И нафантазировала же себе всякого Беллатриса этим прекрасным майским утром. Стояла у зеркала, опёршись о раму и немного прогнувшись в спине, ощущала, как ритмично и бодро в неё входил член старшего Нотта и старательно держалась за грань между наслаждением и реальностью. Её тело в полной мере прочувствовало каждое движение Фергуса — умел же он грамотно распоряжаться тем, что дала ему природа. Но мысленно Лестрейндж витала в параллельном мире. В другой вселенной Нотт всё с той же завидной для его возраста страстностью имел её в спальне. Однако сама она, Беллатриса, немного отличалась от настоящей версии. Та Лестрейндж владела всей магической Британией: раздавала приказы, пытала неугодных, ела десерт перед супом, поставила для себя трон в Министерстве магии и на законодательном уровне запретила мужчинам принуждать её к минету — не очень-то она и любила опускаться перед кем-то кроме Тёмного Лорда на колени. Она носила платья из дорогой ткани, подчёркивала бледность румянами и перед сном пила кровь девственниц от морщинок. Устраивала светские вечеринки, вертела хрупкими сердцами юнцов и впечатлительных девиц и заставила всякого повесить её портрет в полный рост у себя дома. И никто, ни один человек в мире не смел командовать ею.
Беллатриса настолько завелась от собственных грёз, что оттолкнула Фергуса, опустилась задницей на гладкую деревянную поверхность и довела себя до оргазма пальцами. Она стонала, кричала, водила рукой по бледной коже и искренне, всеми остатками своей мелкой души обожала самого великолепного человека в комнате — себя. Беллатриса наблюдала за тем, как Нотт наяривал на неё свой крепкий член и в этот момент окончательно уверилась: всё сбудется. Все члены волшебной Британии ещё поднимутся на неё.
Но вот теперь Лестрейндж зависла напротив блондинистой подружки племянника и не верила, что события последнего часа происходили взаправду. Пигалица с сиськами и в тесном топе, который в любом приличном обществе единогласно признали моветоном, уклонилась от всех её атак. Ни единой царапинки на смазливой мордашке, ни одной мольбы о пощаде. Ни-че-го. Она бессмертная или везучая?
— Что за анус лысого кентавра тут у вас, — Драко совершенно не вовремя пришёл на выручку — как же её звали? — Флоре и замер в нерешительности. Друзья Малфоя, неподвижные от заклинаний Дэвис и Нотт, не сводили взоры с участников битвы. Однако об их присутствии Беллатриса благополучно забыла: нет волшебной палочки в руках — нет проблемы.
— Твоя тётя забрала мою палочку, — пискнула Флора и проворно юркнула за спину кавалера. Видимо, у неё наблюдался лимит на героизм, и он стремительно приближался к нулевой отметке.
— А твоя сраная палочка забрала мой глаз! — взвыла Беллатриса. Преувеличила, конечно, немного. Конец оружия ощутимо прошёлся по влажной роговице, но уже через минуту боль отступила.
— Не драматизируй, Беллатриса, — Драко поморщился.
Лестрейндж абсолютно не впечатлил его снисходительный тон. Словно он больше её не боялся. А он обязан писаться под себя от единственной грубой интонации Беллатрисы! Это и называлось в их семье правильным воспитанием.
— И что ты теперь будешь делать, малыш Драко? — промурлыкала Лестрейндж. — Остался совсем один против меня.
— Он не один! — живо напомнила пигалица.
— Говорю же, совсем один, — удовлетворённо повторила Беллатриса. — Твоя блондинистая подушка в виде сисек без палочки разве что для ублажения Долохова годится.
— Если он жив, — мстительно напомнил Драко.
Лестрейндж покосилась на павшего соратника. К Антонину она за этот год привязалась. До смерти Тёмного Лорда они не особо-то ладили: каждый тянул одеяло на себя и старался выслужиться перед Волан-де-Мортом. Однако всё чудесным образом переменилось после гибели Тома Реддла.
