***
Незаконченный набросок Рей украшал начало его планшета с бумагой. Каждый раз, когда он в течение недели собирался набросать скетч, он пялился на ее ноги. Они были не так плохи, решил он. Бен мог сделать намного хуже, учитывая, что он не рисовал годами. Но ему нужно будет попрактиковаться, прежде чем рисовать ее лицо. Ему нужно будет отдать должное ее лицу. Он практиковался, рисуя вещи из своей квартиры. Незаправленная кровать, тарелки, горой вырастающие из раковины, скинутое пальто у двери. Он переживал, что мышцы все забыли — но они помнили. Результат не был таким, как когда-то, но у Бена все еще получалось. «Твое тело помнит, Бен, — сказал ему Квай-Гон во время приема ранее на неделе. — Хорошее и плохое. Разум может быть изменчив. Иногда он более доверчив, иногда — нет. Но тело помнит». Это объясняло, почему его стошнило, когда Рей подошла к нему со страпоном и попросила поцеловать. Его тело помнило Сноука, помнило последний раз, когда они виделись, прежде чем Сноук выбросил его из своей жизни, и помнило, что боли было больше, чем хорошего. И его тело отвергало это. «Если бы Сноук не сказал "хватит", звучит так, будто ты сам становился ближе к этому», — после этого сказал ему Квай-Гон. «Становился ли?» Бен не мог вспомнить. Все ощущалось, как отчаянный беспроглядный туман. Он чувствовал себя как наркоман, которому отказали в дозе, как поруганный ребенок, меньше, чем мужчина, меньше, чем человек. Был ли он действительно настолько близок к тому, чтобы уйти? — Не думаю, что был, — вслух произнес Бен. Он хотел быть. Он так отчаянно хотел быть близок к тому, чтобы уйти. Он хотел быть достаточно смелым, чтобы сделать это сам, но Сноук высасывал из него смелость в течение многих лет. Он хотел бы быть смелым сейчас. Быть смелым настолько, чтобы сказать Рей и Квай-Гону, что это нечестно, что он не мог заняться с ней сексом, пока ошейник все еще был на нем. Что для него это выглядело так, словно ему не было позволено заменить плохие воспоминания хорошими, что он не мог сделать то, что хочет, на своих собственных условиях. Она боится моих условий? Она не выглядела так, будто боялась. Казалось, она скорее была увлечена идеей, что он прикоснется к себе перед ней. Но это было не одно и то же. Он хотел попробовать ее на вкус, хотел почувствовать ее вокруг себя, хотел обнять ее, кончая. Он хотел ее дыхания, горячего и дрожащего у его кожи, хотел ее губы, хотел ее. Она — та, кто думает, что мое подчинение это подарок, или что бы она там ни говорила. Почему я не могу сделать ей этот подарок? Этот вопрос следовал за ним по пятам в течение всего текущего месяца и во время занятий йогой в следующем, когда он смотрел на ее задницу каждый раз, когда она стояла в позе собаки лицом вниз, когда он смотрел на капли пота, появляющиеся на ее теле, которые затем становились все ярче и ярче по ходу того, как они продолжали делать упражнения. Он хотел заставить ее истекать потом. Хотел слизать его с нее. Это было не самое долгое время без секса, напомнил он себе, когда Рей болтала с инструктором после занятия. Это было даже не самое долгое, когда он не испытывал оргазма, так как Рей разрешила ему мастурбировать, когда он хотел, и он определенно воспользовался этим. Но все еще чувствовал себя связанным и ограниченным в правах так, как не хотел. «Почему ты не снимешь ошейник? Трахнешь ее на кухонном столе», — яростно думал он в двенадцатый или, может, сотый раз, когда Рей помахала инструктору и направилась к нему. — Все в порядке? — спросила Рей, когда они вышли в ночь. — Нормально, — проворчал Бен. — Ты не выглядишь в порядке. Твое лицо как открытая книга. — Моя мать говорила так же, — забурчал Бен. — Да, чувствую немного… — он пытался подобрать верные слова. — Я просто думаю, что это глупо, что мы не можем заниматься сексом, пока на мне ошейник. — Мы уже говорили об этом, — ровно ответила Рей. Так же, как она отвечала все последние разы, когда он пытался подобраться к этому вопросу. — Да, и я не думаю, что это честно. На самом деле, мне кажется, что дело скорее в том, что вы говорите мне, что делать, чем в чем-то еще. Вы