◎
Конвоиры из лифта не выходят; неподвижно стоят, сверлят взглядом, пока железная пасть не захлопывается обратно. Сяо Чжань лениво думает о том, кем они могут быть. Очередные несчастные жертвы инновационной программы товарища Хэ Цзянь? Вряд ли, если учесть, что она уже давно предпочитает не пачкать собственных рук — просто подкидывала им с Лю Шаоци кого-нибудь, а там уж как получится. Получалось, кстати, не всегда. Рядовые солдатики из личной охраны, которым про наполнение предпоследнего этажа знать не положено? Сомнительно, дело слишком щекотливое. Как бы там ни было, Сяо Чжаня личности попутчиков заботят лишь до тех пор, пока он с удивлением не замечает приглашающе открытую дверь — по его расчётам это библиотека, и причина, по которой председатель предпочла встретиться здесь, а не в том уютном кабинете, с которого началось его знакомство с предпоследним этажом, не совсем ясна. Как, впрочем, нет и глобальных причин его нахождения здесь. Сяо Чжань уверен, что ничего страшного, что потребовало бы его личного присутствия, не происходило. Товарища председателя он видит сразу — стоит в конце центрального прохода у панорамного окна в своём неизменном грязно-зелёном костюме, сцепив руки в замок за спиной, и не оборачивается, когда Сяо Чжань появляется в библиотеке. Безусловно, эта пустая театральщина уже давно не внушает ни слепого пиетета, ни иррационального страха, ни чего бы там ни было. Прямо сейчас Сяо Чжань способен испытывать лишь раздражение и лёгкую усталость — особенно из-за мысли, что Ван Ибо может решить, что он нашёл способ отделаться от разговора, и почувствует себя обманутым. Впрочем, Сяо Чжань едва не пожимает плечами в тон своим мыслям, Ван Ибо почувствует себя таковым и в случае, если разговор состоится. Пока Сяо Чжань ступает по мягкому ковру, заглушающему звук его шагов, он не отказывает себе в удовольствии пробежаться взглядом по корешкам проживающих на бесконечных полках стеллажей книг. Хотя, разумеется, любопытство это не возымеет никакого практического эффекта. Он, возможно, и потерял страх, но красть что-либо из библиотеки председателя Сяо Чжань пока что не готов. Но раз он впервые оказался по эту сторону прозрачной перегородки, почему бы не посмотреть на эти богатства и не помечтать немного? Соблазнённый книгами, он пропускает маленькие жесты, которые свидетельствуют о том, что председатель намеревается прервать молчание, — она всегда по-особенному вздыхает и чуть расправляет плечи, хотя, казалось бы, куда уж больше. Реплика, которая разрезает эту душную и пыльную тишину, немедленно достигает его ушей. И она не похожа ни на одну из тех, с которых ранее начинались их встречи: — Вы как никогда вовремя! В голосе — неприкрытое довольство; удивительно, чтобы председатель так себя вела. Это заставляет Сяо Чжаня неловко замереть, не дойдя пары метров до Хэ Цзянь, и перевести взгляд с книг на неё. — Дорогой мой товарищ Сяо, поторопитесь, иначе пропустите всё самое интересное, — председатель слегка разворачивается к Сяо Чжаню корпусом — ровно настолько, чтобы можно было узреть змеиную улыбку на её устах. Это не сулит ничего хорошего: — Лучше вы увидите это своими глазами; уверена, я не обладаю вашим литературным талантом, чтобы описать то, что прямо сейчас можно пронаблюдать на улице. Сяо Чжаню, когда он приближается к окну и отдаёт честь проформы ради, на мгновение кажется, что товарищ Хэ дрожит от волнения. Но эта мысль выветривается из его головы, по мере того как он рассматривает раскинувшуюся у подножия горкома главную площадь и подмечает что-то неправильное в разыгрывающейся внизу сцене. Двигаясь решительной походкой против потока спешащих домой после вечерней смены граждан, Ван Ибо — вряд ли в этом или любом другом куполе найдётся ещё один сумасшедший с красно-розовыми волосами — срывается на бег, чтобы успеть на зелёный сигнал, но удача не на его стороне. Переминаясь с ноги на ногу, Ван Ибо вынужден дожидаться нового сигнала светофора. После того, как старшего инспектора огибают люди, только перешедшие дорогу, он оказывается в гордом одиночестве. Сяо Чжань, даже несмотря на размытость картинки, опознаёт на левом рукаве молодого человека типичную ленту сотрудника комиссариата, в этой же руке Ван Ибо сжимает дипломат. — Кажется, этот подарок вы тоже не смогли оценить по достоинству, — товарищ Хэ Цзянь стучит ногтем по стеклу. — Но как же приятно видеть такое рвение и приверженность делу в столь поздний час. Мне, по крайней мере, очень приятно. А вам, товарищ Сяо? Сяо Чжань всё ещё не спешит делать выводов — мало ли какие дела у товарища Вана в Большом куполе. Он всё-таки сотрудник управления. Поэтому Сяо Чжань молча наблюдает за тем, как у Ван Ибо уходит несколько минут на то, чтобы пересечь улицу, обогнуть живую изгородь, взбежать по лестнице и скрыться в дверях комиссариата. — Должно быть, дело срочное, — цокает языком председатель и поворачивается к Сяо Чжаню, который с трудом может оторвать взгляд от дверей комиссариата. — Но и у нас с вами есть то, что не терпит отлагательств, — председатель бросает взгляд на часы. — Поторопитесь. Под не терпящим отлагательств, как Сяо Чжань узнаёт буквально минуту спустя, подразумевается следующая часть спектакля, которая разыгрывается для единственного зрителя уже в кабинете председателя, куда отводит его товарищ Хэ. Сяо Чжань сразу понимает, что Хэ Цзянь ждёт, когда он удобно разместится за столом, и подыгрывает ей. Сегодня его, кажется, будут распинать, но это не впервые, надо просто перетерпеть унылые нотации и увещевания председателя. Всё равно все его мысли заняты по большей части лишь тем, что он увидел ранее. В данном отношении Сяо Чжань принимает волевое решение не накручивать и не обвинять никого в предательстве, пока не поговорит с Ван Ибо. — Ваше счастье, что, во-первых, все документы, где указываются табельные номера интересующих меня сотрудников, фильтруются и автоматически направляются мне, минуя службы. Товарищ Хэ эффектным движением раскладывает перед ним кипу бумаг. Судя по этой подводке, на них поступила жалоба и довольно объёмная. — Во-вторых, я думаю, для вас не было секретом, что некоторые терминалы изолированы от сети. Информация, которая с них уходит, сначала проходит через мою службу безопасности. Итак, чтобы избежать лишних вопросов, прошу, читайте по порядку. Сяо Чжань едва успевает пробежаться глазами по бюрократической мишуре в виде даты и времени составления документа, сетевому адресу терминала и прочему, когда слышит: — Читайте, пожалуйста, вслух. — Я, Ван Ибо, гражданин Республики, по