Одним знойным летним вечером Антонин наведался в комнату Беллатрисы с бутылочкой отборного французского вина, и как-то между ними… закрутилось. У них обнаружилось много общего: и Беллатриса, и Антонин не фанатели от прелюдий, считали пальцы на ногах эротичными, принципиально не ели апельсины (до жути раздражающий у них цвет), предпочитали осенние жертвоприношения весенним и отлично трахались. А ещё Долохов неплохо уравновешивал Беллатрису, да и подсказками его она не брезговала. То, что происходило между ними, не назвать отношениями, симпатией или любым другим глупым определением из романтической печатной дребедени. Даже «дружба» не подошла бы — они же взрослые люди, им не до игры в песочницу. Скорее — партнёрство и взаимовыгода. И Лестрейндж, и Долохов преследовали свои цели и не поскупились бы на любые средства ради их достижения.
Поэтому Беллатриса пожалела бедного, раздутого заклинанием Антонина. Хотя и поймала себя на неуместной шальной мысли: ну и уродливый же он, раз его даже гигантский шар на плечах не портил — хуже-то всё равно некуда. С определённого ракурса шар даже становился его изюминкой…
— Око за око, Драко, — задумчиво протянула Беллатриса. — Так меня учил отец. Долохов пострадал? Пострадает и твоя подружка. Он умрёт? Умрёт и она. Выбирай, что мне с ней сделать? Оторвать руку, нагнать на неё стаю летучих мышей или заставить изрыгать пауков?
— Не хочу пауков, — незамедлительно откликнулась Флора. — Я их боюсь.
— Бояться тебе следует только меня, — важно сообщила Беллатриса и приосанилась.
Наверное, нужно вырубить племянника и его подстилку да двигаться дальше. Однако Лестрейндж тянула время. На всякий случай. Всё же соплякам удалось избавиться от Долохова и преодолеть препятствие в виде десятка Пожирателей смерти. Да и против неё они неплохо держались… Не стоило их недооценивать. Хотя свойственная Беллатрисе импульсивность и подталкивала в спину да отзывалась острым желанием убить всех, до единого. Но Лестрейндж пока успокаивала себя: подмога точно на подходе, надо немного подождать.
— Оставь её в покое, — рыкнул Драко.
— Командовать висюльке своей будешь, когда с возрастом вставать перестанет, — Беллатриса капризно оттопырила нижнюю губу. — Если доживёшь, естественно. Что-то я в этом сильно сомневаюсь.
— Тебя точно переживу, — огрызнулся Малфой. — Так и будем дрочить воздух или примемся за дело?
Он небрежно перекинул палочку из руки в руку. Лестрейндж возвела глаза к потолку: позёр во плоти, как и его отец.
— Как пожелаешь, — ухмыльнулась Беллатриса. Ладно, раз ему самому не терпелось получить по тощей заднице, Лестрейндж не возражала.
Почти синхронно и она, и Драко завели палочки за спину и выпустили друг в друга заклятия. Чары Малфоя просвистели в миллиметре от уха тётки, её волшебство — в сантиметре от него. Странное дело, честно говоря — Беллатриса пребывала в уверенности, что не промахнется. Да что не так с этими двумя? Будто жидкой удачей с утра закусили.
— Как же вы мне надоели! — Беллатриса опять перешла на ультразвук.
Она ощущала себя котом, чья жертва — золотистая привлекательная рыба — спряталась за стеклом и призывно помахивала хвостом. Казалось бы, протяни лапу да получишь еду. А на деле: соси, котик, пипиську. Однако, как уже упоминалось ранее, делать подобные вещи Лестрейндж не любила.
— Круцио, — чётко проговорила Беллатриса и направила палочку в сторону Дэвис и Нотта. Старая забава: на кого попадёт, тому и не повезёт.
Убивать она их не собиралась: ни к чему напрасно проливать чистую кровь. К тому же, и Теодор, и Трейси весьма смазливы. Пожиратели с удовольствием засунули бы в них член-другой. Ведь гораздо приятнее трахать кого-то с отличной родословной, чем то отребье, что уже имелось у них в рабстве. Поэтому только пытки, только чистая концентрированная боль в глазах.
Однако каким-то невероятным образом Драко перехватил её маневр. Он опустился на пол рядом с друзьями, свободной рукой увлекая Флору за собой.
— Протего максима! — взревел Малфой и выставил вперёд волшебную палочку.
Ну и воображалой же рос племянник Беллатрисы. Уже простого «Протего» ему мало — обязательно нужно познаниями в магии помощнее выпендриться.
