Ivel

      Смерть, чей смердящий запах чувствовал Сан, словно стояла позади адского пса. Парень залитым слезами взглядом видел, как она тянула свои руки к высокому мужчине. Ластилась, гладила его плечи, а после плавными, несколько изящными движениями спускалась вниз по рукам. Она ему шептала, умоляла, как своего эмира, властителя, которому была предана, чтобы сегодня он преподнёс ей жертву. Затопил кровью улицу, как волнами, что разрушают города, топят их своей водной стихией. Так и Сан оказался затоплен. Тем страхом, что всё больше в нём распространялся, не собирался покидать его сердце, оплетал своими чёрными стеблями с шипами, чтобы ранился, никогда не забывал об этой боли.       Он медленно поднял свой взгляд, полный отчаяния, встречаясь им с Сонхва. Тот смотрел внимательно, словно пробирал своими тёмными глазами парня до самых костей, заползал в самую его плоть, лишь бы достать из неё сердце, сжать в своих руках со всей силой и оставить пустыню в груди. Как делал это с пленными, с теми, кто переступал дорогу Элему.       Только Сан не подозревал, как мужчина ждал этой встречи с ним. Завидев отсутствие того в ветхом доме, принялся искать по всему городу, бродил по пустующим улицам в надежде найти того, кто занял все его мысли, заполнил их своим образом, терзая, мучая Сонхва. А когда отыскал среди разрушенного базара Кемера, ощутил, как шторм в груди стих, молитвы были услышаны. Он перед ним — разбитый, с бегающими глазами, не знающими, за что зацепиться, только бы этот ураган в его груди стих. С морями на щеках, от вида которых у Сонхва саднило в груди, давило на стенки органов, цепляло на него серебряные цепи. Мужчина так не должен, ему нельзя. Ему нужно думать только о завоевании власти, лишь о том, как стать великим, всемогущим эмиром этих земель, но никак не о том, кто сидит перед ним.       Он не желал его пугать, только это получалось непроизвольно. Сонхва по-другому не умел, его змеи так воспитали, научили обращаться подобным образом, проявлять свои чувства иным способом. Показали все орнаменты этой боли, не ведая об обратной стороне. Потому он не знал, что делать, кроме как давить на раны Сана, расковыривать их, пробираться к самым внутренностям и доводить до сломанного, покалеченного состояния. Пак подошёл ближе, закрывая своей фигурой столичный город Кемера, что остался, позади, из которого они сбежали, и вновь наблюдал за тем, как Сан отползал от него. Старался быть как можно дальше, только бы не ощущать присутствие мужчины рядом.       Сбежать.       — Беги хоть в другую Вселенную, Чхве Сан. Я найду тебя даже там.       Сан не ответил на его слова, постарался прикрыть собою брата, опасаясь за его жизнь. Больше всего боялся, что адский пёс предпримет убить его на глазах у старшего, навсегда вселить в него эту пустоту, которой Сан давился с момента, когда впервые его встретил. С такой жить невозможно, а Сан как-то умудряется, как-то выживает.       — Не убивай Чанхи, — еле произнёс парень. У него дрожала челюсть от страха и холода, тряслись руки, а он продолжал ими прикрывать брата, продолжал жертвовать собой во спасение своего самого родного человека. Этого из него ни за что не убрать, не вырвать из души и сказать: «живи теперь так, не спасай его. Живи за себя, для себя». Сан так не умел. Он никогда и не сможет. — Позволь ему убежать, потом уже можешь убивать меня.       — Ты можешь не сбегать, Сан, — проговорил Сонхва и убрал меч за спину, поняв, что именно на него всё это время смотрел Чхве. От этого ещё больше пугался, не отрывая взгляда от капель крови, похожих на сверкающие ониксы в темноте чёрного неба. — Никто в Элеме не знает о тебе, о том, где ты живёшь.       — Я не поверю тебе, — Сан отрицательно помотал головой. В уголках глаз собрались слёзы, что скатились по лицу, обнажили всю ту боль, которой он смотрел на Сонхва. Пронизывал ею его, обжигал. Сильнее оружия для мужчины не было. Сан его разломал, растрескал серебристые кандалы адского пса, когда Сонхва казалось, что больше ничто не сможет его сокрушить. Сможет. Чхве Сан смог. — Ни за что, никогда не доверюсь тебе.       