роду деятельности — старший инспектор центрального штаба управления, табельный номер в реестре комиссариата 3726, добровольно и в соответствии с принятым уголовно-процессуальным кодексом сообщаю о собственной виновности в нарушении режима ознакомления… — Ох, уж эти непокорные поборники морали! Напоминает товарища Лю в лучшие его годы. Да, товарищ Сяо? — Мне продолжать читать? — прежде, чем успевает одёрнуть себя, внезапно огрызается Сяо Чжань и поднимает взгляд на председателя. Она от этой вспышки гнева расцветает ещё больше: — Будьте так добры озвучить предпоследний абзац. Сяо Чжань вскользь пробегается глазами по нескольким строкам, в которых Ван Ибо признаётся в сговоре с подозрительными личностями, укрывательстве контрабанды запрещённого знания, соучастию в побеге граждан и многом другом. Чем дальше он читает, тем меньше способен владеть собой — когда в тексте упоминаются неуставные отношения, лист приходится положить перед собой, потому что руки Сяо Чжаня ходят ходуном от гнева и всепоглощающей досады. Да, гнева в нём сейчас предостаточно: на Ван Ибо, одурачившего его и не побрезговавшего теми методами, которые себе Сяо Чжань никогда бы не позволил. Вот уж точно — ученик превзошёл учителя. Гневается он и на Чжу Цзаньцзиня с Мэн Цзыи, что не смогли пойти против него и дать ему звонкую оплеуху, чтобы сбить этот романтический морок. Но больше всего он, конечно, гневается на себя самого. На собственную наивность и на из ниоткуда взявшуюся способность выдавать желаемое за действительное. Неужели мог человек после стольких лет пропаганды вот так легко упасть в самую пучину разврата, как сказали бы на любом слушании по этике? И не просто обыватель, а сотрудник центрального комиссариата! Сколько понадобилось самому Сяо Чжаню, чтобы предать Собрание? Сколько было прочитано книг, изучено картин, просмотрено фильмов прежде, чем он смог в полной мере воспринять себя как врага режима? Какой-то месяц в случае Ван Ибо против полугода в случае Сяо Чжаня. Да, конечно, когда они имеют дело с обычными людьми, мало кто мог сопротивляться речам Лю Шаоци так долго, как Сяо Чжань. Но ведь дело в том, что Ван Ибо — не обычный человек, а инспектор, верный пёс Собрания. Сравнивать его с обывателями невозможно. Едва не скрипнув зубами, Сяо Чжань наконец сосредоточивается на нужном абзаце: — При вынесении решения справедливым Судом Республики прошу учесть следующие обстоятельства: гражданин ранее не привлекался к ответственности; гражданин имеет почётную грамоту за безупречную службу в куполе Кон; гражданин действовал в рамках полевого расследования и готов предоставить все собранные данные для приобщения к материалам дела о контрабанде знания и привлечения к ответственности ряда лиц, подозреваемых в организации повстанческой группировки. Блестяще, думает Сяо Чжань и, кажется, по-звериному скалится, когда укладывает лист поверх внушительной стопки распечаток. Они-то, вероятно, и являются теми данными, которыми любезно возжелал поделиться товарищ старший инспектор. Тщательности и дотошности можно позавидовать. — Предполагаю, прямо сейчас старший инспектор пытается донести всё то же самое до своих коллег. Он подавал такие надежды, когда я направила его к вам, великолепный потенциал для двойной агентуры. У вас ведь была отлаженная схема с чудесными результатами, если, конечно, не рассматривать случай с агентом 995. Но с той ситуацией мы уже рассчитались. Не хотите объяснить, почему в этот раз вы решили отступить от стандартного порядка действий, разработанного товарищем Лю Шаоци? — спрашивает председатель, а потом как-то брезгливо морщится и с укоризной замечает: — Помнится, вы некогда осмелились критиковать меня за тот метод, которым я воспользовалась в вашем случае, не спросив у вас якобы разрешения. Представьте моё удивление, когда я ознакомилась с историей товарища Вана! Непогрешимый товарищ Сяо опустился до грязных методов председателя. Только вот посмотрите, к чему привела ваша самодеятельность! В отличие от вас, я точно знаю, на какие рычаги надо воздействовать… — В управлении есть наши люди, — внезапно перебивает Сяо Чжань и не мигая смотрит в глаза председателю: — Мы можем перехватить товарища Вана и завершить подготовку. Или отправить на… лечение, если вы посчитаете нужным. Хотя я вижу в произошедшем абсолютно штатную ситуацию. Председатель на это предложение неопределённо хмыкает, приподняв брови, и словно думает о чём-то своём, разглядывая Сяо Чжаня, мерно поглаживая подлокотники кресла, в котором пару лет назад пытался спрятаться от картин наивный сотрудник агитотдела. К слову, те же картины и являются безмолвными и единственными свидетелями разговора — пожалуй, самого неприятного из всех, что ему приходилось иметь с председателем. Как забавно: даже после всего, чтo сделала с ним товарищ Хэ, Сяо Чжань ни разу не думал об искусстве с ненавистью. Но сейчас, когда в этом приступе безысходности и отчаяния пробегается взглядом по стенам, а потом вспоминает те картины, копии которых он собственным руками развешивал по Квартире, достаётся и живописи — «Поцелуй сфинкса» Сяо Чжаню сейчас ненавистен, словно именно картина виновата во всём произошедшем. — Наши? Мы? Мне кажется, вы забываетесь… — с мягкой улыбкой начинает товарищ Хэ Цзянь. — Возможно, на лечение стоит отправить вас обоих? Как вам такой вариант, товарищ Сяо? В последнее время я, честно сказать, не понимаю, на чьей вы стороне; отдых пойдёт вам на пользу, что думаете? Только не раскатывайте губу — в один санаторий вы вряд ли попадёте. Ответить Сяо Чжань на это не очень заманчивое предложение не успевает — на тумбе слева подскакивает звонкой трелью телефонный аппарат. Председатель не говорит ни слова в трубку, слушает несколько секунд, не сводя глаз с Сяо Чжаня. — Я всё уладила, — сообщает товарищ Хэ Цзянь по окончании странного звонка и встаёт из кресла. Она подходит к столу, за которым сидит Сяо Чжань, и заслоняет собой окно, за которым сгущается темнота. — Вряд ли товарищ Ван в самом деле мог бы доставить ощутимых проблем. Процесс его подготовки не был закончен, то, что он отправил отчёты, действительно неожиданно, но вовсе не смертельно. Мы… Вы бы перехватили их в любом случае. Стоит порадоваться, что старший инспектор проявляет себя столь преданным идеалам Собрания товарищем. Это хороший знак. — Знаете… и вы, и товарищ Лю напоминаете маленьких избалованных детей. Возитесь в своей песочнице, в которую вас посадил родитель, и считаете себя взрослыми, но в итоге, когда приходит время решать проблемы, вашим единственным спасением