Лестрейндж в успех Драко не верила. Он же червяк. Мелкий, надоедливый, изворотливый и бесполезный. Обычный шестикурсник. Её наполненное первобытной яростью и непримиримой злобой «Круцио» явно сильнее жалкого желания защитить друзей. Не факт, что искреннего. Беллатриса не сомневалась ни секунды: Драко, так похожего на отца, на самом-то деле не интересовал сейчас никто кроме него. О своей заднице он пёкся больше, чем об остальных, и мог прикрыть разве что себя.
Однако реальности вновь было наплевать на ожидания Беллатрисы. Яркая, мощная преграда вполне ощутимым и заметным щитом выросла вокруг Малфоя и его приятелей и отразила заклятие Беллатрисы. Лестрейндж издала протяжный разочарованный вопль. Как же она устала от них всех!
— Круцио! Экспульсо! Остолбеней! — в отчаянии выкрикивала Лестрейндж и осыпала градом чар своего племянника.
Его защитные заклинания отбивали все атаки. В отличие от тётки, Драко держался бодро и был полон сил. Ещё бы! Пока она с минут двадцать назад боролась с остальными, он ползал по полу в углу башни и искал свою тупую волшебную палочку. И теперь, когда Беллатриса почти выдохлась, Драко лишь набирал обороты.
При мысли об этом Лестрейндж досадливо поморщилась. Складывалось впечатление, что любой поворот судьбы «работал» на Малфоя. Даже самые незначительные события шли ему в плюс, и это безумно раздражало Беллатрису.
— Авада… — начала Лестрейндж и осеклась на мгновение. Беллатриса прекрасно знала: убивающее заклятие нельзя отклонить. Никакое «Протего» не защитит от чего-то настолько ужасающего — от самой смерти, что вырывалась из конца волшебной палочки и прорезала воздух со свистящим звуком.
Конечно, Нарцисса, любимая сестра Лестрейндж, ещё долго будет оплакивать гибель единственного наследника. Наверняка попробует проклясть Беллатрису, устроит безобразную сцену и выдаст бесполезные угрозы в духе «Отныне я отказываюсь от семьи». Беллатриса с удовольствием избежала бы всего этого, но Драко сам спровоцировал и вынудил её пойти на крайние меры.
Краем уха Беллатриса услышала торопливый топот за дверью откуда-то справа. С удовлетворением отметила: Пожиратели появились вовремя. Можно передать им в руки Дамблдора и друзей Малфоя. Однако слева, в противовес грохоту десятка ног донёсся странный звук. Нет, Лестрейндж сталкивалась с ним не раз: так шелестели метлы при высокой скорости. Она просто не ожидала, что именно он разорвёт ночную пустоту. Неужели её союзники протащили с собой мётлы? Зачем и почему?
Но думать об этом было некогда.
— Кеда… — продолжила Беллатриса и не сумела договорить. Её язык внезапно прирос к небу и отказывался поворачиваться. Она беспомощно ловила кислород ртом и в отчаянии схватилась свободной рукой за горло. Неужели этот белобрысый паршивец-недоучка исхитрился и применил против неё нечто воистину изобретательное? Непонятно, когда успел. Он же всю эту бесконечно долгую минуту с ужасом пялился на неё и лихорадочно удерживал щитовое заклинание.
В поисках помощи Беллатриса обернулась ко входу в Астрономическую башню. Пожиратели во главе с Трэверсом ворвались и… застыли. Лестрейндж тыкала пальцем в шею и корчила страшные лица: только бы идиоты уже сообразили, что к чему, и спасли её. Однако соратники Беллатрисы не смотрели на свою предводительницу. Их недоумённые взгляды уставились мимо Лестрейндж, в темноту майской ночи. Не лишись бы Беллатриса голоса, то визжала как резаная. Но ей оставалось только махать руками, кривиться и представлять все те жуткие вещи, которые она сотворит с ними после.
— Привет, мам, — пискнула подружка Малфоя.
— Привет, милая. Беллатриса Лестрейндж, немедленно опустите волшебную палочку! — строгий женский голос, доселе неведомый Лестрейндж, разлетелся по всей Астрономической башне.
Беллатриса и разозлилась, и похолодела одновременно. Она стремительно крутанулась на месте и взглянула на ту, к кому обращалась блондинистая стерва, что теперь жалась к Драко.
