***
Цены на землю около дороги к горе Ликабет падают зимой и поднимаются летом, говорил Алкивиад, когда они возвращаясь в предрассветных сумерках от Гиппоника. Алкивиад улыбался, поправлял хитон Аристофана, болтал о ценах, почве для посадок и близости воды. Твердил, что лучшего участка Аристофану не найти. Убедил, что покупать землю и нанимать мастеров после Великих Дионисий выгоднее, чем в любое другое время года. — Не упускай возможности, не жди, когда Теллед на Эвбее продаст твою долю урожая, и возьми деньги в долг у меня. Тем более сегодня я готов ссудить тебе деньги без процентов! Кто знает, что случится завтра? — Алкивиад заигрывал, лапал Аристофана, а перед тем, как бросить на кровать, поднял на руки. Как борец обхватил за пояс, заставил болтать ногами в поисках опоры, сопротивляться и задерживать дыхание. Аристофан проспал от рассвета до рассвета. Проснувшись, пересчитал листья на ветке платана перед окном. Последний раз он делал это перед Дионисиями. То, что сегодня на ветке было на пять листьев меньше, показалось Аристофану дурным предзнаменованием. Во дворе Алкивиад командовал спартанскими рабами. Выстроил в отряды, отправил за ворота. Аристофан слышал голоса, приказы, споры, льстивый лепет каменщика и архитектора. Как давно Алкивиад проснулся, когда успел позвать мастеров? На ветку платана сел голубь. Яркое солнце окрасило его оперение в белый цвет. День едва начался и обещал быть жарким. Алкивиад наконец нашел занятие для своих спартанских нахлебников. Рабов принято использовать. Сильных — на стройках, выносливых — в полях, красивых — для плотских наслаждений. Во время утреннего умывания Аристофан прилип к груди Алкивиада, уткнулся носом в его кожу, оплел руками и сцепил пальцы за его спиной, так крепко, что они запульсировали. — Я не смогу тебя намылить, — Алкивиад потрепал его по волосам. — Угу. — И расчесать. — Угу — Не хочешь, чтобы я поскреб тебе спину? — Неа. — Маслом тоже не позволишь себя смазать? — Не-а. Голос Алкивиада такой же легкий, веселый и звонкий, как пение птиц над головой. Аристофан рассмеялся, скользнул улыбкой по его соску. Вздохнул, лизнул и снова рассмеялся. Почувствовал губы Алкивиада на макушке и прижался к нему сильнее. — Болит голова после вчерашнего? — Угу. — Тогда тебе стоит убраться в тень. — Угу. Они устроились под навесом на одном ложе. Аристофан не смог вспомнить, когда последний раз они завтракали вдвоем. После визита спартанских послов в Афины и освобождения из плена Гиппоника в доме Алкивиада то толпились гости, то галдели рабы. Аристофан не помнил, когда во дворе Алкивиада последний раз было так тихо, что слышно было жужжание насекомых. Аристофан не мог вспомнить, когда они последний раз вместе играли с Тесеем. Делились с ним лепешками и требовали заслужить угощение лаем. После полудня в ворота постучали Критий и Ферамен. Пыль на сандалиях и плащах говорила о том, что они успели потолкаться на агоре. — Ты слышал, что Пердикка разругался с Архелаем и приказал ему уехать в Македонию? — Критий набросился на сливы. Ферамен забавлялся, переливая из кубка в кубок вино, словно не мог решить, в каких пропорциях смешать его с водой. — Говорят, кто-то шепнул Пердикке, что сын его любимой жены вовсе не утонул, а Архелай утопил его. — С готовностью поверю в это, — Ферамен поболтал кубком с вином перед лицом. — Говорят, что Пердикка свихнулся на старости лет от любви к матери мальчика Кассандре, и даже обещал сделать ее сына своим наследником. Аристофан посмотрел на Алкивиада. Они все еще были в набедренных повязках. В ямке пупка Алкивиада застряла хлебная крошка. На пиру у Гиппоника Аристофан бездумно передал Алкивиаду рассказ Гиппократа. Алкивиад придумал, как использовать этот рассказ с пользой, и рассорил македонского царя с его наследником. — Поможешь мне смыть пыль? — Критий хлопнул Алкивиада по колену и направился к купальне, не сомневаясь, что Алкивиад ему не откажет. Он был первым, кого я поцеловал, сказал однажды Критий. Нет, это я тебя поцеловал, поправил его Алкивиад. Когда это было? До Македонии или после? Знал ли Критий, что Алкивиад был рабом Архелая? Критий скинул хитон. Худой, жилистый, с крупными суставами и выступающей веной в паху, он двигался порывисто и резко. Забрызгал Алкивиада, перевернул миску с морской солью и травами. После купания Критий надел хитон из сундуков Алкивиада. Аристофан припомнил, как в таверне Пирея Алкивиад перехватил сжимавшую кинжал руку Крития и прислонил лезвие к своей шее. Он знал, что Критий не навредит ему. Что бы между ними ни было, Алкивиад был уверен в своей власти над Критием. Давным-давно Аристофан чувствовал неловкость, заимствуя хитоны и плащи Алкивиада. Теперь, пока Алкивиад застегивал на нем брошь, пояс и поправлял складки, Аристофан крутился и напрашивался на прикосновения, щипки, щекотку и шлепки. — Ты собираешься взять спартанца на пир в дом Саламбкхо? — Ферамен потряс головой, выгоняя из ушей воду. После купания он не спешил одеваться, подставил грудь солнцу и прикрыл глаза. Сложением Ферамен напоминал жирного воробья. Невысокий рост, тонкие запястья и щиколотки, маленькие, как у женщины, стопы, надутые бесконечными тренировками мышцы. — Хочешь, чтобы он порадовал гостей спартанскими плясками? Критий и Ферамен захохотали. Алкивиад подыграл им, расписывая особые навыки спартанских танцоров. Они и лягаются, и на руках ходят. Спартанский юноша презрительно скривил губы. Впрочем, иного выражения лица у него Аристофан и не видел. Даже когда Алкивиад порол его товарища и раздавал обещания, этот мальчишка один из немногих сохранил свое высокомерие, не выказал ни удивления, ни страха, ни надежды. — Возьми амфору, Гиллип, — крикнул Алкивиад юноше. Мальчишка повернулся спиной. Аристофан не первый раз видел глубокие и длинные борозды от плетей на спинах спартанцев. В Афинах такими шрамами отмечали только закоренелых преступников. Даже рабов не наказывали так жестоко, как воспитывали спартанских аристократов на родине. Как принято наказывать рабов в Македонии? Вряд ли рабов для постельных утех секут. Если хозяин не хотел портить красоту раба, он легко мог придумать другое наказание. Например, морить его голодом. За каждое дерзкое слово. За каждую попытку побега. Морить голодом, пока не останется сил сопротивляться. В погребе Гиппоника Аристофан испытал на себе, как быстро человек от голода и жажды превращается в животное, готовое на все ради куска лепешки. Гиппократ сказал, что нашел Алкивиада истощенным бессонницей и голодом. Что, если Алкивиад не отказывался от еды, а это Архелай морил его голодом, чтобы добиться от него послушания? Я соскучился по нашим спорам, сказал Архелай в доме Аспасии. Что, если он наказывал Алкивиада голодом за каждое дерзкое слово? Гиллип с тяжелой амфорой в половину его роста гнулся то в одну, то в другую сторону. От усилий на жаре он мгновенно вспотел. Капающий с подбородка и носа пот стер с его лица высокомерное выражение. Выйдя за ворота, Гиллип выглядел обычным рабом. Мельче окружавших его скифов, но такой же выносливый, как они. Аристофан не хотел никуда идти. Но отказаться от пира значило расстаться с Алкивиадом. Аристофан знал, гости в притоне Саламбкхо будут возиться как пауки в банке: расточать липкие ложные обещания, плести сети интриг, кусать и отравлять. Однако по пути в Пирей Аристофан убедил себя, что сумеет залезть в эту банку с тварями и выбраться из нее. Алкивиад же может. Снова и снова он, словно бабочка, расправляет перед Гиппоником, Архелаем и Пердиккой свои пурпурные и золотые крылья, зная, что любой из этих пауков не упустит возможности лишить его лоска, силы, свободы и достоинства. В портике Саламбкхо разгуливали павлины. Аристофан слышал, что после заключения мира с персами персидские птицы снова вошли в моду. Четыре павлина Саламбкхо были молодыми самцами. Наглые, несдержанные, ворующие со стола и клюющие кормящую их руку. Гости Саламбкхо походили на ее павлинов. На пирах у Аспасии и Гиппоника сделки заключали Клеон, Гиппоник, Демосфен, Пердикка. Опытные государственные мужи за шестьдесят, известные своими делами, репутацией, имеющие влияние. Для двадцатилетнего Аристофана — старики. На пиру у Саламбкхо большинство мужчин были не старше сорока. Мужчины в полном расцвете сил. Тридцать лет — лучший возраст, чтобы жениться и начать выступать перед народом. На широких ложах в распутном доме Саламбкхо тискали шлюх те, кому в ближайшие тридцать-сорок лет предстояло определять судьбу Афин и всей Эллады. Время Клеона, Гиппоника, Демосфена, Пердикки, фракийского царя Ситалка подходило к концу. Пусть молва еще вовсю на площадях превозносила их победы и порицала их коварство и жестокость, но будущее Афин и Эллады принадлежало тем, кто собрался в притоне Саламбкхо. Фракийский толстый принц Садок срывал одежду с розовощекой визжащей гетеры. Тихоня пифагореец Эппилик, побрезговав женщинами, усадил около себя полуголого продажного мальчика и болтал с ним об умеренности и дисциплине. Гермократ Клазоменский выпивал с Писсандром и Фесалом Филаидом. Между хвастовством и шутками они бросали виноград и косточки от вишен сидевшим перед ними на коленях гетерам. Сумевшая поймать подарок губами гетера тут же под громкие аплодисменты получала павлинье перо в прическу. Аристофана не удивило, что, после визита Лисандра в Афины, Писандр и Фесал стали закадычными друзьями. Однако, глядя на них, Аристофан не мог не думать об отравленном вине. Что, если на этом пиру все вино отравлено? Гиппократ, благодаря покровительству фессалийского и македонского тиранов достигший в свои тридцать пять небывалой славы, восседал на ложе с Саламбкхо. От их разговора о выкидышах, мертвых младенцах и бесплодных женщинах на Аристофана накатила тошнота. Ферамен же, наоборот, вклинился в беседу, рассказал о недавно умершей от родов рабыне. Вспомнил детство на