Не обмани

Алексей Земля уходит из-под ног и в груди вновь просыпается давно позабытый страх. На отца и Диму уже давно оказывают пассивное давление. Ставят палки в колёса, срывают поставки, устраивают пожары на складах. Помню, отец говорил, что компания потеряла около тридцати миллионов, когда сгорел склад в Томске. Почти два года после этого они с Громовым работали по шесть дней в неделю и по двенадцать часов в сутки. Потом было моё похищение. Отец тогда почти подписал всё, что от него требовали. Он готов был не то, чтобы продать по низкой цене, а даром отдать все свои акции от «СибирьМашСтрой» за возвращение единственного сына. И отдал бы, если бы не Дима, который носом землю рыл сорок восемь часов без перерыва, пока его люди не вышли на моих похитителей. Исполнители долго не живут. Как решили вопрос с заказчиком после — мне не известно. И решили ли? Раз теперь на нас снова открыта охота. — Лёша, ты поедешь, — спокойно и бескомпромиссно отвечает мне Громов и кивает Гоше, чтобы отошёл в сторону, пока мы разговариваем. Сверлю взглядом узел Димкиного галстука и ничего на это ему не отвечаю. Просто не могу его сейчас отпустить, потому что меня перекручивает всего только от одной мысли, что он поедет неизвестно куда, решать вопросы неизвестно с кем, а по итогу у меня даже никакой гарантии на то, что он выйдет из всего этого живым. Может, я его в последний раз вижу вообще? Чёрт… — Не оставляй меня, пожалуйста, — и губы еле шевелятся, когда прошу его. — Тебе нечего бояться, — говорит и, наплевав на окружающих нас людей в вестибюле аэропорта, кладёт свою большую и горячую ладонь мне на щёку. Гладит так нежно и заботливо, что сердце разрывает в клочья. — Есть чего, — упрямо ему перечу и пальцами за чужое_родное запястье цепляюсь. Крепко сжимаю, чтобы не смел руку свою отнимать. — Я вернусь, — спокойно обещает. — И с Олегом всё будет в порядке, вот увидишь. Но сейчас, я тебя очень прошу, езжай с Георгием. Мне будет спокойнее заниматься делами, если я буду знать, что ты в безопасности. Для меня это очень важно. Будто бы я не понимаю, что оставшись в городе буду своим присутствием всем только мешать. Понимаю, конечно, я же чёртова живая мишень. Но как же тяжело его отпустить, словами даже не передать насколько. Да я же в этом их Кедре с ума сойду от переживаний. — Ладно, — сдаюсь. — Ты только свяжись со мной при первой же возможности и не исчезай надолго. Потому что, если я не смогу поговорить с тобой хотя бы по телефону дольше двенадцати часов, то отправлюсь тебя искать. Так и знай! — закрепляю свою угрозу уверенным кивком и хватаюсь за ручку чемодана. — Гоша! — зову мужчину и чувствую, как тело тяжелеет всё, пока сердце отсчитывает секунды до нашего прощания. — Ну чего решили? Едем? — Охранник в нетерпении переводит взгляд с меня на грустно улыбающегося Диму. — Да. Поезжайте, я позвоню вам позже. Дима отходит от меня на пару шагов и тепло руки своей забирает. Хочется потянуться за ним, но насилу сдерживаюсь. Люди же кругом, это вам не толерантная Америка. Громов бросает на меня последний напряженный и пронзительный взгляд, а после кивает напоследок нам с Гошей, разворачивается и уходит. Смотрю в его широкую удаляющуюся спину и еле удерживаю себя от того, чтобы не рвануть за ним следом, так хочется догнать и вцепиться мёртвой хваткой, что аж мышцы на ногах сводит. Но я не могу. Дима должен решить проблемы и устранить нависшую над нами угрозу, а я должен не мешать ему в этом. Только бы всё получилось, только бы всё хорошо закончилось… — Ну, что… поехали? Гошин голос выводит меня из оцепенения, я заторможенно моргаю и понимаю, что Димы уже и не видать. Скрылась его широкая спина за первым поворотом и теперь остались тут только мы вдвоём с Черновым. — Да. А что за Кедр-то такой? — Спрашиваю Гошу, когда каждый из нас берёт свой багаж и мы направляемся к выходу. — Доберёмся и всё сам увидишь. Место секретное, Громов как раз для такого случая приготовил. — Ну, я надеюсь, что хоть не надо на другой конец России