говорите мне, как мне контролировать ход моего же лечения. Будто… — Он провел рукой по волосам. — То, что меня тогда спровоцировала та сцена — мы будто сдаемся этому факту, придаем больше значения ему, чем попыткам идти дальше. Будто это поражение, а не… — Его голос оборвался, когда он взглянул на нее. Если его лицо было открытой книгой, то и ее тоже. И она выглядела раздавленной его словами. Она сказала, что всегда будет ценить твою честность, даже если ей не понравится, что ты говоришь. Но это не значит, что ему нравилось смотреть на нее, когда она выглядела так. Его шаги замедлились, и она остановилась, смотря на него в свете фонаря. — Это понятно, — тихо сказала она. — Я понимаю это. — Его сердце подпрыгнуло. — Так вы пересмотрите… — Нет. — Нет? — Ему не нравилось, каким злым он становился из-за того, что она не хотела давать шанса этой мысли, не хотела ее даже обдумать. Она потянулась и взяла его за руку. Ее ладонь, намного меньше его ладони, была теплой в запоздалой осенней прохладе. — Не для тебя, — произнесла она. — Для себя. Я… — Мне неважно, если вы спровоцируете меня снова, — настоял он. — Неважно. Я знаю, что это не вы — причина боли. — Для меня это не так работает, — сказала она. — Я не хочу делать это над тобой. — Однако вы никогда не сможете гарантировать, что этого не случится снова. — Она проходила психотерапию раньше, наверняка дольше, чем он. Как она не могла понять, о чем он говорит? Квай-Гон много раз подчеркивал этот момент в эти недели, что они виделись друг с другом. — Как я должен вылечиться, если я не могу делать вещи, которые хочу? Разве не в этом суть всего этого — что я должен делать вещи, которые хочу? — Он чувствовал себя животным, запертым в клетке, но полным решимости освободиться. Он чувствовал себя растерянным. Квай-Гон, казалось, ратовал, чтобы у Бена была свобода действий над своей жизнью — кроме как когда разговор заходил о том единственном, чего он действительно хотел. Разве у него не было свободы действий, если он выбрал это? Для Бена это не имело смысла. Чем больше проходило времени, тем меньше он что-то понимал. И хуже всего — это не ощущалось честным. — Я знаю, — тихо сказала Рей. — Я знаю это. Я просто… — Она сделала глубокий, долгий вдох. Отвела глаза от него, направив взгляд вниз по улице. — Я все время беспокоюсь, что я не справлюсь с этим. Что я недостаточно хороша для этого. — Вы потрясающая, — проворчал он. — Вы… — Ты говоришь это, — ответила она. — И я даже могу сделать все от себя зависящее, чтобы этому поверить. Но мне трудно побороть свои инстинкты, даже если они и неверны. Особенно, когда они неверны, что часто бывает, — поправилась она, нахмурившись. — И я знаю, что сейчас ситуация далека от идеала. Но мне нужно это время для меня. Я не могу удерживать силу над тобой сейчас — не когда то, что это может означать, пугает меня. Ты понимаешь? И я смогу вернуться к этому, я уверена. Время творит чудеса. Но… — Она выглядела потерянной. Растерянной. Маленькой. Он не хотел, чтобы она выглядела маленькой. Каким-то образом было облегчением слышать эти ее слова снова — что это было не только из-за него. Он гадал, еще с того раза, как они впервые обсудили эту тему, действительно ли она имела в виду то, что говорила, особенно учитывая, с какой готовностью она прикасалась к себе, когда он рисовал ее. Но видя, как она сейчас говорит это снова, видя правду, светящуюся сквозь ее глаза… это помогло. Ему было легче с этим смириться, если это не только из-за него, но и из-за нее. Особенно видя, как она была расстроена этим. Внезапно он почувствовал себя придурком из-за того, что шел напролом. — Вы хорошая, — сказал он ей тихо. Он хотел прижать ее к себе и успокоить ее. Это было разрешено? Он обнаружил, что ему без разницы. Если она была бы моей любовницей, а не госпожой, я бы так сделал. Она так искусно подошла ему под подбородок. Ему нравился запах ее пота, шампуня, какой теплой она была в прохладе ночи. — Вас — достаточно. Она дрожала. Она плакала? Он не хотел отпускать ее, чтобы проверить. Остаток пути до его квартиры они провели в тишине, и не проронили ни