дадите ещё. Достойное поколение очень, да. Только я вот что спросить-то хотел… это энтузиазм вам подсказал напряжение снимать с корпуса кондёра или, скажем, некая жажда инноваций? — в голосе у собеседника слышится неприкрытое веселье. Ван Ибо даже и не знает, чтó на такое следует ответить, чтó придумать, но собеседник этого и не ждёт. Внезапно посерьёзнев, товарищ Жуань-Юань смотрит куда-то наверх и перехватывает Ван Ибо за локоть, заставляя остановиться прямо в потоке: — Взгляните, — шепчут ему и с задумчивостью добавляют: — Хоть Небо продолжит касаться Земли… Один я, лью слёзы, покинутый*. Ван Ибо всматривается в купол очень внимательно. У него ощущение, словно он вообще впервые видит его над своей головой. Вдалеке — да, он всегда маячит синей дымкой на горизонте. Но стоять вот так, запрокинув голову, посреди людского потока? Это почти как наблюдать за людьми. В этом определённо что-то есть. Как и в странных, всё ещё звучащих в его голове словах. Увлечённый созерцанием Ван Ибо пропускает момент, когда товарищ отпускает его руку и растворяется среди спешащих на обед работников производственного цеха, оставляя его в полном одиночестве в безразличной толпе.⦻
Красная — пусть и не такая яркая, как дней десять назад — макушка Ван Ибо по-прежнему моментально бросается в глаза. По крайней мере, тем, кто может видеть. Поэтому Сяо Чжань, по выходе из столовой по привычке окидывающий взглядом улицу, тут же замечает вчерашнего никудышного нарушителя комендантского часа. Но, вопреки стандартному распорядку, когда они встречались практически в дверях, сегодня Ван Ибо стоит в метрах ста пятидесяти от входа, задрав голову и не делая попытки отойти в сторону, чтобы не мешать остальным, — люди обтекают его с двух сторон, сплошным потоком, вроде бы все вместе, но в то же время каждый сам по себе. Глядя на застывшего Ван Ибо, Сяо Чжаню очень хочется это движение повторить, но все живущие в Дамэне знают — там нет ничего интересного, только равномерная светло-серая дымка купола. Или не только? Его рассуждения прерывает приближение старого друга, которого он практически беззвучно одними губами благодарит коротким «спасибо». И слышит в ответ такое же тихое: — Всегда рад. Переведя взгляд обратно вдаль, Сяо Чжань всё же не может сдержать улыбки; он прячет руки в карманы брюк, из-за чего его пиджак вновь страдает, героически переживая образование новых, не запланированных портным складок, и отправляется спасать Ван Ибо от голода, потому что знает: сейчас тот ощущает себя ребёнком, который впервые открыл глаза и увидел, что мир вокруг дышит, живёт своей жизнью, к которой хочется прикоснуться, которую нужно немедленно впитать в себя. — Не думаю, что диета вам в самом деле нужна, гражданин Ван, — Сяо Чжань аккуратно берёт Ван Ибо за локоть и уводит в сторону, поток людей тут же смыкается. — А? — у Ван Ибо на лице расцветает недоумение. — Перегородили движение; на обед не спешите сами и другим решили мешать? — видя, как Ван Ибо оглядывается по сторонам и теряется ещё больше, словно только осознавая, что до столовой он так и не дошёл, Сяо Чжань смягчается: — Это шутка, будьте добры, посмейтесь приличия ради, — Ван Ибо, увы, не смеётся, но взгляд у него становится чуть более осмысленным. — С вами всё в порядке? Голова не кружится? — Голова — нет. В смысле, нет, ничего не кружится. — Тогда бегите на обед, товарищ Ван. А то из яичного супа такими темпами цыплёнок вылупится. На этот раз на лице напротив Сяо Чжаня на пару секунд застывает едва уловимое подобие улыбки, немного кривой, но глаза, на которые падает красная чёлка, улыбаются тоже, отчего лицо словно светится изнутри. Сяо Чжань не может не улыбнуться в ответ. Так они и стоят, пока Ван Ибо не оживает первым и, кивнув на прощание, не смешивается с людским потоком. После того, как он исчезает в дверях столовой, Сяо Чжань решает, что пора и ему вернуться к работе. Или, по меньшей мере, к её имитации.⦻