тащиться, — недовольно ворчу, на что Гоша только коротко улыбается. — Нет, в области это, доберёмся быстро. Но сперва… — Гоша останавливается, не пройдя и пары метров, и щурится оглядывая окружающих людей, пока взгляд его не останавливается на долговязом пареньке в спортивном прикиде и рюкзаком за спиной. — Подожди тут, я сейчас. Проходит каких-то несколько минут, за которые Гоша подходит к незнакомому парню, успевает перекинуться с ним несколькими фразами, и после короткого кивка в ответ на свою реплику, достаёт бумажник и живо отлистывает пару купюр. Парень смотрит сначала с удивлением, потом довольно улыбается, бросает на меня любопытный взгляд и тянется за рюкзаком снимая его с одного плеча. Что-то недолго ищет внутри, и вскоре в руках у Гоши оказывается чёрная ветровка, кепка, стянутая с кудрявой головы, и солнцезащитные очки до кучи. И пока незнакомый мне паренёк пересчитывает купюры и радостно скалится, я с полнейшим непониманием таращусь на возвращающегося ко мне Георгия со спонтанно приобретённым барахлом в руках. — Это чегой-то? — давлю подозрительный прищур, когда охранник протягивает мне ветровку. — Будем снимать твою брендовую репродукцию, внимания много привлекаешь, — коротко поясняет, пока я взвешиваю и распрямляю в руках вещь с чужого плеча. — А штаны как же? — задаю резонный вопрос. — Бля, — Гоша озадаченно чешет коротко стриженный затылок, потом чиркает молнией на своей ручной клади и являет на свет божий чёрные тренировочные спортивки. — Держи. А теперь пошли в туалет, там переоденешься. — Командует бывший спецназовец и вот мы уже бодро шагаем в сторону уборной аэропорта. По итогам пяти минут отведённых мне Черновым на копошение в тесной кабинке я выползаю из неё уже совершенно в несвойственных мне шмотках. Моего на мне разве что трусы да кеды. Осматриваю себя в отражении зеркальной стены вдоль стройного ряда умывальников и скептически хмурюсь, пока Гоша подходит справа и накидывает мне на голову явно палёную кепку Адидас, а потом суёт мне в руки вызывающие не меньше сомнений своим происхождением чёрные авиаторы. — А ну-ка, — делает паузу и внимательно осматривает меня с расстояния в несколько шагов. — Ну теперь-то ты больше на чёткого пацанчика похож, чем на мажора. — Одобряюще заключает и просто повергает меня в шок своим последующим: — А то, боюсь, ты там всю деревню бы на уши поставил одним только своим видом. Морщусь обиженно и грозно зыркаю на него через зеркальное отражение. — Нормальный у меня был вид, ну. Гоша улыбается в ответ и кивает мне на выход за спиной: — Это как посмотреть, парень. Ладно пошли, давай. Нам ещё попутку ловить. — Попутку? А почему не такси? Упираюсь взглядом в Гошино недоумение и скепсис. И ещё до того, как он мне что-то ответит, понимаю, насколько мой вопрос был глупый. — Ты ещё геометкой о своём местонахождении со всем Питером поделись, Алексей, и пригласительные разошли, — хохмит Георгий и шагает в сторону двери. Ну да, ну да. Что поделать, такой вот я наивный. Одни вы тут у нас прожжённые опытом игры в погони и войнушки настоящие мужики, куда уж мне. Но вслух этого, конечно же, не говорю. Язык свой длинный прикусываю и шагаю следом за охранником. Ему всяко виднее что к чему и куда. А моё дело маленькое. *** Моё дело охреневать от того, в какие ебеня меня везут, судя по никогда не видавшим асфальта дорогам и непроглядным кустам по бокам от машины. Телефон мне было велено вырубить ещё на выходе из аэропорта. Оставил меня Георгий без всех социальных сетей и мессенджеров, в которые по обыкновению я часто залипаю, когда случается слишком много свободного времени. А тут, значит, трясусь я на заднем сидении проржавевшей Лады Самары со сквозными дырками в днище и не знаю куда себя деть. Кажется, что собственные руки без телефона в них мешают. Однако, стоит отдать должное Гоше, мужик сказал — мужик сделал. Ехали и правда не так чтобы долго. Минут пятьдесят с учетом пробок из-за сезонного ремонта дорог. Высадили нас прямо в какой-то куст-убийцу. Всю