Ivel

      Мира под небом нет.       В толпе легко затеряться. Руки совсем невольно расцепились, вырвались из крепкой хватки, и Чанхи совсем не заметил, как Сана унесло большим потоком людей от него. Никто не учил, как вести себя в таких случаях, как не поглощать панику и не давать ей вырваться судорожным вздохом, испуганными глазами, ищущими только одного. Только брата.       А когда нашёл прижатым к земле, не смог сдержать в груди свой вопль.       Чанхи кричал надрывно, расталкивая людей вокруг. У него щипало глаза от слёз, тревожные мысли стягивали горло и душили представлениями о том, что он может не успеть спасти. В этот момент ничего не было важнее, кроме как забрать Сана. Выстрелы продолжались, отбивались свинцовые пули, проникали в тела окружающих людей, которые не успели скрыться, а Чхве не видел, не слышал ничего вокруг. У него страх сковал кости, разум. И не за себя он страшился, не за остальных прямо сейчас, а за брата. Терять нельзя. Терять будет больно. Горе поглотит его навечно, ведь Сан всегда смысл жизни. Он ближе всех остальных. Он с детства рядом, оберегал, не давал в обиду и думал об одном счастье брата. Сан никогда не жаловался, не возражал самым разным идеям Чанхи, играл вместе с ним и пытался скрасить тяжёлое детство мальчика. Он не обижался, если вдруг Чанхи начинал слёзно обвинять его в том, что желал не такую судьбу, не ругал в ответ, а бесконечно беспокоился и ночами не спал, сторожа сновидения младшего. И сейчас, думая об этом, сколько ошибок совершил по отношению к нему, не считаясь с его чувствами, Чанхи становилось так стыдно. Вина ложилась тяжёлым грузом на его хрупкие плечи, придавливала к холодной земле. Он всё старался отталкивать людей, приближаться к Сану, но все попытки, казалось, были тщетны.       Если бы он только знал о последствиях, держался бы рядом с ним, чтобы никто не мог сломать прочную цепь переплетённых пальцев братьев. Или вовсе не согласился бы пойти с Саном на площадь, отговорил от такого. Если бы небеса рассказали ему об этом всевозможными способами, Чанхи хотя бы обнял его этим утром, зарываясь в пушистые волосы. Прижался к худощавому телу Сана, шептал бы о том, как любит его. Что тот его семья, которую никогда не хотел бросать. Что тот стольких людей заменил в его жизни.       — Чанхи, успокойся! — кричал Ёнхун, стараясь привести парня в чувства. А он тонул в своей темноте, видел только обессиленное тело Сана перед карими глазами и лицезрел бесчеловечность.       Чанхи сильнее закричал, уставившись на мрачное небо.       Как же жестоко оно с ними, наделяло тёмным Адом. Как же беспощадно оно разделило нацию на кровожадное правительство и алчный Элем. Как же безобразен Великий, Всемогущий, раз никогда не помогал, не спасал. Они столько лет в заточении войны, которой конца нет. Дивный мир. Как же смешно становилось Чхве от этих двух слов, губящих все его надежды. Его не будет. Никогда. От всей злости, бурлящей в нём яростным потоком, Чанхи локтем оттолкнул от себя ближайшего мужчину, ударяя его прямо в живот, чтобы тот не мешал его пути. До Сана осталось совсем немного.       — Чанхи! — всё ещё был слышен заглушённый голос Ёнхуна, ничем не выделяющийся под мыслями парня. — Ты так погибнешь.       Парень ощутил, как к горлу подкатывала паника, вторя морской пене, а разум захватила пустота. Он судорожно вцепился в рукава своей чёрной толстовки, капюшон которой совсем недавно поправлял Сан. И от воспоминаний об этом у Чанхи сотрясалось всякое спокойствие, вторя площади, разрушающейся среди всех людей. Созерцателей хаоса.       Мясорубки.       Имя брата вырывалось из его розовых губ дрожащим шёпотом, а позже тонуло в громком всхлипе. Тонули в шуме, как под толщей воды, его мольбы не трогать сломленного Сана, дать ему возможность пошевелить пальцами рук, поднять голову и попытаться встать. Но люди всё продолжали безжалостно наступать на его свернувшееся тело, согнутые колени, не видя того, как он пытался защитить голову руками. Чанхи слёзно смотрел на них, не понимал, чем же они в этот момент были лучше Элема. Им всё равно было то, что от их действий погибала его семья, его самый драгоценный человек.       — Сан! —вопль сорвался с его искусанных уст, глотку жгло от криков. — Я сейчас подойду. Подожди только. Мы… придём домой, и я буду помогать тебе поливать твои цветы. Ты ведь так их любишь. А я… — «а я так люблю тебя». Фраза оборвалась рыданиями, не хватило сил договорить её.       Он из последних останков своей души дошёл до Сана, падая перед ним на колени, отгоняя от всех остальных. Чанхи коснулся судорожными движениями его лица со множеством образовавшихся синяков, осторожно попытался поднять его. Горячие слёзы парня падали на бледную кожу брата. Словно они были тем дождём, что смыл бы сейчас кровавые реки. Он перевернул его, подложил голову под свою ладонь. Подоспевший Ёнхун не давал всем окружающим растоптать их, сражался за то, чтобы Чанхи успел вернуть Сану жизнь.       А тот оглаживал дрожащими руками смолистые волосы, касался их влажной щекой, прижимал к себе ослабшее тело так сильно, только бы подарить собственное тепло, согреть в этот холодный день.       — Сан, я не знаю, что делать, — надрывно плакал он, пропитывая толстовку брата солоноватой жидкостью. А тот всё не отвечал. — Ты у нас всегда понимал, как оказать помощь. Я не следовал твоим инструкциям, не хотел обучаться, а сейчас… я даже не знаю, как тебя спасти, — Чанхи не слышал себя, говорил, всё, что лилось из груди, всегда копилось, не озвучивалось. Он не чувствовал ничего, кроме пустоты от понимая того, насколько ужасен, бесполезен. Чанхи сжал его сильнее, приложил ухо к груди брата, растворяясь в его равномерном биении. Осознание того, что Сан ещё жив, вселяло солнечные надежды. Чанхи его спасёт. Рискнёт всем, будет молить Великого, Всемогущего, лишь бы дал возможность и дальше слышать его. — Очнись, пожалуйста, я… больше не буду так себя вести. Я обещаю, что буду слушать тебя во всём… Только очнись, Сан.       — Ловлю на слове, — послышался ему тихий, совсем неразличимый среди криков на фоне шёпот Сана. Но Чанхи, так близко находившийся к нему, разобрал каждое слово, задохнулся в собственных слезах от того, что был услышан. — Со мной всё хорошо, Чанхи. Я только не могу шевелиться.       — Что мне делать? — спросил он со всей надеждой в заплаканных глазах, а Сан медленно поднял губы в улыбке, стараясь запечатлеть неземную веру во взгляде младшего. Такого никогда не было. Лишившись, начинаешь ценить. Чанхи, ощутив это в полной мере, отпечатывал все свои эмоции на лице, не скрывал беспокойства. Теперь познал всю боль, множество раз в своей голове обещая ценить брата ещё больше. Он перестанет огрызаться, будет принимать каждое его решение, только бы Сан и дальше был рядом.       — Просто держите меня, я буду опираться на вас, — сказал старший, но волнение в Чанхи не угасло. — Всё, правда, не так плохо. Дойдём до дома, и буду восстанавливаться.       — Л-ладно, — голос у Чанхи всё же дрогнул, но он постарался собрать в себе всю силу своего характера, не утонуть в пережитой печали и быть сейчас опорой для Сана. Ему нужна поддержка. Потому парень встал и аккуратно поднял за собой брата, с помощью рядом стоявшего Ёнхуна ставя его на ноги. Хоть тело у Сана до безумия болело, что хотелось все мышцы и кожу с себя сорвать, только бы каждый участок не вопил о повреждениях, он всё равно не говорил ничего обоим. Дотерпит.       Всегда терпел.       Так решил для себя Чхве.       — Сан, всё хорошо? — спросил Ёнхун, а младший посмотрел на него из-под полуприкрытых век, кивнул, слабо улыбнувшись. Он заметил в его руках небольшой пистолет, вероятно, подобранный, а может, свой. Ким старался защитить парней, и от этого у Чхве возникло чувство спокойствия, безопасности. Словно они смогут избежать ярости Элема, успеют спасти свои жизни, и даже если попадётся змей группировки, Ёнхун убережёт их от смерти.       — Сейчас главное — повернуть в тот переулок, а дальше уже сможем коротким путём добраться до нашего дома, — проговорил Чанхи, стараясь собраться, проанализировать ситуацию и найти пути решения. Может, он и не смыслил в медицине и ботанике настолько хорошо, как Сан, но преимуществом всегда было ориентирование на местности. Брат иногда шутил, что и компас не нужен, если рядом будет Чанхи. Вспоминая об этом сейчас, он позволил себе короткий смешок. Хоть и ощущал себя тревожно, находясь в кровавом потоке бедствия, стремился настроить себя на позитивные мысли, сердцем-фильтром пропустить всё плохое, выбросить.       Сан крупно вздрогнул, когда услышал автоматную очередь, увидел, как повалились тела граждан страны, а мимо их голов пролетели свинцовые пули. Он сжал пальцы, прикусил губы до крови, только бы терпел. Оплакивать нельзя, бояться и паниковать в этой ситуации тоже. Если даст боли пробраться сквозь трещины, не спасётся. Навсегда затеряется в печали, как в чёрной дыре, космическом пространстве. Сан взглянул на Чанхи, который обеспокоенным взглядом смотрел на Ёнхуна, безмолвно кричал. Страшно. Змеи пробили тот хрустальный купол спокойного состояния, который построил вокруг себя младший. Проникли в глубины сознания, вырвали беспокойство, обнажили перед всеми. Боязно, что пули в следующий раз найдут своё место в их плоти.       В Ёнхуне чувствовалась безмятежность, он контролировал свой ледяной разум, давал закрасться хладнокровию в голову, но вместе с тем граничил с волнением. За Чанхи. За Сана. Так как руки были заняты удерживанием Сана, огнестрельного оружия, он не мог потянуться к возлюбленному, огладить его щёки пальцами, дать прикосновениями часть своих сил. Потому смотрел на Чанхи со всей уверенностью и стойкостью.       — Чанхи, — чуть твёрже, чем обычно, произнёс он. Парень в эту же секунду поднял на него взор, встретился с тёмными глазами, и чудовища, вопящие в голове, стихли. То напряжение, что ощущал, рассеялось, как туманности над Кемером. Его спасение тут. Его защита возле. — Я рядом с вами, слышишь? — он кивнул, прикрывая глаза, смаргивая собравшуюся влагу в уголках глаз. — Что бы ни случилось, всё будет хорошо.       — Ёнхун, — прошептал полными губами, не озвучил громко, — я боюсь, — откровенно и с каплями отчаяния. Он поражён страхом, разбит на осколки драгоценных камней, мириады атомов.       — Верь мне, Чанхи, — вместо всех других речей. Мог бы вновь сказать о том, что рядом, что смерть обойдёт стороной, или то, что бояться не нужно. Но не подействовало бы. Он бы продолжил судорожно сжимать тело Сана своими пальцами, находя в этом действии своё успокоение, и смотреть большими испуганными глазками на Ёнхуна, тихо плакать. Только Ёнхун знал — под рёбрами у него неземная сила, что хранилась внутри, скрытая за сердечными мышцами. Ей просто нужно раскрыться под стержнем, опорой. А они всегда запечатлены в возлюбленном, он уверен в этом.       Билось его сердце и побеждало.       Сейчас важнее вынырнуть из большого потока людей, уцелеть, а после оказаться дома. В его голове эти три пункта чётко выстраивались, но сердце продолжало неспокойно биться. Страх сжимал все внутренности, казалось, что мир целиком и полностью поглотил в своей черноте, разорвал руки и ноги, сжевал, а смерть украшала свои крылья из костей. Но нужно было. Выбора нет. Чанхи был обязан выбраться вместе со своей семьёй из этого круговорота человеческого безумия. Он в очередной раз старался собрать осколки своей раздробленной души, мысленно проговорил: «Чанхи, соберись. Ты нужен им», сжал тело старшего брата своими пальцами, словно пытаясь дать себе понять, что не один. Сан всегда рядом.       Чанхи кивнул. Он в последний раз зажмурил глаза, мысленно повторяя, что бесконечно верил Ёнхуну, прежде чем открыть, лицезреть смерть оттенка ультрамарина и поглощать каждый алмаз её страданий.       — Всё будет хорошо, — прошептал Сан, с надеждой в карих глазах смотря на младшего.       Военные начали штурмовать территорию.       Спешно продвигались вперёд, подступая с трёх разных сторон и продолжая отстреливаться от белых змеев. Некоторые из служащих эвакуировали толпу людей, давая им безопасный проход к своим местам, в которых была укрыта их жизнь от свинцовых пуль. Солдаты продвигались вперёд к Элему, давая отпор. За нацию. Кемер. В каждый оглушительный выстрел вкладывали ту боль, что пережили за годы великого бедствия, за потерянных людей, товарищей, командиров. Они все были зарыты в сырой земле, в то время как террористы продолжали господствовать здесь, устраивать свой хаос, которому не было конца.       Отряды пробивались к центру, расчищая себе путь. Воздух был пропитан кровью, порохом, новобранцы еле смотрели на горы трупов, от вида которых душа выворачивалась наизнанку. Хотелось вырвать себе глаза и вместе с ними сердце, что болело ещё больше от мысли, что не успели. Сколько же людей погибло. Сколько было ранено. И всё потому, что количества военных, охраняющих площадь, не хватило. Они все поддались чарам змей, мнимо верили в то, что, если Элем спрятался за морями Кемера, войне наступил конец.       Эмир Али ронял слёзы, оплакивая свою потерю, свою дочь, что прямо сейчас лежала у его ног, истекала кровью. Её мёртвые, совсем стеклянные, словно разбитые, глаза смотрели на чёрное небо. И стоило только отцу перевести на неё взор, как вопль, рвущий глотку, распарывающий связки, срывался с уст, дыхание спирало от ненависти к тем, кто лишил его единственного света в этой непроглядной тьме. Мужчина сам выстреливал из подобранного огнестрельного оружия во всех, кого видел. За неё.       — Истребить всех! — оглушительный крик лидера змей вызвал в Чхве Сане тревожное чувство, что в зрачках выцвела та последняя вера. Чанхи это заметил. Старший не мог предположить, выберутся ли они сегодня живыми, когда окончится расстрел, думать о лучшем получалось с трудом.       Они прорвались сквозь толпу, уклоняясь к краю, вышли из эпицентра катастрофы, что теперь с лёгкостью можно было пройти к переулку, о котором говорил Чанхи. Только Сан, завидев раненого солдата, не смог остановиться, затормозил движение, этим самым заставив Ёнхуна и Чанхи удивлённо на него посмотреть.       — Не время, Сан, — проговорил Ким, не понимая внезапного порыва Чхве, который и сам ранен был настолько, что еле передвигал ногами. Но Сан тянулся к тому, мысленно даря себе силу тем, что сможет спасти, сохранить жизнь и подарить Кемеру ещё одного солдата. Не сгнившего.       — У него должна быть с собой индивидуальная аптечка, — промолвил Сан, пройдясь взглядом по рукам Ёнхуна и Чанхи и не обнаруживая их собственную, что они, вероятно, потеряли, пока бежали. Он с помощью парней подошёл к военнослужащему, лежащему на ледяных камнях, опустился на колени, шипя от внезапной боли, и проанализировал ситуацию, судорожно рассматривая плачевное состояние мужчины. Чхве ловкими движениями стянул с него рюкзак, находя в нём антибиотики, перевязочный пакет, обезболивающее и жгут, но решил сперва перевернуть на живот, боясь за проходимость дыхательных путей, удушение языком или кровью. Парень старался вспомнить всё, что говорила ему мама, когда они вместе оказывали медицинскую помощь людям до того, как те окажутся в больнице. Каждый, кто хоть как-то мог помочь человеку, был крайне важен в это время, потому по ним никогда не открывали огонь, относились с благодарностью. — Здравствуйте, — проговорил Сан, завидев, как мужчина медленно потянулся к ножу, что лежал возле, — меня зовут Сан, я хочу оказать вам помощь. У вас обильное кровотечение, поэтому я наложу вам жгут, — слова путались, голос дрожал от переживаний, что не успеет спасти.       