слова, пока он готовил ужин. Это не была обычная тишина, которую он испытывал с ней, не безмятежное спокойствие. Ее глаза выглядели немного красными, в лице читалась замкнутость. Я сделал это с ней? Вопрос горел у него в горле. Какие мучения его поломанность вынуждала ее переносить? Чтобы она сомневалась в себе так сильно, выглядела такой маленькой, будто она боролась со своей собственной тьмой. Была ли у нее тьма? Если ее тьма была хоть сколько-нибудь близка к его собственной, он… — Это потрясающе. — Ее голос оказался неожиданным, выводя его из задумчивости. — Ты так хорошо готовишь. — Спасибо, — ответил он. — Ты научился этому в молодости? — «Тебе нужно было научиться из-за твоего мастера?» Как долго Сноук будет призраком между ними? Квай-Гон сказал, что время поможет тому слиться с фоном, но даже сейчас он заметил, что Рей избегала упоминать его, когда только могла, даже когда задавала такие незамысловатые вопросы, касающиеся лично его. Каким-то образом это делало присутствие Сноука только громче. — Нет, я научился, когда был еще в старшей школе, — ответил он. — Моя мама настаивала, чтобы я был способен справляться с этим сам, потому что иногда у нее были гости вечером, а отца работа забирала подальше из города. И она также думала, что, делая что-то руками, я буду думать меньше. — Он закатил глаза. — Знаешь, какие они — мамы. Это было самое теплое воспоминание о матери, которое у него было за много лет — что она потратила время, чтобы убедиться, что он может накормить себя, чтобы он не был полностью беспомощным в быту, таким, какими были многие мужчины, которых он знал. «Готовка — это жизненный навык, а не занятие, привязанное к твоему гендеру», — говорила она ему. Отец не готовил. «Твой отец не может починить машину или управлять собственными финансами. Он должен знать, как все это делать». Его мать не была лучшим поваром на свете, но не была и худшим, и это была одна из немногих областей, в которой она не чувствовала потребности контролировать его от и до. Она позволяла ему экспериментировать со специями, с жирами, с зерновыми и молочными продуктами, и даже не вела и глазом. Она не готовила для него, поэтому он не был пронизан опытом кухни, но она открыла для него эту дверь. Он гадал, было ли бы все иначе — если бы она открыла для него больше дверей вместо того, чтобы протаскивать его сквозь них следом за собой. Рей молчала долгое время, и Бен смотрел, как ее глаза становятся ярче и ярче. Это была не хорошая яркость, не радостная, не удовлетворенная. Это был шторм, тот, раздражающий, от которого у Бена сводило зубы, от которого с каждой проходившей секундой назревала паника, пока слеза не упала на ее тарелку. — Что случилось? — выдавил он. — Что я?.. — Ничего, — произнесла она. — Правда. — Это не ничего, — проворчал он. — Позволили бы вы мне начать плакать, не спросив у меня почему? Она подняла на него взгляд. На ее лице не было страха. Только отчаяние. — Я не знаю, на самом деле, — сказала она. Он нахмурился. Это не было ответом на его вопрос. Она продолжила: — Я не знаю, какие мамы. Мои родители бросили меня, когда мне было пять, и я провела большую часть своей жизни в приемной семье. Такое чувство, будто весь воздух выкачали из комнаты, но Бен все равно пытался дышать, пусть у него и пересохло во рту. Он не знал. Он бы не узнал, если бы она не сказала. Он никогда не имел права знать, не имел права спрашивать, чтобы узнавать. Он ничего не знал о жизни Сноука вне их игр, потому что только Сноук решал, что Кайло было позволено о нем знать. Рей была бы такой же. Любой доминант был бы таким же. — Извините. — Он потянулся к ее руке, сжал ее. Она сделала глубокий, дрожащий выдох. — Все в порядке. — Не в порядке. — Я просто на нервах, потому что снова стала видеться с психологом в прошлом месяце, и теперь все чувствуется более остро. — Она улыбнулась ему сквозь слезы. — Моя наставница, мой прошлый доминант, она посоветовала мне снова обратиться к психологу, примерно в то же время, когда ты начал терапию. Впрочем, я думаю, что она бы в любом случае так сделала, когда бы у меня появился сабмиссив, — добавила