Не обмани

Алексей Мне не остаётся ничего другого, кроме как послушно ехать, куда скажут. Красноярск, так Красноярск, пофиг вообще. Я почему-то в себе крайне уверен и знаю, что независимо от того, что мне поручит Громов, со всем обязательно справлюсь. За прошедшие почти две недели работы в компании я как-то незаметно для самого себя втянулся в этот бешеный рабочий ритм и мне действительно всё это понравилось. Наверное, никто в компании не ожидал от меня такого усердия (кроме отца и Димы, разумеется), но пусть все они выкусят, ага. Я всё-таки Ягельский, а это вам не хухры-мухры, такая фамилия обязывает держать спину прямо и не падать лицом в грязь ни при каких обстоятельствах. А мозгами, которыми наделила меня природа, я ещё в средней школе научился пользоваться. Видели бы вы лицо Анатолия, когда он узнал сегодня, что Громов согласовал составленное мной для него расписание на полтора месяца вперёд. Я ведь дозвонился даже в Магадан. Так мало того, что дозвонился, так ещё и об очередной командировке Димы договорился. Кто молодец? Я молодец! А после работы сегодня я сразу же поехал домой. Собирать вещи в поездку, да и вообще, готовиться к ней морально. И пока я перебирал свои шмотки, осматривая с явным сомнением в глазах порванные на коленях джинсы и майку-алкоголичку от Дольче и Габбаны, телефон разразился задорным треком, извещая о новом входящем звонке. На экране отобразилось имя моей подруги, и я включаю на громкую, чтобы не прерывать процесс своих сборов: — Привет. — Приве-е-ет, — весело тянет Лана. — Лёш, что делаешь? — Вещи собираю, я же завтра лечу в Красноярск. — Оу-у-у, — и какое-то это «оу» было слишком загадочное, знаете, такое… с подтекстом. Я фыркаю и одновременно с этим чиркаю молнией чехла для одежды, упаковывая в него деловой костюм. Здраво поразмыслив, решаю, что я в Искру еду работать, а значит, там и деловые встречи будут, как минимум одна точно, и для этого нужно выглядеть максимально строго (на грани моих возможностей прям) и менее вызывающе. Выбранный мной темно-синий костюм вкупе с белой строгой рубашкой и чёрными лакированными классическими туфлями как нельзя лучше подходит для этих целей. Я надевал его всего лишь один раз на школьный выпускной, но кому какое дело? — Никаких «оу», — говорю в ответ, — мы туда работать едем. — Лёша, ну это же такой удобный случай! — Для чего? — недовольно вздыхаю и усаживаюсь на край кровати с зажатой пижамой в руках. — Ты и он, одни на окраине нашей необъятной Родины. Да и потом ночь, номер в отеле, разговоры по душам… Прежде чем скривиться, я честно всё это представил. И сначала вроде бы даже ничего — зашло, как к себе домой. Картинка перед глазами предстала вполне себе воодушевляющая, но потом по привычке мой мозг добавил к этому всему Димкину гетеросексуальность и его тотальную зашоренность как представителя старшего поколения. Финал представленной мной миниатюры вдруг оказывается очень знакомым. И уже было позабытая мной обида вновь шевельнулась в груди и напомнила о себе уже приевшейся донельзя горечью. От чего я сразу же морщусь и тяжело вздыхаю. — Лана, это всё, конечно, хорошо, но… Я предпочитаю не планировать ничего заранее и не забивать себе голову пустыми надеждами. Надоело разочаровываться, знаешь ли. — Лёш… — Лана на той стороне невидимого телефонного провода теперь тяжело вздыхает вместе со мной. — Прости. Понимаю, что она это не со зла. Близкие люди ведь всегда для нас хотят только лучшего, отсюда все эти их советы, наставления, пожелания. Но мне почему-то всего этого сейчас слышать не хочется. Надоело. И я никак не могу избавиться от глубоко засевшего внутри меня чувства раздражения по этому поводу. Хотя на Лану раздражаться мне реально попросту стыдно. Она-то в чём была виновата? Только вот ничего поделать с собой по этому поводу я, к сожалению, не могу. В итоге мы