Косе. Оказывается, Гагнон владел половиной острова. Оказывается, Ферамен родился среди косских скал. А Гиппократ, старше его всего на десять лет, будучи эфебом, лечил Ферамена от детской хвори. Избавив отрока от лихорадки и красных пятен, вместо награды от его отца юный врач получил приглашение на войну. — Мне жаль, что мой отец обошелся с тобой жестоко и несправедливо, — Ферамен выпил за здоровье Гиппократа и подарил ему золотую чашу. Большую, широкую. С искусной чеканкой в форме крылатых львов. В глазах зверей сияли сапфиры, на крыльях светились рубины. Если верить рассказам Геродота, такие львы украшали Вавилонские ворота. Эти звери связаны с богиней Иштар. Вавилонская Иштар — как Кибелла, как Исида или Деметра — любит тайные обряды и неистовые пляски. — Ты не виновен в краже и поджоге храма. Ты не заслужил изгнания. Изгнав тебя, Кос потерял самого великого своего сына. Ты мог бы много пользы и славы принести родному острову. — Дорогой Ферамен, сыновья часто осуждают своих отцов. Рассматривая деяния стариков, молодые люди проявляют ту же строгость и непримиримость, которую получали сами на заре своей жизни, находясь в полной власти стариков. Молодые не умеют прощать грехи стариков. А старики не готовы закрыть глаза на ошибки молодости. Эллины чтят своих предков, но это не мешает молодости и старости вести вечную войну. — Аристофану показалось, что Гиппократ смеется над раскрасневшимся от вина Фераменом. — Однако постарайся представить себя на месте отца, мой розовощекий Ферамен. Вообрази, что ты два месяца стоишь осадой около вражеского города, твои солдаты бунтуют и разбегаются, и единственный твой шанс быстро и успешно закончить осаду — это отравить воду, поступающую в город. Как бы ты поступил, если бы ходящий под твоим командованием воин мог это сделать, но отказался вредить твоим врагам? Я навсегда благодарен Гагнону, что он не казнил меня на месте, а приказал сделать это на следующий день и тем самым дал мне время сбежать. Даже гетере, елозящей грудью по плечу Крития, понятно, что городом, который осадил Гагнон, была Пидна, а сбежал Гиппократ к Пердикке Македонскому. — Эй, мальчик, налей мне вина, — Клеандрил, спартанский полководец-изгнанник, тоже был здесь. Приехал с Сицилии посмотреть на театральные афинские состязания? В комнате дюжина виночерпиев, две дюжины гетер, но Клеандрил прицепился к спартанскому рабу Алкивиада. — Ты что, не слышишь? Глухой? Или, может, дурачок? Гиллип уже сгрузил амфору с маслом в погребе Саламбкхо. Пока его не окликнули, сидел на коленях у стены. Когда Клеандрил его позвал, вскочил на ноги, вжался в стену, будто хотел бежать. Порыв настолько же глупый и необдуманный, насколько бесполезный. Куда бежать спартанскому рабу? Родная Спарта лишила его гражданства и приговорила к смерти. Если сумеет вырваться из Афин, пополнит ряды разбойников. Присоединится к отбросам, которых спартанских юношей с детства учат презирать и ненавидеть. — Клянусь, тупей и нерасторопнее раба я не встречал! — Клеандрил поднялся с ложа. Приятель дернул его за хитон. — Клеандрил. Не кипятись. Выпей лучше. Что ты к нему прицепился? Клеандрил оскалился и резким жестом приказал Гиллипу подойти. Гиллип покачал головой и выше вздернул подбородок. — Твое упрямство сделало бы честь свободному. Но ты раб, мальчик. Твое дело — исполнять приказы. А если ты не слушаешься, любой свободный может тебя наказать, — Клеанлрил приблизился и навис над Гиллипом. — Я могу свернуть тебе шею, выбить зубы или выколоть глаза, если пожелаю. А потом заплатить твоему хозяину за порчу его имущества, а то и вовсе купить тебя. У Клеандрила морской загар. Тело покрыто шрамами от многочисленных битв. Аристофан уверен, на спине его такие же следы спартанской муштры, как у Гиллипа. Как поживает мой бастард Гиллип, спросил Клеандрил у Алкивиада на пиру у Аспасии в честь праздника Бендидии. Выкидыш рабыни. Мальчишка, мечтающий стать бегуном и проигрывающий на Олимпийских играх атлету с Коса. Клеандрил схватил Гиллипа сзади за шею и потащил прочь из портика. Гиллип не посмел сопротивляться. Аристофан был уверен, Алкивиад подстроил эту встречу, но не понимал зачем. Какая польза ему в семейном воссоединении двух спартанских изгнанников? — Тебе повезло, Гиппократ, что ты ослушался афинского стратега, а не персидского полководца. — Критий засунул в рот гетере палец. Аристофану захотелось зажать уши, лишь бы не слышать громких причмокиваний, с какими девчонка с густо подведенными илом глазами вылизала руки Крития. Он отвернулся, лишь бы не видеть, как она гладит языком ладонь. Вспомнился первый поход в афинский распутный дом. Аристофану едва исполнилось шестнадцать, он только приехал с Родоса, вырвался из общества строгих стариков. Гетера облизала его пальцы, и он кончил от одной этой ласки. — Будь на месте Гагнона перс, он разрубил бы тебя на части живьем. Или связал бы, уложил в лодку, поил бы тебя молоком и медом, пока у тебя не начнется понос. Смазал бы тебя медом и оставил на солнцепеке. Твое дерьмо и мед привлекли бы всех насекомых на двести стадий вокруг. Насекомые отложили бы личинки в твоей плоти, смерть твоя была бы очень медленной и мучительной. — Не думаю, что такая казнь существует, — Фукидид, сын Олора, появился от лестницы в обнимку с полной гетерой в желтом шелке. — Подозреваю, Геродот ее придумал. Как и многое в своей истории. Например то, что жрец-провидец Гегесистрат сбежал из спартанской тюрьмы, отрезав себе ступню, чтобы освободиться от оков. Или история о том, что Фемистокл умер, выпив бычьей крови. По мнению Аристофана, байка с бычьей кровью была так же достоверна, как сплетня о яде из секрета пурпурниц. Все знают, что ни бычья кровь, ни слюна моллюска сами по себе не способны убить человека, но предпочитают верить красивому мифу. — Помню, когда нам было по десять лет, мы с тобой дрались за право сыграть умирающего Фемистокла, — Алкивиад обнял Фукидида за плечи и поцеловал в щеку. — Он просто не хотел тебе уступать. — Критий вынул пальцы изо рта гетеры и вытер их о ее грудь. — Нет, — Алкивиад отступил от Фукидида, но продолжал крепко удерживать его за руку. Последний раз Аристофан видел их вместе на Бендидиях, перед безумным заплывом под триерами. Тогда Алкивиад уклонялся от ответов на прямые вопросы Фукидида. — Если бы дело было в привычном стремлении к состязаниям и победам, на следующий день Фукидид не выбрал бы роль простого дельфийского глашатая. Все задание которого сводилась к тому, чтобы кричать на весь Ликей: Перед храмом Аполлона лежат стрелы и лук. В «Орхестре» на агоре можно было найти несколько изданий историй Геродота. Сцена с чудесами около Дельфийского храма, когда боги явили свою силу, чтобы защитить свои храмы и сокровища от персов, везде описывалась одинаково. И на Родосе, и в Афинах дети играли в дельфийские чудеса. Персы подошли к Дельфийскому храму, раздался гром, с гор покатились камни. — Вы слышите? Этот грохот? — Алкивиад как актер вжимал голову в плечи, оглядывался и пятился. — Смотрите! С неба падают камни! Признайся, Фукидид, ты был влюблен в чудеса Геродота? — Возможно, даже больше, чем остальные, — Фукудид наморщил нос, на миг отзеркалил гримасу Алкивиада, и тут же потер переносицу. Они стали друзьями, понял Аристофан. Скорей всего, сближение произошло после возвращения Алкивиада из Клазомен. Тогда он много времени проводил в пританее и на пирах богачей, а с Аристофаном встречался только под утро. Аристофан многое пропустил. — Чем больше я думал, тем больше замечал нестыковок, несоответствий. Преувеличений. Нелогичности в его истории. Да и просто вещей невозможных. — Твоя беда, Фукидид, в том, что ты слишком практичен. — Аристофан почувствовал горечь во рту. — Потому ты не заметил, что Геродот писал о деяниях людей как о деяниях богов и героев. Безумные страсти, бесконечная жестокость. Напряжение чувств. Он писал не о том, что случилось, а о том, на что люди способны. — Да какая разница, существует гниющая казнь или нет! — Гераклит Клазоменский хлопнул ладонью по столу. Его тетки и сестры замужем за персами. Его дядья живут в персидской сатрапии Фригии. — В любом случае, коварством персов не превзойдет ни один народ. Даже женщины персидские мстительны и кровожадны. — Возможно, это потому, что жены персидских сатрапов имеют больше золота и земли, чем афинские аристократы? — Аристофану необходимо было спорить. Он сказал то, что знал, и услышал то, чего не знал. — Когда мы покидали Клазомены, — Гераклит кивнул Алкивиаду и смочил горло вином, — все только и говорили о том, как жена и сестра Дария Парисатида расправилась с его и своими братьями-мятежниками. Их заперли в комнате, полной золы. И только попробуй, Фукидид, сказать, что такой казни не существует. — Фриних вернулся в Афины, — не склонный участвовать в пустых спорах Фукидид опустился на ложе напротив Алкивиада. — И как он? Аристофан переводил взгляд с одного на другого, не поспевая за новостями. Мятеж в Персии состоялся? Его подняли братья Дария? — Привез с собой много золота. — Значит, слухи не врут, Параситида и Дарий подкупили греческих наемников, сражавшихся на стороне восставших? — Алкивиад склонил голову к плечу. Год назад Фриних требовал в Собрании поддержать восстание Писсуфна против персидского царя. А когда его замысел не нашел у народа поддержки, нанялся как частное лицо на службу персидским мятежникам? Афинский обедневший аристократ стал воином-наемником? И, скорей всего, не один, а привел из Афин сотню или две сторонников. Аристофан слышал тысячи историй о доблестных греческих наемниках, режущих врагов-варваров за царскую плату. И только старики и Фрасибул продолжали ворчать. Первые — потому что пострадали от персидского нашествия, а Фрасибул — потому что ненавидел и презирал своего отца, а вместе с ним и всех наемников. Впрочем, эллины всегда были практичны и ради выгоды часто меняли