она. — Она и отправила меня на терапию первый раз, хоть это и было в то время, когда я была ее сабом. — Вы были сабом? Бен нахмурился. Он чувствовал, будто знал это и забыл. Или, может быть, просто догадывался. Это, возможно, объясняло, как легко она отдавала ему свободу — если она привыкла к сабмиссивности сама. Рей кивнула. — Лучший способ научиться, как быть доминантом, — побыть некоторое время сабмиссивом. Иначе никогда не узнаешь, что просишь от людей. — Остается только гадать, был ли Сноук сабмиссивом, — сыронизировал Бен. — Если и был, то его доминант был такой же ужасный, — сказала она. Затем глубоко вздохнула. — Асока — мой ментор, — она говорила кое с кем, кто находился в одном сообществе со Сноуком. Она сказала, что он убежал, потому что у Сноука была плохая практика со стоп-словами со своим сабом, и саб рассказал об этом другим сабам, и они все передали это своим домам. Это был не ты, верно? Бен моргнул. — Нет, — сказал он. — Нет, у меня никогда не было… Не было… — Он провел рукой по волосам. — Он не позволял мне говорить с другими сабами. — Может быть, из-за этого, — тихо произнесла Рей. Она поерзала, наклонилась в его сторону. — Тебе бы понравилось, если бы я попробовала найти сабов, чтобы ты мог поговорить с ними? Ты сказал, что хотел бы завести друзей. — Она сделала паузу, и румянец появился на ее щеках, будто она переживала, что он будет зол, что она помнила, что она переживала о нем. — Да, — тихо ответил он. — Я думаю, что понравится. — Он сделал паузу. — Но это может быть сложно. Доминанты в сообществе — они все знают Сноука, и никто из них не хотел начинать со мной, потому что не хотел переходить ему дорогу. — Я могу держать тебя подальше от этого, — сказала Рей. — И если есть кто-то, кого бы ты хотел избежать, я сделаю все для этого. Он нахмурился. — Например, имена доминантов? — Да. Они не нужны прямо сейчас. Найди время и… — Фазма, — произнес он тут же. — Прайд. — Были и другие, но эти двое… они были к Сноуку ближе всего. — Поняла, — ответила Рей. — Дай знать больше, как сможешь. Я начну искать на следующей неделе. Бен сглотнул. Он все еще держал ее за руку. Он не хотел отпускать. — Спасибо, — произнес он. — Спасибо, что заботитесь обо мне. — Это то, что мне полагается делать, — указала она. — Но вы не обязаны — так, — ответил он. — Каждую твою потребность, — поправила она. — На это мы согласились. Это — потребность. Это не единственный способ завести друзей, но для начала подойдет. Он замер. Он был уверен, что Рей умело направила разговор в сторону от своих слез, в сторону от своих родителей, от своей боли. Он был уверен, что она пыталась не думать об этом, что она не хотела, чтобы он переживал об этом или о ней. Но она плакала на его кухне, пока ела его еду, и она сама показала ему, как выглядела по-настоящему чуткая забота, когда показывались трещины. — Я не знаю, могу ли сказать, что вам лучше без ваших родителей, — она застыла, ее рука крепче сжала его ладонь, — но что-то подсказывает мне, что все же лучше, раз они сами бросили вас в таком маленьком возрасте. И любое чувство неполноценности, — он сделал паузу, — или переживаний, или сомнений, которые есть у вас, что вы недостаточно хороши, что вы не… Я не знаю. Вы есть, и вас — достаточно. В полной мере, хорошо? Ее глаза снова стали ярче, но не так, чтобы Бен стал из-за этого переживать, не так, как она смотрела до этого — сейчас она смотрела так, будто облегчение заполняло ее, смягчая боль. Вы заботитесь обо мне, но, может быть, иногда я могу заботиться и о вас. — Вы не одна. — Вспомнит ли она, что сказала ему то же самое в ту ночь в ванной? У него не вышло распознать. — Как и ты, — прошептала она в ответ. Он гадал, отпустит ли когда-нибудь ее руку вообще. И даже если придется отпустить ее руку, он никогда не отпустит ее.***
