Не обмани

Алексей Это полный трындец. Почему именно я и именно так? Почему?! Блин-блин-блин… Я, кажется, сейчас умру от стыда. Щёки горят, в висках пульсирует. Что ты со мной делаешь, Димочка? Изверг ты самый настоящий! И член ещё стоит, как так и надо, предатель. — Братан, — смотрю на свою вздыбленную ширинку, сидя на крышке унитаза и тяжело вздыхаю. — Ты мне вот сейчас совсем не помогаешь. Это же надо было спалиться… Да как так-то?! А Димка тоже хорош. Помочь он мне захотел. Боже-е-е, да у меня только от одной разыгравшейся фантазии на этой почве моментально яички поджимаются. Это же натуральное издевательство над страждущим! А я тут именно что страдаю, между прочим! О-о-о, если бы вы только знали, как сильно я страдаю! От банального недотраха, потому что я верен своей ещё не до конца поголубевшей любви. Любви, которая в лице Громова Дмитрия Сергеевича активно сопротивляется любым своим преображениям и перевоплощениям. Не поднимаясь со своего импровизированного трона, включаю воду в раковине и плещу холодной в разгоряченное лицо. По-хорошему мне бы подрочить и успокоиться, вот только это слишком палевно. Времени на фантазию с нужным мне доставляющим сюжетом в кабине самолета точно нет. В любой момент могут постучаться в дверь, тут же пассажиров херова туча и маленькая тележка в придачу. Кому-нибудь же обязательно приспичит не поссать, так посрать. С моим-то везением — так точно! Или нет? Но одно дело — понимать, что для качественной дрочки выбрано не то время и не то место, а другое — объяснить это вот всё моему чрезмерно возбужденному дружочку в штанах. Не вариант, вообще, не-а. Решаюсь за каких-то пару секунд. Упрямо сжимаю челюсти, губы в ровную линию и лихорадочным взглядом по диагонали вскользь вдоль белой стены напротив, безуспешно цепляясь за не интересующие меня детали скудного интерьера. Пальцами за резинку спортивных штанов и резко вниз их тяну, до колен, так чтобы не упали на не особо стерильный пол туалета этого чертового самолета, и ставлю ноги на ширине плеч. Первыми фалангами больших пальцев цепляюсь за широкую надпись Кельвин Кляйн уже намокших спереди белых слипов. Освобождаю пульсирующий член и шумно выдыхаю, в предвкушении прикрывая глаза и упираясь одной ладонью в стену напротив. Правая рука привычно ложится на ствол, обхватывает горячую плоть, что тут же отзывается на знакомую ласку. Я возбуждён, и член моментально дёргается в ладони от первой же мысли о Диме. Втягиваю застоявшийся воздух носом и воображаю, будто бы мы опять в моей квартире, в день, когда впервые поругались с ним. Вот только на этот раз никто нас не прервал своим присутствием, а потому Дима пошёл вслед за мной из кухни в коридор, как верный цепной пёс, потому что вывел его на эмоции, вскрылось всё, что так долго скрывал за непроницаемой маской напускного безразличия. И он тоже хочет, тоже голоден и знает, что насытиться сможет только из моих рук. В моих фантазиях он приручен и страстен. Беру из архивов своей памяти те жалкие искорки горящих эмоций в черноте его зрачков, когда по обыкновению увлечён чем-то, или когда, к примеру, взревновал меня ещё пару недель назад, тогда к Женьке, и довожу это в своём воображении до максимума. Как если бы он не сдерживался, если бы разом вывалил на меня в тот момент всё, что ощущал на самом деле. Потому что мне этого хочется, мне это по кайфу, когда огонь в глазах и пальцами крепко за подбородок, чтобы одним движением ближе лицом к лицу, опаляя дыханием сухие и обветренные губы. Замирая лишь на мгновение, чтобы потом упасть словно с обрыва в самый наш глубокий поцелуй, срывая дыхание и кусая губы. И лизаться, как оголодавшие животные, долго и страстно, трогая друг друга руками везде, куда можем дотянуться. Попутно сдирая с себя одежду, бросая её на пол куда придётся, не глядя. И