В столовой Ван Ибо оказывается вновь выловлен товарищем Жуанем-Юанем, который садится напротив него за тот же стол. Помимо них, за столом ещё трое. Ван Ибо почему-то ожидает, что его коллега продолжит свои странные разговоры, но этого не происходит. Не происходит вообще ничего, и это тоже кажется странным! Нет даже разговоров про произведённое, проданное, купленное и обменянное. Периодически Ван Ибо чувствует на себе внимательный, изучающий взгляд и безошибочно понимает, кто на него смотрит — поднимая глаза, он каждый раз встречается взглядом с товарищем Жуанем-Юанем. Последний совершенно не смущается быть пойманным с поличным — по-прежнему наблюдает, подцепляя палочками стручковую фасоль и методично пережёвывая пищу положенное число раз. Ранее они с товарищем Жуанем-Юанем толком не пересекались, максимум, перекинулись парой ничего не значащих фраз и, возможно, пару раз делили обеденный стол. Поэтому природа этого внезапного интереса не слишком понятна. Ну, если, конечно, это не любопытство по отношению к человеку, который явно не располагает никакими техническими навыками, но при этом работает на заводе. Возможно, что это именно такой интерес, потому что по возвращении в их отдел товарищ Жуань-Юань проходит мимо собственного стола, сопровождая Ван Ибо до его. — Я прослежу, чтобы вы не мучились, — товарищ Жуань-Юань, произнося это, смотрит так же пристально. На долю секунды Ван Ибо кажется, что это предложение связано с чем-то ещё, но фрезеровщик-или-быть-может-токарь берёт мультиметр и крутит на нём ручку, переставляя в какой-то неведомый Ван Ибо режим. — Принесите отвёртку с моего стола, товарищ Ван. Кондёры разрядить надо. В последующие полчаса Ван Ибо учится разряжать «кондёры» и проверять их на работоспособность. Товарищ Жуань-Юань объясняет подробно — у него в наличии целых три способа, что можно замерить и как интерпретировать значения. Ни один из методов близко не выглядит так, как Ван Ибо изображал в утренние часы. Но его учитель, проявляя такт, не проезжается по этой теме, видимо, уже вдоволь насмеявшись и высказав всё, что он думает на этот счёт в нескольких колких фразах перед обедом. Работа оказывается настолько же монотонной и не требующей каких-то специфических способностей, как и недавние погнутые тиристоры. Но у монотонности оказываются свои минусы — к концу рабочего дня у него вновь затекает шея, словно залитая бетоном, и начинают мелко трястись руки. Из-за этого несколько работоспособных конденсаторов выходят из строя прямо в процессе проверки, потому что руки потряхивает так, что он случайно касается красным щупом минусового вывода конденсатора и сам же этого пугается. Запоров два устройства подряд, Ван Ибо пробегается глазами по помещению — никому нет до него дела, даже товарищ Жуань-Юань заполняет какие-то документы. Погипнотизировав ещё немного обозначение минуса — кто только придумал эту полярность! — Ван Ибо решает, что лучше ему рассказать о досадном происшествии, признавшись сразу, чем мучиться потом. В конце концов, это всего два конденсатора, в остальном он справился для новичка более чем хорошо. К бригадиру идти не хочется, поэтому Ван Ибо ещё раз смотрит на товарища Жуаня-Юаня за стеклом — он работает в цехе — и встаёт, чтобы дойти до своего дневного спасителя. От такого резкого подъёма у него моментально темнеет в глазах, и, не сделав и шага, Ван Ибо хватается за стол правой рукой, чтобы не потерять равновесие, пытаясь одновременно посчитать, сколько часов он не поднимался со своего места. До этих пор ему ни разу не приходилось так усердно трудиться на заводе, так что эти