В четверг Финн в четверг постучал в ее дверь. — Пиво? — Сегодня четверг. — Да, и ты видишься со своим мальчиком в пятницу. Не говори, что я не наблюдателен. Рей моргнула, глядя на него. Она была немного апатична на протяжение дня. Она все еще чувствовала руку Бена в своей ладони. Она не знала, как сказать ему, что он был одним-единственным человеком, которому она когда-либо рассказывала о своих родителях. Она не знала, как сказать ему, как много значили его слова, что они неправы и что ей лучше без них. Она знала, что это правда, но иногда нужно было услышать ее. Что детский голос в ее голове был сильнее, чем она осознавала, заползающий во все, чем она не являлась. Она не ходила в хорошие школы, находилась на нижней ступени своей работы, чем кто-либо другой ее возраста, и у нее никогда не было настоящих отношений — только списки и секс. И Бен держал ее за руку добрый час прошлой ночью, смотрел так глубоко в ее глаза, что она гадала, мог ли он на самом деле увидеть ее душу. Это было пугающе. Это было захватывающе. И теперь Финн хотел вместе выпить пива. — Дашь десять минут? Он улыбнулся ей и исчез. Она составляла письмо доминанту, которого встретила за кофе, когда впервые приехала в Крейт. Роуз Тико была радушна, поддерживала ее во всем и сказала, что она и ее саб — тот еще негодник — с удовольствием пригласят ее на игровые сцены, если те будут интересны Рей, пока она устраивается. Рей соблазнилась предложением, но вежливо отказалась, переживая, что в играх, включающих несколько человек, она будет чувствовать себя хуже, а не лучше, чем сама с собой. «Неполноценность?» — снова задалась вопросом она. Со слов Роуз у Рей сложилось ощущение, что другие доминанты не знали Сноука. Она тоже была новенькой в местном сообществе. Асока дала им контакты друг друга. Письмо было осторожным, не выдающим больше, чем нужно, и содержало лишь информацию, что ее новый саб был заинтересован в налаживании связей и как По бы отреагировал встретиться с ним за кофе как-нибудь. Она вздохнула, нажала кнопку «отправить», затем взяла куртку и направилась к лифту, где ее ждал Финн. — Все в порядке? — спросил он. — Да, — ответила Рей. — Этот парень, с которым я, в некотором роде, вижусь, — ее желудок скрутился, — у нас был трудный период, но мы движемся вперед. Финн нахмурился. — Какого типа трудный период? Рей сглотнула. «Я невольно спровоцировала его, мы полностью сняли критерии типичных БДСМ отношений, и теперь он держит меня за руку и говорит вещи, из-за которых у меня сжимается сердце». — Я думаю, просто… новые отношения пугают. — Они ощущаются, как новые отношения? — спросил Финн, поднимая бровь. — Это так удивительно? — Она пыталась не выдать голосом, как ее дыхание застряло в горле. Она пыталась не думать о том, что ее покачнувшееся сердце и пересохшее горло могут быть как-то заметны для Финна. — Нет, — тут же сказал он, вдыхая, из-за этого его голос стал выше, чем обычно. — Совсем нет. Просто ты никогда не говоришь о своей личной жизни. Никогда. Поэтому это неожиданно, что она у тебя есть. Рей вздохнула и понадеялась, что Эмилин будет гордиться ей — выковывающей себя на пугающей территории. Потому что она заговорила о Бене, что означало признание миру, что она и Бен… что они, возможно… что… До этого Бен не был возможным парнем, он не был тем, с кем она бы в принципе могла бы надеяться встречаться, или за кого выйти замуж, или что там Финн имел в виду. Однако теперь… Что ж, теперь это было все больше похоже на то, чем обычно предполагаются отношения, и все меньше — на то, на что они с Беном оба подписались. Прошлой ночью она обнаружила, что думает, что бы произошло, если бы она осталась на ночь у него. Сдалась бы она и они бы занялись сексом, пока на его пальце все еще был ошейник? Она не знала, что из себя представляет заботливый, успокаивающий секс, но каким-то образом хотела его прошлой ночью. Бен сделал ей хороший ужин, она плакала, он держал ее за руку. Далее мог последовать секс. «Нет. Нет, нет, нет», — отрезала она. Это было так замечательно и нежно, и чем больше она думала об этом, тем больше пугалась. Она не знала, как защитить свое сердце. Внезапно она почувствовала тошноту. Она знала, что доминанты и сабмиссивы могут быть в романтических отношениях друг с другом, но это не было чем-то, о чем она серьезно думала. Такой тип эмоционального переплетения — она никогда не хотела этого, сколь сильно Лея и