становится материнская юбка. Вероятно, крайне довольная своей метафорой председатель позволяет себе звонкий смешок и отворачивается к окну. — Что ж, наверное, в этом есть и моя вина — я дала вам слишком много свободы, понадеявшись, что ваша совестливость не даст забыть, где ваше место, — товарищ Хэ понижает голос. В сочетании с тем, что она отвернута от Сяо Чжаня в другую сторону, разобрать тихую речь удаётся с трудом: — Пока что результаты программы неутешительны. Нет, я решительно не понимаю, как бороться с этой заразой. У меня были большие ожидания от товарища Вана, но вы его испортили. Сяо Чжань сомневается, что председатель говорила всё это ему, но не может смолчать — что бы ни имела в виду Хэ Цзянь под формулировкой «испортили», Сяо Чжань никак не может согласиться. — Товарищ Ван вполне способен оправдать ваши ожидания в качестве двойного агента, — с напором повторяет он и не кривит душой. Его личная трагедия является наглядным свидетельством, что товарищ Ван, сумевший не потерять голову несмотря на всё, что случилось, — лучший из возможных вариантов для подобной работы. Председатель сложившейся ситуацией должна быть в высшей степени довольна — Лю Шаоци, хотя и может похвалиться самодоносом, практически сразу переметнулся на сторону врага и терпел Хэ Цзянь, которую именовал исключительно змеёй, постольку-поскольку. Вряд ли она была об этом не в курсе, раз уж связиста разжаловали и выслали пусть и не в лагеря, но в места довольно близкие к ним. Сяо Чжань же слишком долго раскачивался и чурался запрещёнки как огня. И что в итоге? Хэ Цзянь, вероятно, опять понимающая это, не раз намекала, что напор Сяо Чжаня в последних лекториях снизился. А теперь уж, если Ван Ибо был достаточно красочен и точен в своих отчётах, вряд ли председатель будет считать Сяо Чжаня своим человеком. — Я опрометчиво верила, что прошлая история наглядно покажет, как делать не надо, да и ссылка товарища Лю возымеет должный эффект, но увы… Мой дорогой товарищ Сяо, как бы благосклонно я к вам ни относилась, в этот раз вам будет полезно лично оценить последствия. Пока председатель уходит к рабочему столу и открывает ключом один из ящиков, Сяо Чжань убеждается в собственных мыслях — видимо, кредит доверия исчерпан, его ждёт наказание. Наверное, если бы председатель обратилась к своим любимым метафорам про материнство, она бы назвала это «отлучением от груди». Из ящика на свет извлекается тонкий конверт. — Вы немедленно будете перенаправлены в другой купол, где займётесь прежней деятельностью в гордом одиночестве, раз уж вы так уверены в себе и своих методах. Считайте это вторым шансом, но не забывайте, что вы — обыкновенный наёмный сотрудник. А незаменимых сотрудников, как вы знаете, не бывает, — председатель кладёт конверт на стол. — Как изучите условия, можете ознакомиться с опусом старшего инспектора. Я знаю, вам любопытно, и не зря — чтиво великолепное. Особенно про чай. Хотя я так и не поняла в сложившейся ситуации, вы товарища Вана передержали или недодержали? Подумайте об этом, раз уж вам предстоит работа над ошибками. — В какой купол меня переведут? Пожалуй, более довольной председателя он не видел даже в моменты многоминутных оваций после её пламенных речей. Не скрывая победной улыбки, Хэ Цзянь игнорирует вопрос и подходит к двери: — Все документы оставьте на столе. И спасибо за идею с лечением товарища Вана. Я намеревалась доработать его, но, кажется, это уже бракованный товар, — председатель замирает и выжидательно смотрит. — На вокзал вас сопроводят. Прощайте, товарищ Сяо. Желаю вам успехов на службе. Сяо Чжань поднимается с места и отдаёт честь, которая здесь, впрочем, мало кому нужна: — Рад стараться, уважаемый товарищ верховный председатель! Когда он остаётся один, первым делом Сяо Чжань бросается к отчётам Ван Ибо, детализированности которых можно позавидовать — похоже, он умудрился в подробностях описать каждый свой день работы над заданием. Кажется, навыки скорочтения Сяо Чжаня ждали одного-единственного момента — успеть прочитать эту толстенную кипу бумаг. Навыки вполне оправдывают себя — ко времени появления секретаря ему удаётся ознакомиться не только с пестрящими множеством подробностей сочинениями Ван Ибо. Когда он доходит до последних страниц, по лицу его пробегает тень, сменяющаяся подобием улыбки. Для пущей уверенности он перечитывает эти листы несколько раз. Как и завещала председатель, после ухода Сяо Чжаня на столе также остаётся небрежно вскрытый конверт. В нём, как оказалось, был всего один лист, отпечатанный на пишущей машинке, содержащий перечисление действий, которые ему воспрещается совершать, и полагающиеся наказания — видимо, для большей наглядности. Запреты разнообразны и частично продиктованы отчётами Ван Ибо, частично — его собственными, самыми ранними журналами, где Сяо Чжань подробно описывал положение дел в Хуаньци. Теперь становится понятен точный список его прегрешений. Например, вступление в неуставные отношения без личного письменного заявления об их необходимости на адрес председателя становится одним из пунктов с довольно суровым наказанием. Но даже это не идёт ни в какое сравнение с самым последним, двадцать четвёртым пунктом: за сокрытие информации о понёсших женщинах Сяо Чжаню незамедлительно будет предъявлено обвинение в измене Республике.◎
— Давно хотела познакомиться с вами лично, товарищ Ван. Добрый вечер. Вслед за приветствием тишину разрывает скрежет отодвигаемого стула. Ван Ибо — скорее даже не столько он, сколько вымуштрованный инспектор внутри него — делает несколько чеканных шагов вперёд. Для пущего эффекта не хватает стука каблуков парадного костюма; но, увы, на нём обычные спортивные тапочки, и они не издают ни звука. Проходка завершается половинным шагом; одновременно с тем, как Ван Ибо разворачивается корпусом и приставляет правую ногу к левой, отработанным движением в воздух взмывает рука, на плече — повязка, отражающая ранг и табельный номер. — Уважаемый товарищ верховный председатель, старший инспектор Ван Ибо прибыл по требованию! Верховный председатель отдаёт честь: — Вольно, товарищ, присаживайтесь, — и сама в качестве примера опускается на стул. Какое-то время они сидят молча; СИ3726 не осмеливается не то что начать разговор, а даже взглянуть в сторону Хэ Цзянь. С немного опущенным подбородком Ван Ибо смотрит, изредка моргая, на крупную золотистую пуговицу пиджака председателя, что отражается на гладкой отполированной поверхности стола. — Как вы себя чувствуете? Жалобы? — Никак нет, товарищ. — Значит, вы в добром здравии. Как