ощущения оказываются в новинку. Когда Ван Ибо — спустя каких-то пару секунд, он уверен, — открывает глаза, перед ним уже стоит товарищ Жуань-Юань, задумчиво прикрывает кулаком рот и совсем тихо произносит: — Лучше сядьте на место, — Ван Ибо сначала даже понять не может, чтó ему говорят, но, осознав, следует совету. Становится легче, но общее состояние всё равно странное и не поддаётся описанию; Ван Ибо молчит. Товарищ Жуань-Юань, поглядев на убитые конденсаторы, говорит, что их надо отложить к бракованным, мол, ничего страшного не произошло, не переживайте, а затем смотрит на часы: — Осталось ещё 35 минут. Кондёры потом добьёте. Сможете продержаться? — Послушайте, товарищ… — Ван Ибо замолкает, получается неловко. — У меня немного закружилась голова. От этого ещё никто не помирал, и я не собираюсь. — Это вы сейчас так говорите, — отвечает товарищ Жуань-Юань и даже усмехается. — Делайте так, как я говорю. Я сейчас отойду, мне надо закрыть смену, а потом провожу вас до общежития. Отказы не принимаются. Не вставайте, сидите на месте. Что может быть сложного в том, чтобы полчаса прямо посидеть за столом и ничего не делать, думает Ван Ибо. Он неотрывно глядит на часы, которые висят над каморкой бригадира, и думает, что стрелки движутся смазанно и непозволительно медленно. Ещё двадцать минут. По виску стекает первая капля пота, хотя в помещении не жарко, а скорее даже наоборот — царит какой-то особенный холод, назойливо облепляющий кожу, словно мелкая металлическая стружка. Следом внутри возникает ощущение всепоглощающей пустоты вперемешку с пока ещё только зарождающимся призвуком тошноты; Ван Ибо становится понятно, что продержаться оставшуюся четверть часа, пока можно будет законным образом покинуть рабочее место, не привлекая лишнего внимания, будет не так-то просто. Он подпирает щёку левой рукой и старается отвлечься от ощущений и стрелки часов — она двигаться больше не собирается, что ли? Ван Ибо рассматривает грязно-зелёные стены, плакаты по технике безопасности, пытается вчитаться в иероглифы, с трудом понимая, что в тексте речь идёт о способах защиты от какой-то электрической дуги, которая, может, звучит забавно, но даже в таком состоянии Ван Ибо понимает, что хорошего в этом мало. После слов про потерю зрения ему кажется, что его глаза тоже работают как-то не так: текст расплывается, иероглифы прыгают так задорно, словно у них сеанс утренней зарядки. Но мозг всё же обрабатывает несколько из них — разрозненные куски про ожоги, про летальный исход, и от этого Ван Ибо прошибает насквозь — возможно, каким-то подобием электрической дуги; ему так жарко, он потеет — всё тело как будто покрывается влажной, липкой плёнкой. — Товарищ Ван, вам плохо? Ван Ибо даже не сразу понимает, что обращаются к нему. Картинка смазана, не представляется возможным понять, говорит это мужчина или женщина; он старается проморгаться, ощущая пот прямо на своих вéках, и сфокусироваться на тёмно-синем силуэте рядом с собой. Бросив это безуспешное дело, Ван Ибо остаётся сидеть с закрытыми глазами — ему даже как будто бы становится легче — и просто вслушивается в происходящее вокруг. К его лбу кто-то прикасается. — У гражданина Вана, похоже, температура, — голос принадлежит, кажется, фрезеровщику-или-кто-он-там-ещё; вернулся, получается. — Может, сходить за медсестрой? — Да всё в порядке, простыл, наверное, где-то на экскурсии. Товарищ Ван говорил мне, что неважно себя чувствует ещё после обеда. — Надо было пойти домой. Как безответственно с его стороны, ещё не хватало нам заразиться. И кто тогда будет выполнять план? — Я провожу его домой и скажу его старшему по общежитию, чтобы вызвал врача, прикреплённого к их блоку. Давайте, товарищ Ван, попробуйте подняться. Ван Ибо чувствует, как его берут