И в этот самый момент Беллатриса поняла: всему конец. На просторной площадке, рядом с высоким ограждением стояли с десяток министерских работников с мётлами наперевес. Некоторых Лестрейндж знала в лицо, других лицезрела на страницах газет. Всех без исключения она искренне, всем своим сердцем ненавидела и презирала. Возглавлял процессию сраный Кингсли. По правую руку от него расположилась невысокая светловолосая женщина, подозрительно похожая на Флору. Видимо, с ней и говорила оппонентка Беллатрисы.
Лестрейндж лихорадочно просчитывала вероятные пути отступления. Эту битву им не выиграть. Справиться со школьниками и преподавателями — возможно: они не ждали нападения, не подготовились к защите замка, а некоторые из учителей и вовсе разваливались на части от старости. Справиться с обученными и свирепыми шавками Министерства Магии — намного сложнее. Соратники Беллатрисы уже слишком измотаны для полноценного сопротивления. Пускай они унесут несколько жизней, однако в итоге явно проиграют. Да, Беллатриса Лестрейндж была умной женщиной: она не любила признавать свои неправоту и слабость, однако неохотно делала это, если того требовали обстоятельства.
— Вы все, не только Лестрейндж, опустите волшебные палочки и сдайтесь, — громогласно объявил Кингсли. — Нынешнее повиновение Министерству Магии зачтётся вам во время будущих судебных разбирательств. В противном случае, нам придётся обезвредить вас насильно. Не уверен, что тогда все переживут эту ночь.
Беллатриса яростно замотала головой. Нельзя покорно сдать палочки. Волшебное оружие — их единственный шанс на спасение. Она уже примерно представила, как всё могло повернуться: Пожиратели запустили бы пару-тройку заклинаний, навели суеты и бежали с поля боя. Конечно, не полным составом. Кто-то пострадал бы ради блага остальных. Но что поделать? Великие дела требовали великих жертв.
— Беллатриса, не упрямься, — снисходительно заметил Кингсли. — Я пока заставил тебя онеметь, но могу пустить в ход оружие посильнее.
Его высокомерный тон совершенно не впечатлил Лестрейндж. Словно обращался он не к великой волшебнице, а нашкодившей малолетке.
— Сдавайся. Родольфус заждался тебя, — подначил выступивший из последних рядов Аластор Грюм. Его фальшивый глаз быстро крутанулся.
Родольфус. Это ненавистное Беллатрисе Лестрейндж имя. Её муж, отец несостоявшихся детей и первый любовник, кому она подставила задницу. Беллатриса презирала супруга за слабость, покорность, малодушие и ведомость. Он был её мрачной тенью. Отпечатком на безупречной биографии. Напоминанием о тех временах, когда Беллатрисой ещё можно было помыкать и когда она поддалась на уговоры родителей ради сохранения «чистоты крови». Лестрейндж не скучала по мужу ни дня с тех пор, как его год назад опять закрыли в Азкабане. Она не планировала вытаскивать его из тюрьмы и даже втайне надеялась, что поцелуй дементоров рано или поздно навсегда сотрёт из памяти Родольфуса любые воспоминания о ней.
Сейчас имя Лестрейнджа послужило для Беллатрисы спусковым крючком. Её рука, что сжимала волшебную палочку, взмыла вверх. Стоило проучить министерских идиотов. Ей не нужен язык для невербальной магии, она разнесёт всех без лишних и скучных речей.
Но прежде чем Беллатриса успела сделать что-либо, в неё прилетело заклинание. Магия «ужалила» Лестрейндж и отдалась резкой болью. Беллатриса удивлённо воззрилась на того, кто посмел на неё напасть — на своего племянника Драко Малфоя. Его напряжённое, перекошенное яростью лицо отпечаталось на сетчатке на ближайшие годы.
Лестрейндж моргнула, покачнулась и завалилась вперед. Её полет лицом в пол занял всего секунду, однако в воображении Лестрейндж пронеслась вся жизнь. Да, подобные обороты традиционно применяли к тем, кто находился на волосок от смерти. Впрочем, и Беллатриса была к ней близка: возвращение в Азкабан, к Родольфусу хуже самой мучительной гибели. Она рисковала лишиться главного: свободы.
Последним, что слышала Беллатриса Лестрейндж, был отчаянный крик Трэверса.