Эмилин не нажимали на ее уязвимость и близость с другими. Она видела, что они хотели, чтобы она научилась чувствовать себя эмоционально открытой с людьми, с которыми взаимодействовала. Но то, как сильно она хотела быть уязвимой вместе с Беном, пугало ее. Он не подходил сейчас для этого. Ему нужно было сосредоточиться на себе, а не на ее проблемах. Финн наблюдал за ней, и Рей поняла, что молчала довольно долго. — Я просто… — начала она, но понятия не имела, в какую сторону вести мысль. — Я просто… — Он тебе нравится, — просто сказал Финн. — Да. Боже, мне надо выпить. Финн засмеялся. Рей надеялась, чтобы этого было достаточно, чтобы он не расспрашивал больше. Когда они вошли в лифт, ее телефон завибрировал, и Рей увидела, что Роуз уже ответила на ее письмо. «Рей! Рада тебя слышать. Конечно, буду рада познакомить По с твоим сабом. Но предупреждаю: мне говорили, что под его влиянием сабы становятся непослушными». Рей улыбнулась. Ей нравился непослушный Бен. Рей сразу же ответила, прежде чем повернуться к Финну: «Пожалуйста! И спасибо!» Он смотрел на ее уверенно и с поддержкой во взгляде. Он сжал ее плечо. — Ты будешь в порядке, — сказал он. — Ему повезло, что ты у него есть. Бен сказал тоже самое прошлой ночью. Это означало больше, чем она знала, как сказать, что Финн говорил те же слова, даже не зная ничего о Бене или о том, через что он прошел. Асока тоже это говорила. Поверь им, Рей. Почему ты не хочешь поверить им? Ей нужно было выпить. И, возможно, позже она позвонит Бену, просто чтобы услышать его голос.***
Бен проснулся в воскресенье утром с затекшими мышцами в шее и эрекцией, прижимающейся к попе Рей. Где-то ночью они сместились, и он оказался прижат сзади к ней, прижимая ее к груди. Он разрывался на части. Он совсем не хотел двигаться. Ее попа, прижимающаяся к его эрекции, была всем, о чем он когда-либо мечтал за последнюю неделю, каким-то образом стала пищей для его мастурбаций в душе, которые он ценил. Но его шея болела. Сильно, вообще-то. Когда бы ни случилась смена их позиций, когда они передвинулись во сне, он оставил подушку сзади. Было больно вертеть головой, чтобы узнать, смог бы ли он вернуть подушку на место. «Становишься старым», — проворчал он сам себе. Рей задвигалась во сне, ее попа очаровательно потерлась о член, и Бен закрыл глаза. Он мог справиться с шеей, если она просто продолжит так делать. Все его тело скоро будет теплым и расплавленным, если она продолжит так делать. Однако она не стала. Она отодвинулась от него, бросив взгляд через плечо, чтобы посмотреть, проснулся ли он. — Извини, — пробормотала она. — Не извиняйтесь, — ответил он, переворачиваясь на спину. Член приподнимал одеяло, дерзко заявляя о своем решительном возбуждении, хоть Рей и отодвинулась. Теперь это раздражало его больше, чем шея, которая была теперь счастливее, когда не хрустела. — Тебе нужна минутка перед завтраком? — спросила Рей. Ему хотелось, чтобы она хотя бы скрывала веселье в голосе. — Нет. Ох… — Из-за того, что он сел, шея хрустнула хуже всего. — Что случилось? — Отлежал шею, — ответил он, дотягиваясь до шеи рукой и потирая ее. Божечки, он стареет. Он слышал, как Рей копалась позади него, затем почувствовал ее пальцы, движущиеся к нему, и что-то холодное и гладкое прижалось к его шее. Затем начало вибрировать. Он повернул голову в попытке посмотреть, но дернулся от движения. — Это вибратор? — Эта вещь продавалась под видом персонального массажера. Я иногда использую ее на шее, — ответила она. — Вот тут? — Немного пониже. Так было лучше. Его глаза закрылись, пока вибратор Рей работал над затекшими мышцами, ее рука, не держащая вибратор, лежала на его плече. Он закрыл глаза и просто дышал. Это так чертовски по-домашнему. Моя любовница, моя Госпожа. Прошло не так много времени, прежде чем он почувствовал себя слишком расслабленным, чтобы быть настолько возбужденным. Боль в мышцах тоже пошла на спад. В конце концов, он поерзал, и Рей выключила вибратор. — Лучше? — Намного. Он приготовил ей простой завтрак, который они съели в тишине. Они вышли на прогулку, и у него захватило дыхание, когда она