за плечо и тянут куда-то вверх, он не сопротивляется — ему кажется, что он должен быть похож на тянучку, мягкую и подвижную в чужих руках. У него сейчас нет ни костей, ни суставов; он весь — словно единообразная масса, которая потеряла свою изначальную форму и способна теперь стать чем угодно. По тому, как от холодного воздуха его прошибает озноб, Ван Ибо понимает, что они оказались на улице. Он старается помочь товарищу Жуаню-Юаню, активно перебирая ногами, но они ощущаются как неподвластное его мозгу желе. В какой-то момент он почти что повисает на другом человеке, а ноги-желе просто отказываются твердеть — колени подгибаются, поэтому он тупо волочит ногами по земле, но потом всё же берёт себя в руки и делает несколько нормальных шагов. Всё это повторяется по кругу; сколько времени у них уходит, чтобы добраться до общежития, не оценить — кажется, Ван Ибо вообще уже не утруждается считывать пространственно-временные характеристики. Слышит только иногда, как кто-то предлагает помощь, но товарищ Жуань-Юань всякий раз отказывается, хотя нести на себе 60 килограммов желе — клубничного, думает Ван Ибо, вспоминая свой цвет волос — должно быть очень тяжело.⦻
Сяо Чжань и Чжу Цзаньцзинь в ожидании разбираются — или только делают вид — в подсобке с товарами до тех пор, пока в парадной не начинается суета. — Несём ко мне, — решительно заявляет Сяо Чжань, схватив старшего по блоку за локоть; затем они появляются в вестибюле. Картина там чудесная: Ван Ибо мёртвым грузом висит на спине у товарища Юаня, который сжимает его руки, чтобы он не съехал с его плеч и ногой пытается справиться со входной дверью; ему скорее мешает, чем помогает, суетящийся консьерж. Ван Ибо, похоже, в полной отключке: его ступни волочатся по полу, белые спортивные тапочки покрыты слоем уличной пыли и грязи. — Это какая же должна быть температура! — восклицает товарищ Бао, в ужасе прижимая руки к груди. — Утром с товарищем Ваном всё было в порядке! Чжу Цзаньцзинь — спасибо его хладнокровию — с улыбкой кладёт руку на плечо консьержу. — Товарищ Бао, не стойте столбом, позвоните доктору Мэн. Она должна быть сегодня на дежурстве. Скажите, что у товарища Вана началась лихорадка. Наверное, без её рецепта на антибиотики здесь не обойтись. — Конечно-конечно, — восклицает консьерж и бежит в свою каморку. Пока он разговаривает по телефону, товарищ Юань передаёт свою ношу Чжу Цзаньцзиню и Сяо Чжаню. — Как давно? — внезапно спрашивает Сяо Чжань. — Час, может быть, не больше. Я сам не сразу заметил, работал за станком, коллеги заметили раньше. Давайте придерживаться официальной версии — простыл вчера на экскурсии, температура поднялась ещё за обедом, но товарищ Ван не сразу понял. — Если завтра будут спрашивать… — начинает Сяо Чжань. — Я не подведу, товарищ Сяо, несите его уже. Я перехвачу доктора Мэн по дороге, — заверяет товарищ Юань и цокает языком: — Ох, и тяжёлая же ночка вам предстоит. Надеюсь, вы знаете, чтó делаете. Сяо Чжань впервые рад тому, что потолки в их бараках такие низкие, оба пролёта, отделяющие их от второго этажа, они преодолевают за минуту. Возможно, стоит дотащить Ван Ибо до его квартиры, думает Сяо Чжань, пытаясь определить, что сейчас важнее — сохранить некоторые свои «хобби» втайне или иметь под рукой всё необходимое. Чжу Цзаньцзинь думает, видимо, о том же. Потому что останавливается и шёпотом произносит: — Ты уверен? — Нет, — честно отвечает Сяо Чжань и в растерянности смотрит на табличку с номером этажа. — Вот и я — нет. Давай отнесём его наверх, у меня дурное предчувствие. Если он завтра очнётся, а ты будешь в бюро, считай, наша братская могила — вопрос времени. — Нет, — снова говорит Сяо Чжань и сводит брови к переносице. — Нет, давай ко мне. У меня хотя бы есть ванна. Я послежу за ним