Драко.
but if you're troubled and hurt
what you got under your shirt
will make them pay for the things that they did
my chemical brothers «teenagers»
— Мистер Малфой, вы пойдёте с нами, — тяжёлая рука Грюма опустилась на моё плечо и сжала его.
Мне Грюм не нравился ещё с четвертого курса. От отца я, конечно, узнал, что тогда весь год защиту от тёмных искусств преподавал не он, а Крауч. Однако избавиться от неприязни к неприятной одноглазой картинке не сумел. В моём сознании он навсегда запечатлен как тот козёл, что превратил меня в хорька. Поэтому я с отвращением скинул его испещрённое шрамами запястье и отрицательно помотал головой.
— Он никуда не пойдёт, — истерично всхлипнула Флора и сжала мою ладонь в своей — потной и липкой. Мне сделалось немного неловко: только сцен не хватало.
Я поискал глазами Трейси и Теодора. Их расколдовали и усадили на прохладный пол. Наш бывший преподаватель-оборотень Люпин хлопотал вокруг моих друзей и чем-то живо интересовался. Нотт почуял в нём благодарного слушателя: он разлёгся на коленях Дэвис, драматично вздыхал, потирал веки и вовсю разыгрывал карту жертвы.
Я ощутил лёгкую обиду — со мной так не церемонились. Понятия не имею, почему в Трейси и Теодоре видели несчастных пострадавших, а во мне — опасного преступника. Меня окружили Грюм, неизвестный мне высокий лысый старикан и мать Флоры. Взирали они на меня с такой враждебностью, словно это именно я организовал весь переполох. Нет, возможно, в каком-то смысле так оно и было. Но если посмотреть с другой стороны… Ладно, признаю, как не верти, мне конец. Засунут меня в Азкабан рядом с тёткой, и моя жизнь превратится в ад: в душе мыло не урони, на обед фуагра не поешь, волосы гелем не уложи. Лучше сразу умереть.
— Флора, детка, иди к себе. Мы потом поговорим, — раздражённо отмахнулась от Джонс её мать. Вроде, её звали Оливией. Флора периодически рассказывала мне о своих родителях. Я, естественно, делал вид, будто не вникал в её путанную болтовню, однако на самом деле запомнил несколько моментов. Один из них: Оливия из историй Джонс намного веселее этой хмурой, суровой женщины.
— Куда вы хотите меня забрать? Я не обязан с вами идти, — пробубнил я. Моя реплика осталась без ответа и утонула в отчаянном всхлипе Флоры.
— Мама, нет! Я люблю его, — взвыла она. Да так драматично, в духе героини из дешёвого романа.
Я поморщился и незамедлительно откликнулся:
— Ладно, уводите меня.
Уж лучше в Азкабан, чем пялиться в заплаканные глаза Джонс и судорожно подбирать реакцию на её признание. К тому же я решительно не знал, о чём с ней говорить. Я, вроде как, нахамил ей по-всякому, а она мне врала. Наверняка она возжелала бы расставить точки над ё и провести душещипательную беседу. Бр-р-р, сентиментальное дерьмо кентавра.
— Подождите, — Оливия вскинула руку вверх и властным жестом остановила Грюма и лысого коллегу, что уже шагнули ко мне. О личном пространстве эти двое слышали немного. — Что значит «люблю»? Флора, я же тебя предупреждала: спи с кем угодно, только мудака в наш дом не приводи.
— Я думала, это ты про Рика, — неуверенно пробормотала Джонс и обиженно оттопырила нижнюю губу. В это мгновение она была настолько хороша, что от меня не укрылся явный интерес, с которым её разглядывал лысый. В мстительном порыве я специально прошёлся по его ноге и, конечно, не извинился. Справедливости ради, не сказал я «прости», если бы и случайно наступил. Ещё чего.
— И про него тоже. Но этот, — её палец упёрся в мой торс, — ничем не лучше.
— Оливия, ваши семейные проблемы ты и твоя дочь сможете обсудить позже и без нас. Мы пока его забираем, — сообщил Грюм. Видимо, чужие драмы его не особо прельщали.
— Не забирайте! — опять вскрикнула Джонс. — Мама, пожалуйста!
Мать Флоры окинула её внимательным взором, тяжело вздохнула и деловито произнесла:
— Подожди, Аластор. Может, мальчик не так уж и виноват. Давайте сначала разберёмся.