перекидываемся ещё парой ничего не значащих фраз. Затем я интересуюсь у неё о том, какая сейчас погода в Греции (в которую она укатила на месяц со всей семьёй), ещё минут десять мы обсуждаем наше будущее поступление в ВУЗ: возможности, перспективы, варианты. Под конец этого разговора мой чемодан уже собран и плотно закрыт. Лететь завтра рано утром, и я прощаюсь с Ланой под предлогом нахлынувшей на меня усталости, чтобы пораньше отправиться спать. И, как оно обычно бывает в таких случаях, потом полночи не могу уснуть. Я почему-то снова мысленно представляю упомянутые подругой ночь, номер в отеле и наши с Димой возможные тихие разговоры по душам. Чёрт бы побрал эту злоебучую надежду, которая без стыда и совести в очередной раз выматывает мне всю душу. И чёрт бы побрал Его. *** Вылет в девять часов утра, поэтому уже в семь возле дома меня ожидает машина Громова с Черновым за рулём. Я проспал без малого часов шесть, и остальное намеревался доспать уже в самолете. Гоша приветственно мне улыбается и кивает, забирая у меня чемодан и сгружая его в багажник. Забираюсь в салон и буквально натыкаюсь взглядом на пронзительно синие глаза Димы. Хлопаю дверью и усаживаюсь поудобнее на соседнее с ним сидение. — Доброе утро, — говорю, пока он окидывает меня своим внимательным взглядом. Да, на мне спортивный костюм от компании «Русич Спорт», посвященный Олимпиаде 80-х: бело-красно-синяя расцветка хлопковой плотной ткани, скроенной и сшитой широкими вставками, и пристроченными друг к другу аккуратным белым кантом. Вышитая символика Олимпиады на груди, спине и левом бедре с надписью «Россия». И, конечно же, двуглавый орёл прямо над сердцем. — Доброе, — отозвался Дима и хмыкнул. — Я смотрю, ты подготовился основательно. Это он о моём костюме, что ли? Ухмыляюсь и одновременно с этим убираю мешающие пряди с лица, собирая волосы в хвост на затылке и подвязывая их синей резинкой. А то, как же! Готовился. Дня три голову ломал, как бы тебя впечатлить, да так, чтобы посильнее. Уж коль окунаться в ретроспективу прошедшего века, так с головой. — Нравится? — спрашиваю, поворачиваясь к Димке и чиркая белой тракторной молнией, при этом застегивая свою олимпийку по самое горло. Дима смотрит на меня, слегка сощурившись, и это делает морщинки возле его глаз более заметными. Я гляжу на них и думаю о том, что точно такие же обычно появляются у него в уголках глаз, когда он смеётся. А он очень давно не смеялся в моём присутствии. Так давно, что я, кажется, даже успел позабыть, как звучит его смех. От этой мысли у меня вдруг что-то болезненно кольнуло в районе солнечного сплетения. Я хмурюсь, пока улыбка сходит с моих губ, и отвожу взгляд в сторону, когда слышу его негромкое с хрипотцой: — Нравится. И мне хочется уточнить, что именно. Костюм? Или, может быть, я? Но что-то заставляет меня молчать. Мне неловко в присутствии Чернова, который уже, заняв свое место за рулём, завел двигатель машины и неспешно выехал со двора на главную дорогу. Гоша, естественно, на нас не смотрит и не особо вслушивается в разговор. Сейчас привлечь внимание охранника можно, только если специально позвать его по имени. И тем не менее, наличие третьего человека в машине меня изрядно напрягает. — Мы с Олегом, когда были в твоём возрасте, действительно носили что-то подобное, — вспоминает Дима и улыбается, откидываясь на спинку сидения и углубляясь в воспоминания. — Не олимпийки, правда, но похоже. А! — он вскидывает руку с выставленным указательным пальцем, явно привлекая моё внимание, и я инстинктивно перевожу на него свой взгляд. — Вспомнил случай смешной. Мы как-то на стрелку пошли. Ночь, стройка. Не помню точно… Вроде бы не поделили что-то с горцами: то ли они у нас хотели точки на рынке отжать, то ли мы у них, но не суть. Поехали, значит, мы всей своей братвой на встречу. Я, отец твой и ещё человек