это не важно сейчас совсем, важно другое: только его губы на моей шее, горячее дыхание за ухом и зубы на тонкой коже выпирающей ключицы. А ещё его шершавые, длинные пальцы на оголённой коже, считающие мои рёбра и очерчивающие контур ареола сосков, сжимающие их и дразнящие до дрожи в коленках, до прерывистого дыхания и приглушённых стонов в ответ; и Димкины широкие ладони, неистово оглаживающие мою спину и бока, мнущие мышцы ягодиц и удерживающие меня за тазовые косточки, когда он вжимается своим возбуждением в моё, не позволяя отстраниться ни на миллиметр, потому что важно, нужно сейчас так тесно, чтобы кожей к коже, и плавиться-плавиться, пока качаемся под несуществующую мелодию в ритме, который знают только наши с ним тела. А потом моими лопатками и его ладонями с приглушённым грохотом о стену за моей спиной, и по ней же вниз соскальзывая на пол тёмного коридора. Кожу саднит, старые обои царапают выпирающие позвонки на спине, но мне так на это откровенно похуй. Главное, что обвиваю его ногами за талию, сжимаю крепко, а он подсаживает и ладонями под бёдрами держит. Хватаю жадно руками за шею и совершенно бездумно и инстинктивно трусь своим сочащимся от смазки стояком о точно такой же его, животом к животу, так тесно и жарко… И погруженный в фантазию я лишь чувствую, как волны накопившегося во мне возбуждения прокатываются сначала приглушёнными, но быстро нарастающими электрическими разрядами по натянутым словно канатам нервам и напряженным мышцам. Вверх по телу, вдоль позвоночника и прямиком в мозг. Ещё пара движений рукой и в моей голове всё взрывается разноцветной вспышкой, выбивая воздух из моих лёгких и заставляя всем телом мелко содрогаться, пока продолжаю ласкать потемневшую головку члена перепачканными в собственной сперме пальцами. И разгоряченным лбом, покрытым испариной, прижимаюсь к прохладной стене напротив, замирая и стараясь выровнять сбившееся дыхание. Господи Иисусе, сейчас мне кажется, что это была моя самая потрясающая дрочка. А все потому, что я последние две недели находился в непосредственной близости от объекта своего желания. А это же как красной тряпкой постоянно мельтешить перед разъярённым быком - до добра не доведёт, только до такого вот грехопадения в узком туалете с участием собственного кулака. Но мне так бы хотелось, чтобы на самом деле это была именно его рука. — Чёрт, — выдыхаю и пару раз моргаю, заставляя себя прийти в себя. Вся ладонь в белёсой тёплой жидкости, которая уже начинает просачиваться сквозь пальцы и капать на пол. Смотрю на это, и уголок губ невольно дёргается в кривой улыбке. Так, нужно привести себя в порядок. Помыть руки и хозяйство между ног — есть. Натянуть труселя со штанами, поправить олимпийку и немного расстегнуть замок, чтобы не так жарко было — тоже есть. Умыть раскрасневшееся лицо холодной водой, чтобы жар всё-таки спал хотя бы немного и собрать в кучу всё ещё расфокусированные глаза — последнее с трудом, но Окей, в итоге тоже готово. И надо же, за все это время никто даже не постучался в закрытые двери туалета. Повезло так повезло. Хоть в чём-то, да. Возвращаюсь на своё место уже в образе. Морда кирпичом, губы поджаты, в глазах холодное безразличие. Дима, завидев меня, сразу же подобрался, позволяя мне снова протиснуться через его длиннющие ноги к своему сидению у иллюминатора. Усаживаюсь, значит, опять беру телефон в руку, а он мне: — Что-то ты долго. Бросаю на него полный раздражения взгляд, а про себя думаю, как бы ответить ему так, чтобы не сильно палевно при Гоше-то за спиной, но и весьма доступно для этого великовозрастного тугодума. А потом решаю, что похуй. Я настолько устал от всего этого, что уже нет абсолютно никакого желания подключать в диалог эту вот сраную деликатность, которой я уже наелся по самое не могу. — Всё благодаря