быстро вы разделались с ангиной! Не скрою, я удивлена. Хотя это не единственная вещь, которая меня удивляет в вас. Вы — в высшей степени незаурядный сотрудник комиссариата. Сейчас я это понимаю. Буду откровенна — я не рассчитывала на такой результат, когда увидела ваш запрос на расследование в Хуаньци. Возможно, вы уже поняли, ситуация там тяжёлая. И это в столице! — Уважаемый товарищ в курсе? — Ван Ибо продолжает буравить взглядом отражение пуговицы, стараясь унять дрожь в голосе. — Конечно, дорогой товарищ Ван, ваш отчёт не открыл для меня ничего нового. Я всегда старалась держать руку на пульсе. Но я всё равно по достоинству оценила всё вами написанное. — Тогда верховный председатель знает, что я готов понести любое наказание. — Но я не уверена, что вас следует наказывать, товарищ старший инспектор. Или лучше называть вас товарищ консультант управления? Когда Ван Ибо резко вскидывает голову и впервые в жизни встречается взглядом с верховным председателем, она улыбается ему сдержанной, вежливой улыбкой, в которой чувствуется покровительство. — Товарищ? — старший инспектор, секундой назад получивший повышение до консультанта, заправляет за ухо выбившуюся прядь. Товарищ Хэ следит за его движением, улыбка её становится шире: — Я так рада, что вы нашли полезным мой маленький подарок-напутствие. Учитывая все ваши успехи, мне немного жаль, что я не смогла поговорить с вами до начала вашего полевого расследования и вручить вам его лично. Надеюсь, он сыграл важную роль в достижении того ошеломительного успеха, которого вы добились. — Так точно. Уважаемый товарищ была абсолютно права — чтобы найти преступников, надо действовать, как они. Боюсь, что верховный председатель переоценивает мой вклад в дело. Без вашего подарка я бы не смог познакомиться ни с кем из нарушителей. Они предпочитают сами отбирать людей для вербовки, я так и не понял, каким образом это происходит. Возможно, когда видят потенциальные отклонения от нормы. В случае моих волос это было слишком очевидно, — признаётся старший инспектор и спохватывается. — Простите, товарищ. Я не имел в виду, что метод привлечения нарушителей, предложенный верховным председателем, безыскусен. — Не извиняйтесь, товарищ Ван. Я абсолютно согласна с вами, но вынуждена признаться, что мой подарок был преподнесён вам с несколькими целями. Первая — помочь вам сдвинуться с мёртвой точки. Я лично следила за вашим пребыванием в Хуаньци, и из вашего первого отчёта мне показалось, что вы были несколько подавлены. Как я уже сказала, к тому моменту я обладала некоторой информацией о том, что в данном округе есть подпольная организация, но я не могла решить за вас ту задачку, которую вы себе поставили. Однако, мне хотелось подбодрить вас, намекнуть, что вы на правильном пути. И посмотреть, чтó из этого выйдет, хотя, повторюсь, особенных надежд в вашем отношении не было. Поверьте, мне ещё никогда не было столь приятно ошибиться. — Я благодарен верховному председателю за внимание к скромной персоне старшего инспектора. — Консультанта, товарищ Ван, консультанта, — председатель мягко ударяет ладонями по столу. — И эта новая должность, которую я бы очень хотела, чтобы вы приняли, напрямую связана со второй целью моего подарка. У вас есть идеи на этот счёт? — Верховный председатель сказала, что это была проверка. — Вы очень внимательный слушатель, товарищ Ван. Это я поняла по тому, как дотошно вы отнеслись к изложению всех диалогов. Но я имела в виду, есть ли у вас соображения относительно содержания этой проверки. — Никак нет, уважаемый товарищ. — Жаль. В будущем вам придётся научиться анализировать подобные вещи, раз уж вы идёте на повышение по службе. Напомните мне ещё раз, что было в записке с подарком? Не знаю, умышленно или нет, но, кажется, ранее вы не совсем верно процитировали её содержание. — Чтобы найти преступника, — старший инспектор немного насупливается, когда представляет себе то, как выглядит записка, — надо стать им. — Блестяще. Ваша память на подобные мелочи действительно впечатляет. Что ж, как вы понимаете, вы прошли проверку. Превозмочь давление общества — для этого требуется смелость и, что уж там, некоторое пренебрежение к нормам и устоям. — Я сделал это исключительно в рамках расследования. Я считал, что верховный председатель дала мне разрешение. — И да, и нет. Скажем так, здесь не было неправильного ответа. Как бы вы ни поступили в итоге, я бы приняла это с равной степенью одобрения. — Я не понимаю, товарищ. — Не каждый на вашем месте поступил бы так же. Более того, не каждый, поступив так, в дальнейшем остался бы верен Собранию. Мы ведь можем говорить о вашей преданности, товарищ консультант? — Так точно, уважаемый товарищ верховный председатель. — Тогда давайте временно отбросим формальности, чтобы несколько ускорить процесс. Всё дальнейшее обсуждение должно остаться в этих стенах, это вам ясно? — Всё ясно, товарищ. — Я знаю, что в процессе расследования вы обратились не к самым стандартным методам и стратегиям. Я обязана поинтересоваться — есть ли хоть какой-то процент личного в ваших отношениях с товарищем Сяо? — Отношения с вышеозначенным субъектом носят исключительно профессиональный характер. — Носили, — взгляд товарища Хэ в этот момент становится особенно пронзительным, словно она старается разглядеть в Ван Ибо хотя бы крупицу лжи или обмана. — Носили, — эхом повторяет Ван Ибо. — Вас это совершенно не трогает? — хмурится председатель. — Уважаемому товарищу не стоит беспокоиться. — Это хорошо, я переживала. Потому что, ну, знаете, со стороны товарища Сяо это тоже было профессиональным интересом. — Не понял? — Я говорила вам, что у меня уже имелись некоторые сведения относительно организации. Я получала их напрямую от товарища Сяо. Он агент Собрания, внедрённый для контроля нарушителей. Под немигающим взглядом председателя не получается даже перевести дыхание. Ван Ибо ощущает, как по спине неприятно стекает капля пота. — Этого не может быть, — сдавленно произносит он. — Может, мой дорогой товарищ Ван. Товарищ Сяо должен был подготовить вас, но, похоже, немного заигрался. Возможно, это произошло, потому что ему пришлось работать с вами в одиночку. Его напарник, гражданин Лю Шаоци, не так давно был переведён. — Разве товарищ Лю не направлен на курс перевоспитания? — Нет, товарищ Лю был моим человеком. Таким же внедрённым агентом, как товарищ Сяо. Как, впрочем, и агенты, исчезновение которых вызвало в вас подозрения. Раньше подготовка новых кадров лежала на плечах товарища Лю. — Подготовка новых кадров? — Верно. Агентов, которые