свои принципы. — Ты же и сам знаешь, что Дарий подкупил греков. Нам об этом во Фригии рассказывал Фарнак. — вмешался Эпиллик, ужасный хорег, тупейший из пифагорейцев. Ему и невдомек, что задавая вопрос Фукидиду, Алкивиад не хотел узнать новости, но проверить насколько хорошо Фукидид осведомлен о персидских делах. — Почему Фарнак не поддержал восстание? Он ведь принадлежит к царской династии. Возможно, прав на престол у него меньше чем у брата Дария, но точно больше чем у сына сатрапа Мегабиза. — Фукидид пропустил слова Эпилика мимо ушей и не обиделся на проверку Алкивиада. Вместо этого задал прямой вопрос, передавая тем самым Алкивиаду право выбора — ответить или уклониться. — Фарнак стар и болен, а его сын Фарнабаз занят тем, что готовится стать правителем и стремится завоевать как можно больше сторонников. — Алкивиад смотрел прямо на Фукидида. — К тому же фригийским сатрапам выгодно сейчас укрепить Фригию, затаится и посмотреть чем закончится резня в Сардах. — Как и Афинам, — ляпнул Аристофан, но получил не больше внимания, чем болтающий невподпад Эпиллик. Все внимание сейчас притягивал к себе Алкивиад. Все хотели услышать его оценку персидской ситуации. — Сын Фарнака Фарнабаз любит собственноручно отрезать ослам яйца, представляете? — засмеялся Гераклит Клазоменский. — Он утверждает, что он а никто другой придумал мулов! — Да мулы в Афинах с давних времен… — Эппилик не только не улавливал суть разговора, но и не понимал, когда нужно закрыть рот. — Все просто, — Писандр надкусил смокву. — Атифий, сын Мегабиза, не унаследовал полководческих талантов своего отца. Зато слишком полагался на его афинские связи. Осыпал Фриниха и его банду голодранцев золотом, едва они приехали и тем самым их разбаловал. А когда после двух успешно выигранных битв, Фриних стал требовать еще денег, Атифий ему отказал. И тогда Фриних попросил денег у царя за то, что сдаст ему мятежника Атифия. Взяв деньги у царя и сбежав с поля боя и оставив Атифия без защиты, Фриних и его банда направились во Фригию и предложили свои услуги Фарнаку. Фарнак же всегда испытывал предубеждение к афинянам и предпочитал им спартанцев. Он небось и своего сына учит, сначала заручись поддержкой спартанцев, потом бунтуй. Фриних же вернулся в Афины, купил корабли и триеры. Теперь он не бедствует и может себе позволить дожидаться благоприятного момента, чтобы снова выйти на политическую сцену. А если афинян ждет столкновение с персами, он сразу заявит о своем опыте и этим обеспечит себе преимущество на выборах стратегов. В следующий раз Фриних отправится в Персию на деньги из афинской казны. — Если спартанцы во главе с Брасидом придут во Фракию, Фарнак поддержит их? — медленно взвешивая каждое слово спросил Фукидид. Аристофан понял, что это для него сейчас это самый важный вопрос. — Конечно, нет. Персы подписали договор! Они поклялись афинянам не вести переговоры с их врагами. — Эппилик вскочил с ложа. Бил себя кулаками в грудь, рассказывал о персидских застольях и подарках. Сгибал пальцы, показывая буквами какой величины написали его имя на каменной стеле под договором. — В прошлом Фарнак несколько раз вступал в контакт со спартанцами. Посылал к ним послов, принимал их послов у себя и обещал сопроводить их в Сарды. — сказал Алкивиад. Последний раз коринфских и спартанских послов задержали после Потидеи, Аристофан провел пальцем по внутренней стенке полупустого кубка. Алкивиад был в Пелле, когда это случилось. Аристофан собрал специи, поднес палец к лицу и принюхался. — Но, встретив сопротивление, Фарнак каждый раз отступал и менял свои намерения. Если фракийское войско разобьет лагерь около границ Фригии, мы можем быть уверены, что Фарнак не станет рисковать и связываться со спартанцами. — В отличие от Эппилика, Алкивиад не верил в священную силу клятв и приготовил запасной план. Вряд ли единственный. — Мои шпионы донесли, что мой отец в его дурацком бесполезном походе снова слег с лихорадкой. — Толстяк Садок завозился на ложе, животом столкнул на пол лежавшую рядом гетеру, коленом — блюдо со сладостями. — Уверен, в этот раз он не поправится. В его возрасте не стоило затевать долгую войну с соседями. Уже через месяц я стану фракийским царем и приведу войско на дороги, ведущие во Фригию! Свои знания о войне Аристофан черпал из историй Геродота и рассказов стариков. Но даже этого хватило, чтобы понять, насколько несбыточно бахвальство Садока. Фракийцы своевольны и независимы. Их войско больше похоже на объединение князей, чем на спартанскую когорту. Вернувшиеся из похода воины разбегутся по своим владениям. Вряд ли получится собрать их этим летом. — Ты кормишь нас обещаниями с тех пор, как приехал в Афины, — Фесал Филаид презрительно скривил губы. Аристофан помнил, как Фесал и Садок явились к нему на репетицию. Унизили его и Эллея. — А ты — ничтожный, бесполезный человек! — Садок попробовал встать с ложа и добраться до Фесала, но запутался в плаще из лисьих шкур. — Жадный и лживый! Худший ксен, которого я встречал! У меня ксены и друзья в каждом городе Ионии и Карии! Ни один из них не стал бы для меня ничего жалеть. Ни рабынь, ни денег. Любой из них был бы счастлив оплатить мои расходы. — Так почему же ты здесь, в Афинах, а не в гостях у любого другого своего ксена? — Фесал переглянулся с Писандром и Эппиликом. Эппилик громко заржал, очередной раз демонстрируя свою глупую несдержанность и горячее желание участвовать в событиях хотя бы в роли деревенского дурачка. — Почему, если ты считаешь, что твой отец умрет, ты не во Фракии и не собираешь сторонников для борьбы за престол? — выплюнул Эппилик. Этот идиот ездил с Алкивиадом в Клазомены, наблюдал, как он ведет переговоры, но ничему не научился. Застрял в детской вере, что может возвыситься, унижая слабых. — Для борьбы с кем? Неужели вы верите, что мой дядя Севт составит мне конкуренцию? Это вам Пердикка Македонский сказал? Старик, которого в боях так часто били по голове, что он вообразил себя пророком? Ему бы хотелось, чтобы его друг, которого он женил на своей сестре, которому он постоянно дает взятки, стал фракийским царем! Но фракийцы этого никогда не позволят. Мне трон принадлежит по праву! Я законный наследник моего отца Ситалка! Садок поднялся и швырнул кубком в Фесала. Задуманный грандиозным жест был похож на выходку обиженного ребенка. Косоглазого ребенка, кубок упал в двух шагах, не долетев до ложа, на котором посмеивался Фесал. Садок как будто не слышал, не понимал, не анализировал. Резня за власть в Персии могла произойти и во Фракии. Аристофан заглянул в свой кубок, чтобы не видеть перемигиваний и усмешек Писандра и Фесала. Точно так же Фесал гримасничал, обзывая Эллея неудачником. Дурачком. Неумехой. Позором семьи. Аристофан перехватил запястье Алкивиада и почувствовал, как под пальцами бьется его пульс. — Не пей, — Аристофан помотал головой и поднес к носу Алкивиада перепачканный специями палец. — Мускатный орех? Сильвий? Красный перец? — Алкивиад гадал и с каждым словом придвигался ближе к Аристофану. — Касий? Они столкнулись носами. Глаза Алкивиада вблизи казались огромными. — Разве ты не чувствуешь запах? Острый и горький? — прошептал Аристофан. Алкивиад поправил его волосы. Убрал с шеи отросшие пряди. — Никто из здесь собравшихся не станет меня травить, пока я им полезен. Мы оба боремся за благосклонность народа, сказал Алкивиад однажды. Больше всего мы боимся оказаться бесполезными и ненужными. Он не сказал, что стать ненужным означает смерть. Кожа Аристофана покрылась мерзкими пупырышками. — Ты слишком бледен, Аристофан. Не хочешь пройтись? Умыться? Подышать морским воздухом? — спросил Алкивиад и одновременно потянул его вверх. Желтый свет жаровен. Едкая вонь благовоний. Лужи и черепки под ногами. Аристофан пожалел, что перед пиром позволил гетере омыть свои ноги и забрать сандалии. — Смотри, утренняя звезда. Помнишь, в Алопеке ты прочитал мне стих Иона Хиосского об утренней звезде? — Алкивиад просунул руку под хитон Аристофана и погладил поясницу. — Я не читал тебе его стиха. — От воспоминаний внутри разлилось тепло. — Я спросил, знаешь ли ты Иона Хиосского. А ты сказал, что он шпионил для Перикла. — Я не говорил, что он шпионил, — Алкивиад покачал головой, пощекотал волосами щеку Аристофана. Вдали завыл волк. Над головой захлопали крыльями голуби. — Это ты во всем виноват! Ты настроил моего ксена против меня! Думал, я ничего не замечаю! После того как я приехал в Афины, ты постоянно вьешься около Филаидов, стал частым гостем в доме Филаидов, втерся в доверие к Фесалу! У Садока короткие и кривые ноги. Преследуя Алкивиада и Аристофана, он переваливался из стороны в сторону, как утка, махал руками и отрыгивал. — Вчера я выпивал с Фринихом! Он мне все рассказал о тебе! О твоих подлостях! Лжи! Интригах! — прогремел Садок. За его спиной сиял желтыми огнями, медными кубками, лентами и нанизанными на нитки ракушками портик распутного дома Саламбкхо. Играла музыка. Женский смех сливался с мужским. Стайка танцовщиц вылетела из темноты и окружила Садока. Дюжина гетер закрутили бедрами, защелкали трещотками, водя хоровод вокруг фракийского толстяка. Садок хрюкнул, шатнулся, упал на колени и растянулся на земле. Девчонки с визгом разбежались. Выплевывая кровь, Садок пытался достать из живота нож. От его усилий другие ножи, торчавшие из боков, ходили, трепетали, как усы у возбужденной псины. Перед смертью Садок издал тонкий звук, похожий на детский плач. Только что Пердикка Македонский сделал своим союзником Фракию, огромную дикую страну, способную собрать сто пятьдесят тысяч всадников. С помощью Пердикки и Севта, нового фракийского царя, афиняне, возможно, получат фракийскую армию, сдерживающую Фарнака от желания помочь спартанцам отобрать у афинян Амфиполь, понял Аристофан и теснее прижался к Алкивиаду.Глава тридцать седьмая. Македония, Фракия, Фригия.