Я ушам своим не поверил. Крепко же мамка Флоры любила свою дочурку, раз даже за меня заступаться готова. К сожалению, я не особо верил, что мне поможет её защита. Похоже, на этот раз славному семейству Малфоев не уйти от наказания. Вон, уроды из Министерства Магии уже моего отца забрали вместе с тёткой.
— Ты же сама настаивала на его аресте, — раздражённо отозвался Грюм.
Я совершенно не понял, почему арестовывали из нас четверых лишь меня. Теодор участвовал не меньше! Но вслух об этом не сказал: пускай хотя бы Нотт за нас двоих погуляет на свободе.
— Ты ещё вспомни тот случай, когда я тебя одноглазым чертилой назвала, — беспечно отмахнулась Оливия, широко улыбнулась и задорно мне подмигнула. Я в изумлении вскинул брови вверх. Её настроение менялось со скоростью дрочащего Гойла, и я за ним совсем не поспевал.
— Это было вчера, — возмутился Грюм.
— А ты злопамятный, да? — сварливо заметила старшая Джонс.
— Мама, не арестовывай его! — взмолилась Флора и трагично заломила руки.
Их спор смешался в одну бесконечную еле различимую брань. Они перекрикивали друг друга и, казалось, абсолютно не слышали оппонента. Подключился даже лысый незнакомец. А я молчал и невольно с тоской представлял своё будущее в Азкабане. Нет, лучше об этом не думать и искать путь к спасению. Может, подгадать момент, вскочить на метлу да унестись в ночь? Каковы шансы, что Грюм меня не поймает? Здравый смысл подсказывал: невелики, однако это уже больше, чем ничего.
Я огляделся вокруг в поисках подсказок. Только смотреть кроме парочки бездыханных Пожирателей решительно не на что. Стоило Беллатрисе Лестрейндж завалиться на холодный грязный пол, как некоторые её приспешники тут же сдались Министерству Магии. Наверное, это сделали самые умные из Пожирателей Смерти: и какому-нибудь Уизли понятно, что без Лестрейндж и Долохова они всего лишь кучка неорганизованных опасных придурков. Остальные тупицы вступили в вялый бой. Настолько жалкий, что полноценной битвой назвать происходящее можно с натяжкой. Пожиратели заметно выдохлись, в то время как министерские работники отличались ловкостью и какой-то первобытной яростью. Подозреваю, годовая беготня за бывшими соратниками Темного Лорда изрядно потрепала им нервы.
Сопротивление подавили минут за двадцать. Оперативная группа из пяти человек покинула Астрономическую башню, чтобы зачистить и обезвредить коридоры. Где-то там, вероятно, притаились и Фергус Нотт с Клинтоном Дэвисом, поскольку в Астрономической башне я их не наблюдал. Фергуса мне почему-то было даже жальче, чем моего отца: гедонист-Нотт точно не выживет в Азкабане.
— А где Снейп и Дамблдор? — нахмурившись, вопросил я, однако мне никто не ответил. Оливия и Грюм скандалили на повышенных тонах, а Джонс лавировала между ними. Директора и декана моего факультета я в башне не нашёл. Странно, совсем недавно они валялись безвольными кучами и признаков жизни не подавали. Неужели так быстро пришли в себя? В таком случае мне немного обидно: старикан-директор и не подумал за меня заступиться перед Министерством Магии. Кидала бородатая.
Я снова повернулся к Теодору и Трейси. Расстановка немного поменялась: Люпин сел между ними и успокаивающе поглаживал Нотта по плечу. Тео же и рад стараться за толику внимания: он активно жестикулировал и с выражением вселенской скорби на лице объяснял что-то. Ему внимали не только Трейси и Люпин — к ним присоединились парочка работниц Министерства Магии. Они не отводили глаз от Нотта и даже немного покраснели. Хорошо, что Дэвис пока не заметила, как одна из них ненавязчиво расстегнула лёгкую куртку и наклонилась пониже, чтобы продемонстрировать Нотту роскошное декольте. Счастливчик: ему сиськи, а мне — скучный спор старпёров.
— Он ребёнок! — Оливия тыкала в меня пальцем.
— Он совершеннолетний, — не сдавался Грюм.
— Он хорошо учится и дисциплинирован, — отрапортовала им в тон Флора, словно она меня не от ареста спасала, а в частную школу рекомендовала.