помогут мне быть ближе к народу в любых его вариантах. Я принимаю всех. — Получается, задачей товарища Сяо было подготовить меня? — Именно. Если вдруг самую малость вы позволили думать себе, что вы подвели его, предали некое особое установившееся между вами доверие или что-то подобное, знайте: это не так. Товарищ Сяо выполнял свой гражданский долг, хотя и отклонился от стандартной процедуры. Чтобы вы могли сравнить, я постараюсь кратко объяснить вам, в чём заключается процесс подготовки сотрудников той уникальной программы, которую курирую я лично. Обычно мы следим за потенциальными кандидатами несколько лет, их служба должна быть безупречна. Затем, как это происходит с любыми другими департаментами центрального комитета, мы приглашаем на беседу, рассказываем, в чём заключается работа под прикрытием и возможные риски. По факту это похоже на работу цензором; просто вместо того, чтобы арестовывать, мы герметизируем общество нарушителей. Они страшно любят компанию и практически всегда сбиваются в стаи. В итоге это огромная помощь для Комиссии: благодаря контролю над теми, кто оторвался от коллектива, мы точно знаем, где и каким образом крутится контрабанда, и препятствуем тому, чтобы она попала в массовый оборот. Что касается вас, мы для начала перевели вас в центральный комитет, чтобы иметь наилучший обзор. Была даже назначена дата вашего собеседования, но вы опередили нас — подали заявку на расследование, откопав информацию, которая, как мы считали, была тщательно изъята. И это, надо сказать, навело нас на мысль — почему бы не попробовать провести обучение на месте? Посмотреть, на что вы способны, как действуете, как далеко готовы зайти ввиду нависшей угрозы над Республикой. — Но угрозы ведь не было, верно я понимаю? — Скажем так, вы увидели информацию, которую мы не успели подчистить в рамках работы нашей программы. Её реализация секретна, но иногда, как в случае с вашим отчётом сегодня, информация может просочиться куда не следует. Это не является большой проблемой, а в случае вашей прозорливости даже сыграло нам на руку. Вы не смогли оставаться в стороне от вершащейся несправедливости, и это похвально. В конечном счёте, несмотря на то что товарищ Сяо использовал необычные методы, я довольна результатом даже больше обычного. Товарищ Сяо у нас, знаете ли, больший оригинал. Хотя я, можете не сомневаться, не поддерживаю содеянное и в определённой мере осуждаю. Спешу заверить вас, что с товарищем Сяо проведена разъяснительная беседа и наложено взыскание — он переведён с понижением в должности. Не будем останавливаться на этом подробно, не думаю, что вы хотите ещё раз пройти… — Нет, я хочу знать, — неконтролируемо вырывается у Ван Ибо. Сегодня он уже услышал достаточно, вряд ли председатель сможет сообщить ему что-то принципиальное новое. — Может пригодиться на будущее. — Раз уж вы настаиваете, — едва уловимое возбуждение в голосе выдаёт, что товарищ Хэ надеялась на чужое любопытство. — Как вы уже поняли, чтобы уметь находить нарушителей, надо самому стать им. Но проблема нашего общества такова, что это не так-то просто. Жители Республики могут похвастаться высокой моралью, даже чересчур, поэтому в качестве альтернативного варианта стандартной процедуре можно прибегнуть к некоторым манипуляциям. Чаще всего в основе лежит тонкое психологическое воздействие — заставить человека сомневаться в окружающей реальности и собственных воспоминаниях, разрушить адекватное представление об окружающем мире. Вы понимаете, о чём я говорю? — Не совсем. — Например, когда вы обнаружили записку в своём кармане, хотя не знаете, откуда она появилась. Или когда товарищ Сяо стал нарушать ваш распорядок дня, как будто случайно вынуждая проводить с ним больше времени и отвечать на неудобные вопросы. Вы не будете отрицать, что Сяо Чжань — очаровательный лжец, ведь он мастерски воспользовался ситуацией с заводом и заставил вас поверить в то, что товарищ Шэнь, награждённый множеством почётных грамот и, более того, согласившийся принять бездаря с улицы, то есть вас под прикрытием, на завод, мог дать вам пустую авторизацию. Насколько мне известно из ваших отчётов, вы так и не поговорили с вашим псевдоначальником, потому что товарищ Сяо устроил всё так, чтобы в этом не было необходимости. В таких штуках он действительно хорош. Я думаю, что если вы ещё раз прочитаете свой отчёт, вы найдёте множество таких деталей, пошагово направленных на то, чтобы подвести вас к следующему этапу — личное знакомство с врагом. — Контрабанда? — Именно. Хотя это не фигурирует в ваших отчётах в явном виде, но, думаю, не ошибусь, если предположу, что в какой-то момент он заставил вас желать встретиться с ней, чтобы понять, чтó в ней такого особенного. Я права? — Да, товарищ. — Я ценю вашу честность. Видимо, как раз на этом моменте что-то пошло не так, вы слегли с ангиной. Высокая температура, околобредовое состояние в сочетании с психологической обработкой привели к текущей беспрецедентной ситуации. Товарищ Сяо немного увлёкся, и это случилось так резко и быстро, что мы не успели вмешаться. Удивительно, что вы остались целостной личностью после такого эксперимента. Когда я сегодня получила ваш отчёт, я поняла, что, возможно, это случайное стечение обстоятельств — лучшее, что когда-либо могло произойти в рамках нашего проекта. Я, конечно, никогда бы не дала зелёный свет на подобные методы и вряд ли дам в будущем, потому что, если бы что-то случилось с вами, я бы себе этого не простила, но я верю, что вы товарищ Ван — именно тот, кого я так давно искала. — Вы меня искали? — Да, уверена, что с вами деятельность Собрания выйдет на новый уровень. Вы ответственны, собраны и строги, а ещё — наблюдательны, способны противостоять прямому воздействию на ваше сознание. Могу вас заверить, у вас будет довольно чёткий спектр обязанностей — мы учли прошлые ошибки и готовы над ними работать. Кроме того, мы готовы предоставить вам выбор — вы можете остаться в Дамэне либо мы переведём вас, скажем, в родной купол. Мы понимаем, что из-за несколько нестандартной ситуации с товарищем Сяо вам может быть неловко оставаться здесь. Из предложения товарища Хэ становится понятно, что судьба его предопределена. Ему придётся заниматься тем же самым, чем, как выяснилось сегодня, промышлял Сяо Чжань. Выбор довольно иллюзорен — определиться с местом несения службы. — Я могу подумать? — Конечно, сколько времени вам требуется? — Я буду готов дать ответ завтра утром. Мне надо осмыслить, взвесить каждый из вариантов и продумать своё поведение в зависимости от