Сан попросил Чанхи приподнять тому ноги, когда солдат кивнул, прикрыв глаза. На мрачный небосвод никому не желалось смотреть в последние минуты своей жизни.       — Вас нужно госпитализировать, — прошептал он, с силой затягивая жгут на руке, превозмогая собственную боль в конечностях, а после обработал небольшие ранения антисептиком, на что мужчина с силой кусал губы, только бы крик не сорвался с них и не привлёк внимание Элема. — К сожалению, мы не сможем этого сделать, так как я сам ранен, но, возможно, тут поблизости найдутся военные, которые смогут вам помочь? — у Сана тряслись руки, пока он оставлял возле жгута записку о времени наложения.       — Не нужно, — прохрипел он, отрицательно покачав головой, на что Ёнхун сжал уста в тонкую полосу, только бы не начать противостоять. Не понимал, зачем нужно было терять время на того, кто не готов больше бороться за свою жизнь. — Просто оставьте меня.       — Нет, — от переживаний за жизнь чужого в уголках глаз Сана скопились слёзы, тут же опадая жгучими каплями на тело солдата, он их быстро стёр тыльной стороной ладони, мысленно ударяя себя. Не время. Терпи. — Мы не можем.       — Оставьте тут и скорее бегите. Змеи ползут за всеми, в живых не оставят, — и никаких проблесков светлого в потухающем голосе, чьи слова всегда будут преследовать своей печалью в грозных кошмарах. Ёнхун не смотрел на парней, склонившихся над военным, а страшась, глядел по сторонам, боясь, что кто-то действительно окажется рядом. Он сжал длинными пальцами пистолет. Металл отдавался холодом под подушечками пальцев, успокаивая Кима и словно говоря ему о том, что тот хотя бы сможет защитить.       В то же время на территории кровопролития, столкновения двух армий, не скрытой большими зданиями, змеи устраивали раздор. Вырезали людей холодным оружием, пробивали мясо пулями и испивали яд, растёкшийся лужами по земле, довольствуясь своим безумием. Оно нескончаемо. Оно в Элеме вечно.       Ветер трепал смолистые волосы, открывая ровный лоб. По бронзовому лицу стекали капли крови, брызнувшие, когда Сонхва приставил остриё меча к горлу военного. Вспорол одним ловким движением холодного оружия. Он поджал губы и стёр пальцами алые кристаллы человеческой жизни, что перед ним сейчас валялась трупом под ногами. Привкус крови, что застилал глаза, оседал на языке своей сладостью.       Сегодня у чудовищ своё празднество.       Мужчина заметил торжество в демонских глазах лидера, обретающих оттенок раскалённого камня при свете тёмного неба. Полы чёрного плаща Сонхва развевались, вторя стеблям очернённых цветков, из-под воротника водолазки выглядывала татуировка змеи, вонзающейся клыками в его кадык. Сам он в этот момент околдовывал, блеск самой смерти, обрётшей его форму, манил к себе.       Крики становились громче, багровых морей больше. Чхве Сан-старший перезаряжал автомат и вновь направлял его на противников, пронизывая тела пулями, изувечивая и растаптывая под своим голодом живых сердец, человеческого мяса. Он схватил еле живого солдата за шею, дёрнув к себе, и внимательно смотрел на языки ненавистного пламени, развевающегося на дне зрачков новобранца. Чхве Сан толкнул язык за щёку, наслаждаясь тем, какие стрелы ярости сейчас пронизывали его. Но они для дьявола ничто.       — Слишком красив для трупа, — промолвил он, хмуря брови. А затем с его уст сорвался смех, подобный тем звучаниям, что были в глубинах тёмной, грешной и беспросветной бездны, что у них называли джаханнамом. Он надавил большим пальцем на уголок чужого глаза.       Тот стиснул челюсть, сжал губы, задышав чаще, стараясь сдержать рвущийся наружу крик и не дать остальным услышать его, обеспокоенно прибежать на помощь, а после лишиться жизни. Должен стерпеть перед смертью. Должен стерпеть перед своим отрядом. Сонхва подошёл ближе, помогая лидеру зафиксировать голову военного в одном положении. Из-под век наблюдал, как на чужом лице взгляд играл безумием. Одержимостью.       — Во имя дивного мира, во имя Элема, — произнёс Сан с оскалом на лице, зарывая руку внутрь глазницы и сдвигая глазное яблоко.       Парень истошно закричал от неподвластной боли, разрушающей изнутри, разъедающей, подобно кислоте, его сердце. Он раздирал ногтями собственные ладони до крови, только бы больше не вопить, дрожал всем телом, словно вместе с этим в нём забирали всё последнее человеческое, слёзы бежали дорожками, смешиваясь с красной кровью. Сан вытолкнул глазное яблоко наружу, одним резким и грубым движением выдирая глаз, разрывая соединённые с ним мышцы и нервы и ощущая при этом пальцами склизкую и мокрую жидкость. Мужчина смотрел на то, как был прекрасен окровавленный орган в его ладонях, напоминающий больше дымчатый кварц.       — Нужно было проделать то же самое с дочкой эмира. Господин Али никогда бы такого не забыл, — смех сорвался с уст лидера, когда он сдавил в кулаке глаз, а после раскрыл руку и представил собственному взору месиво. Сонхва бесцветно смотрел на то, как тот продолжал наслаждаться видом алого торжества. Кровь бордовыми реками украшала, оставалась брызгами на одеждах, что мужчине невероятно нравилось.       — Ему хватило и пули в лоб, — сказал Сонхва, отпуская тело солдата и пиная его ногой, чтобы не мешалось.       — С его женой змеи проделают более изощрённые вещи. Обещаю, — опьянённый запахом крови, по которой так успел заскучать, с ядовитой улыбкой протянул господин Чхве. Элем держался в тишине всё то время, обвёл вокруг пальца правительство, заставив подорвать их же оружейные склады, которые выдавали за собственность группировки. И всё ради этого момента. Притаились хладнокровными в кустах, внезапно напали, вонзая свои острые клыки. Это того стоило.       — Оставим его в живых? — спросил Сонхва. Его адский пёс, его великое наследие, его чудовище, прирученное к смерти, убийству. Последующий дьявол Элема, повелитель мёртвых морей Кемера, величественных мавзолеев и кораблей с красными, развевающимися парусами. Последующий властитель страны, омываемой волнами и сверкающей водной гладью. В девятнадцать лет он вырезал больше тысячи, подорвал два небоскрёба. Он — второй страх в стране, цербер этого порочного мира, в котором жестокости нет конца и края. Сонхва люди боялись не меньше, чем лидера, никогда не зная, что Пак мог с ними сделать. Лишён чувств, лишён понимания граней добра и зла, человечности и алчности. Монстр. Чхве Сан, смотря на него, безумно гордился. Только об этом никогда не говорил, не намеревался рассказать. Сонхва был выращен не в тех условиях, чтобы получать ласку. Сан её никогда не предоставит.       Мужчина глянул на личный меч Сонхва, на котором блестела гравировка «по твою душу», что мальчик когда-то выбрал сам. Вспомнил о том, как он, смотря на лидера с изумлением, неким восхищением, просил о таком же красивом холодном оружии. А когда получил желаемое, напомнил своей улыбкой Сану о его сыне. Если бы тот остался жив, если бы продолжил освещать своим мерцанием океана жизнь Чхве, то вместе с отцом бы сейчас сражался, закрывая своей спиной от опасностей и позволяя самому быть защищённым родителем.       — Он нам ещё пригодится, — ответил лидер и направил автомат на приближающегося солдата, тут же повалив его на землю одним выстрелом.       — Хорошо.       Сан прошёл дальше, заприметив нечто интересное для своего голода, чем сможет утолить желание разорвать человечину, насытить смерть, что словно сидела в его теле и правила его руками, его глазами. Но Сонхва не последовал за ним, не вызвал этим действием вопросы. Чхве Сан не запрещал змеям творить хаос. Никогда. Пусть насладятся им вдоволь, потопят площадь в крови, изведут врагов в адской агонии. Так только Элем может.       Мужчина вглядывался вдаль, застыл прицелом тёмных глаз на небольшом скоплении людей. Прятались от всех, склонились над лежачим солдатом. Только попали в поле зрения адского пса. Не спаслись. Сонхва пошёл по их душу, крепче сжимая в своих руках рукоять меча, клинком рассекая воздух. Он никогда не оставлял в живых.       Сегодня не должно было стать исключением.       Только мужчина, приблизившись, замер. Трое парней находились возле раненого военного, закрывшего глаза. Один был повёрнут спиной к Сонхва, совсем не замечал, придерживал ноги, другой держал пистолет и смотрел в сторону, не понимая, что тот, от кого хотел защитить, стоял позади, а третий заставил потеряться. Мужчина забыл, как дышать, потерялся во времени, ведь черты его лица были схожи с лидером. Тот же разрез глаз, те же острые скулы, нос, брови. Он видел их с самого детства в лице безжалостного змея Элема, он видел их всего несколько минут назад и уж точно знал, что тот не мог так быстро переместиться совсем на другую территорию, более того, спасать солдата. Словно Сан-старший создал свою идентичную копию.       Факты сложились в чарующий узор, Пак Сонхва понял. Перед ним потерянный ребёнок лидера, о котором в прошлом старшие мужчины постоянно говорили. Только в свои юные годы тот никогда не задумывался, где он, почему в особняке не слышно детского звонкого смеха. Не до этого было.       А сейчас возле него кровь змея, истинный наследник.       Сонхва нашёл уязвимое старшего, осколок прошлого, о котором лидер ему никогда не говорил.       — Отставить, — произнёс мужчина, словно коснулся загробным шёпотом троих, заставив вздрогнуть.       У Чанхи дрожь захватила тело, мысль о том, что заметили, заставляла сжать губы и испуганно смотреть на свою семью. Позади них палач. Сан вторил ему, только со страхом в расширившихся зрачках, блестящими от собравшихся слёз, глазами смотрел на адского пса. Знал, был наслышан. Сонхва появлялся на каждом экране телевизора, его имя гремело на весь Кемер, его деяния вгоняли в дикий ужас. И меньше всего Сан желал встречаться с ним, молил Великого, Всемогущего о том, чтобы не быть убитым этим чудовищем.       Не услышал.       Ёнхун, как и всегда, сохранял хладнокровие, направил пистолет на Пака, не пугаясь внезапному появлению змея. К этому нужно было готовиться, люди Элема бесшумно расползались по территории всей страны, а затем убивали, губили в собственном яде. Террористическая группировка себе не изменял в непредсказуемости. Сегодня все стали свидетелями.       — Элему мало было убить больше пятидесяти за сегодня? — вдруг заговорил Ёнхун, нервно сжимая ствол до побеления костяшек пальцев.       — Истребить всех — приказ, — у Сонхва скулы были очерчены призрачным светом большой звезды, подбородок чуть опущен, губы поджаты, в зрачках лишь скалились дьяволы. Нашли своё в лице наследника, теперь желают отобрать, а приказ на Сана не будет действовать. Сонхва не позволит себе упустить возможность лишить лидера сердца, показав того, кто убьёт в нём всё изнутри, сожжёт. Его клинок, слабость Элема, теперь в Чхве Сане.       В том, кто задыхался от страха, что словно цепями сжимался у шеи. Не видел, не слышал и превращал вселенную в пепел. Ногтями впивался в собственные ладони, только бы душа истошно не вопила, слёзы не брызнули алмазами, разрезали сухую кожу. Смотрел лишь в пропасть глаз Сонхва, в чёрные омуты, понимая, что перед ними враг.       Змеи ползли за всеми, в живых не оставят.       Сонхва не оставит.       Одному Великому, Всемогущему известно, что сделает с ними.       Теперь нет просвета, ни капли надежды на выход. Небо сгорело в стеклянном взоре, вспыхнуло именем адского пса, облитым кровью. Сама его чернота пала к ногам того, покрывая тёмными тучами.       — Убей меня, дай сбежать им, — проговорил Ёнхун, не теряясь ни на минуту от слов мужчины и взглядом пройдясь по Чанхи, который был в уязвимом месте, в опасности. Почти возле ног Сонхва. Тот с лёгкостью мог перерезать холодным оружием горло, отрубить голову, что покатилась бы к ледяной земле, создала ещё одно красное море.       — Твой героизм ни к чему, и ты прекрасно знаешь об этом, — потянул уголок губ вверх, пальцем постукивал по рукояти, словно ожидая, когда воткнёт своё оружие в мясо. Глаза не сверкали искрами, не выражали ничего, вторя ледникам. Полная противоположность лидеру.       — Они ещё совсем дети, чтобы нападать на них, — Ким нахмурил брови, сжигал того взглядом, не отступал от своих слов. — Будь человеком, — выплюнул слова с ядом, посмотрел после с нескрываемым презрением, вспоминая о том ужасе, что творили змеи на протяжении десятков лет. Обглодали каждую кость этой страны, сожрали каждого. — Хотя сомневаюсь, существуют ли вообще люди в Элеме.       Сонхва вновь остановил взгляд на Сане, сжавшемся от испуга. Тот зажмурил покрасневшие глаза, пытался втянуть воздух своими полными губами и не слышать звуков теракта, раздающихся везде, не чувствовать присутствие адского пса. Свинцовые пули, взрывы и крики, как очередная песня белых змеев, распевающих её на всю вселенную. Из-за боли в конечностях не сможет сбежать вместе с Чанхи и Ёнхуном от него, затормозит шаг и подставит их прямо к смерти, что облизнётся демоном, тут же заберёт жизнь. Сан не знал, что можно было предпринять, как можно было избежать этого тяжёлого момента и выжить. Нести своё существование хотя бы ещё несколько дней. От этого чувства, мыслей, терзающих его сердце, подобно шипам роз, желалось кричать, драть горло и омывать рыданиями собственные руки, что бессильны перед этим миром.       Мужчина подошёл ближе, чувствуя серебристые потоки тех эмоций, что захватили парня. Видел, как слёзы бежали по его щекам вниз, очерчивали шею, усыпанную веснушками, падали в ключицы. Сан содрогнулся всем телом, ощущая запах крови и пороха прямо перед собой. Веки всё ещё прикрыты, сердце сжато, как бутоны в безжалостных руках. Внезапно для всех Сонхва внедрил меч в спину почти дышащего солдата, получая судорожный вздох с уст военного, захлебнувшегося собственной кровью. Покрутил холодное оружие в его плоти, провёл ниже, вдавливая в органы, заставляя испытывать зверские издевательства, и грубо вытащил лезвие из человеческого мяса, видя, как брызнувшие рубиновые капли стекали горячей рекой по чарующему, слишком красивому, лицу Сана, охваченному ужасом. Чанхи и Ёнхун вторили его состоянию, с криком, что застрял в горле, смотря на разрубленного. Души рухнули.       — Сегодня его смерть заместо вашей, — произнёс Пак и ушёл в обратную сторону, надеясь, что лидер не видел того, как он впервые ослушался его приказа, не стал казнить невинных. Впервые разорвал цепи Элема, сплетающиеся у морды адского пса, оставил в живых.       Чудовище отпустило.