— Вы меня заберёте уже или так и будем надрачивать? — не выдержал я.
Конечно, спор я не остановил. Только теперь ещё и меня в него втянули. Я сначала лишь вяло отбивался, однако в итоге завёлся и поддался общему настроению настолько, что даже от отчаянного вопля Трейси отмахнулся.
— Остановите его! — вскрикнула она. Я притворился глухим. Вероятно, Дэвис просто опять чем-то недовольна. Мне без разницы — свою бы задницу от неприятностей спасти.
— Какого упыря, — Грюм оборвал фразу на полуслове и выругался, устремив взгляд куда-то мимо меня. Вот тут-то я и напрягся. Если на визги Трейси у меня выработался иммунитет, то ожесточенная сосредоточенность, с которой Грюм пялился на кого-то позади меня, вызывала опасения.
Вокруг меня разворачивалась возня, и я никак не мог взять в толк, что послужило катализатором. Обернулся и еле удержался от потока нецензурной брани.
Всё это время двое министерских работников возились с Долоховым: транспортировать его с огромной раздутой головой было сложно, и они пытались решить столь щекотливую магическую проблему. Заклинания принесли свои плоды — Антонин вернулся к прежним размерам. Однако, видимо, вместе с исцелением к нему вернулись силы. Я пропустил начало всего действа и лицезрел середину: Долохов завис у стены, прижав конец волшебной палочки к шее одного из министерских служащих немногим старше меня. Второй работник лежал у него в ногах. Понятия не имею, мёртв он или жив. Но открытая рана чуть ниже рёбер намекала — в любом случае расклад для него сомнительный.
Долохов странно рычал, подобно загнанному в угол зверю, и с ненавистью смотрел на всех, кто пытался его утихомирить.
— Где Лестрейндж? — вопрошал он. — Что вы с ней сделали?
Не думаю, что его в самом деле заботила сохранность моей тётки. Скорее его печалила потеря сильного союзника, с которым было бы легче сбежать из Хогвартса.
— Долохов, оставь мальчишку! — Грюм шагнул к Антонину, попутно пихнув меня плечом.
Я не удержал равновесие и пошатнулся вперёд. Свет упал на моё бледное лицо, и Антонин уставился на меня. Его тёмные глаза теперь прожигали исключительно мою персону, будто всех остальных людей не существовало. Я поморщился и снова ушёл в тень. Пристальное внимание главного подпевалы тётки пугало.
— Долохов, повторяю, — надрывался Грюм, — оставь мальчишку в покое. Всё кончено, тебе не сбежать. Не усугубляй своё и без того невыгодное положение.
— Ты, — выдохнул Долохов, — это всё из-за тебя.
— Из-за меня? — недоумённо переспросил Грюм.
Я ничего не сказал, хотя сразу догадался: Долохов обращался именно ко мне. С той самой секунды, как наши взгляды встретились, он больше никого не видел. Весь Долохов устремился к единственной точке, что сходилась у меня на уровне носа.
Я возвёл глаза к потолку и скривился. По моему мнению, Долохов перебарщивал с драматичностью. Чем никогда не славились Пожиратели Смерти — так это умением проигрывать. Я же был воспитан своей идеальной матерью, у какой находились ответы на все вопросы. Один из них гласил: «Надо уметь отступать, Драко. Только идиоты и грязнокровки надрываются до самого конца. Мы выше этого». Поэтому сейчас я осуждал Долохова. Ему бы покаяться, промолчать да выгадать подходящее время, когда министерские работники унесут его в Министерство Магии. Справиться с ними в воздухе и сбежать гораздо проще, чем сделать это в переполненной волшебниками всех мастей Астрономической башне.
Хм, может, и мне воспользоваться своим же немым советом?.. Главное, чтобы летел я не с Грюмом — от одноглазого деда так легко не избавиться.
— Ты предал нас, дерьмо немытого кентавра, — шипел Долохов, игнорируя и Грюма, и его подчинённых, и даже моих друзей. Хотя виноваты-то последние по отношению к Антонину не меньше моего. — Ты и твой неудачник-отец. Давно следовало превратить его в личную шлюху и не доверять ничего важного.
Это уже перебор. Будто бы мне интересно слушать про специфические сексуальные предпочтения Долохова.