выбора. — Мне нравится ваш подход, товарищ Ван, — председатель поднимается с места, — прошу не вставайте, я сейчас вернусь. Возвращается товарищ Хэ с ручкой и белой карточкой, на которой, склонившись над столом, пишет телефонный номер и несколько добавочных. — Позвоните по этому номеру завтра в 7:30 от консьержа. Если намереваетесь остаться в Дамэне, наберите в тоновом режиме верхний добавочный. Нижний, если вы решите вернуться в свой прошлый купол. По три гудка. — А если у меня появятся вопросы? — Постарайтесь сделать так, чтобы их не появилось, мой дорогой товарищ Ван, — председатель приподнимает бровь и двигает визитку по столу. — Как бы там ни было, поздравляю с повышением! Прощайте. Новоиспечённый консультант управления вскакивает с места, чтобы отдать честь, но несмотря на его скорость, прощание он выкрикивает стене напротив. Оставшись один, Ван Ибо шумно выдыхает и с невероятным удовольствием перестаёт держать осанку. Затем он подбирает пальцами карточку и небрежно забрасывает её во внутренний карман пиджака. Спустя пять минут, за которые он успевает дойти до конца коридора, вспомнить о забытом дипломате, вернуться за ним и вновь прошествовать по длинному коридору мимо пустых офисов, Ван Ибо покидает здание комиссариата. Прилагая невероятные усилия и теряя драгоценное время, он чинно вышагивает по улице, сверкая повязкой с устаревшей должностью и делая вид, что не замечает помпезного автомобиля председателя, следующего за ним на некотором отдалении. «Хвост» не отваливается даже на въезде в индустриальную зону. Хорошенькое же прикрытие ему обеспечат, если будут так пасти до самого дома. В качестве намёка бывший старший инспектор снимает повязку и обернувшись взмахивает ей на манер прощания. Даже если председатель и оценила такую дерзость, от её компании это избавиться не помогает. В общежитие Ван Ибо заявляется последним; консьерж, выразительно поджав губы, делает пометку в журнале и достаёт инструменты для того, чтобы опечатать двери. — Ещё чуть-чуть и вам бы пришлось иметь дело с дружиной, — с укоризной качает головой товарищ Бао, проходя мимо. — Товарищ Ван ничего не нарушил, консьерж Бао, давайте будем вести себя прилично, — доносится бодрый голос старшего по дому, консьерж после такого замечания принимает вид оскорблённой благодетели. — С товарищем Ваном я побеседую сам. На лице товарища Бао немедленно появляется торжествующая улыбка. Он-то отделался маленьким замечанием, а вот разговор с домоправителем на закате дня — дело серьёзное. — Как всё прошло? — шёпотом интересуется товарищ Чжу. — Сносно, но зато получил повышение. — Получается, можно вас поздравить? — Получается. К окну в собственной квартире Чжу Цзаньцзинь подходит в полной темноте. — Ещё стои́т. Не думаю, что имеет смысл ждать. Вы же помните дорогу? — Не уверен, — растерянно признаётся Ван Ибо, гипнотизируя тёмный автомобиль в конце улицы. — Наверное. Чжу Цзаньцзинь поднимает часы почти к самому носу и немного двигает запястьем, чтобы разглядеть время. — Возьмите ключ от запасного выхода и выдвигайтесь, если вы, конечно, не передумали. Пока она здесь, я поднимусь к вам, включу свет и похожу полчаса по комнате, симулируя вечернюю рутину, — старший по дому отходит от окна и хлопает по жилетке, висящей на стуле. — Насчёт товарища Чжана я был прав, он сегодня в патруле, они не будут отклоняться от маршрута, но всё равно будьте осторожны. — Спасибо; теперь, главное, не отклониться от маршрута мне, — за никудышной шуткой Ван Ибо пытается скрыть собственное волнение. — Сейчас не лучший момент для подобных заявлений, — вопреки сказанному домоправитель ухмыляется. — Я загляну к вам утром. И товарищ Ван, прошу вас, отлепитесь уже от дипломата, он вам не понадобится.◎
Нужный поезд Ван Ибо вычисляет сразу же — он похож на бесхозно стоящие товарняки, что довелось видеть утром, но в голове поезда три купейных вагона с горящими приглушённым жёлтым светом окнами. На сортировочной станции сейчас развёрнута бурная деятельность, но разбираться в ней полноценно нет ни сил, ни желания. Свет фонарей слишком скудный, чтобы дотянуться до его персоны; оставаясь в тени, бывший старший инспектор несколько минут наблюдает за тем, как именно происходит погрузка. В течение этого наблюдения Ван Ибо, не отвлекаясь от процесса, вновь повязывает отличительный знак сотрудника комиссариата. После этого бессознательно подносит кулак ко рту, хмурится и чувствует, как внутри у него всё переворачивается — чувство опасности, адреналин и предвкушение относительно встречи смешиваются, образуя опасный химический состав, который заставляет его сердце биться чаще. Сделав в голове нужные замечания и кивнув самому себе, он перепрыгивает через несколько путей и пригнувшись бежит вдоль товарных вагонов. Получается у него это вприпрыжку — дистанция между шпалами неудобная для его роста, а если ступать на мелкий щебень, то его обнаружат быстрее, чем хотелось бы. Вернее так: несмотря на повязку, очень хотелось бы, чтобы его пребывание здесь осталось абсолютно незамеченным, иначе весь разыгранный перед председателем спектакль, что дался ему с таким трудом, был зря. О том, чтó может статься с товарищем Чжу, если Хэ Цзянь прознает об этой вечерней прогулке лживого товарища Вана, думать и вовсе не хочется. Как, впрочем, и о том, что вся его вылазка будет напрасной, если Сяо Чжаня не удастся найти. О таком банальном факте, что Сяо Чжань может быть не один, Ван Ибо вспоминает, когда, встав чуть сбоку, заглядывает снизу вверх в очередное купейное окно. Сначала видит Сяо Чжаня, стоящего к нему спиной, и улыбается своей находке. Но затем он едва не пересекается взглядом с человеком в форме, заглянувшим в купе. Эта неожиданная встреча явно лишает его нескольких лет жизни; Ван Ибо резко приседает, упираясь пальцами в шпалы, и некоторое время неподвижно прячется под вагоном, пытаясь расслышать хоть что-то, кроме гулко стучащего сердца. Спланировать всё так тщательно и погореть на том, что они не предусмотрели, что Сяо Чжаня будут перевозить практически как преступника, — что может быть более идиотским и недальновидным! С другой стороны, времени было в обрез — таймер, о котором витающий в облаках Ван Ибо ничего не знал ещё пару часов назад, был запущен в тот момент, когда гражданка Цюй и товарищ Чэнь не явились на свои рабочие места. Сейчас на то, чтобы попытаться предпринять хоть что-то, что облегчит существование им всем, остаются считанные минуты. Но, к сожалению, на то, чтобы собраться с мыслями и унять дрожь, тоже тратится какое-то время — Ван Ибо немного меняет