сегодня, а утром отнесём его к себе. Возможно, сам дойдёт. — Чтобы тут же написать донесение? Сяо Чжань шикает: — Цзаньцзинь, просто несём его ко мне. Я возьму всю ответственность на себя. — Ну, как знаешь, — Чжу Цзаньцзинь пытается пожать плечами, но с учётом их груза выходит так себе. — Давай его пока что на диван, — предлагает Сяо Чжань. — На его месте я бы помер, если бы проснулся в таком месте. Если он, конечно, не отомрёт ещё раньше в лихорадке. Или написал бы донесение не только на тебя, но и самого себя, а потом совершил бы акт самосожжения, — объявляет старший по блоку, когда они смотрят на Ван Ибо, который теперь полусидит на диване. — Типун тебе на язык. Ты преувеличиваешь. — Ты и сам знаешь, что нет. Вспомни реакцию остальных, и это с учётом, что мы готовили их по несколько месяцев. А тут у тебя пятилетка за три года. Знай, что я совершенно не поддерживаю. — Знаю, поэтому, будь добр, не продолжай, — отмахивается Сяо Чжань. — Нет, подожди, я ещё не всё сказал, — настаивает Чжу Цзаньцзинь, но тут Ван Ибо дёргается и открывает глаза. И Сяо Чжань, и Чжу Цзаньцзинь замирают в шоке от такого поворота событий. Впечатление такое, словно ещё пару секунд напоминавший мешок с костями Ван Ибо внезапно оказывается в полном сознании и взирает на них очень даже осмысленно, и к такому они оба не готовы. Потому что это вообще не по плану, по крайней мере, Сяо Чжань такого точно не планировал. Потому что в запасе у него должен быть хотя бы час. То, что кто-то смог прийти в себя так быстро, невозможно было предугадать. Ван Ибо смотрит сначала на домоправителя, потом переводит взгляд на Сяо Чжаня и заплетающимся языком произносит: — Товарищи… Как вы относитесь к клубничному желе? После этого он, неотрывно глядя Сяо Чжаню в глаза, кренится в сторону до тех пор, пока не утыкается носом в обивку софы, и фыркает от этой неожиданной встречи. Затем Ван Ибо вновь отключается. Сяо Чжань и Чжу Цзаньцзинь некоторое время стоят молча и неподвижно, будто надеясь, что, если эпизод повторится, они смогут сойти за статуи. В конце концов первым отмирает Чжу Цзаньцзинь и озорно хмыкает: — Весёлый клиент тебе попался. — Да обхохочешься просто, — Сяо Чжань переступает с ноги на ногу, громко вздыхает и проводит рукой по лбу. Всё-таки надо было волочить Ван Ибо наверх.⦻
Оставшись наедине с Ван Ибо, в ожидании Мэн Цзыи Сяо Чжань решает действовать по обстоятельствам. Первым делом он ставит в ванной стул, затыкает слив у небольшой чугунной ванны и оставляет её наливаться водой. Затем в ванную он перемещает и самого «клиента», выражаясь языком Чжу Цзаньцзиня. Ван Ибо, слегка завалившись набок, сидит в несознанке на стуле, вместо спинки — холодная раковина. Руки его плетьми свисают по бокам. Сначала Сяо Чжань стаскивает чужой пиджак, под которым, естественно, обнаруживается рубашка — насквозь мокрая, несмотря на то что под ней есть ещё майка. Из-за влаги бледно-серая рубашка теперь почти что графитового цвета; Сяо Чжань аккуратно снимает её следом и накрывает оставшегося в майке Ван Ибо полотенцем. Время от времени Сяо Чжань опускает руку в ванну, чтобы проверить теплоту воды, примеряет на свой вкус — Ван Ибо сейчас всё равно. С брюками приходится повозиться, но в итоге спустя какое-то время Сяо Чжань, держа Ван Ибо под мышками, располагает его в ванне и берётся за маленькое полотенце, которому уготована роль мочалки, не забывая периодически прощупывать пульс. Когда в квартиру стучит Мэн Цзыи — три коротких и два длинных стука — Ван Ибо уже лежит в чужой кровати; на нём светло-серая хлопчато-бумажная пижама, волосы аккуратно заплетены в косу сбоку, на лбу компресс. — Я могу включить свет? — спрашивает Мэн Цзыи, проходя в спальню Сяо Чжаня. — Без этого никак? — Ты хочешь, чтобы я его зрачки в темноте