8 октября 2023 г. в 16:16
— Мой любимый поэт! Я уверен, если бы судьи не были продажными подлизами и тупицами, главный приз на этих Дионисиях достался бы тебе! — Гиппоник обнял Аристофана и погладил по щеке. Перстень, которым он два месяца назад разбил Алкивиаду скулу, засиял в лучах заходящего солнца.
Аристофану захотелось зажмуриться, но он себе не позволил, боялся пропустить, как Гиппоник приветствует Алкивиада.
— Мой великолепный, хитроумный зять! Как бы я хотел, чтобы мои сыновья были хоть в половину такими ловкими и удачливыми, как ты!
Алкивиад позволил взять свое лицо в ладони и растрепать свои волосы. Сжал предплечья Гиппоника и улыбнулся ему открыто и искренне.
— Без твоих наставлений и советов я бы ни за что не добился успеха.
За последний месяц Аристофан научился не обращать внимания на переломанные, покореженные, несгибающиеся мизинец и безымянный на левой руке. Научился при свете дня не вспоминать о запахах земли, мочи, дерьма и гниения в погребе Гиппоника. Но сейчас у него одеревенели не только руки, но и все тело.
Пламя на жертвеннике затрещало и зафыркало от венков и масел. Воздух поплыл от жара, исказил и размазал довольные лица гостей. Гиппоник, его ублюдочные сыновья. Прославленный афинский стратег Демосфен. Пердикка Македонский с щедро кормящимися с его стола Геродотом и Гиппократом. Протагор в смешном синем колпаке. Необычно нарядный Диогор с Мелоса. Эвклид, непривычно бледный без подведенных глаз и румян на щеках. Сократ. Аристофан часто видел его улыбающимся, но только сегодня обратил внимание на то, какие у него белые и крепкие зубы. Такие зубы способны и древко копья перекусить. Десятки подлиз, совсем как и многочисленные рабы Гиппоника: разных возрастов, разного телосложения, с разным цветом кожи, разрезом глаз, формой носов. Месиво гостей и пленников из Ионии, Фракии, Италии и Египта.
— Дорогой Пердикка, как поживает Брасид? Я слышал, он был ранен на Пилосе? Царь Агид часто жалуется мне в письмах на его заносчивость. А также на то, что у заносчивого Брасида с каждым годом все больше поклонников в Спарте. — Гиппоник повис на локте Пердикки и стал похож на пьяную шлюху. Одну из десятка, что развлекали его гостей, навязчиво крутя перед ними бедрами. Украшенные золотом и цветами, как праздничные столы Гиппоника — золотыми кубками и венками.
Принимая заморских гостей, Гиппоник постарался выставить напоказ все свое богатство. А вместе с ним свой дурной вкус и отсутствующее чувство меры.
— Брасид полон энергии и амбиций. — Пердикка выглядел, как воин, хитрил, как софист.
После пира у Аспасии он день провел в Пританее, день — в Народном собрании. Вчера скрепил договор с Афинами жертвоприношениями на Акрополе. Афинский народ принял псефизму вернуть Македонии ее гавань Мефону. Пердикка поклялся разорвать отношения со спартанцами и вернуть в Македонию эвбейских изгнанников, задумавших вместе со спартанцами забрать Эвбею у афинян. Во время торжественной церемонии Аристофан ходил вокруг Парфенона, храма Афины Девы, и стирал пыль и песок со спартанских щитов. Глупое занятие, как и затея вывесить их на Акрополе. От жары древесина щитов растрескается, от дождей покроется плесенью и начнет гнить. Все это приведет зимой к спорам в Собрании и лишним тратам афинской казны на ремонт спартанского оружия.
Когда гости направились от жертвенника к ложам, Сократ наступил Аристофану на сандалию. Порвал ремешки, оставил босым на одну ногу.
— Ты выглядишь больным, мой дорогой Аристофан, — Сократ схватил его за локоть, будто боялся, что Аристофан напорется босой ногой на камень. — Если ты плохо спал, тебе стоило остаться в постели.
Аристофан дернул локтем, но Сократ не позволил ему вырваться. Демосфен хлопнул Алкивиада по плечу и пригласил занять ближайшее к себе ложе.
— Что у тебя болит? Голова? Живот? Такое часто случается от обильных возлияний. Лицо у тебя позеленело, будто тебя сейчас стошнит.
Аристофан посмотрел в насмешливые глаза Сократа и со свистом выдохнул через стиснутые зубы.
— О, позволь, угадаю. Тебя мутит от происходящего. Тебе отвратителен Гиппоник и его гости. Возможно, ты скорбишь по Эллею. И твоя тонкая, чувствительная, сентиментальная душа требует наказать виновных в его смерти? — Сократ притянул Аристофана к себе, прижался раскаленным горячим боком, пощекотал щеку пропитанным вином и луком дыханием. — И что же ты предлагаешь, мой чудесный поэт? Судить Гиппоника за то, что он запер тебя в подвале? Или Филаидов за то, что они подставили Эллея? Или Клеона за то, что нападает на Каллистрата? Может, ты думаешь, что если суды над аристократами начнутся, то дело ограничится одним или двумя процессами, а потом наступит благополучие и справедливость? Думаешь, не будет сожженных домов, разгромленных лавок метеков, мертвецов с вырезанными языками и глазами на улицах?
Аристофан сжимал кулаки и потел, будто снова оказался в гуще подстрекаемой Гермиппом толпы.
— А может, ты волнуешься, что, несмотря на твою скандальную разоблачающую пьесу, поход в Беотию все-таки состоится?
— Я просто хочу говорить правду.
— Мне уже надоело слушать о твоих желаниях. Сколько тебя знаю, только и слышу о том, чего ты хочешь. Ты повторяешь это как заговор. Неужели и правда думаешь, что мир станет подстраиваться под твои желания, а окружающие — действовать согласно твоим прихотям, а не подчиняться необходимости?
Мимо кратина с вином, между суетящимися виночерпиями и полуобнаженными танцовщицами Сократ поволок его к лежанкам. Хотел усадить около себя? Следить за ним и контролировать его?
Аристофан рассмеялся и рванулся в сторону. Он перевернул несколько кубков, толкнул танцовщицу, привлек к себе всеобщее внимание. Но свобода того стоила.
— Мои желания — это и есть я!
Аристофан встретился взглядом с Протагором. Человек есть мера всех вещей, ему решать, существуют они или не существуют. Аристофан поклонился Протагору, как своему учителю, и нашел взглядом Алкивиада.
— Я буду говорить, что хочу, и любить, кого хочу.
Теплая улыбка Алкивиада, восторг и нежность в его глазах всколыхнули в душе Аристофана обиду.
— Захочу — уеду в Македонию! Отдохну от афинских заговоров и лжи. Развлекусь и разбогатею. А станет скучно — пощекочу нервишки, прокатившись послом к немытым варварам? Или… — Аристофан прыжком развернулся от Алкивиада к Пердикке: — Или великий македонский царь и тиран хотел использовать мои поэтические таланты в переговорах с ряженными в многослойные длинные одежды персами?
— И с теми, и с другими, — Пердикка улыбнулся и бросил ему яблоко. Учителя риторики на Родосе нередко бросали в Аристофана чем-то, когда он отвлекался. Шрамы, уродующие лицо Пердикки, убедили Аристофана, что у него, потерявшего отца нищего поэта, с побывавшим во многих битвах Пердиккой больше общего, чем у ухоженного афинского модника Эврпида. — Но я обещаю, Аристофан, скучать я тебе не позволю. Как и бедствовать.