протолкнула свою ладонь в его и сжала ее. Она не смотрела на него, пока делала это, не смотрела на него и после. На ее щеках выступил румянец, или от холода ее щеки порозовели? Для всех, кто проходил мимо, они были всего лишь парочкой. Парень и девушка, идущие по улице, держащиеся за руку после проведенной вместе ночи. Они даже могли быть супругами. Всего несколько недель назад Бен бы воспротивился этому. Вернее, Кайло воспротивился бы. Он хотел прислуживать, а не того, кто стал бы массировать ему шею вибратором, а затем держать за руку, пока они шли прогуливаясь. Но посмотрев вокруг, Бен понял, что хотел, чтобы люди так подумали. Он хотел, чтобы незнакомцы смотрели на него и Рей и думали: «Красивая парочка. Они выглядят так, будто подходят друг другу». Потому что они и выглядели так, будто подходили друг другу. Она заботилась о нем, а он… он заботился о ней. Он провел много времени прошлой ночью, рассказывая Квай-Гону, как хорошо было чувствовать, что он может быть рядом с Рей. Глаза Квай-Гона засияли от этого. «Почему?» — спросил он и не переводил разговор, пока Бен не признался, что это позволяло чувствовать себя так, будто он был способен что-то контролировать. Не Рей, но себя. Он мог позаботиться о ком-то, он мог сделать кому-то лучше. Он не был бесполезным. Вместо этого в нем была особенная осязаемая польза, и из-за этого от чувствовал себя… Больше похожим на себя, чем он был похож многие годы. Возможно, не был похож с тех самых пор, когда был мальчишкой. «Помни это, — сказал Бену Квай-Гон. — Помни это, когда будешь думать, что слышишь голос Сноука в голове. Ты значишь кое-что очень важное, не важно, каким бесполезным эхо его голоса подталкивает тебя чувствовать. Позволь этому быть путевым светом для тебя, который поможет тебе с тревожностью». Рей сегодня выглядела стабильнее, чем раньше на неделе. Она выглядела так, будто решила больше не упоминать и даже не признавать, что она тогда сказала ему о своих родителях, что она плакала в его руках. Но ее рука была в его руке, и он знал, что, даже если она и не говорит об этом, на самом деле это не означало, что она не признавала этого. «Нет пути назад», — подумал он, посмотрев на нее. И если она все еще держала его за руку, возможно, она и не хотела возвращаться назад. Но он не мог остановить себя от дразнящего напоминания. — Вы чувствуете себя лучше? — Что? — Рей будто не хватало дыхания, когда она взглянула на него, ее ореховые глаза были такими яркими. Выражение ее лица стало растерянным, но, когда она подняла взгляд на Бена, растерянность ушла. — Ох. Да. Спасибо. — Хорошо, — ответил он и сжал ее руку. «Вы все еще держите меня за руку, так, как мы держались за руку той ночью». Она сжала в ответ. «Держу. Для меня это тоже многое значит». Он чувствовал, будто может ходить по воздуху. Он дико подумал, что бы произошло, если бы он притянул ее к себе в объятия и поцеловал. Несколько недель назад он бы никогда не осмелился без разрешения. Все, что он хотел, ему было дано — не сам Бен брал это. Он был сабмиссивом, не доминантом. «Лучший способ научиться как быть доминантом — побыть некоторое время сабмиссивом. Иначе никогда не узнаешь, что просишь от людей». Интуитивно он представил ее на коленях перед ним, смотрящую на него вверх. Она смотрела так, как он хотел смотреть на нее, с надеждой, дающей, ждущей и желающей. Доверяющей. Она знала, что в конце он даст то, чего она хочет. Она верила ему… «Я не доминант», — подумал Бен, нахмурившись. Но сцена не выходила у него из головы. Годами и годами Сноук говорил, что Бен годился только для подчинения… Он нахмурился. — Что случилось? — спросила Рей. — Его голос… Я не слышу его. — Что? — Теперь Рей тоже нахмурилась. — Иногда, когда ко мне приходят мысли, я слышу их его голосом. Но ту, которую я услышал сейчас… она не была… — Это же хорошо, верно? — С надеждой, дающей, ждущей и желающей. Он посмотрел на нее так, будто его ударила молния. Она давала ему контроль пару раз. Он знал, что не контролировал все по-настоящему, что это было разрешение, не подчинение, но она сделала это, и ему понравилось. Он провел свободной