пять. Разговор как-то сразу не заладился: главный их всё бычился, перед парнями своими красовался. Мы хотели нормально всё разрулить, без потерь и крови, как говорится. Да вот только кто-то наводку на нас тогда дал, и ждала нас там ментовская облава, — вспоминает Дима, и его губы расплываются в весёлой улыбке. — Мы когда ментов увидели, хотели сначала в машины и по газам, но в нас стрелять начали сходу, без предупреждения. Пришлось убегать врассыпную по стройке, через забор и потом огородами. Отец твой на заборе-то как раз штанину спортивок вместе с семейками на сраке и порвал, светил потом ободранным полужопием своим среди стройных рядов подсолнухов и кукурузы. Я тогда над ним так ржал, — и, говоря это, он заходится заливистым, громким смехом. — Слышал выражение «бежал так, что даже пятки сверкали»? Так вот твой батя умеет бегать так, что даже задница сверкает, — и снова его раскатистый смех заставляет меня смотреть на него почти не мигая. Дима сквозь хохот пытается отдышаться и утирает костяшкой согнутого пальца выступившую слезу на внутреннем уголке глаза. А я не могу на него насмотреться. Улыбаюсь, наверное, как дурачок. Скольжу взглядом по его лицу: по глубоким морщинам, по ямочке на щеке, по линии губ, застывших в задорной усмешке. До тех самых пор, пока мы не встречаемся с ним глазами, и он не замирает, кажется, в ту же секунду позабыв причину своего внезапного веселья. — Что такое? — спрашивает. — Я скучал по нашим разговорам и твоим рассказам о прошлом, — честно признаюсь и пожимаю плечами. Дима смотрит на меня ещё пару мгновений, а потом отворачивается. Вижу, как его брови сходятся к переносице, и он хмурится. Наверное, мои откровения для него в тягость — я должен был об этом подумать перед тем, как их озвучить. Но мне так надоело умалчивать и быть понимающим, терпеливым. И так хочется просто быть собой, говорить напрямую о том, что меня беспокоит или о том, что действительно важно. Он ведь сам стал катализатором наших участившихся встреч и совместной работы, поэтому наверняка он догадывался, что время от времени мы будем разговаривать не только о делах компании. По крайней мере, мне бы этого очень хотелось. — Я тоже, — неожиданно для меня говорит Громов и проводит пятернёй по волосам, зачёсывая назад и без того аккуратно уложенные тёмные волосы. Нервничает? Возможно. Однако тот факт, что он не закрывается от меня в ответ и не меняет тут же тему разговора, уже несказанно меня радует. Я улыбаюсь этой мысли и отворачиваюсь, закрывая глаза. До аэропорта ехать минут сорок-пятьдесят в зависимости от плотности движения на дорогах, а это значит, что у меня ещё есть время на то, чтобы поспать. Тихая музыка в салоне, доносившаяся из автомагнитолы, и присутствие Димы рядом меня совсем расслабили, и я очень быстро снова провалился в сон. Дмитрий До Красноярска летели почти десять часов. Никогда не любил такие долгие перелёты, но работа обязывает мириться с некоторыми неудобствами, как говорится, и ничего с этим не поделать. Одно радовало — Алексей приобрёл всем нам билеты в бизнес-классе, а это существенно скрасило время перелёта в целом. Всё-таки что ни говори, а для моей уставшей спины тамошние кресла стали просто небесной благодатью. Так что летели с комфортом, как белые люди. Наши места с Лёшей были рядом: он у иллюминатора, я у прохода. Гоша же сидел сразу позади нас, аккурат у входа в эконом. Половину пути мы с Ягельским-младшим смотрели какой-то фильм про людей с суперспособностями. Лёша поделился своими наушниками, заботливо вкрутив одну каплю мне в ухо, и на протяжении всего просмотра активно комментировал разворачивающийся на экране сюжет. Я, честно, пытался проникнуться его интересом к волосатому мужику с металлическими когтями из рук, но как-то не вышло. Всё же к фантастике я по-прежнему остаюсь равнодушным, предпочитая ей хороший