тебе, — отвечаю и смотрю ему в глаза пристально и цепко. Не хочу пропустить такие редкие эмоции на его лице. — В смысле? — я уже вижу его непонимание, сменяющееся неуверенной догадкой и тут же возникшим напряжением в резко сомкнутых губах. — В том смысле, Дима, что в моих фантазиях ты намного настойчивее и активнее, просто сложно остановиться. Кажется, Дима бледнеет моментально. Потом его лицо начинает внезапно покрываться красными пятнами, и он резко оборачивается на Гошу, чтобы скользнуть тревожным взглядом по ковыряющемуся мизинцем в ухе охраннику, который в свою очередь очень убедительно делал вид, что ничего не слышит. Ну или действительно попросту не обращает на наш диалог никакого внимания. Ещё мгновение и Дима снова смотрит на меня. — Алексей… — предупреждающе начинает он, а я лишь машу рукой в ответ и отворачиваюсь к иллюминатору. Надоело. Дальше, наверное, что-то такое в его башке всё-таки щёлкнуло, потому что он вдруг не заминает этот разговор, как я уже ожидал, а наоборот продолжает: — Значит, активнее? Может быть, и моложе тоже? Поворачиваюсь снова к нему и вижу, как он сверлит меня тяжелым взглядом. Изучает, что ли? А потом он в какой-то тревожной задумчивости закусывает внутреннюю сторону щеки и молчит. Ожидает от меня ответной реакции, видимо. Опять двадцать пять. Снова эта шарманка про нашу разницу в возрасте, аж бесит уже, в самом деле… — Ага, — отзываюсь на это и улыбаюсь ему так гаденько, знаете, с ехидством. — Моложе. Года на четыре, — конечно же, с намеком на просранные им годы во время его почти полного отсутствия в моей жизни после того злополучного похищения. Когда он повёл себя в лучших традициях того самого страуса из мультика, который от страха спрятал голову в песок. Не вижу проблемы — значит, её нет, и хищник за задницу не укусит. Ага, как же. Ещё как укушу. «А этот, который моложе, в придачу ещё и сообразительнее», добавляю про себя и подмигиваю сидящему рядом Громову. Намёк мой оказывается, наверное, понят и принят. Дима молча кивает в ответ и отворачивается, тем самым давая мне понять, что разговор окончен. Ну всё, так всё. Пфф. Не очень-то и хотелось. Во мне сейчас клокочут досада и раздражение, поэтому, дабы отвлечься, я затыкаю уши наушниками, попутно врубая музыку и усиливая громкость чуть ли не на максимум. Если мне повезёт, то этот самый очень заметный, просто как бревно в глазу, намёк будет понят Димой хотя бы в этом году. Дмитрий Вот и приехали. В смысле прилетели. И я этой грешной земле снова под моими ногами настолько рад, что вы себе и представить не можете насколько именно. Потому как последние минут тридцать полёта только и мог, что наблюдать за напряжённым выражением лица Лёши, — он на меня за что-то, к слову, прямо не на шутку разозлился. Того и гляди с самолета бы спустил прямо над картофельным полем, что сразу перед аэропортом Красноярска раскинулось. И Гоша бы не помог. На парковке у аэропорта нас уже ждала арендованная Алексеем машина. Хороший такой внедорожник Тойота Ленд Крузер 2007 года выпуска, сдержанного и неброского серого цвета. Наличие своей машины в распоряжении меня действительно приятно удивило. Мне ещё хотелось спросить Лёшу, сам ли он догадался или Анатолий изволил подсказать, но в итоге так почему-то и не спрашиваю. Сели в машину молча. До гостиницы, где нас ждали наши номера, ехали около двадцати минут. А по приезде очень быстро прошли регистрацию на ресепшене и прошли каждый в свою комнатушку. Обстановка у каждого из трёх номеров была, конечно, не лухари, но весьма на достойном уровне. Зря Алексей по поводу здешнего совдепа так сокрушался, нормально же люди живут и гостей принимают. Очень даже уютно. И ничего страшного, что большая кровать посередине комнаты на самом деле состоит из двух сдвинутых вместе односпальных, а бежевые обои