рукой по волосам и отвел взгляд. — Да, — сказал он. — Да, хорошо. Он очень давно не чувствовал себя таким растерянным. Ему не понравилось это. Что ему нравилось в этих договоренностях, так это то, что вместе с ними уходила неоднозначность. Он знал свое место, знал, что от него ожидалось. Ему не приходило в голову подвергать сомнению основное правило: что он прислуживает своей Госпоже. Но мысль о том, чтобы она прислуживала ему, ее повторяющиеся слова, что они смогут заняться сексом, если он снимет кольцо, чтобы она знала, что это не по принуждению — это были те оттенки серого, которые ему не нравились. И все же он был взволнован ими. Так же взволнован, как когда держал ее за руку.***
В этот раз Бен раздвинул ее ноги, когда усадил ее в нужную позу. В этот раз она была голой. Когда она подняла бровь, чтобы подразнить, он просто сказал: — Проще рисовать вашу кожу, чем нижнее белье. У вас оно очень детализированное. — Тебе не обязательно рисовать все детали. Но он нахально ей улыбнулся, из-за чего ее живот сделал по крайней мере шесть сальто, и вот она здесь, лежит на диване, одна ее нога закинута на спинку, рука расположилась недалеко от киски, и Рей знала, что так, как он нарисует ее, она будет выглядеть, будто собралась помастурбировать, либо как если бы уже занялась этим. Ее не сильно удивило, что член Бена был в его руках меньше чем через десять минут. Удивило ее то, что в этот раз он продолжал рисовать. Он водил рукой по члену не лихорадочно, а почти лениво. Или, вернее будет сказать, — она думала, что это было бы лениво, если бы не видела, как его щеки розовеют, как его губы пересохли от всех тех раз, что он облизывал их. Он глядел на ее киску, на ее грудь, ее губы, а его набухший член дрожал в ладони. Ее пальцы пододвинулись в сторону половых губ. — Нет, — сказал он. — Нет? — Я сейчас работаю над этой рукой. — Бен, — захныкала она. — Через несколько минут. Ей привиделось это, или его губы изогнулись от удовольствия из-за того, что он заставлял ее ждать? Что он был тем, кто отдает команды. Она взглянула на него и другой рукой стала играть с соском. Он же не работал над этой рукой сейчас. Она увидела, как его рука остановила свое движение всего на секунду. Когда все началось снова, скорость только увеличилась. Она ухмыльнулась. — Нравится, на что смотришь? — Всегда, — мгновенно ответил он. Что-то в том, как он произнес это слово, заставило ее рот пересохнуть. «Ты не один». Ее дыхание задрожало на мгновение, в горле встал ком, глаза засверкали. Ох, черт возьми, она не будет над этим плакать. Такое ощущение, будто она проплакала всю неделю. Терапия сломала все стены, которые Рей выстроила вокруг своего колодца со слезами. Она не заплакала, спасибо, Господи. Бен кончил до того, как завершил работу с рисунком, что сильно ее не удивило, но в этот раз он продолжал рисовать. Он продолжал смотреть на нее, а его рука двигала карандашом по бумаге, и Рей не знала, как долго еще все будет продолжаться, когда он сказал: — Теперь можете, если хотите. Она забыла, что хотела мастурбировать. Теперь она была уже не совсем в настроении, но не хотела давать этим мыслям ход, поэтому начала трогать себя, смотря на него и гадая, знал ли он, о чем она думала, чувствовал ли то же, что чувствовала она. Он поднялся, прежде чем она успела кончить, перешел комнату и протянул планшет с бумагой. Рисунок был… Что ж, он был красивым. Она выглядела красивой, уязвимой, возбуждающей и так далее по списку. Линии были немного отрывочны, но каким-то образом делали все лучше. Давали ощущение, будто рисунок был сделан впопыхах, хотя Рей знала, что это не было правдой. Обрывочность давала почувствовать, что для Бена этот рисунок был необходимостью — и Рей чувствовала, что он и был. — Он очаровательный, — произнесла она. — Вы очаровательная, — ответил он. Это были слова, которые заставили ее кончить. Она гадала, отреагировало ли ее тело на само слово, потому что так называла ее во время сессий Асока. Рей гадала, реагировало ли ее тело на тепло в его глазах, на насыщенность его голоса. Она предпочла представить, будто сыграло все вместе.