боевик или триллер. После двух бутылок литровой Колы, выпитых моим новоиспеченным помощником в одно лицо, и его трёх походов в туалет, бурная активность на нашем пятачке в конце концов утихла. Я погрузился в чтение новостной ленты в телефоне, Лёша же в свою очередь ещё некоторое время слушал музыку, но уже через несколько минут его щека коснулась моего плеча, и я понял, что он снова уснул. Несколько часов подряд я мог совершенно свободно наслаждаться этой нашей случайной близостью. Позабыв напрочь про ещё совсем недавно так интересовавшие меня новости и отложив в сторону смартфон, я без опаски быть кем-то замеченным вдыхал полной грудью запах, что вот уже несколько лет просто сводит меня с ума. Лёша спал тихо, почти не шевелясь, и только иногда еле слышно посапывал. С удивлением я отметил, как часто подрагивают его веки, пока он спит. Словно даже во сне он, не переставая, моргал, и от этого его пушистые длинные ресницы так трогательно трепетали, отбрасывая тёмную тень на детские мешочки под глазами. И я понимаю, что всё это наверняка следствие его повышенной тревожности после пережитой в прошлом травмы, но ничего не могу поделать с этим охватывающим меня чувством умиления всякий раз, когда я смотрю на него. Улыбаюсь, пока мой взгляд скользит по его лицу и аккуратно убираю упавшую ему на щеку прядь волос, заправляя светлый локон за ухо. Лёша морщится сквозь сон, забавно хмурит брови и складывает губы бантиком в попытках избавиться от щекочущего ощущения на лице. Потом приподнимает подбородок и, повернувшись, настойчиво трётся носом о моё плечо, при этом так горько и прерывисто вздыхая, что мне остаётся только диву даваться, сколько же во мне терпения и силы воли, только лишь благодаря которым я всё ещё держу себя в руках. Себя, а не его, чего мне в данный момент несомненно хочется гораздо больше. И вот после пары причмокиваний Лёшины веки разлепляются, и его абсолютно расфокусированные голубые глаза вперяются в меня всё ещё пропитанным сладкой сонливостью взглядом. Кажется, он не сразу понимает, почему моё лицо внезапно оказалось так близко к его. Потому что остатки сна почти сразу сметаются с его лица, сменяясь удивлением и непониманием. А когда осознание наконец-то настигает, Лёша почти мгновенно заливается лёгким румянцем, тут же опуская взгляд и натыкаясь им, вероятно, на что-то, ещё более смущающее, потому как следом начинают алеть даже кончики его ушей. — П-прости, — бормочет и утирает подбородок тыльной стороной ладони. — Кажется, я уснул и… напускал слюни тебе на рубашку. Я, естественно, замечаю мокрое пятно у себя на плече только после этой фразы. Хочется рассмеяться в голос, но я сдерживаю в себе этот порыв и лишь тактично улыбаюсь, попутно промакивая насквозь промокшую белую ткань бумажной салфеткой. — Ничего страшного, — отвечаю, окинув беглым взглядом уже усевшегося по стойке смирно на своем сидении Алексея. — Выспался? — Д-да, нормально, — Лёша старается не смотреть на меня и что-то увлеченно и нервно разглядывает на своём телефоне. — Нам лететь ещё час? — Да, где-то так. — Отлично, я в туалет… Он поворачивается, намереваясь подняться с кресла, и наши взгляды снова встречаются, когда он договаривает: — …умыться. — Умыться? — зачем-то переспрашиваю и опускаю глаза вниз, тут же натыкаясь на очень интересную картину: олимпийские штаны Алексея весьма недвусмысленно натянулись в области паха, совершенно не оставив мне никакой свободы для воображения, чем, вероятно, очень сильно огорчили своего владельца. И тут надо бы снова вспомнить про тактичность и отвернуться, но я почему-то продолжаю пялиться на этот бугорок под синей тканью. Очень медленно до меня начинает доходить, что Лёша возбуждён, и вроде бы можно всё списать на молодой организм и естественную реакцию мужского тела на пробуждение, но почему-то не хочется. Сомневаюсь, что