— Решено! — Аристофан схватил за руку танцовщицу и закружил с ней вокруг кратина с вином. Он снова был на сцене. Чувствовал себя актером, надевшим рогатую маску Диониса. — Поездка в Македонию пойдет мне на пользу. Улучшит цвет лица и вдохновит. А может, и славу принесет, как Геродоту и Гиппократу.
Взглянув на Алкивиада, Аристофан вообразил себя смазанным маслом обнаженным мальчишкой на телеге, со стоящим от возбуждающих трав фаллосом. Почему они раньше не догадались попробовать возбуждающие травы в любовных играх?
Пьяный Каллий захлопал в ладоши. Гиппоник выдавил из себя кислую улыбку. Он ненавидит меня, но вынужден терпеть мои выходки, потому что я пришел с Пердиккой, Алкивиадом и Сократом, Аристофан плюхнулся на ложе незнакомого льстеца из свиты Пердикки и отсалютовал Гиппонику кубком. Интересно, если Аристофан попросит дадурха Элевсинских мистерий и самого богатого человека Афин вымыть ему ноги, Гиппоник согласится ради сделки с Пердиккой?
— Я слышал, Брасид устроил тренировочный лагерь для своих воинов недалеко от Мегар. — Гиппоник закашлялся.
На столе перепелки, голуби, фазаны, кролики, куницы и лисицы, Гиппоник несколько дней запасался угощениями к пиру. А вот красноречием вооружиться не сумел. Аристофан подпер подбородок кулаком и изобразил насмешливое оскорбительное внимание.
— Я слышал, что за поход Брасида на Фракию в герусии проголосовало большинство спартиатов, — Гиппоник вытер пот со лба. — При такой поддержке Агид вынужден был согласиться с затеей Брасида, однако набрать в свое войско он позволил Брасиду только рабов-илотов.
Спартанцы не ввязываются в длительные военные компании. Больше всего на свете спартиаты боятся, что во время отсутствия войска их илоты взбунтуются и захватят их поля, дома, жен и детей.
Рядом с Гиппоником сидел стратег Демосфен. Нашептывал, подсказывал. После Дионисий Аристофан слышал, что Гиппоник привлек Демосфена к беотийскому заговору как противовес стратегу Гиппократу. После того, как всплыло, что отец Гиппократа Арифронт подослал в дом Гиппоника убийц, Гиппоник не мог больше доверять Гиппократу. Но и отказываться от лакомого беотийского куска Гиппоник не собирался.
Демосфен, хоть и старик, был самым высоким среди собравшихся. Лицо как потрескавшаяся высохшая глина. Борода не по моде длинна. Во рту справа не хватает верхних клыков. Большую часть жизни Демосфен провел в походах. Его обращение с рабами больше походило на обращение с обозными слугами и шлюхами. Он то командовал ими, то прикармливал их со своей тарелки и поил из своего кубка. Во время длительных походов прислуга и еду воину раздобудет, и выслушает, и постель согреет.
Демосфен опытный воин и отличный тактик. Длительной войне за богатую Сицилию он предпочел захват Пилоса. Аристофан слышал в Пирее песенку, в которой Пилос называли ключами от Пелопоннеса. Неудивительно, что, перед тем как ввязаться в сложный беотийский поход, требующий слаженных действий двух больших войск, Демосфен сначала выбрал цель помельче. Эта цель находилась в опасной близости к Афинам и Коринфу, обладала большой торговой гаванью, через которую коринфские корабли выходили в Эгейское море.
Демосфен нацелился на Мегары. В начале войны захват Мегар, как и Керкиры, был частью плана Перикла по закреплению афинского могущества на море. Надоумленный Демосфеном Гиппоник просил содействия у Пердикки.
Гиппоник убеждал Пердикку, что если Брасид с его илотами не станет мешать афинянам захватить Мегары, то это всем принесет славу и выгоду. Гиппоник получит венок стратега-победителя, увеличит свое влияние в Афинах и напишет письмо Агиду. Замолвит слово за Брасида и, что важней, поделится информацией. Гиппоник богат, у него ксены по всей Элладе. В Фессалии и во Фракии. Он знает, к кому обратиться, кому дать взятку, чтобы устроить спартанскому войску теплый прием в Фессалии и Фракии. Гиппоник краснел и сипел, расписывая, как фракийские города с его подачи откроют ворота перед Брасидом. Приложив руку к часто вздымающейся жирной груди, Гиппоник клялся, что убедит Агида, что с помощью его афинских друзей и Брасида спартанцы захватят Фракию еще перед началом холодов.
Что касается Мегар, то ни соотечественники, ни их союзники не посмеют упрекнуть Брасида в бездействии. Все, что от Брасида требуется, — всего лишь на одну-единственную ночь увести своих новобранцев от Мегар охотиться на разбойников в горы Киферона.
Афинянам нужна всего лишь одна ночь.
Гиппоник обнажил желтые зубы в улыбке и потер украшенные кольцами руки. Он выглядел как уверенный в себе делец, у которого все схвачено, куплено и договорено.
Без краски ресницы Эвклида из Мегар выглядели короткими и бесцветными. Не обращая внимания на болтовню Гиппоника, Эвклид разглядывал здоровяка из свиты Пердикки. Не моргая таращился на его шрамы, мышцы, вены и волосатую грудь, как на чудесный священный праздничный корабль Диониса. С восторгом, желанием и завистью. Интересно, продажная мегарская родня Эвклида знала, что он любит наряжаться в женское платье?
От Эвклида Аристофан перевел взгляд на Алкивиада. Кто рассказал Демосфену о том, что Мегары станут легкой добычей? Аристофан отлично помнил день своего освобождения из погреба Гиппоника. Помнил, как Сократ вынес его на руках к свету, умыл и опустил на ложе около Алкивиада. Помнил, как Сократ играл словами. Помнил, что Сократ привел с собой Эвклида и Диогора. Помнил, что оба принесли Гиппонику ксенические клятвы и обещали познакомить дадурха Элевсинских мистерий с родней. Вот только Аристофан сомневался, что у Гиппоника хватило мозгов сообщить об этом Демосфену. Слишком сильно Гиппоник зациклился на Беотии, слишком сильно мечтал поставить на место Гиппократа, сына Арифронта. Скорее, о доступности Мегар Демосфену рассказал или намекнул Алкивиад. Они ведь были вместе на Сфактерии.
Пердикка назвал Гиппоника рассудительным. Его речи — разумными. Покружив вокруг да около, признал, что из предложенного им предприятия действительно может выйти польза. В любом случае, Македония точно ничего не потеряет.
Рабы прошлись вениками под столами, собирая кости и крошки, Пердикка и Гиппоник отправились к жертвеннику. Македонец, которого обгладывал взглядом Эвклид, поспешил за своим царем с сундуком подарков. Недавно Пердикка обменялся клятвами с Клеоном и вернул себе Мефону. Сегодня намеревался повторить обряд с Гиппоником и снять с себя обязанность кормить спартанское войско во время похода во Фракию, переложив эту ношу на ксенов Гиппоника. Собирался ли Пердикка выполнять обещания, которые давал Клеону и Гиппонику? Или ему было наплевать, что его назовут лжецом и клятвопреступником, и единственное, что его беспокоило, — это благо его Македонии? Тактика Пердикки хорошо иллюстрировала ликейское высказывание Сократа: разве обман врага можно назвать плохим и несправедливым поступком?
Сократ даже голову в сторону Гиппоника и Пердикки не повернул, словно политика его не интересовала. Единственное, что для него сейчас представляло интерес, — это разговор с Протагором.
— Давно ты не заглядывал в Пирей. Аспасия скучает по вашим совместным походам на рынок.
— Я уже не так молод, путь из Афин в Пирей дается мне теперь не так легко, как раньше.
— Скажи лучше, что, с тех пор как ты поселился в доме Гиппоника и стал учить его сына Каллия красноречию, Гиппоник каждый день устраивает в твою честь пир с музыкантами, акробатами и танцовщицами.
Протагор пожал плечами и пригладил бороду.
— Я слышал, Гиппоник предлагал Горгию стать учителем своих сыновей, — присоединился к беседе синеглазый Геродот.
— О, как учитель Горгий прославился не меньше, чем посол. Только на Сицилии он, преподавая философию и красноречие, заработал пять тысяч талантов, — поддержал Гиппократ.
Аристофан насчитал шесть квадратных пластинок из этрусского золота на поясе Протагора. Все старые софисты-путешественники одинаковые: все друг друга знают, влюблены в сплетни, богатство, споры и состязания.
— Я думаю, слухи о богатстве Горгия преувеличены. — Протагор засунул в рот маслину и опустил взгляд на свои перстни.
— Говорят, Горгия недавно ограбили…
— Не думаю, что при всей их щедрости и богатстве сицилийцы заплатили Горгию хоть половину того, что заработал Протагор в Афинах, Абдерах и Фракии, — посмеялся Сократ.
— Не завидуй, Сократ. Ты мог заработать намного больше.
— Я не завидую.
— Помню, как я тебя впервые встретил, Сократ. Ты пришел со своим учителем Архелаем. Ты был юным и несдержанным, и куда бы мы ни пошли, засматривался на гетер и мальчиков-атлетов. Помню, когда Архелай начал тебя хвалить, я спросил его, как он терпит такого рассеянного и не умеющего ни на чем сосредоточиться ученика-ротозея. Архелай тогда посмеялся надо мной и сказал, что ему наплевать, сколько времени его ученик проводит у гетер или сколько пьет, если этот ученик наблюдателен и обладает прекрасной памятью.
— Знаю я об этом вашем разговоре. После него ты решил меня испытать. — Сократ отмахнулся, надул щеки и тут же выпустил воздух. Так делали деревенские приятели Аристофана, когда не находили слов выразить насмешку. Сократ тоже вырос в деревне. В Алопеке.