* * *

      — Хорошо постарался, — в тишине кабинета послышался негромкий голос Сана-старшего. Длинные пальцы зацепили стакан с янтарной жидкостью, и он тут же поднёс его к своим губам, испивая алкоголь. Глаза всё ещё были помутнены тёмным желанием убивать. Ему не хватило крови, мяса, криков и разбитых людей, которым пришлось склонить свои головы, только бы дьявол позволил дальше жить. Другой рукой оглаживал сухую чешуйчатую кожу белой змеи Арзу, что вилась вокруг него, давая понять, как скучала по своему хозяину. Голубые глаза, вторящие с водной стихией, уставились на Сонхва, ожидая его дальнейших слов. Она будто понимала всё, иногда шипела на армию Элема, вгоняя в страх, но чаще пожирала солдат, предателей среди группировки. Помогала своему лидеру, вернее её никого не было.       Сонхва склонил голову, благодаря мужчину.       — Перестройка системы органов правления была бесполезна. Смены министров ни к чему хорошему не привели. Только пустили пыль в глаза Элема, народа, — хмыкнул Чхве. Власти прогрызли всем глотки, заставляли верить народ в то, что каждое их действие для блага. Что это поможет в войне с террористами. Только спасали свои задницы, осыпали золотыми слитками и бесконечным богатством, а своими бесчеловечными решениями добились больше прибыли для высокопоставленных. Мольбы простых смертных эти боги не слышали.       Тогда Элем и пришли к революции. Во главе с Чхве Саном и его покойной женой собрали вокруг себя людей, что не побоялись встать против правительства. Сотворили своё первое кровавое море. Ради добра, искоренения зла, которое переваливало в немой стране. Ради свержения тех, кто по сей день колонизировал нацию. Но никто не знал, чем однажды всё обернётся, как перевернёт историю человечества предательство Ю Инны, её исчезновение с их единственным сыном. Змеи, что творили добро для людей, теперь их убивали, истребляли. Вместе с обезумевшим лидером не видели граней и казнили.       Ресницы отбрасывали на скулы тени, в свете тусклых ламп глаза всё ещё сверкали безумной рябью убийства в задохнувшемся Кемере. Окна были распахнуты, давая насладиться тёмным небом с синими вспышками гроз. Ветер колыхал листы бумаги на его столе, обдавал своей прохладой лицо, и несколько капель дождя ощутимо чувствовались на коже. Сонхва вглядывался в черты его лица, всё ещё сравнивая с тем парнем, которого оставил сегодня, короновал наследником Элема. Не мог поверить в это.       Помнил, как старшие слагали о том, что лидер в прошлом был совсем другим человеком. Мягким, добрым, всегда помогающим и любящим. Любящим весь мир и каждого человека. Потому пошёл против системы. Потому сражался с правительством, поднимая восстание своего народа. У него была возлюбленная, его жизнь, его цветок посреди заледеневшей пустыни. Она и подарила ему сына, истинный плод их любви, что сопроводил с отцом свои первые вздохи, целующим его маленькие ладошки, сжатые, как и его сердце до тысячи звёзд. Принц кровавого Элема, затерялся в трущобах, пропитанных болью человечества. Последнее напоминание о прошлом Чхве Сана.       У змея был свой мир, запечатлённый в дитя, носившем его же имя.       Сонхва нашёл его.       — Посмотрим на действия эмира, — сказал лидер, отпивая и пристально посмотрев на Пака. — Увидел что-то на моём лице?       — Нет, — проговорил тот, всё ещё не сводя взора с главы.       — Сейчас вновь уйдём в затишье. Если господин Али сделает то, что мне не понравится — убьём его.       — Хорошо, — произнёс Сонхва. — Мы нашли крыс, которые сообщили военным о нападении на площадь, — известил о предателях, видя, как зрачки затопились сгустком злости. — Я разберусь с ними.       — Отрежь их поганые языки, — распорядился тот, сильнее сжимая стакан в своих руках. Арзу чувствовала состояние мужчины, потому ласково уложила свою голову ему на ладонь, прекратив шевелиться и замирая в одном положении. За него любого убьёт, не пощадит и вонзит свои острые клыки. Только бы Сану стало легче, в нём злость не горела пламенем. — Чтобы больше никто в Элеме не смел предавать.       — Хорошо.       Сонхва поклонился мужчине и вышел из кабинета.       Он ослабил пояс чёрного плаща и помассировал одной рукой шею, разминая её перед тем, как займётся терзанием жертвы, загнанной, как в клетку. Из неё не выбраться, и предатели — жалкие самоубийцы, что прокладывали себе прямую дорогу к смерти, ожидая, что правительство их как-то спасёт. Только и тем глубоко плевать на тех, кто отвернулся от своего. Какова вероятность того, что они не распространят их информацию по своим сетям? Сонхва на это хмыкнул, оглаживая подушечками пальцев рукоять меча. Он прошёл дальше по коридорам особняка, что с давнего времени был чем-то вроде штаба для Элема и местом, в котором мужчина провёл всю свою жизнь. Тут держали детей, раненых, женщин, чтобы всегда находились поблизости, в мнимой безопасности. Обсуждали важные дела, разрабатывали структуры и схемы дальнейших нападений, продумывая всё до мелочей. Это обитель злодейства лидера, тот Ад, что он сам сотворил в порочном, ультрамариновом Кемере.       Сонхва спустился по лестнице к нижним этажам, свернул к неприметной дверце и, отворив её, оказался в подвале. Место, из которого ни за что не уйти живым. Стены заляпаны каплями свежей крови, на бетонном полу валялись кишки, остатки мозга, расчленённые руки и ноги, зверски вырванные из плоти. К одинокой лампе с тусклым светом липли мошки, ударяясь о стенки разгоряченного стекла, мухи кружили над сгнившими трупами, плодя свои личинки.       — Уже успели развлечься? — задал вопрос Сонхва, хмыкнув змеям, что позабавились с несколькими бывшими воинами Элема. Теми, кто склонял головы и падал в ноги лидера, вылизывая его ботинки, а на деле оказались трусливыми ублюдками, что сразу же сдали данные властям. Мужчина закинул меч на своё плечо, пройдясь дьявольским взглядом по своим людям, облачённым в такие же плащи, и одному-единственному выжившему пленному.       — Спугнули, — ответил ему Ким Сону, поднимая уголки губ в широкой улыбке. Младшему нравилось рубить людей, он наслаждался этим не меньше каждого змея в кровавой группировке. Но с приходом Сонхва тут же убрал холодное оружие, теперь уже передавая власть в подвале Паку. — Этот отморозок был главным среди них. Он тут всё спланировал и до последнего пытался связаться с эмиром. Мы оставили его на тебя.       — Показали, как расправляются с предателями? — обратил на него внимание мужчина. На дне тёмных глаз скреблись дьяволы, зарываясь в глазницы своими когтями, упирались багровыми рогами в шею предателя, который прямо сейчас стоял на коленях.       — Не так, как ты.       От услышанных слов предатель, опущенный на ледяной пол, побледнел ещё больше. Он дрожал всем телом, что не выдерживало боли, холодные капли пота скатывались по лбу, даже не мог их стереть сломанными пальцами и всячески старался не втягивать носом запах крови, что с наслаждением вдыхал в себя Сонхва.       — Безнаказанным не останется никто, — произнёс Пак, подходя к нему ближе, медленно подползая, как истинный зверь. — Закон Элема.       — Ты страшнее лидера, — прошипел тот, зарывая страх глубоко в себя. Не должен обнажать его перед дьяволом, что тут же превратит его в свою силу. Надавит сильнее, раскрошит кости до мельчайших частиц. Знал, насколько жестоким мог быть Сонхва, он ведь воспитанный змеями. Он их новый бог, пред которым хладнокровные готовы были преклонится. И тогда Аду, господствующему на земле, не будет конца. — И тебя ждёт расправа большая, чем его.       — От эмира Али? — уста демона растянулись в улыбке. Он коснулся остриём холодного оружия грудной клетки пленного и провёл вверх к лицу, оставляя за собой неглубокие порезы и выступившие капельки багровой крови.       — Великий, Всемогущий накажет тебя хуже, чем всё вместе взятое человечество, — задыхался от ощущения холодного металла меча у своего подбородка, но продолжал говорить, прерываясь на попытки втянуть воздух разбитыми губами. Зрачки расширились, пульс участился, сердце застучало настолько громко, что его оглушительный звук бил по голове, прорывался шипами в мозг. Рядом стоящие мужчины помогли раскрыть рот шире, разжимая его, грубо оттягивая стенки пальцами. — Каждую нечисть ждёт расправа.       — Хочешь пугать меня Богом? — рассмеялся Пак, надавливая сильнее на десну. Тот всячески пытался вырваться из плена крепких рук, проклинал Сонхва. Из его глаз брызнули слёзы, которые не смог сдержать перед острой болью, сверлящей каждую нервную клетку, оголяющую её до предела. Направляя меч глубже, Сонхва удовлетворял себя видом мужчины, забившегося в конвульсиях, кричащего имя адского пса. Кровь потекла из его рта, пачкала нагое тело, которое украшали вырезанные ножами змеи, синяки от ударов. Он потянул свои дрожащие руки, не запечатанные в кандалы, ко рту, чтобы судорожно стереть её с себя, но не мог воплотить эти действия в реальность. В голове раз за разом отображал, как смоет с себя алую жидкость, выдернет лезвие из верхней челюсти, избавит от боли, затупившей разум, но ничего не мог сделать. Ничего не выходило, как бы он не старался. Ужас застыл в карих глазах. Он попятился назад, боясь приближения Сонхва, который становился всё ближе. Нагонял дикий страх в забившееся сердце, боявшегося хищника, что раскроет пасть, вцепится в мясо и выдернет его куски. Цербер только так и умел. — До сих пор так считаешь?       Пугал до невозможного.       Слёзы смешивались с кровью, слюнями, вытекающими из открытого рта, соплями, забившими нос от рыданий, мужчина кричал от разрывающей боли, что всё ещё находилась в нём, мотал головой в разные стороны, пытаясь как-то освободиться от того, что сидело в нём глубоко внутри. Взгляд становился мутнее, он готов был потерять сознание от того, что больше не мог сдерживаться, терпеть страдания, возложенные за попытку уберечь людей от голода Элема. Больше не стыдился своих эмоций, больше не мог выносить, ревел во всё горло, облачая истинный облик своей слабости. Скрёб ногтями окровавленный пол, раздирая пальцы до мяса, закатывал глаза и хрипел, словно в него вселились бесы, пустили по венам яд. От страха перед Сонхва, который явно не готов был заканчивать с пытками, насаживая лезвие сильнее, не смог сдержаться, рвал желчью, заблевав всё вокруг.       — Какой же ты мерзкий, — проговорил Ким Сону, на которого попала большая часть его опустошённого желудка. Хоть и со своим товарищем удерживал обессиленного пленного, но со всей злостью пнул его ногой в брюшную полость за свой заляпанный костюм, не удержал на месте. — Отвратительная блядь.       Сонхва на это действие хмыкнул и, вынув холодное оружие, разрезал его язык, исполняя приказ. Кусок плоти упал на холодный пол, а пленный от его вида закричал сильнее, только сейчас понимая, что совершили.       — Ты отнял жизни наших воинов, сообщив о нападении на площадь властям, и понёс за это наказание лидера, — взгляд больше не выражал пламени, в нём застыла смерть, что смотрела пустыми глазницами прямо в душу, улыбка сошла с лица. — Но ты предал нас и сейчас понесёшь моё.       А предатель его не слышал. Находился на грани жизни и гибели, которой теперь так ждал. Забрала бы поскорее, не давала пережить те эмоции, что выливались за края, затапливая слезами подвал. В его глазах тонули люди, а он молился, чтобы так и случилось. Молил Великого, Всемогущего не оставлять Сонхва безнаказанным.       Сонхва прорылся испачканным мечом сквозь ткани к грудной клетке, вводя сталь глубже, на что мужчина едва не сорвал голос, заполняя сырое помещение своим воплем, лаская этим слух собравшейся армии группировки. Они все рождены в крови и смерти, никогда не знали о жалости. Она им ни к чему. Потому каждый безумно смотрел на то, как Сонхва сделал разрез кожи, вскрывая.       Кровь и смерть — рождение адского пса. Он упал в пропасть чёрных дьяволов, тянущих к нему свои руки, хватающих, проникающих в полость тела, в котором пусто. Сердца нет. Пак Сонхва воскрес на трупах своих близких, подорванных зданиях и конце света, что сам творил. Лидер Элема взрастил своё чудовище.       Он есть апокалипсис. Он смерть.       Пленный от болевого шока без сил повалился на ледяной пол, в то время как мужчина отбросил в сторону своё оружие, уже пальцами зарываясь сквозь рёбра к бьющемуся сердцу. Разрывая соединённые с органом сосуды, он грубо выдернул его, сжимая в своей алой руке. Отбирал чужие заместо того, которого нет больше меж его рёбер. Всегда так поступал с врагами, и каждый в группировке прекрасно об этом был наслышан. Сонхва не оставлял ни единого шанса выжить, и в этом был хуже главы.       — Ты переходишь дорогу Элему. Ты должен понимать, за что несёшь свою смерть, — он повернулся к остальным, вонзая в них свой ледяной взор антрацитовых глаз, из которых выползали белые змеи, срывали клыками плоть каждого. — И вы тоже. Должны знать, что будет, если перейти на сторону правительства.

* * *

      — Ты молодец, — Ёнхун поглаживал ладонью спину Чанхи, успокаивая его плавными движениями. Тело младшего содрогалось от плача, который теперь он не мог скрыть. Теперь не нужно было держать всё в себе, казаться сильным, сейчас можно было выпустить из себя каждый осколок чувств, что парень прожёвывал молча, не жалуясь на боль, раздиравшую его внутренности. Несколько влажных пятен осталось на футболке старшего, и Чхве всячески старался их оттереть, роняя слёзы. — Ты хорошо справился.       — Я не знал, как помочь Сану, — прошептал он, нервно кусая свои покрасневшие губы, и вновь уткнулся в шею Кима, вдыхая приятный запах его кожи. Сидеть на коленях возлюбленного всегда было комфортно, а сейчас он льнул к нему за большей лаской, своим утешением. — И даже когда ты столкнулся с наследником Элема, я ничем не смог тебе помочь. Ни на что не пригодный, — его худощавое тело окоченело от холода, потому Ёнхун накрыл того своей курткой, согревая ещё не ушедшим с неё теплом.       Сан попросил их оставить его одного, дать тому передохнуть после тяжёлого дня. Потому двое находились в небольшом заброшенном здании, где стены совсем ветхие, крысы бродили в поисках пищи, ветер задувал сквозь щели, а в полной темноте нельзя было включать свет. Военные или люди Элема могли следить за территорией и лишат жизни, если заметят. Никому неважно было, готов ли человек сражаться за мир. Они рубили всех.       — Ты должен признать, что даже если бы ты вмешался, мог бы подвергнуть себя большей опасности, а после и нас, ведь мы бы вступились за тебя, не смогли бы бросить или дать пожертвовать собой, — прошептал Ёнхун, перебирая его тёмные пряди волос, ощущающиеся шёлком под пальцами, и вдыхая их запах, по которому так успел соскучиться.       — Но… — Чанхи поднял голову, сталкиваясь взглядом с Ёнхуном, а тот потянулся рукой, аккуратно и со всей нежностью стирая солоноватую жидкость с его мягких щёк.       — Я бы не выдержал, если бы с тобой что-то случилось, — тихо, совсем тихо сказал он, и Чанхи понимал, с какой тяжестью он произносил сейчас эти слова, боясь за Чхве не меньше, чем он за старшего. В тот момент страх стиснул горло, он безмолвно глотал рыдания, боясь, что может своими действиями вызвать гнев адского пса, и с мольбой, невероятным отчаянием смотрел на Ёнхуна, молясь за то, чтобы выжил. Не оставил его.       — Так и я не могу выдержать, — он чувствовал себя защищённым в этих руках, что продолжали оглаживать его тело со всем трепетом, одаривать своим теплом, настоящим солнцем, которого так не хватало в очернённом небе. И знал, что парень никогда не встанет против него, не будет находиться в другой стороне его мира, наоборот, всегда рядом и всегда близко. Но глаза были разбиты отчаянием. Они говорили больше. Молили. Чанхи сжал в ладонях его хлопковую рубашку, не отпуская от себя, цепляясь за него, как за свой проблеск в мире, погрязшем в темноте. — Тебя могли убить, а Сану чуть не раздавили все конечности. И хорошо, что сейчас с ним не всё так ужасно, но если подумать о том, что могло произойти... мне становится так плохо и я не могу прекратить винить себя.       — Ничего хорошего не случится, если ты будешь об этом думать, — мягко проговорил он, стараясь помочь избавиться от тех оков, что всё ещё болезненно сжимали Чанхи, не покидая его голову, врываясь воспоминаниями о произошедшем несколько часов назад. — Ничего уже не вернуть и ничего уже не исправить. Мы должны быть счастливы, что избежали всего плохо.       