сраку себе исколол, пока ждал когда машина отъедет. Потом, почесывая пострадавшие ягодицы и громко шмыгая носом, совсем не весело я поплёлся вслед за Черновым. А тот уже бодро вышагивал по кочкам вдоль старого покосившегося деревянного забора. — Это что такое? — спрашиваю, когда проходим мимо заброшенного домишка. — Дом, — невозмутимо отвечает Георгий, ни на долю секунды при этом не замедляясь. — Я вижу, — нетерпеливо фыркаю ему вслед. — Куда ты меня привёз, ради всего святого, а? — А это, Алексей, посёлок Горелово. Между прочим, исторический район, — добавляет в конце и указательным пальцем вверх поучительно тянет. — Ага, исторический, — бурчу, — то-то я смотрю в историю попал прямо с потрохами. Гошу, видимо, веселит мое недовольство в голосе. Он ничуть не скрываясь громко смеётся, а потом словно бы невзначай вдруг, возьми да скажи: — А я почему-то думал, тебе интересно будет побывать в месте, где Громов своё детство провёл. — Громов? И ноги врастают в землю. Я останавливаюсь, как вкопанный, и глупо хлопаю глазами, пока Гоша подходит к низенькой металлической калитке следующего дома. И только сейчас понимаю, что солнце надо мной уже не светит. Я внезапно обнаруживаю себя стоящим в тени. В огромной тени, которую отбрасывает от себя высокое старое дерево, растущее во дворе сразу за забором. Кедр. — Это… дом его семьи? — спрашиваю с щемящим трепетом в голосе и жадно скольжу взглядом по старенькому деревянному домику, выкрашенному в зелёный. Весь первый этаж его утопает в зарослях разросшейся малины. А там вон, справа, яблоня от тяжести ветвей покосилась. Вижу сочные красные яблоки у её подножия. Так много их нападало, что под ними почти не видать упругого зелёного клевера, что заполонил собою весь двор. Это позже я узнаю, как мягко по нему ходить, а пока просто таращусь в оба глаза на такой странный для меня газон и, кажется, только сейчас замечаю, как мне здесь задышалось совсем по-другому. Лёгкие будто бы развернулись и вобрали в себя непривычно много кислорода. Так сладко мне никогда раньше не дышалось, аж голова кругом. — Не совсем, — отвечает Гоша, запирая за нами калитку, когда проходим во двор. — У него мать и отец пьющие были. Сергеевич с малолетства оказался сам себе предоставленный. Отсюда и всякие вытекающие обстоятельства по типу постановки на учёт комиссией по делам несовершеннолетних в тринадцать лет и прочее… — Гоша тяжело вздохнул и осёкся, — ну, это баб Вера тебе сама расскажет при случае. Или Громова спроси. — Баб Вера? — переспрашиваю и с искренней заинтересованностью всматриваюсь в тёмные окна. — Да, соседка Громовых ещё с тех времён. Она за Сергеевичем присматривала, названой матерью ему стала. Только не живёт она тут больше. Босс ей кирпичный дом новый отстроил года три назад в конце улицы. Она там сейчас обитает. А сюда иногда только заглядывает, чтобы дом совсем не запустел. И пока Гоша звенит связкой ключей и отпирает входную дверь, меня накрывает осознанием того, как мало я знаю о Диме. Хотя он обо мне знает почти всё, что, конечно же, не удивительно, ведь рос я на его глазах. Мне почему-то отчетливо представился мелкий чернявый паренёк лет десяти с перепачканным лицом, упрямо сжимающий губы и время от времени шмыгающий носом. Представилось, как он сбегал из дома от своих вечно пьяных горе-родителей. Возможно, что и ночевал где придётся не один день. А что он ел? От мысли, что Димка будучи ребёнком голодал, у меня тут же болезненно сжимается сердце. — Гоша? — зову мужчину застыв на пороге старого домика. Георгий, услышав своё имя, оборачивается в темном коридоре и останавливает на мне вопросительный взгляд. — Что? — А мы можем… мы можем сходить к этой баб Вере? Может, не прямо сейчас, но я очень хотел бы её увидеть и познакомиться. А ещё сказать ей «спасибо» за моего Диму, за такого, каким я его знаю. Ведь, выходит, если бы не она, то Громов мог бы вырасти совсем другим человеком, либо их пути с отцом никогда бы не пересеклись, а это значит, что и я бы его тоже никогда не