в полоску и цветочек сплошь и рядом в потемневших кровавых отпечатках от некогда пришлёпнутых на них комаров. Нормально. После мыльно-рыльных процедур, смены одежды и быстрого перекуса мы полным составом отправляемся прямиком на завод, где нас уже, должно быть, давно заждались. Секретарь Новосельцева Эдуарда Леонидовича встретила нас чуть ли не на парковке. Разволновавшаяся тучная женщина так часто дышала и так сильно пучила глаза, что я грешным делом всерьёз забеспокоился о том, не хватит ли её инфаркт от такого эмоционального стресса. А потом оказалось, что нет, дышала она так вполне по безобидной причине — избыточный вес, а глаза и вовсе не пучила, от природы свои были такие, ну знаете, навыкате. Алексея Светлана Родионовна заприметила среди нас сразу. Целоваться в щёки полезла, обниматься, и всё это с радостным вскриком «Алёшенька, голубчик, вот и свиделись!». Я, конечно, сначала подохуел знатно, за этим всем наблюдая, тем более, что мне подобных приветствий не досталось. А потом, когда узнал причину, то мог уже наблюдать за взаимоотношениями этих двоих лишь с понимающей улыбкой. Оказывается, Лёшка помог женщине заказать в онлайн-магазине Красноярска офисный принтер. Да такой к тому же, что не только печатает, а ещё и сканирует бумаги! Чему Светлана Родионовна была, естественно, безмерно рада. Как и весь отдел бухгалтерии вместе с отделом кадров в придачу. Лёша сначала стеснялся такого внимания жутко, глаза прятал, отворачивался, смущённо при этом улыбаясь. Но когда всё та же Светлана его со всем благодарным народом поперезнакомила, тут уже хочешь не хочешь, а к вниманию немного да подпривыкнешь. Смотреть на это всё без улыбки было попросту невозможно, но я, правда, старался. Держал при всём при этом деловую мину вплоть до самого знакомства с самим директором завода Новосельцевым. Тоже дядька отличный случился. Лёгкий такой при общении, до денег хваткий и в бизнесе нашем очень хорошо соображающий. А с умными людьми всегда приятно и общаться, и вести дела. Разговаривали и обсуждали детали мы долго, часа два, не меньше. Потом сходили на экскурсию по заводу и в конце прогулки таки хлопнули по рукам. Договор был подписан с обеих сторон, и, конечно же, Алексей при этом действе присутствовал и на свой короткий, я бы даже сказал, пушковый ус всё услышанное и увиденное активно наматывал. Сделку решили отмечать сразу по окончанию переговоров приятным ужином всей нашей небольшой и уютной компанией, присутствующей на сегодняшней встрече, и не где-нибудь, а в одном из самых приличных ресторанов Искры. Собрались, значит, по машинам расфасовались и до адреса доехали довольно быстро, а там уже и за стол уселись. Болтали, шутили, ели и выпивали, как же без этого. А через минут сорок таких вот размеренных посиделок, в ресторан приехала… как вы думаете, кто? Ага, незамужняя дочь того самого директора завода Новосельцева Эдуарда Леонидовича — Валентина. Валечка, — как нежно называл её отец, при этом заметно млея сердцем и душой от вида собственного чада, — женщиной была уже того самого бальзаковского возраста, незамужняя и к тому же пока ещё бездетная. То бишь по понятным причинам в глазах старшего поколения — своего отца, для такого перспективного холостяка, как я, весьма себе невеста завидная. А ещё она у Новосельцева, ожидаемо, была в помощниках и носила высокое звание заместителя директора. В общем и целом, ситуация для меня была далеко не новой. Уж сколько меня пытались сосватать за всю мою сознательную жизнь с женщинами мне совершенно незнакомыми, я уже и счёт вести давно перестал. Поэтому лишь коротко улыбаюсь и мысленно закатываю глаза, когда новоприбывшую усаживают по правую руку от меня. Всё, что я могу сейчас, это тактично поддерживать приятную беседу, задавать уместные вопросы, получать в меру развёрнутые