До этого лета

В кафешке, что находилась на цокольном этаже гостиницы, было очень уютно. Играла негромкая спокойная и приятная музыка, лампы под потолком излучали мягкий желтоватый свет. Людей было немного, большинство столиков были свободны. К слову, хозяева гостиницы (и, соответственно, кафе) явно позаботились о комфорте постояльцев - небольшие кресла были очень удобными, а столы были разных размеров, специально, чтобы устроиться могли и пары людей, и компании. Мы с Антоном завтракали, было около одиннадцати часов утра (мы прилетели в восемь тридцать). Мой соул прямо сейчас ничего не говорил, но я всё равно отчаянно смущался и очень надеялся, что хотя бы не покраснел, ибо по ощущениям моё лицо походило цветом на помидор. Я отхлебнул остывающего чая, пока он не сделался совсем холодным. Провел пальцами левой руки по запястью правой, поставив чашку обратно на блюдце и на стол. Сквозь тонкую ткань рубашки очень хорошо ощутились чуть выпуклые свежие шрамы. Я поморщился. — Кстати, почему ты режешься? Я понимаю, это довольно бестактный вопрос, если не хочешь отвечать - не надо, — произнёс вдруг Городецкий. — Да ничего особенного. Всё как у всех недо-суицидников. Начал в школе, когда в средних и старших классах травили, потом уже просто в привычку вошло. Да и просто я идиот. Прости, я совсем не думал о тебе, что ты тоже эту боль чувствуешь... — выдохнул я, потупив глаза в стол. — Тебе не за что извиняться. И ты отнюдь не идиот, я ведь с тобой уже пообщался и могу составить мнение о тебе. Поэтому не обзывай себя, — и Антон сжал моё плечо, протянув руку, — К тому же, если помнишь, я однажды сломал ногу. Сомневаюсь, что тебе было приятно в этот момент. Я мысленно захлёбывался в волнах тепла и (уже, чёрт возьми!) любви к этому человеку. А я ведь ещё не особо много знаю о нём. Пропала бы пропадом моя привычка открываться людям и легко к ним привязываться! Это всегда выходило мне боком.