когда-либо видел, как у мужика на меня стоял. Нет, мы, конечно, отдыхали с друзьями в бане десятки раз за всю мою жизнь, и я навидался голых членов, но вот обычно все они приходили в боевую готовность исключительно при виде раздетых и на всё готовых женщин, которые по обыкновению ездили туда отдыхать вместе с нами. И никогда, ни один хуй не дёргался в мою сторону. Лёша нервно прикрылся рукой с зажатым в ней телефоном, но двинуться с места отчего-то не решался. А я тем временем прислушивался к своим внутренним ощущениям и с удивлением осознавал, что мне совсем не противно такое «внимание» с его стороны, а скорее даже наоборот. — У тебя… — говорю внезапно охрипшим голосом, но Алексей меня обрывает на полуслове: — Да… Да, чёрт возьми! — выпаливает парень и отворачивается к иллюминатору, пряча от меня выражение своего лица. — Только не надо говорить это вслух. — В смысле… это… может, тебе помочь? — сначала говорю и только потом осознаю, что именно я сейчас ему предлагаю. — Помочь?! — будто бы на грани и с надрывом в голосе, Лёша окидывает меня полным возмущения ледяным взглядом, а после хватает из кармашка на спинке сидения напротив какой-то журнал и тут же вскакивает на ноги, одновременно с этим прикрывая модным глянцем свой стояк. — Господи Боже, о какой помощи от тебя может идти речь?! Подуешь на него, чтобы до свадьбы зажило, Дим?! И вообще… — он делает паузу и, не дожидаясь моего ответа, нетерпеливо пихает моё бедро коленом, — втяни свои конечности, что ли! Развалился тут, как у себя дома, ни пройти, ни проехать… Активно потея и лихорадочно выбирая между «подрочить парню в туалете» и «втянуть конечности и дать пройти Алексею, чтобы он сам себе подрочил в туалете», я по понятным причинам выбираю последнее. По понятным же? Да?! Бля-я-я, как только додумался ещё помощь ему свою предложить, ну что я за дебил такой, Господи. Просто отличное решение по сдерживанию дистанции между нами — дружеская дрочка, рука помощи, блять… И никакой покерфейс теперь не поможет мне стереть этот испанский стыд с моего лица. Пряча глаза в ладони, я даже не замечаю, как в каком-то внезапном порыве отчаяния начинаю тихонечко стонать. На что, конечно же, всполошился до этого дремавший Георгий. — Босс, голова болит? — Ага-а, — протягиваю, убирая руку с лица и оборачиваясь на голос. — Может, вам таблетку выпить? — продолжает проявлять заботушку телохранитель. — Лучше топор, Гоша, или пулю в лоб, чтобы не мучился. Ну что за пиздец в мои-то годы? — а вот это уже скорее риторический вопрос. Гоша на него мне никак не ответит, потому что по его лицу отчетливо видно, что он в душе не ведает, чего я тут так сокрушаюсь. А мне, между прочим, ещё потом как-то в глаза Лёше смотреть после того, как он из туалета вернётся. Глядеть в его ясные очи, при этом зная, что он только что вдохновенно наяривал своего дружка на мой светлый образ в уборной самолёта. И вот, мне уже кажется, что где-то тут я только что очень сильно накосячил, потому что… Ну, как бы, все мы взрослые люди, верно? И типа, что такого? Что я с высоты своего опыта и прожитых лет парню, что ли, не мог помочь? Как старший товарищ я вообще просто обязан был это сделать и протянуть ему ту самую руку помощи… Ой, дебил! Что я несу?! У меня с этим парнишкой вообще скоро ум за разум зайдёт и кукуха помашет ручкой на прощанье. Надо взять себя в руки! Думай о работе, Дима! Контракт, договор, деньги, трубы. Так, хорошо. Я вспомнил, зачем мы летим в Красноярск. Теперь дело осталось за малым: пережить эту командировку без серьёзных потерь и с чистой совестью вернуться домой. А там я уж как-нибудь определю Алексея в помощники к его отцу. С глаз долой — из сердца вон, как говорится. Ещё пока не знаю точно, как именно я это сделаю, но я обязательно должен что-то придумать. Обязательно, иначе моей выдержке очень скоро придёт конец.