ответы, остроумно, но не пошло, шутить в ответ и молчаливо пережидать чужой заливистый смех. Пережидать под колючим и недовольным взглядом Алексея, сидящего аккурат напротив меня. Я вопрос Валечке задам — Лёша вилку в кулаке крепче сжимает. Она склоняется ко мне, чтобы якобы поделиться по секрету каким-то из очередных своих деловых наблюдений — Лёша давится сибасом. Вызываю женский звонкий смех очередной из своих дежурных шуток — Лёша злостно крошит в пальцах хлебушек. Валечка сама предлагает новому знакомцу, то бишь мне, потанцевать под живую музыку, пока вокалист только-только начал петь ее любимую песню — и Лёша, не пьющий ничего крепче яблочного сидра и слабоалкогольного пива, к полнейшему моему изумлению опрокидывает залпом в себя целую стопку коньяка двадцатилетней выдержки под звуки вступления всем известной «Всё в твоих руках», когда-то спетых Агутиным и Варум. В результате к тому моменту, как песня заканчивается, Алексей за столом сидит уже прилично раскрасневшийся и в знатном расфокусе. А Гоша, располагающийся на стуле рядом с ним, смотрит на меня опасливо и виновато из-под кустистых бровей, словно это он ему там подливал. Хотя я же видел, что не он. И да, пока Валечка цеплялась мне красными ноготочками в плечи, покачиваясь в ритме медленного танца, я с частой периодичностью таки бросал взгляды украдкой в сторону своего нового помощника. Так что всё я там видел — кто кому и что наливал. И пропистонов в этом плане я скорее выпишу самому Алексею. Провожаю даму обратно к столику, галантно придерживая за локоток, и услужливо пододвигаю ей стул, когда садится — Лёша же берет в руку графин с коньяком и плещет себе очередную порцию в хрустальную рюмашку. Я вскидываю брови и бросаю в его сторону грозный и весьма осуждающий взгляд: — Алексей, мне кажется, что тебе хватит, — говорю и киваю Чернову, чтобы убрал коньяк подальше и стопку у него забрал. — Вот это совпадение! — вскидывается Лёша и со стуком ставит на стол уже пустую рюмку. — Я вот тоже думаю, что с меня хватит… — многозначительно выдаёт мне в ответ и нещадно испепеляет взглядом. Даже жарко сразу сделалось, отвечаю. Хмурюсь и выдерживаю молчаливую паузу, чтобы не доводить до скандала, потому что вижу по его мелко трясущимся рукам, что он на том ещё взводе и после такого количества выпитого вряд ли сможет себя проконтролировать в обществе совсем малознакомых нам людей. Надо отдать Алексею должное, поднимается со стула он с первого раза и, вполне не сбиваясь с курса, подходит к Новосельцеву, чтобы попрощаться и пожать тому руку. — Прошу меня простить. Я вынужден вас покинуть, потому как есть ещё одно важное дело, которое я обязан завершить сегодня, — и ему почти удаётся выдержать заранее заготовленную бесстрастную, а главное — трезвую, мину. Почти, но я по интонации его голоса и по тому, как заплетается его язык на слове «завершить», слышу, что это полное фиаско. Однако Новосельцеву хоть бы хны — мужик весело ему улыбается, с радостью от нового знакомства, перемешанной с огорчением от такого скорого прощания, крепко жмёт протянутую ему руку. Значит, не заметил. Ну хотя бы тут пронесло. Провожаю взглядом удаляющуюся к выходу из ресторана фигуру Алексея и кивком отправляю за ним Гошу. Не поедет же эта пьянь в отель одна. Пусть хоть Чернов за ним присмотрит, пока я тут ответственно досижу до конца всего этого праздничного мероприятия, прежде чем отправиться следом за ними. И тут ещё чувство такое противное меня гложет, знаете… как перед прыжком с высоты. Щекочет внутри до тошноты просто, а беспокойство за Лёшу заставляет меня то и дело незаметно поглядывать на наручные часы. Надеюсь, что когда я вернусь в отель, он всё-таки уже будет спать. Вот только в последнее время, как показывает практика, все мои надежды обычным образом идут по пизде.