— Ничего не забываешь, верно? — Протагор подмигнул Сократу и повернулся к Геродоту: — Ты ведь встречал в Италии Зенона, Геродот?
— А как же. Один из хитрейших и изобретательных собеседников, с которыми мне доводилось спорить.
— Когда я познакомился с Сократом, Зенон приезжал в Афины. Мне достаточно было услышать, как юный Сократ спорит с Зеноном, чтобы понять, что однажды этот молодой человек своей славой превзойдет нас всех.
Аристофан попытался представить Сократа юнцом-эфебом, но не смог. Воображение отказывалось сочетать молодость с широкими лбом и носом.
— И это правда! Сократ — самый мудрый на земле! Год назад я был в Дельфах, и Дельфийская пифия подтвердила это! — Херефонт вскочил с ложа.
— Кроме прекрасной памяти и удивительного ума у юного Сократа была чудесная интуиция относительно людей и новых начинаний. Только Сократ один сумел распознать в милетской девчонке-гетере будущую афинскую царицу. Сократ познакомил своего учителя Архелая с Периклом. Сотрудничество с Периклом принесло Архелаю немало денег. И, кажется, даже одну персидскую сатрапию? — Протагор подмигнул Сократу.
— Не повторяй клеветы за сплетниками на агоре, — Сократ ответил ему хитрой усмешкой.
— Я никогда не признавался, Сократ, но я завидовал, когда Перикл поручил тебе стать наставником Филиппа Македонского.
Афиняне пришли под стены Пидны вместе с Филиппом Македонским, афиняне хотели посадить Филиппа на македонский престол вместо неудобного для них Пердикки Македонского, Аристофан раздавил в кулаке смокву, не донеся ее до рта.
— Там совершенно нечему было завидовать, Протагор. Филипп был глуп, заносчив и упрям. А еще ему было двадцать три, в таком возрасте человека трудно перевоспитать.
— Перикл не хотел, чтобы ты его перевоспитывал, он хотел, чтобы ты внушил ему великие мечты, и ты добился успеха.
— В этом не было ничего сложного, юный бездельник легко поверит в свою избранность, если доходчиво объяснить ему, какой он неудачник.
Аристофан посмотрел на Алкивиада. Он не слушал стариков, задумчиво разглядывал сандалии, приплясывающих у алтаря Пердикки и Гиппоника.
С нескрываемым удовольствием Протагор и Геродот трещали о Перикле и вспоминали о своем участии в его великих планах по усилению афинского могущества. По задумке Перикла Геродот основал в Италии Фурии. Протагор подкупил, очаровал и привязал к афинянам наследника фракийского престола. План посадить на македонский престол послушного представителя македонской царской династии со всех сторон был блистательной идеей.
Перикл всегда щедро одаривал друзей за их услуги. Награждал афинским гражданством и деньгами из афинской казны и наследства детей Клиния, которых он опекал.
— Признаюсь честно, Сократ, когда я узнал, что ты отказался от роли наставника будущего македонского царя и богатства ради того, чтобы стать простым гоплитом и оберегать Алкивиада, я подумал, что твоя одержимость его юной красотой довела тебя до безумия, — Протагор подмигнул Сократу и погрозил ему сладким корнем редьки. — Но теперь я готов признать, что ты был прав, оказался дальновиднее и проницательнее всех нас. Ты не только сумел разглядеть в честолюбивом упрямом мальчишке со скверной репутацией будущего гения, но и превратил его в умного и хитрого политического деятеля.
— Я лишь помог Алкивиаду раскрыть и развить достоинства и качества, которыми он обладал с рождения, как повитуха помогает младенцу прийти в этот мир. Не думаю, что человека можно научить справедливости, если знание о ней и чувство прекрасного не заложены в него природой. Да и ты сам, Протагор, понимаешь, что твои мудрые наставления не сделают из Каллия, сына Гиппоника, выдающегося государственного деятеля. Возможно, ты научишь его красиво говорить и нравиться людям, возможно, научишь его побеждать в спорах, но тебе не под силу научить его принимать правильные и справедливые решения.
На последних словах Сократ понизил голос. Каллий в другом конце зала кормил виноградом кифаристку. Все так же сидя лицом к Протагору, Сократ потянулся взглядом к Алкивиаду. На короткий миг глаза его с короткими ресницами прищурились, по курьезно крупным и негармоничным чертам лица пробежала тень. Мечтательности? Волнения? Нежности? Обожания? Аристофан передернулся от громкого смеха Геродота. Похоже, Аристофан слишком пристально наблюдал за Сократом и надумал себе лишнего.
Испытывая острую и болезненную потребность в близости Алкивиада, Аристофан пересел на его ложе. Получил из его рук кубок. Столкнулся с ним лбом, когда Алкивиад присыпал вино травами. Коснулся его пальцев. Толкнул коленом его бедро. Забыл, где находится, рассматривая его улыбку и утонув в тепле его взгляда.
— Ты ведь не откажешься пойти с нами в Мегары? — Демосфен хлопнул Алкивиада по плечу. Громко, сильно, как воина, заснувшего на посту.
— Я бы с удовольствием, но, думаю, Гиппоник ни за что не одобрит моего участия в вашем предприятии, — Алкивиад скромно потупил взгляд.
— У Гиппоника слишком мало военного опыта, он возомнил, что Мегары уже сдались ему. Но ты и я знаем, как часто срываются даже самые продуманные военные операции. Только если ты сядешь в Нисее в лодку с мегарскими заговорщиками, я буду уверен, что Мегары откроют нам ворота. Полагаю, я смогу убедить Гиппоника, что ты нам необходим, рассказав ему, как ты провел переговоры в лагере спартанцев на Сфактерии.
Аристофан задержал дыхание. Он не знал, что Алкивиад ходил переговорщиком в лагерь спартанцев. Я знал имя и историю Халкидея, знал имена спартанцев, участвующих во всенародных играх, сказал Алкивиад после нападения Халкидея. Но одно дело угрожать и обманывать, стоя вместе с товарищами за стенами вражеского лагеря, другое — отправиться в самое его сердце безоружным, зная, что за любое твое неверное слово измученные осадой и голодом спартанцы перережут тебе горло.
— Если убедишь Гиппоника, я согласен, — Алкивиад кивнул Демосфену и отправил в рот горсть изюма.
Демосфен хрустнул стручком лука-порея и придвинулся к Алкивиаду ближе.
— Где Сократ отыскал Эвклида? Ты сам-то доверяешь мегарцу, переодевающемуся в женское платье?
— Пока Эвклид хочет того же, что и мы, — изгнать из Мегар проспартанских олигархов, которые не любят мужчин, переодевающихся в женское платье, — я полностью ему доверяю, — Алкивиад улыбнулся. Он что, смеялся над Демосфеном?
Старый вояка уловил иронию, усмехнулся и по-отцовски потрепал Алкивиада по плечу. Ни дать ни взять отец, наставляющий сына перед походом к гетерам: мне все равно, с кем ты спишь, пока ты исправно строгаешь наследников и о тебе не ползет дурная молва.
Услышанного было достаточно для Аристофана, чтобы понять: Эвклид и его друзья переправят афинских лазутчиков в лодке от гавани Нисеи за Мегарские ворота. Сколько афинян поместятся в эту лодку? Что сделает афинский авангард, оказавшись за воротами? Договорится со стражей, попытается подкупить? Или перебьет дозорных? Аристофан был рад, что его не посвятили в детали, так он точно не сболтнет лишнего. Не сможет ни на что повлиять. Никому не навредит по незнанию.
— Эй, мальчик, — Демосфен окликнул виночерпия. Засыпал его вопросами о вине, его закупках и хранении. Ушел осматривать свежепривезенные амфоры.
Аристофан скомкал хитон Алкивиада и впился пальцами в его предплечье.
— Почему ты не сказал мне правду? — прошептал Аристофан и тут же смутился. Он вовсе не хотел обвинять Алкивиада во лжи. — Почему ты не рассказал мне, как сильно рисковал на Сфактерии?
Алкивиад поймал его за подбородок, приподнял его голову, всмотрелся в лицо.
— Ни слова больше, милый Аристофан. Я тебе не женщина. Не пытайся запереть меня дома. Не жди, что я намажусь белилами и буду петь только для тебя.
— Это мои слова, — Аристофан дернул губами, усмехнуться не получилось. — Как ты подвернул лодыжку? Это случилось в лагере спартанцев? Тебе пришлось драться?
Аристофан вонзил ногти в его руку. Слева засмеялись. Возвращаясь от алтаря, Пердикка Македонский хлопнул по заднице танцовщицу с веером.
— Мармонид, спартанский командир, разозлился, что я обращаюсь напрямую к его воинам и предлагаю им сдаться.
Аристофан вспомнил спартанских пленников. Голые, связанные, избитые юные воины с гордо поднятыми головами с презрением смотрели на бранящую и бросающую в них камни афинскую толпу. Спартанские рабы в афинском театре — растерянные, удивленные, разрывающиеся между отвращением и искренним интересом.
— И что он сделал? — прошептал Аристофан, придвигаясь ближе.
— Приказал убить меня. Но перед смертью он захотел вырезать мой лживый язык, — выдохнул Алкивиад в лицо Аристофану.
— Что случилось потом?
Алкивиад сжал губы в тонкую линию.
— Халкидей.
Мальчишка, который ворвался в спальню Алкивиада. Мальчишка, который пытался его задушить, когда гораздо проще и эффективнее было разбить висок спящего камнем. Спартанский мальчишка, которого Алкивиад выпорол до потери сознания и оставил на три дня без еды.
— Он выступил из строя. Успел произнести лишь «но, отец…»
Наивный мальчишка с головой, забитой благородной чушью, отправился в свой первый военный поход и был не готов убить безоружного посла.
— Этого было достаточно, чтобы Мармонид назвал его предателем, неблагодарным бастардом, продавшимся афинянам.