знал. — Сходим, Лёша, — по-доброму улыбается Гоша и подмигивает мне правым глазом. — Как обживёмся тут немного, всё срочное сделаем и обязательно сходим. Согласно киваю ему в ответ и делаю первый шаг вглубь дома, переступая его порог. Гоша первым делом включает везде свет и открывает форточки в окнах, чтобы проветрить комнаты от затхлого и сырого воздуха. По деревянному полу везде ковровые дорожки, или скорее правильнее будет назвать их половиками. Такие, знаете, как из кусков ткани от разрезанных старых вещей крючком связанные, пёстрые и мягкие, какие-то из них по форме длинные прямоугольные, какие-то овальные, только круглого не увидел. Половицы под ногами местами еле слышно скрипят. Особенно в прихожей. Здесь, Гоша сказал, пол ещё не меняли, в отличие от остального дома. Затем, когда я сумки из прихожей в дом заношу, Чернов выдаёт мне домашние тапки и велит переобуваться. А то негоже топтать чистые половики баб Веры, ведь она теперь уже с большим трудом их вяжет — возраст и здоровье уже не те. И пока я переобуваюсь, Гоша уходит за колодезной водой. В коридоре под лестницей много пятилитровых пластиковых баклажек, но вода в них застоявшаяся и для готовки еды не годится. А пока его нет я медленно обхожу дом, комнату за комнатой, умиляюсь старым обоям с виноградной лозой на них, пробую на ощупь почти вековую дубовую мебель, рассматриваю не без интереса совсем новую картину на стене. Такие обычно по номерам рисуют, и мне почему-то кажется, что это Димка баб Вере купил. И от этой мысли невольно улыбаюсь. Я даже могу себе представить, как старенькая седая женщина терпеливо зарисовывала маленькие области с номерками, а Димка потом искренне восторгался результатом и вешал картину на только что забитый им в стену гвоздь. Из глубокой задумчивости меня вывела со скрипом открывшаяся входная дверь. Где-то в прихожей послышались тяжелые Гошины шаги, а потом и его зычный голос: — Алексей, там мясо в морозильнике, доставай. Пусть размораживается, вечером мангал разожжем, будут шашлыки. А я пока к соседу схожу, овощей куплю у него: огурцы, помидоры там… Картошку посмотри, в кладовке пара мешков ещё должны стоять. Уже хорошо ориентируясь в новом для меня доме, я быстро нахожу кладовую и обнаруживаю там заявленные Гошей два мешка с картофелем. — Мешки с картошкой на базе! — Кричу ему в ответ. — Отлично, — переобутый он появляется в коридоре и протягивает мне руку с чем-то зажатым в ладони: — Вот, держи, это местный номер на баб Веру записан, на зарядку его поставишь? Она где-то на комоде в зале обычно лежит. На него должен будет Громов позвонить. Услышав последнюю фразу, я чуть ли не вырываю старую кнопочную Нокиа из чужой руки. Гоша, наверное, подмечает как я нервно жму на кнопку посередине, включая экран и боясь увидеть пропущенный. — Не звонил ещё, — говорит мне своим уверенным и спокойным басом. — Но обязательно позвонит. Нормально всё с ними будет, — успокаивающе обещает, наверняка, имея в виду Диму и моего отца. — Да, будет, — киваю в ответ и прячу телефон в карман спортивных штанов. Обязательно будет, потому что Дима мне обещал. А он никогда не обещает того, в чём не бывает уверен. Уж это я о нём хорошо знаю. Только бы позвонил уже поскорее, чтобы я меньше мучился от неизвестности. Ещё никогда прежде мне не хотелось вновь услышать его голос с такой необъятной и стремительной жадностью. А пока только холодным страхом по учащенно бьющемуся сердцу и с мыслями то и дело возвращающимися к отцу в реанимации. Я бы эту суку, что пыталась его убить, самолично бы приговорил. Если бы, конечно, не был пацифистом до мозга костей и меня не мутило только от одного вида чужой крови. Всё-таки яблочко от яблони далеко падает, потому как уверен, окажись я на больничной койке, отец бы не был таким уж сдержанным и миролюбивым, как я. Но там, где мне не хватало жёсткости, меня дополняет Дима. И уж в его силу и уверенность я охотно верю, как и в то, что его рука не дрогнет, когда речь идёт о жизни близких и дорогих ему людей.