попыталась рассмотреть? Сяо Чжань молчит. Он и сам понимает, насколько это глупо. — Зачем ты его притащил к себе… И это тоже глупо, думает Сяо Чжань и переводит тему: — Включай тот, который на тумбе. Если он начнёт просыпаться, можно будет выключить сразу. Мэн Цзыи почти закатывает глаза. — Не стой над душой, товарищ. Поставь чайник. Займи себя чем-нибудь, осмотр не займёт больше пятнадцати минут. Мы всё равно ничего не сможем сделать. Пичкать его таблетками сейчас не имеет никакого смысла. Сяо Чжань сидит на кухне, упершись локтями в стол и обхватив голову руками. Когда чайник начинает свистеть, едва слышно, он отнимает одну руку от головы, чтобы выключить плитку. Он не представляет, чтó ответит Ван Ибо, когда тот спросит, чтó происходит. В том, что на него посыплется целый град из вопросов, он даже не сомневается. По-хорошему, от Ван Ибо надо избавляться прямо сейчас, оттащить наверх да запереть — пусть мучается в, так сказать, родных стенах. Мэн Цзыи всё правильно сказала — они ничего не смогут сделать. Им придётся несколько суток наблюдать за агонией другого человека, который даже не понимает сути происходящего и — Сяо Чжань уверен — не готов к тому, чтобы узнать. В общем, грядёт не самое приятное зрелище в сопровождении не самых приятных вопросов, на которые невозможно пока ещё дать ответы. — Ну? — Сяо Чжань в тишине отчётливо слышит тихие шаги Мэн Цзыи. — Как обычно, — пожимает плечами врач. — Он сильно потеет, сбрасывает одеяло и пытается снять пижаму. Возможно, тебе стоит просто накрыть его простынёй и обтирать время от времени. Пульс для его ситуации нормальный, сердцебиение тоже. Следи за сквозняком, иначе, помимо недельного зажигательного путешествия по волнам своего разума, путёвку в которое он вообще-то не заказывал, товарищ Ван получит от тебя в подарок пневмонию за полцены. — Давай без нотаций, — вздыхает Сяо Чжань. — Чем я могу ему помочь? — Ничем ты ему не поможешь. Лучше готовь объяснительную речь, когда он захочет сжечь тебя заживо. Вспомни себя, подумай, чего тебе тогда хотелось, постарайся создать комфортные условия. Хотя поместить его сюда кажется мне полным антонимом комфорта. Ты решил действовать беспощадно, да? — Да что ж вы все заладили!.. Хватит мне это говорить, пожалуйста, мне от этого не легче. — Слишком много ты на себя берёшь, товарищ Сяо, ты ведь подставляешь не только себя, но и нас всех, — Мэн Цзыи качает головой, Сяо Чжань практически видит, как она источает разочарование. — Ради чего ты это делаешь? За каких-то пару недель ты решил поставить под угрозу всё, над чем мы так долго работали. — Я уже говорил Цзаньцзиню, и мне несложно повторить тебе: я возьму всю ответственность на себя. — Мне его жаль. Он не просил тебя об этом. — Тебе не пора? — Как скажешь, — Мэн Цзыи недовольно поджимает губы. — Когда он потребует ответы, не беги ко мне за советом. Потому что я скажу тебе только одно: я тебе говорила. За стенкой кто-то кашляет. Вернее, не кто-то, а Ван Ибо. Мэн Цзыи особенно безнадёжно вздыхает и дружески постукивает Сяо Чжаня по спине: — Ну, удачи тебе с этим. За больничным листом зайдёшь завтра. У тебя неделя, продлить больничный я не смогу. — Больше и не надо, спасибо. Сяо Чжань тоже поднимается. Когда Мэн Цзыи выходит в коридор, он закрывает дверь на ключ и вешает на два выступающих из стены гвоздя плед, который теперь прикрывает дверь так же, как ещё несколько плотных пледов скрывают за собой все имеющиеся окна. В спальне ещё несколько раз кашляют. Сяо Чжань, включив маленькую лампу в кухне, наливает полный термос, щедро добавляет туда мёда и лимона. Прежде, чем войти в собственную спальню, он замирает в нерешительности перед дверью, сжимая термос двумя руками. На самом деле, он и сам толком не знает, правильно ли поступает.