— Что было дальше? — напряжение Аристофана было так велико, что ему хотелось схватить Алкивиада за плечи и трясти его, как трясут человека, подавившегося костью. Прочистить ему желудок и кровь, как человеку, который принял яд.
— Мармонид замахнулся на Халкидея мечом. Юные спартанцы напали на своих командиров.
Они поняли, что умрут, когда увидели, что их командир готов зарубить собственного сына, Аристофан попытался представить себя на месте спартанских эфебов. Каково это? Что они чувствовали? Возможно, в такие моменты люди и вовсе ничего не чувствуют, но действуют на инстинктах. Как животные. Чувства же обычно — привилегия и проклятие тех, кто наблюдает за чужим кошмаром со стороны. Ты убил моего отца, прокричал Халкидей Алкивиаду.
— Твоя лодыжка? — Аристофан опустил голову. Почему-то ему стало трудно выдерживать прямой взгляд Алкивиада.
— Мармонид наступил на нее.
До того, как вырезать тебе язык? Он хотел сделать это своими руками? Или ударил тебя по ноге раньше, чтобы поставить на колени? Аристофан тяжело вздохнул. У него разболелась голова от густых запахов, музыки, грохота посуды, хвастовства Гиппоника, смеха Геродота, причмокиваний и перешептываний десятка ртов.
— Поднимайся, — неожиданно Алкивиад ущипнул Аристофана за внутреннюю сторону бедра.
— Что? — Аристофану показалось, что он снова оказался в Ликее на дурацкой тренировке эфебов. Более сильный и высокий соперник перебросил его через плечо и отправил в полет через канаты поля для борьбы.
Резко вскочив с ложа, Алкивиад взял Аристофана за руку, потянул вверх и на себя, сделал шаг навстречу, прижался грудью к груди.
— Ты решил станцевать сейчас кордак? — у Аристофана вспыхнуло лицо, по спине полился пот.
Последний раз, когда они танцевали вместе, Алкивиад гладил свой пах и толкал бедра навстречу Аристофану. Аристофан вспомнил сказку Геродота: Алкивиад переоделся в женское платье, потрясал тирсом и крутил бедрами. Аристофан представил себе пляски Диониса с сатирами и менандрами. Как он прекрасен, когда, отделившись от распаленной толпы посвященных, падает навзничь… Аристофан решил, что сходит с ума.
Алкивиад посмеялся над ним и залопотал как ребенок.
— Нет, сегодня мы будем танцевать пи-лрллрлрл-ехию. Пил-лл-л-лехию. Пиллехию!
Он говорил как дитя, двигался как опытный соблазнитель. Ловко, не перевернув ни одного кубка, переступил через низкий стол, бережно отстранил кружившую у кратина с вином танцовщицу и снова привлек Аристофана к себе.
Алкивиад вскинул кулаки над головой, широко расставил ноги и согнул колени. Выкрикнул «эгей» и сделал выпад. Старики плясали пиррихий в Элевсине. Мальчишки — на великие Панафинеи. Взрослые мужчины — после новогодних жертвоприношений ста быков. Пиррихий была единственным танцем, дозволенным и популярным в Спарте. Обнаженные танцоры пиррихия махали копьями и потрясали щитами. Подражали движениям сражающихся. Нападали и защищались, подбадривая себя воинственными криками.
Среди музыкантов Гиппоника нашлись флейтисты, которые тут же подхватили мелодию. Алкивиад резко развернулся и закрылся локтем. Его предплечье замерло в опасной близости от лица Аристофана. Он отшатнулся и выкинул вперед руки, как борец, закрывая живот и шею. Алкивиад рассек кулаком воздух над его головой. Не касаясь, кружил и прыгал вокруг. Аристофан приседал и ставил подножки. Сначала по привычке — в деревне он часто плясал пирехию на праздниках, — потом вошел во вкус. Дыхание и сердцебиение ускорились. В груди разгорелся огонь. Во время очередной атаки Алкивиад зарычал на Аристофана, Аристофан оскалился в ответ и почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом, как у хищника. Они одновременно вскинули руки вверх, одновременно заголосили «Эгей!». Поймали ритм, подстроились друг под друга и стали единым целым. Быстрым, сильным, ловким, непобедимым. Стали героями. Полубогами.
Мужи вокруг забыли о яствах и вине и повторяли их воинственные крики, топали и хлопали.
Пердикка Македонский вышел в центр зала, расправил плечи, накрыв своей тенью Алкивиада. Пердикка крикнул орлом и затряс кулачищами. Его воины присоединились к танцу. Заулюлюкали и засвистели. Били себя по груди и бедрам, как перед битвой дразнили соперников пошлыми оскорбительными жестами. Алкивиад рассмеялся и выхватил у раба поднос. Аристофан метнулся за закатившимся под стол веником. Прижавшись к спине Алкивиада, вместе с ним толкал, резал, рубил и колол. Не было сопротивления, не было ударов, только натянутые мышцы и растущее возбуждение. Аристофан помнил, как напрягались фаллосы обнаженных танцоров на праздниках, видел, как вздыбились в паху хитоны македонцев. Аристофан раздувал ноздри, вдыхая запах чужого пота, падал на колени, рычал и катался по земле.
В Македонии пиррихий танцевали на праздник богини-матери Кибелы. Пиррихий был частью мистерии у афинских поклонников Кибелы — корибантов. Их пляски длились несколько дней. Перед ритуалом корибанты постились и укрепляли тело и выносливость отварами дурманящих трав. Аристофан слышал, что в конце первого дня пляски мисты, посвящаемые в таинства богини-матери, не видели ничего перед глазами, кроме темных и красных кругов.
Пердикка закрыл глаза. Подпрыгнул высоко и быстро закрутился на месте. Ловкие и порывистые движения превратили покрытого шрамами старика в молодого воина. Удаль Пердикки заразила Аристофана. Ему захотелось повторить маневр, испить из того же источника силы и принять участие в агоне. Аристофан пошатнулся после прыжка. Увидел круги перед глазами, крутясь вокруг своей оси. Одобрительный крик Алкивиада придал ему сил и вращения. Аристофан закрыл глаза и прислушался к телу. Он был солнцем. Падающей звездой. Вспыхнувшими внутренностями жертвенных животных. Он был одновременно и богом, и возлиянием. Он был жрецом-корибантом в шаге от откровения. Он испытал вдохновение, которое испытывал, когда сочинял свои пьесы. Он прикоснулся к истине и рухнул на пол, поскользнувшись на размокшей от возлияний земле.
Аристофан открыл глаза и увидел над собой Алкивиада. Смеясь, он протянул руку, предлагая помощь. В танце хитон сполз с его левого плеча, обнажив идеальную грудь и перевязанный живот. Аристофан позволил поставить себя на ноги. Флейты затрубили оглушительно громко.
— Эа, Пеан! — кто-то из гостей запел победную песнь.
Эвклид надел венок на македонского воина. Он засматривался на него целый вечер; получив возможность прикоснуться, привстал на носочки и укусил за мочку уха. Взвизгнул от звонкого шлепка по заднице и засиял от счастья. Пьяный Каллий орал неразборчивое и размахивал кубком. Ярость танца вылилась во взаимные поздравления. Танцующих чествовали, как победителей. Дарили подарки, награждали венками. Кто-то надел венок на Аристофана. Широкие листья пощекотали лоб, цветы упали на глаза. Пердикка поцеловал Алкивиада в висок. Алкивиад схватил Аристофана за шею и прижал к своему боку в шуточном борцовском захвате.
Гуляющие не сразу услышали громкий надрывный кашель. Гиппоник завалился на руки рабам, синел и сипел. Врач Гиппократ в мгновение ока оказался рядом. Оттянул веко больного, измерил сердцебиение.
— Нужно вскипятить воду, — Алкивиад отпустил Аристофана. — Спазм пройдет, если ему дать подышать паром.
— Разведите костер. Растопите печь! — закричали со всех сторон.
Пока Алкивиад командовал рабами, Аристофан приблизился к Гиппонику. Глаза старика налились кровью и лезли из глазниц. Руки вцепились в рабов. Толстый живот дрожал. После танца Аристофан все еще чувствовал себя сильным и неуязвимым. Чужая немощь поражала и зачаровывала. Гиппоник сейчас умрет? Его следующий вдох станет последним? Аристофан почти хотел этого. Хотел увидеть, как быстро мертвец посереет. Как быстро на его коже появятся трупные пятна.
— Аристофан, — Гиппократу пришлось повторить его имя несколько раз, прежде чем Аристофан отвлекся от своих фантазий. — Помоги мне. Нужно перенести его в темную просторную комнату, где нет курильниц с благовониями. Благовония усиливают спазмы.
— Тогда тебе следует его раздеть, — криво усмехнулся Аристофан. — Перед тем как выйти на люди, жирный старик выливает на себя пять лекифов благовоний.
Аристофан почувствовал мрачное удовлетворение. Гиппоник крякал и булькал, закатывая глаза. Аристофан мог позволить себе оскорблять его сколько угодно.
Покрикивать на тупых рабов ему тоже понравилось. Он оттолкнул Каллия, который мялся на пороге дома, спеша показать отцовскую спальню. Гиппократ устроил Гиппоника в большом зале на первом этаже. Слуги раздели хозяина. Голый Гиппоник был похож на выбросившегося брюхом вверх на берег гниющего кита. Гиппократу и Аристофану пришлось несколько раз прикрикнуть на слуг, чтобы они не зажигали ламп, не мазали хозяина ароматными маслами. Гиппократ потребовал, чтобы все лампады, амфоры и вазы с цветами — всё, что источает аромат, — убрали из комнаты.
Гиппократ перекатил голого Гиппоника грудью на подушки, размял его спину, потом перевернул грузное тело на бок, надавил на грудь. Когда Гиппоник заскрипел, пытаясь заговорить, Гиппократ нажал под челюстью, и глаза дадурха Элевсинских мистерий закатились.