И никаких мыслей, чтобы возразить, больше не возникало. Ёнхун правильно говорил — сейчас они должны довольствоваться тем, что обошлись без повреждений, без смерти. Потому Чанхи кивнул, принимая в себя всё то, что старался до него донести старший. А тот в ответ коснулся губами его виска, оставляя свой поцелуй.       — Я люблю тебя, Чанхи, — промолвил он, стирая поцелуями слёзы на щеках, покрасневших веках и водя пальцами по его пояснице, успокаивая этим ещё больше, создавая колыбель для его сердца, что стихнет, подобно океану после шторма.       — Больше, чем небо? — Чхве втянул воздух полными губами, зарылся пальцами в густых волосах Ёнхуна, гладя ими кожу головы своего парня, и тянулся к поцелуям, как к своему спасению.       — Больше, чем светлое небо, о котором я так мечтаю.       Оно у Ёнхуна запечатлено в Чанхи. Радужки красивее сиреневых закатов, золотых восходов прошлого, зрачки сияли ярче звёзд на мрачном небосводе, а его слёзы омывали ладони старшего вместо дождя. И в нём есть солнце. Оно пряталось в грудной клетке, оно сокрыто в сердце, что продолжало светить рядом с ним.       — И я люблю тебя, — шептал Чанхи, опаляя горячим дыханием губы и сползая руками к крепким плечам, цепляясь за них, — больше, чем весь мир. Ты у меня заместо него, — и вновь поцеловал, вновь придал этим жизнь. — Я бы так хотел, чтобы всё это закончилось. Мы смогли бы вместе жить в твоей квартире, и Сан бы тоже был рядом. Ты её и обустроил так, какой она могла бы быть в далёком прошлом. И каждый день мы бы встречали вместе с улыбками. А потом... мы бы не бежали по улицам с аптечкой в поисках людей, которым нужно было оказать помощь. Ведь все были бы здоровы. Я не могу перестать мечтать об этом. Я не могу перестать грезить о дивном мире, до которого нам так далеко, Ёнхун.       — Не далеко, Чанхи, — помотал головой Ёнхун, давая этим крохотную надежду. — Наша страна будет спасена. И мы сможем достичь того мирного будущего, о котором так мечтаем. И… — протянул он, вдруг прикрывая глаза, лишив себя вида своего прекрасного возлюбленного, что начал обеспокоенно смотреть на него. Чувствовал, как следующее с тревожностью вылетало из его уст: — Я больше не буду жить в той квартире.       — Почему? — его глаза забегали по лицу мужчины, ища в нём ответ. Только тот молчал, всё больше настораживал. — Случилось что-то плохое?       — Я решил, что мне будет лучше найти новое бомбоубежище. То, что будет ближе к остальным людям. После всего пережитого за сегодня нужно будет оказать им больше помощи, написать об этом статью и стараться защитить. Ты знаешь, там было очень много детей и пожилых людей, которым тяжко справляться со всем этим.       — Да, но… — Чанхи понимал, всё понимал, но не желал отпускать дальше. От себя. В самое пекло Ада, людских агоний. Там опасно. Там страшно. Это место было бы хуже, чем то, в котором сейчас жил Ёнхун. Там сердце рвалось от сострадания из груди, там ноги бежали скорее от тех, кто найдёт в человеческом мясе свою пищу. Своё единственное для выживания в голодной среде. Потому он отрицательно замотал головой, сильнее прижимаясь к парню, обвивая его шею руками, и сам не заметил, как начали блестеть глаза от очередных слёз. — Почему ты? Почему никто другой не может?       — Мир не спасётся, если человек будет перекидывать эту важность на другого, Чанхи, — и вновь стёр образовавшуюся жидкость, скользящую рекой по щеке. — Ты должен это понимать.       — Я понимаю, — он закусил нижнюю губу, заглушая в себе вырывающиеся рыдания от услышанной новости. Не желал отпускать, понимая, что возлюбленный сможет погибнуть в этом новом месте, где собрались людские пороки. Но и должен был принимать решения Ёнхуна, всячески поддерживать его, ведь любил. Любил настолько, что ни за что не хотел жертвовать. — Я просто… я очень боюсь за тебя, Ёнхун.       — Всё будет хорошо, Чанхи. Не забивай свою голову плохими мыслями и думай только о хорошем, — ободряюще проговорил он, целуя своё небо в лоб. Пусть остаётся ребёнком с розовыми призмами, сквозь которые бы продолжал смотреть на мир, а старший будет оберегать его до своей смерти. Будет его стражником, не дающим острым стрелам тяжёлой реальности проткнуть плоть, добраться до светлой души. Пусть Чанхи думает о мирной стране под звёздами. — Пойдём домой, уже холодно.       Бомбоубежище стали называть домом.

* * *

      Последние девять дней Сана прошли пытками. Так ощущал их парень, ведь не мог свободно передвигаться без чьей-либо помощи, взваливал поиски пропитания и всю работу на Ёнхуна и Чанхи, за что винил себя. Падал, стоило самому ступить на холодный пол, попробовать сделать несколько шагов.       Без обезболивающих было трудно, поэтому приходилось терпеть, кусать губы до крови, выплёскивая на них свои немые крики. Он не мог говорить о своей боли, считая, что этим будет только обременять свою семью, потому топил подушку в своих слезах, выливая в них всё то, что скопилось в душе. Всё то, чем не мог поделиться с Чанхи, ведь был уверен — у него без Сана стало больше забот, меньше времени на себя и меньше сил. Парень видел, как брат устало вваливался в их дом, опускался на колени перед старой кроватью, на которой Сану приходилось существовать эти дни в лежачем положении, и обеспокоенно гладил лицо того, кого мог навсегда потерять.       — Тебе легче? — спрашивал он, а отчаяние продолжало поглощать Чанхи. Сан это чувствовал. Сан это знал. Он своего брата знал, как себя, ведь наблюдал за ним с самого малого возраста, оберегал от любых опасностей, зажимал рот младшего, когда они прятались от людей Элема, убивающих солдат, и защищал. Вечность будет защищать. Потому хотел, чтобы он не чувствовал себя ещё хуже, улыбался ему, всегда отвечая:       — Мне легче.       Сан все эти дни проходил через собственные мучения. Ему не легче. Восстанавливал силы, забывался, сбегал подальше от пульсирующих костей рук и ног, проваливаясь в сон. Там, где хорошо. Там, где проходили все боли, залечивались раны. И они ушли. Спустя неделю Сану было уже не так тяжело, он мог пройти на кухню, опираясь руками о стены. А сегодня решился перебороть себя, устав от того, что в тяжёлое время ничем не занимался. Сегодня Сан вышел к миру, что обитал за стенами квартиры.       Он знал, что придётся сложно, если по пути встретится опасность в виде оголодавшего человека или военных, змеев Элема, он мог погибнуть, но лежать без дела больше не выносил. Таким человеком был Сан. Его так воспитали.       Каждый шаг — свинцовые пули. Сан шёл, хромая, до магазина с одной только целью: на последние деньги купить больше продуктов, приготовить вкусный ужин и обрадовать Чанхи и Ёнхуна маленькой роскошью, которой они так редко наслаждались. Что-то больше одной консервы, разделённой на троих, всегда было богатством. И многие в стране не могли познать его, потому Чхве иногда недоедал, оставлял немного и отдавал оголодавшим детям. Понимал, как сложно было выживать в юном возрасте, особенно тем, кто остался без родителей. О своём собственном детстве Сан всегда думал с улыбкой. Ему было тяжело, как и всем, он старался свыкаться со звуками летящих снарядов от которых шатались окна и стены, закрывались двери, выживать среди убегающих людей, вопящих в панике о спасении. Расцветать в войне, где каждая минута — боль. Зудящая, распарывающая, страшная и мучительная. И среди всех этих страданий человечества был маленький светлый проблеск — мама. Её сила не давала сломиться, она укрывала своей спиной, защищала до последнего вздоха и каждую радость старалась разделять со своими детьми. Она для Сана навсегда останется чудом, его самым прекрасным небом, которого они все лишились. Он с воспоминаниями о ней будет бороться с всепоглощающей жестокостью, будет помогать людям, как делала она, бегая со своей аптечкой из одного дома в другой, по руинам и разрушенным поселениям, но спасая крохотные ростки жизни, превращая их в деревья. И парень несоизмеримо был ей благодарен за то, сколько любви она подарила своим детям, сколько любви дарила всей стране. Сражалась за них до последнего.       