положение, обхватывает колени руками и только тогда замечает окрасившиеся в чёрное подушечки пальцев. Идея, которая приходит в голову, максимально не в характере бывшего старшего инспектора, но ему удаётся списать это на стресс. Фыркая и поражаясь собственной сентиментальности, Ван Ибо достаёт записку, которую в последний момент перед выходом выудил из дипломата, сам не зная зачем. У него с собой ни ручки, ни карандаша, но они ему и не понадобятся. Стараясь не получить занозы, Ван Ибо время от времени трёт подушечкой пальца о шпалу, вырисовывает уродливые иероглифы и сам не замечает, как высовывает кончик языка от усердия. Надеясь, что сопровождающее лицо всё ещё стоит при входе в купе, Ван Ибо комкает записку в кулаке, осторожно вылезает из-под вагона и медленно вытягивается в полный рост, скользя плечом по ребристой металлической поверхности. Он видит по-прежнему открытую дверь в коридор и Сяо Чжаня, присевшего на нижнюю полку, понуро глядящего перед собой. Чтобы на него обратили внимание, приходится прибегнуть к единственному известному шифру — Ван Ибо протягивает руку к окну и скребётся, постепенно увеличивая громкость. Они безмолвно смотрят друг на друга, должно быть, целую минуту, словно заново узнавая. В этот раз точно понимая, кем является каждый из них. Постепенно на лице Сяо Чжаня расцветает слабая улыбка, с которой Ван Ибо знакомится впервые — такого грустного выражения на чужом лице не было, даже когда Сяо Чжань наблюдал муки Ван Ибо при ломке от препаратов. Видеть эту грусть невыносимо; бывший старший инспектор вспоминает про записку. Несчастная бумажонка немного рвётся, когда Ван Ибо пытается привести её в приличный вид, но это если и вредит читабельности текста, то несильно; потому что главным препятствием здесь является почерк. Разобрать каракули бывшего старшего инспектора, тысячу лет не писавшего ничего от руки и уж тем более пальцем, не так-то просто. Это Ван Ибо понимает по тому, как прищуривается Сяо Чжань, а потом сдавшись наклоняется к окну. То, что отвратительная по виду — но не по содержанию — писанина повержена, Ван Ибо понимает по глазам Сяо Чжаня, когда тот переводит взгляд с записки на старшего инспектора. А дальше приходится пройти экспресс-курс чтения по губам: Сяо Чжань сначала складывает их буквой «о», потом широко раскрывает рот и наконец почти сводит челюсти, растянув при этом губы в улыбке. Затем он подносит к ним ладонь, но по какой-то причине резко вскакивает с места; Ван Ибо верно интерпретирует это движение и присаживается на корточки, вновь прячась под вагоном. Не проходит и секунды, как он слышит натужный звук опускающегося стекла и чужой голос: — Этого вам будет достаточно. — Вполне, благодарю, товарищ. Ван Ибо выжидает для верности минуту или около того прежде, чем вновь выползает из своего укрытия и смотрит наверх, безошибочно идентифицируя, кому принадлежит высунувшаяся в едва приоткрытое окно рука. Сяо Чжань, пододвинувшись ближе к той стороне окна, откуда выглядывал раньше Ван Ибо, плавно водит раскрытой ладонью по воздуху и замирает, когда Ван Ибо, взметнувшись вверх, словно пружина, уставшая от давления, обхватывает его пальцы своими. Минуту спустя в свой перечень поцелуев бывший старший инспектор добавляет следующий: Сяо Чжань, ненадолго высвободив руку, касается губами кончиков пальцев и вновь высовывает ладонь в окно. Ван Ибо, прежде чем прикоснуться к ней, зеркально повторяет только что увиденные действия. Когда продолжать так стоять становится небезопасным, он успевает накрыть пальцы Сяо Чжаня второй рукой и вложить ему в ладонь записку, основательно потрёпанную ввиду её внезапно начавшейся второй жизни. В ней между иероглифов уткнулась раскидистая галка, на которой сидят всего два слова; сообщение, некогда написанное рукой Лю Шаоци, после небольшой правки со стороны бывшего старшего инспектора превратилось если не в лучшее объяснение, то уж точно в лучшее обещание из возможных. Ты мой любимый человек.◎
Хэ Цзянь, к сожалению, вынуждена вернуться в горком. Там она устало садится в кресло и скидывает мягкие тапочки на плоской подошве, правда, в её случае — тёмные, а не светлые. День, надо сказать, выдался долгим и трудным. Жаль, конечно, что придётся расстаться, как минимум, с товарищем Сяо Чжанем. Однако, она уверена, лишь эта строгая мера поможет понять, может ли она в будущем рассчитывать на данного товарища или нет. Например, Лю Шаоци ссылка явно пошла на пользу — он в новом куполе теперь тише воды, ниже травы, а сколько спеси в нём было раньше… Нет, строгость однозначно важна. Она долгое время закрывала глаза на причуды этих двоих, списывая их на роль двойного агента, которую им приходилось выполнять. Председатель была чересчур терпима; даже когда в качестве наказания за побег агента 995 пришлось отправить в изгнание товарища Лю — она оттягивала это до последнего, пока Лю Шаоци не закончил здесь свои дела. А теперь, не далее, как месяц спустя, товарищ Сяо явно помутился рассудком и, похоже, в самом деле стал верить в… любовь. Ещё и пытался испортить ей товарища Вана; как же хорошо, что старший инспектор оказался стойким к этой заразе. Но впредь с ним надо быть осторожной — очевидно, про то, что эта шайка сняла его с терапии, он совершенно не в курсе, а догадаться до такого у него фантазии не хватит. Уж она-то найдёт способ вернуть в его жизнь лекарства, скажем, с дозировкой в два раза меньше прошлой, как только он освоится на новой должности и со своей работой. Опыт показывает, что без терапии лишь вопрос времени, когда всё начинает лететь коту под хвост. Стоит дать детям слишком немного свободы, они тут же распоясываются. Взять того же товарища Сяо — он когда-то был очень стойким, этого не отнять, но итог-то один. А для председателя всё-таки важен не процесс, а результат. И он в текущий момент удручает. Признаться, когда утром она увидела письмо со срочным многостраничным отчётом от товарища Вана, то была удивлена — несколько недель затишья и вдруг! Видимо, вакханалия в Квартире стала для него последней каплей. Нет, удивлением это мало назвать, она даже растерялась от всех подробностей в сочетании с аккуратно оформленным самодоносом. Случалось ли такое впервые? Конечно, нет. Сознательных граждан в Республике хватает, это отдельный повод для гордости. Но если такое происходит, когда ты уже ничего не ждёшь, то вдвойне приятно, так сказать. Товарищ консультант, в самом деле, может стать лучшим агентом в той нелёгкой деятельности, что она некогда затеяла, — это признал даже товарищ Сяо. Хэ Цзянь скривилась и фыркнула