— Ты убил его? — восхитился Аристофан, ощупывая собственную челюсть.
— Нет, — посмеялся Гиппократ. — Любая болезнь обостряется от волнения и переживаний. Я уложил его спать, надеясь, что его мышцы расслабятся и жидкости в его организме устремятся к равновесию.
— Ты и Пердикку так лечил от любовной хвори?
— Раны от потери близких лечит только время.
Аристофан кивнул, подумал о своем отце и родосском ксене-опекуне.
— Кого потерял Пердикка? — спросил Аристофан, не заботясь о вежливости и приличиях.
— Год назад его трехлетний сын утонул в озере.
В животе у Гиппоника заурчало, и он выпустил газы. В портике с гостями снова заиграла музыка и раздался смех.
Алкивиад ворвался в зал в окружении слуг Гиппоника. Принес дымящийся котел, суету и шум. Гиппократ распорядился поставить котел в центре комнаты. Сняв с головы венок, бросил его в Алкивиада, изгоняя прочь шумную компанию.
— Как у него дела? — посмеиваясь, спросил Гиппократ.
От пара в комнате стало душно. Аристофан стер испарину с шеи и не сразу понял, о ком спрашивает Гиппократ.
— Как Алкивиад себя чувствует? Как часто у него случаются приступы бессонницы?
Аристофан приоткрыл рот. Что его удивило? То, что Гиппократ спрашивает его о здоровье Алкивиада? Или…
— Откуда ты знаешь о бессоннице Алкивиада? Ты был в Пелле, когда Алкивиад танцевал во дворце Пердикки?
Гиппократ покачал головой.
— Я приехал позже. Архелай позвал меня в свой дом вылечить его нового афинского раба.
Только сейчас Аристофан заметил, что его дыхание и сердцебиение все еще не успокоились после танца. Для свободного человека рабство страшнее смерти. Вспомнились подвал Гиппоника и амфора в доме Каллистрата с пеплом его юного эвбейского любовника.
— Архелай мог приказать слугам его насильно вымыть и побрить, иногда ему удавалось насильно накормить мальчика, но не в его силах было заставить Алкивиада спать. Архелай велел мне подобрать для него снотворный отвар.
— Как долго Алкивиад был… рабом Архелая?
— Два месяца. Возможно, три. Когда я впервые увидел его, он был истощен, слаб и болен.
Аристофан оглядел богатые доспехи на стенах Гиппоника, скользнул взглядом по жирному голому телу дадурха Элевсинских мистерий, уставился на кольца Гиппократа и возненавидел его. Его славу. Его богатство. Его услужливое врачебное искусство. Его уверенный спокойный голос. Лживую улыбку, с какой он обнимал Алкивиада. Как еще мог прославиться врач, как не исполняя любую прихоть власть имущих?
— Архелай велел тебе подобрать ему снотворный отвар и что-то для повышения аппетита? — Аристофан заскрипел зубами. Вспомнил, как Архелай гладил шрам Алкивиада и сокрушался, что его прекрасное тело изуродовано навсегда. — Архелай поручил тебе поправить здоровье Алкивиада, чтобы он дальше мог с ним развлекаться, не боясь, что Алкивиад умрет под ним от истощения? Архелай попросил тебя позаботиться о том, чтобы его игрушки хватило надольше? Может, он еще поручил тебе опоить Алкивиада возбуждающими отварам, как танцоров на праздники? Я слышал, некоторые извращенцы любят, когда мальчики, которых они насилуют, возбуждаются? Конечно, ты приготовил нужное лекарство. Будь иначе, вместо хвалебной стелы в храме Фессалии ты бы получил порку плетьми в Македонии?
— Да, я приготовил для Алкивиада снотворное. — Гиппократ повернул голову к занавешенному шелком выходу из зала. Бирюзовая ткань дрожала на ветру. В портике смеялись, трубили в флейты, били в барабаны, трясли трещотками и дергали струны кифары. Аристофан услышал, что Алкивиад и Пердикка спорят, но не смог разобрать слов. В висках запульсировало. — Я сделал так, что Алкивиад проспал несколько дней. Пока он спал, я пытался объяснить Архелаю, что если он и дальше будет заставлять Алкивиада танцевать перед своими гостями, а потом позволять им пользоваться его телом, то он скоро убьет мальчика.
Аристофан побывал на многих пирах. На каждом из них было много охочих до ласк богачей танцовщиц и акробатов. Мальчиков и девочек. Хозяин пира был волен любого своего раба отдать гостю в благодарность за услугу, в честь заключения сделки, ради укрепления ксенических клятв. Как Архелай посмел так поступать с Алкивиадом?
Аристофан вспомнил стихи Эврипида. О мести и безумии. Охваченные яростью вакханки голыми руками разорвали обидчика Диониса. Аристофан хотел бы попробовать кровь Архелая.
— Как он освободился? — Аристофан охрип и сипел, как задыхающийся старик.
Гиппоник хрюкнул во сне. Гиппократ сплел увешанные кольцами пальцы в замок.
— Сократ заключил с Пердиккой договор. Сократ выдал Пердикке его брата Филиппа. Обменял его жизнь на Алкивиада.
Перикл обещал тебя щедро наградить за то, что ты воспитаешь из Филиппа будущего македонского царя, но ты выбрал участь простого гоплита, выбрал оберегать и защищать Алкивиада, сказал недавно Протагор. Но он не сказал, что Сократ предал Филиппа и замысел Перикла ради Алкивиада.
Я восхищался Периклом, но не хотел бы быть его другом, ведь все его друзья плохо кончили, сказал Геродот. Перикл, который изгонял политических противников, едва они начинали набирать влияние, Перикл, отказавшийся защищать от преследований своих друзей, как он отнесся к предательству Сократа? Признал, что жизнь Алкивиада важней захвата Македонии? Или Перикл был к тому моменту уже мертв?
— Как Сократ смог привезти Филиппа ко двору Пердикки? Не верю, что Филипп поехал добровольно к брату, который мечтает его убить. — Руки Аристофана покрылись мерзкими пупырышками. Он подозревал, что Сократ опасен. Опаснее Гиппоника. Опасней всех.
— У Сократа был помощник. Вместе они оглушили, связали Филиппа и тайно вывезли его из афинского лагеря.
Сократ сильно рисковал. Если бы его поймали, его казнили бы на месте без суда как предателя. С помощью каких обещаний, услуг и угроз ему удалось найти сообщника для этой опасной авантюры?
— Алкивиада ведь ранили не на Сфактерии? — спросил Гиппократ. — Я слышал, после отъезда спартанских послов в Афинах произошло много беспорядков?
Аристофан упал с табурета. Гиппократ рассказал ему про рабство Алкивиада, чтобы сбить его с толку и завоевать его доверие? Что Гиппократ хочет узнать? Для кого он шпионит? Для Пердикки? Для своих фессалийских покровителей Алевадов? Фессалия граничит с Беотией. По поручению Алевадов Гиппократ пытается выяснить, не задумали ли афиняне вместе с Беотией подмять под себя заодно и Фессалию? А может, Гиппократ, как Лисандр, выспрашивает, вынюхивает, ищет слабые места, вражду и неприязнь, чтобы посеять в Афинах внутреннюю смуту? Или Аристофан сходит с ума и ему повсюду мерещатся заговорщики?
Шорох ткани и звон меди, шипение. Алкивиад появился в комнате, удерживая поднос с тремя кубками как жонглер.
— Алистофан. Гиппоклат. Я подумал, у вас пелесохло голло. Я подумал, если старик выжил, вы захотите совершить возлияние богам. Я подумал, если старик умер, вы захотите выпить за его покой.
Он смеялся и пошатывался. Блестел потом и сиял в полумраке зубами и белками глаз.
Гиппократ заговорил о недуге Гиппоника, уходе за больным, режиме и диете, позвал рабов.
Алкивиад пропустил Аристофана перед собой на выходе из дома, дождался, пока он залпом опустошил свой кубок, и схватил за локоть.
— Что случилось?
— Ничего.
— Не ври мне. Я знаю, когда ты расстроен и подавлен.
Вот уже несколько лет он подавлен, нервничает и на взводе, Аристофану хотелось убежать, спрятаться, остаться одному, переварить услышанное, но внимательный, пристальный взгляд Алкивиада не позволял пошевелиться. Ни за что на свете Аристофан не станет с ним сейчас говорить о Македонии, Архелае и рабстве. Вместо этого он заговорил о болезни Пердикки и его тоске по погибшему сыну. Цедил слова сквозь стиснутые зубы, изо всех сил старался придать голосу бодрости, веселья и выразительности, шмыгал носом и тяжело вздыхал.
Алкивиад прищурился и приподнял уголок губ. Весь его вид выражал недоверие, он словно говорил без слов: я готов посмеяться над твоей шуткой, если ты улыбнешься первым.
Убедившись, что Аристофан не способен выдавить из себя улыбку, Алкивиад сжал сзади его шею и принялся массировать напряженные мышцы, заставил наклонить голову и прикрыть глаза.
Алкивиад приставил нож к горлу Пердикки и потребовал выдать Аристея Коринфянина и спартанских послов, вспомнил Аристофан и горько улыбнулся. Рассказ Геродота о македонских деяниях Алкивиада — дерзкий и изобретательный миф. Такие мифы эллины любят больше всего.
Я всегда поражался, как один человек может изменить ход войны, сказал Геродот. Но ход войны изменил не Алкивиад, а Сократ.
Геродот отсалютовал Аристофану кубком. Алкивиад обнял его вокруг груди, когда он поскользнулся на шкурках от фруктов.
Аристофан икал и чесался. Он опять больше интересовался Алкивиадом, чем политикой, и забыл спросить Гиппократа, кто на самом деле задержал спартанских и коринфских послов к персам.