С мыслями о ней он пробрался по трущобам в магазин. Со стороны выглядел заброшенным, словно в нём давно не было людей, а крысы всё продолжали бегать по углам, уже не прятались и поедали гнилые трупы человечины, валяющиеся на ядовитых улицах. Сан прикрыл нос рукавом своей толстовки и, пытаясь избежать столкновения с мышастыми тварями, пробрался внутрь.       — Здравствуйте, — поклонился Сан, замечая у входа хозяйку, стоявшую за кассой. Её синяя форма была заляпана красными каплями крови, и Чхве всячески надеялся, что не людскими.       Она кивнула ему, слегка улыбаясь. Женщина выглядела худощавой, что выпирали кости рук, глаза были большими, и бледный, даже сероватый цвет кожи ассоциировался у Сана с дымом, пылью и Элемом. Об Элеме он меньше всего хотел вспоминать, потому, поджав губы, последовал вперёд, выбирая на почти пустых полках то, что мог бы приобрести. О свежих фруктах и овощах можно было не мечтать. Чёрное небо поглотило былые красоты этого мира, возможность питаться тем, что прорастало раньше, изменило климат и влекло за собой рушимые последствия. И парень каждый раз удивлялся, как все они ещё жили среди этого мрака, как не погибли в темноте, как приспособились к ужасу.       — Всё новое недавно раскупили, — сказала женщина, а Сан кивнул ей в знак благодарности за такую информацию.       — А скоро будет поставка? — спросил Чхве, надеясь на положительный ответ. Иначе придётся искать еду в более отдалённых районах, уходить дальше от дома или вовсе голодать.       — Пока ничего не известно, — ответила она ему, опуская глаза на свои руки, что теребила. Лампочка в помещении мигала, почти не светила, и Сану от этого приходилось постоянно потирать глаза, чтобы лучше разглядеть оставшееся.       — Эмир обещал, что улучшит нашу жизнь, — произнёс парень, слабо улыбнувшись. Искренне верил в каждое его слово, не мог допустить того, чтобы сомнения пролезали в душу и плодили своих паразитов. Эту веру в лучшее у него не сломить. — Они работают над обогащением земли и электричеством. Значит, скоро всё обязательно образуется.       — Я тоже на это надеюсь, — подхватила его слова женщина. — Я тоже была на площади. Его слова воодушевляли пытаться бороться со всем, что возложено на наши плечи, но никто не догадывался о том, что змеи придут, — люди сами именовали их змеями, боялись произносить «Элем», словно сделают это, и они тут же окажутся тут, перережут глотки. Те, кого нельзя было называть. — И очень жаль дочь эмира. Я понимаю его горе. В тот день умер и мой сын, пока пытался защищать нас от них.       — Я сочувствую, — Сан склонил голову, прикрывая веки. Слышать о смерти тяжело. Перенимать её боль на себя ещё хуже. Не знал, как лучше поддержать женщину, как взрастить ей крылья, которые жестоко вырвали, потому проговорил: — Эмир Али спасёт нашу страну. Давайте же верить в это.       — Всё обязательно будет. И пропитание, и больше ресурсов для нашего выживания, и мирные дни без взрывов, пожаров и разрушений. Солдаты и наши власти избавятся от террористов, перебьют всех до единого и принесут свободу Кемеру. Мы спасёмся.       Она кивнула, ободряюще улыбаясь ему, и Сан видел, как её глаза блестели под тусклым светом. Верила в них, даже лишившись своей галактики, запечатлённой в ребёнка.       Сан ответно улыбнулся ей, решив больше не доводить женщину до болезненных воспоминаний, прошёл дальше сквозь стеллажи и заметил нетронутую консервную банку, которую тут же взял в руки. Обрабатывал в своей голове всё то, что услышал от хозяйки, пропитывался её горем, словно оно было его. Словно это он каждый день проводил с маленьким мальчиком, что очень напоминал Сану его самого. Так же старался защитить свою семью.       Глаза загорелись при виде сушёных кусочков персика. Парень широко улыбнулся, обнажая свои зубки, и забрал пачку, поднося всё к кассе. Он вывалил содержимое на стойку и засунул руки в карманы спортивных штанов, собирая в них маленькие монетки. Кассирша не пробивала продукты, ценное электричество на такое не тратили, и терпеливо ждала, пока парень рассчитается. Довольный находкой Сан теперь благоухал счастьем. Ему много для радости не нужно. Лишь розоватые сушёные персики, что они пробовали лишь однажды.       — Спасибо большое, — сказал Чхве и, поклонившись, вышел из магазина. В чёрном пакете, в который он всё собрал, находились его яркие сокровища, украсившие эти девять дней, что он считал одними из ужасных в своей жизни. Ведь был съеден самим собой и своими терзаниями. И нет монстров страшнее, чем собственные мысли поздней ночью. Доводящие до тихих рыданий, выворачивающих всю душу наизнанку. С такими потрошителями не сравнится и Элем.       Найдя по дороге железную балку, Сан опирался на неё, чтобы в долгой дороге не свалиться. Ноги вновь начали болеть, и он понимал больший риск, в который втянул себя. Но если бы вернулся в то мгновение, когда вышел за порог дома, всё равно бы всё повторил. Парень не жалел, что выбрался, ведь это повлекло за собой маленькую радость. Она непременно принесёт улыбки Чанхи и Ёнхуну. Слыша вдалеке чужие хрипы, крики и плач ребёнка, что ни за что не забыть, не выкинуть из собственных стенок черепа, Сан поспешил домой скорее. Он чувствовал себя отвратительно от мысли, что ничем не смог помочь бедной девочке, растерзанной очередным оголодавшим убийцей. И так мерзко от себя было впервые. Словно на руках появились волдыри, грязь, которую не отмыть, ни за что не стереть, она теперь в него въелась, проникла в самую душу и ни за что не исчезнет. Она попала в сердце, пачкая его своей чернью.       Он ничего не мог с больными конечностями, навлёк бы и на себя смерть, попытавшись сразиться с безумцем. С тем, кто давно лишился рассудка, не видел граней и отдавался животным инстинктам. Растерзать, выцарапать, сожрать.       — Как же ты ужасен, Чхве Сан, — прошептал парень, впившись ногтями в ладони, срывая на своё тело злость. Зубы болели от той силы, с которой он их стискивал, чтобы не закричать от давящих мыслей, голова гудела, кружилась. Самоуничтожал себя, вбивая в голову, как слаб перед всем обществом, в котором жил и с которым боролся.       Забежал в дом с невероятной скоростью, взбирался по лестнице, переступал сквозь большие дыры в них, словно убегая от чудовища, что гналось за ним, сбегал от звуков в своём сознании, вопящих всё сильнее. Они его вскрывали, пролезали червями к сердцу, забившемуся в агонии, и иссушали. Так, что ничего светлого там не осталось. Никакой радости, с которой он выходил из дома. Вот так просто лишиться себя, пройдясь один раз по ядовитым улицам.       Он чуть было не споткнулся о крысиный труп, но вовремя успел зацепиться за поручень. Потому, обойдя, продолжил наступать на ступени, каждый раз надеясь случайно провалиться вниз. Смерть перекроет тех монстров, что гудели в голове, поможет сбежать от них.       Но не спасёт от того, кто приложил её к своим ногам.       Сан насторожился, заметив, что дверь была открыта. Он точно помнил, как закрывал её перед тем, как уйти. Потому крепче вцепился в свою железную балку, медленными шагами проскальзывая внутрь, ощущая под рёбрами чувство тугого узла затягивающегося волнения. Он выдохнул, выпуская через рот холодный воздух, стараясь не обволакивать себя страхом. В нос бросился яркий запах крови и пороха, из-за чего Сан начал переживать сильнее, молясь небесам, чтобы не Чанхи. Чтобы не застал тело брата в кровавом море, чтобы не подносил мёртвого парня к своему сердцу, что в ту же секунду перестанет стучать, не обнимал оледеневшее тельце. Не переживёт. Тут же помчится за ним, прощаясь со своей жизнью. Потому что защищать уже будет нечего. Бороться не за что.       Но, застав адского пса, стоящего у окна, распахнул взор пушистых ресниц и замер на месте. Сонхва смотрел в огни ночного города, запустив руки в карманы своих брюк. Кожаный плащ мягко переливался под лунным светом, проникающим внутрь помещения, чёрные волосы трепались под лёгким ветром, тени ложились на его точёные черты лица, топили в своей темноте. Он не обернулся, продолжая смотреть на отражение парня и взглядом, вторящему мазуту, скользить по его бездонным глазам.       — Здравствуй, Чхве Сан.       За ним пришёл кошмар Элема.