вслух. И всё-таки — какая глупая выходка! Влюбиться! Уж кто-кто, а она-то знает про любовь всё. Например, то, что это мерзкая выдумка, чтобы одурачить лопухов. Что, собственно, товарищ Ван своими действиями и подтвердил. Жаль, конечно, что в роли лопуха оказался её прежний любимчик, но разве это не превосходное наказание за излишнюю самонадеянность? Будет ему уроком, в результате которого, председатель в этом ни на секунду не сомневается, товарищ Сяо и заикнуться не сможет об этой гадости, чтоб этой любви пусто было. Да, вы не ослышались. Любовь уважаемый товарищ верховный председатель ненавидит. И именно проклятая любовь является самой страшной тайной Хэ Цзянь, а значит, и всего Собрания. Вернее так: самая страшная тайна в действительности — не что-то абстрактное, а вполне себе конкретный человек, имя которому — Чжу Цзаньцзинь. По роду службы — старший по десятому общежитию округа Хуаньци Малого круга, по совместительству — сын уважаемого товарища верховного председателя. Действительно, если разобраться в ситуации, товарищ Чжу, сам о том не подозревая, в какой-то мере был причиной, почему вся Республика живёт так, как живёт. Дело всё в том, что товарищ Хэ Цзянь сына ненавидела с размахом и — раз уж у неё была такая возможность — на государственном уровне. И ненависть с каждым годом всё разрасталась и разрасталась — по мере того, как ямочки на щеках сына всё больше напоминали об ошибке молодости. Напоминали о чувствах. Поэтому уважаемый товарищ верховный председатель Собрания решила, что именно ей, познавшей худшее, следовало уберечь граждан Республики от её ошибок. Кто, если не она, спасёт своих верных подданных от презренной человеческой натуры и подарит им стабильность и покой? В общем, так называемый материнский инстинкт, в существовании которого сама председатель, впрочем, сомневалась, сработал в её случае как-то не так. Или просто приобрёл присущий всем её замыслам глобальный масштаб: вместо того, чтобы быть матерью собственному ребёнку, она решила стать строгой, но заботливой матерью всем гражданам Республики. И если эти самые жители председателя очень даже радовали своей покорностью, смирением и разделили её ненависть к искусству, то несчастному Чжу Цзаньцзиню, увы, не суждено было оправдать маменькиных надежд, возложенных на него с лихвой. Что бы ни делал этот улыбчивый ребёнок, как бы блестяще ни цитировал Устав на нескольких иностранных языках, как бы сведущ ни был в политике Республики, не было никакой возможности дотянуть до установленной Хэ Цзянь планки. Причина вечного недовольства председателя была проста и заключалась в пресловутой букве «б»: он был болен. Болен балетом. Бракован, как сказала бы уважаемый товарищ верховный председатель. Благословлён, как искренне считал юный Чжу Цзаньцзинь. Возможно, когда-нибудь она бы смирилась с ужасающим сходством отца и сына. Но однажды Хэ Цзянь застала последнего при просмотре бобины, которую не по годам смышлёный — и любознательный — председательский сын нашёл в её домашнем кабинете, пока нянечка отвлеклась, и смог сам загрузить в кинопроектор. Когда она увидела ребёнка, заворожённо следившего за происходившим на плёнке и неосознанно пытавшегося качаться в такт и тянуть носок, товарищ Хэ Цзянь, на тот момент первый секретарь правительства, схватилась за сердце, а потом выпорола Цзаньцзиня так, что он не мог сидеть неделю. И ясно дала понять — если будет необходимость, она продолжит пороть его до тех пор, пока балет не станет напрямую ассоциироваться с физической болью. Так же, как ассоциировался у неё, хотя боль эта была глубоко душевная. Нет, в самом деле, сын мог выбрать какое угодно искусство и ничего бы не произошло. Но балет. Балет! Такое предательство — яблоко от яблони недалеко, видно, падает — простить она ему не смогла. С тех пор Чжу Цзаньцзинь оказался под стеклянным колпаком. Хэ Цзянь следила коршуном — рядом с ребёнком постоянно находился кто-то из взрослых, чтобы пресечь любые поползновения в сторону искусства, которое — если бы он был взрослее, то смог бы заметить — постепенно переставало существовать в общественном сознании Республики. Потому что искусство развращает, через несколько месяцев после происшествия заявила в своей предвыборной кампании товарищ Хэ Цзянь. Очаровывает, дарит бессмысленные надежды, шептало её подсознание. Потому что у Республики собственный путь развития, кричала Хэ Цзянь с трибун. И фундаментом для этого пути станет здоровое общество, твёрдо стоящее на земле и строящееся на безвозмездном труде и товариществе. Вот так-то в попытке отвлечь людей от стремлений к большему, усыпить их бдительность и отвлечь от происходящего и была придумана обменная экономика, где каждый может позволить себе всё. Всё, что было указано в каталоге и производилось на бескрайних просторах их процветающей, не зависящей от импорта Республики. Всё, кроме искусства, но если ты не знаешь, что оно есть, то и захотеть ты его не сможешь. И теперь, когда спустя годы после её избрания на пост верховного председателя Собрания каждый гражданин их здорового общества может позволить себе всё и не обременён детьми, когда каждый чувствует равенство возможностей и единство идеологии, это ли не счастье? Счастье, которое не заканчивается до самой смерти и струится по венам, подкреплённое горсткой так называемых витаминов. В общем, в процветании Республики — а она, несомненно, процветала, если заглянуть в отчётные показатели изолированной от всего мира экономической системы — благодарить стоило Чжу Цзаньцзиня. А ещё ненависть председателя. К собственному сыну и к любви как таковой. Устроившись в кресле поудобнее и поправив брюки в коленях, Хэ Цзянь окидывает взглядом висящие на стенах картины — чтобы не забывать о враге. Потом председатель смотрит на часы. Стало быть, поезд уже ушёл, и раз никто её не потревожил, значит, никаких поползновений не случилось. Но всё же всегда лучше убедиться лично. Уверенным движением она снимает трубку и по памяти набирает номер телефона в личной комнате старшего по дому десятого общежития округа Хуаньци, чтобы услышать одну единственную фразу: — Объект общежитие не покидал. Товарищ Хэ Цзянь выдыхает и позволяет себе искреннюю улыбку. И что бы они без неё делали? Пожалуй, теперь все задания на сегодня можно считать выполненными. Чтобы отметить окончание столь приятного и одновременно неприятного рабочего дня, председатель закрывается изнутри на ключ, закидывает на язык половину голубоватой пилюли, выбирает нужную плёнку и делает именно то, за что её сын получил некогда хорошего ремня.