— Старик дело говорит, Долохов. Тебе пора сдаться и вернуться в Азкабан, — ехидно заметил я и скривил губы в довольной усмешке. Переборщил, наверное, но остановиться не сумел. — Дементоры соскучились по твоей уродливой физиономии.
Долохова странно тряхнуло, словно по всему его телу прошелся разряд тока. Тёмные глаза стали ещё чернее, и радужка почти сливалась со зрачком. Острые скулы чётко прорезались через тонкий пергамент кожи. Конец волшебной палочки Долохова сильнее упёрся в шею случайного бедняги — вся злость Антонина приходилась на него. Заложник жалобно заскулил и сморщился.
— Ты пожалеешь, Малфой, — отчеканил Долохов.
— Не надо ему отвечать, — Грюм обратился ко мне. Остальные молчали и наблюдали за нами. Я ощутил себя героем плохой театральной постановки и с удовольствием отказался бы от главной роли. Но разве у меня был выбор?
Конечно, я не последовал совету одноглазого деда.
— И что ты мне сделаешь, Долохов? — пальцы Флоры сжались на моем запястье. Я этот успокаивающий жест проигнорировал. — Напишешь слезливое письмо, над которым будут рыдать все твои сокамерники? Валяй. Обещаю расщедриться и отправить тебе пару чистых трусов.
Естественно, я боялся Долохова. Однако усталость и раздражение взяли надо мной верх. Я слишком долго пребывал в напряжении и теперь нуждался в небольшой разрядке. Например, в старых-добрых оскорблениях того, кому намного хуже, чем мне.
— Никаких писем, Малфой, — незамедлительно среагировал Антонин. — Писать их покойнику — дурной тон.
До меня не сразу дошёл смысл сказанных им слов. По инерции я лихорадочно принялся искать ответную реплику поострее, поэтому трагичность его фразы для меня смазалась. Долохов же времени зря не терял. Лёгким движением руки он отбросил от себя заложника — паренёк впечатался в стену, но остался в сознании и отполз подальше от Антонина.
За дальнейшими событиями я наблюдал как сторонний свидетель. Они откладывались на сетчатке, однако в их реальность не верилось. Я-то искренне полагал, что любые угрозы со стороны соратников моей тётки уже позади. Долохов застал меня врасплох.
Он вскинул руку с палочкой, и из её округлого конца устремилось заклинание. Прямиком в великолепного меня. Расшифровать чары мне не удалось — такое серое, живое облако, что меняло форму, густоту и стремительно двигалось, минуя преграды на своём пути, мне ещё лицезреть не приходилось. Хотя бы не Авада Кедавра, и на том спасибо. Впрочем, я как никто другой знал: в мире полно заклятий похуже смертельных. Безболезненная гибель от непростительного волшебства лучше долгих мучений.
Ответить не успел — банально растерялся и расслабился. Грюм и Люпин оперативно кинули в «облако» контрзаклятия, но оно лишь поглотило их и продолжило свой ход.
— Малфой, беги! — приказал Грюм.
Я бы рад, да ноги не слушались меня. Инстинктивно отступил на пару шагов и застыл, не в силах сдвинуться с места.
«Это конец», — решил я, когда перед моим носом из ниоткуда возникли светлые волосы Флоры Джонс. Её ладошки упёрлись в мою грудь и оттолкнули меня. Я перевёл недоумённый взгляд на её лицо и заметил вселенское отчаяние, что плескалось на дне светлых глаз Флоры. Джонс через силу улыбнулась мне, и в этот момент «облако» впечаталось в неё. Флора охнула. Я успел подхватить её до того, как она завалилась на пол. Её веки закрылись, и Джонс безвольной куклой повисла в моих руках.
Атака Долохова едва ли длилась дольше минуты. Однако в моей памяти она навсегда запечатлелась бездушной вечностью. Вот такой сопливый я стал.
— Моя малышка! — взвыла Оливия Джонс. Она поднырнула под мою руку и, честно говоря, больше мешала, чем помогала. Я тряс Флору в надежде, что она придёт в себя. Смотреть под её лопатки, куда пришёлся удар Долохова, не было ни малейшего желания.
Судя по возне и грязной ругани, Долохова благополучно скрутили. Впрочем, меня не волновала его дальнейшая судьба. Я думал только об одном: сраная Флора Джонс пожертвовала собой ради меня. И как мне теперь спокойно ненавидеть её за вранье?