У мужчины вытянулись уголки губ в подобии улыбки, но за ней скрывалось то, как мучительно ему было это услышать. Как его разрывало прямо на этом месте, как он медленно умирал, лепесток за лепестком опадал на землю. Впитывался в дождь, оглаживал ветром голубые минареты мавзолея, растворялся в водной глади моря, распадался на ледяные капли, но не чувствовал. В груди больше не было того яркого синего пламени, с которым он искал Сана, желал его вернуть. Пусть будет в том разрушенном доме, в той сырости, в стенах, что являлись стражами первой войны, но только рядом с Сонхва. Под его чёрными глазами, под его руками, оглаживающими мягкую кожу, под его сердцем. Рядом.       — Твоё оружие говорит за тебя, — заметив, что тот притих, продолжил Сан. Звучание дрожащего голоса выдавало его страх, как он пересиливал оковы ужаса, только бы произнести: — Ты следующий лидер Элема, ты союзник смерти. Нет, ты сама смерть. А я… я от неё убегаю на протяжении всей своей жизни.       Сонхва сжал ладони в кулаки, стиснул в них рукоять меча. Старался сдерживать себя, не мешать разбитое ощущение вместе со злобой, огненной агрессией. Слишком ядовитой для Сана, он такую не вынесет. Он и не должен, Сан такого от Сонхва не заслужил. Как и той боли, которой он продолжал смотреть на него, продолжал обнажать, показывать, как она ему всю душу расцарапала, как ничего после себя не оставила, как была подобна змеям Элема.       — Хорошо, — медленно выдохнув витиеватую волну дыхания, спокойно кивнул он, отбиваясь своей болью на боль. Рождён побеждать, взбираться по головам, марать себя горячей кровью, рождён и терять. Теперь Сонхва это понял, лицезря в ту ненависть, которую Сан не скрывал перед ним. В этом море можно утонуть, умереть, Сонхва в нём и погряз. — Я был с тобой честен, Чхве Сан, до этого времени. Но, добиваясь своего, змеи грязно играют.       А тот, казалось, чувствовал, как руки покрывались коркой льда, впитывая в себя каждое его слово.       — До скорой встречи.       Он ушёл. Растворился во мраке ночи, чёрном небе. Не оборачивался, услышав тихий всхлип позади себя, на себе почувствовав этот страх, что вмиг похоронил Сана в своей тьме. Он его никогда не примет, не сможет понять, что в одно мгновение стал для него нехваткой, что его облик ни за что не размыть перед глазами, не представить другого. Мужчина о нём всё чаще думал, ощущал, как покалывало пальцы от того, как хотелось в то мгновение коснуться его руки, приложить её к своей груди и дать понять, что вот оно сердце. У Сонхва есть своё сердце, оно живёт, оно бьётся и расцветает только рядом с ним. С этим парнем из другого мира, противоположного Сонхва. С глазами, в которых все небесные тела собрались в созвездие печали, с побитым, совсем худым телом, что у Сонхва каждый раз появлялось желание одарить его самыми вкусными угощениями. С лицом, красивее которого мужчина никогда не встречал в своей жизни. С хрупкой галактикой внутри себя. Один раз адский пёс её тронет, её сияющая сапфировым оболочка распадётся на куски, обнажит, что внутри никакой силы не осталось, что Сан себя еле выносил, смотреть на себя не хотел, что желал поскорее встретиться со своей смертью, только из-за брата не мог. А Сонхва с ним не согласен, никогда не будет. В нём могущество, та власть и сила, что ни за что не сломать, сколько бы на неё не наступали, сколько бы ни крушили, сколько бы ни кидали в огонь, она в нём всё ещё есть. Адский пёс её прекрасно видел.       И мужчина пересиливал себя, не позволяя обернуться в его сторону. Подойти ближе, как можно ближе, вдохнуть его родной, ничем незаменимый запах, и обнять крепко, только бы он не боялся. Однако знал, что Чхве такое не понравится, он его оттолкнет, полоснёт своей ненавистью, оставит царапины на сердце. В очередной раз даст понять, что им не быть вместе. Сам Великий, Всемогущий так наказал, по его воле их отдалили их по разные стороны, воздвигнув между ними людскую злобу, войну и руины того прошлого, на котором строится будущее.       Дивный мир.       И Сонхва должен следовать ему, повиноваться, зарывая глубоко в себе сопротивление. Смиренно оставляя позади себя своё сердце.       — Почему? — у Чанхи ноги дрожали от того, что он только что пережил, какую бурю чувств испытал на себе, но он старался стоять, не опадать на землю, посреди базара, в котором, казалось, мог распрощаться со своей жизнью, со своим братом. Порванные ткани шатров, в которые он повёл брата, совсем не спасали от пронизывающего холода, но Сан на это не обращал внимания. Не моргал, не дышал, смотрел перед собой в одну точку и словно находился в прострации. — Почему он был здесь? Ты знаком с ним, Сан? — топил его множеством вопросов, не зная, что Сан держался на грани.       — Прекрати…       — Ты ведь ему нужен?       — Прекрати, Чанхи. Не говори мне о нём! — чуть громче произнёс старший, только его не услышали, продолжили давить с большей силой, причиняя этим боль, о которой Сан уже не мог молчать. Она ходила за ним тенью, всё не покидала, стоило ему прикрыть веки, как она его пожирала, подобно чудовищу и не оставляла после себя ничего. А теперь она истекала слезами по его щекам, раздирающими горло, криками и рыданиями, что Сан старался заглушить в себе. Ладонями касался собственной шеи, сжимал на ней пальцы, оставляя красные следы на бледной коже. Душил себя, только бы прекратить её чувствовать. Она ему не нужна, она смешалась с лицом адского пса, низким голосом, со всеми его речами.       Чанхи на него удивлённо смотрел, не понимая, что тот творил с собой. Пытался отстранить его руки от шеи, дать возможность дышать, только не получалось. Сан слишком сильно давил, не желал отпускать, поддаваться действиям брата. Пусть она тут и закончится, пусть позволит забыть о Сонхва, о том страхе, что обволакивал лишь рядом с ним, пусть она его размоет, как волны узоры на песчаных берегах. Сан был бы благодарен ей, только бы забрала.       — Скажи же мне, что случилось? — перешёл на крик младший, взволнованно глядя на брата, ища в его взгляде что-то, напоминающее жизнь. Только ею там даже не веяло, она в нём завяла, потухла. Оставила после себя одно лишь тело, что бродило по улицам, скиталось по ним, как по песочным барханам, погрязло. — Что с тобой происходит? Почему? — осторожно коснулся он его щеки, вытирая с щёк влажные дорожки и заставляя смотреть на себя. Свою единственную веру. — Пожалуйста, убери руки, Сан. Не мучай себя.       Сан отрицательно покачал головой, не замечая, как исказилось его лицо от боли.       — Мы с тобой всё равно убежим, не бойся, — успокаивающе прошептал Чанхи, садясь возле него на колени, продолжая смотреть на брата. Уже не срывался на беспокойные крики, решив, что этим никак не поможет ему. Потому старался вспомнить всё то, о чём говорил Сонхва, что так напугало его брата, пытался унять его агонию. Она танцевала со смертью танцы Востока, она на Сана даже не смотрела, всё разрушала его душу, как армия Элема мечети. — Всё будет хорошо, Сан.       — Не будет, — еле проговорил эти слова, вновь замотал головой, чувствуя свинцовое колье, что вдруг сдавило его шею, нижнюю челюсть от того, с какой силой он держал ладони на ней.       Никогда не будет хорошо.       — Поверь, Сан, — мягче произнёс, придвинулся к нему и уткнулся своим лбом о чужой, как делал это в самом детстве. Это действие приносило с собой волшебство, мгновенно прекращало льющийся поток слёз Чанхи, когда маленький мальчик не мог смириться с утратой родителя. Сан так часто делал, шептал о том, что у них получится, они выживут, дойдут до дивного мира и никогда больше не будут знать той печали, что была с ними всю жизнь. Теперь очередь младшего так успокаивать брата, теперь он сможет так же помочь ему, перенимая его боль на себя. — Мы сможем это сделать, сможем покинуть Кемер и уйти так далеко, что никто нас больше никогда не найдёт.       Сан осторожно, совсем медленно убрал руки со своей шеи, замотал головой, всхлипывая. У него приоткрылись розоватые губы в нехватке воздуха, что он невольно начал глотать, а пальцы судорожно стирали слёзы-кристаллы, только бы Чанхи больше не лицезрел их, не знал о том, что такое слабость для Сана. Ему было стыдно, слишком стыдно за те чувства, что выплеснулись из него, вышли океаном, о котором никто не должен был ведать. Он должен быть сокрыт за величественными куполами мечетей, за высокими горами, за песками Сахары, но никак не должен быть показан всем вокруг, ему. Сан отвернулся от брата, не смотря на него, не видя того, с какой тревогой, страхом он смотрел на старшего. Боялся, что тому не стало легче, не успокоил себя, что Чанхи не смог залечить его внезапно открывшиеся раны.       — Не заставляй меня верить в это, Чанхи, — охрипшим голосом промолвил Сан, ощущая, как из-за холода слёзы обратились в неприятную, стягивающую плёнку на лице, как кожа горела. — Этой сказки никогда не будет, этого никогда не случится.       — Почему ты так говоришь? — а тот ступил к нему ближе, потянулся заледеневшими руками, но его оттолкнули. Сан не пожелал на него смотреть, прикасаться, ловить взглядом в мгновение потухшие астеризмы, расколотые призмы розового цвета. — Почему, Сан?       «Потому что он нам не даст. Он придёт за нами. Он найдёт нас и на другом конце света, и в другой вселенной».       — Не влезай в это, Чанхи, — попросил Сан слишком опустошённым, бесцветным голосом. Таким мертвецы говорят, таким ни один человек не сможет произнести слова. — Тебе не нужно знать об этом. Просто… не влезай.       — Зачем ты так со мной? — держался, старался не подавать вида, что всё, что сказал Сан, никак не коснулось души, не разорвало крылья бабочек, что всегда парили в нём, не порвало плавники рыбкам, плавающим вместе с ними в том мире, из которого прибыл совсем юный, невинный парень. Только не получилось, в нём нет и никогда не было столько стойкости, чтобы прятать свои эмоции за алмазными улыбками, скрывать слёзы за маской: «всё хорошо, я не расклеиваюсь, не расползаюсь». Он не такой, как Сан.       — Ради твоей безопасности, — настолько бесчувственно, настолько сухо, словно все моря на этой планете иссушились, их волны оказались заперты внутри него. Чанхи от брата никогда такого тона не слышал, никогда не ведал о том, что могут перестать любить. Чанхи именно так и казалось. Если бы Сан его любил, если бы жить без него не мог, так же, как и сам младший, никогда бы так не сказал, никогда бы не смотрел на него так, будто это Чанхи убил его, будто он умирал перед ним по его вине.       — Ни о какой безопасности тут нет и речи, — он резко встал со своего места, не контролируя в себе той печали, что поглотила его, нашла в нём свою новую жертву. — Ты делаешь только хуже, когда прячешь от меня всю информацию, когда обделяешь той правдой, о которой я должен знать. Я ведь твой брат, Сан, я твоя семья.       — Семья, — кивнул Чхве, чувствуя, как слёзы начали скапливаться в уголках глаз, как дышать было тяжелее, тяжесть оплетала его тело, вторя змее. — И именно из-за того, что ты мой брат, что ты моя семья, я должен оберегать тебя от этой опасности.       — Что за опасность? — прокричал он, совсем забывая, что делать так нельзя. Что могут услышать обезумевшие, прийти за ними, за пищей, что крылась в их плоти.       — Пак Сонхва из Элема, адский пёс, что не оставит нас в покое, — произнёс он тише, словно боясь, что каждое его слово будет услышано армией группировки, что они приползут по приказу своего будущего лидера, властителя. От их свинцовых пуль, от лезвий их мечей больше всего не желал умирать. А Чанхи смотрел на него с непониманием, ожидая, когда тот продолжит. Только Сан молчал, он больше ничего не желал говорить, он имя своего вечного страха не хотел шептать.       — Что он сделал, Сан?       — Ничего, — ухмыльнулся тот, склоняя свою голову к коленям и закрывая её ладонями, лишь бы брат не видел, как истеричный смех сорвался с его губ. — Ничего он мне ещё не сделал, Чанхи. Только я знаю, что он настоящее зло, что он просто так ко мне не приходит. Он убьёт тебя, меня, весь Кемер. Нет, он уже меня убивает, он делает это каждым своим словом, каждым действием, каждой встречей. От меня остаются одни ошмётки, я уже не существую в этом мире. Я слишком убит, я слишком мёртв им. Не делай мне больнее, Чанхи, своими вопросами. Прекрати об этом говорить.       — Он ведь говорил, что не тронет тебя, — от услышанного младший был в неверии, не мог понять причины, почему мужчина постоянно приходил к Сану, потому и все мысли превратились в зыбучий песок, в котором он тонул, не знал, как найти выход. Что сказать тому, чтобы успокоить, дать понять, что всё не так плохо, что всё будет хорошо, лучше.       — В каком мире ты живёшь, Чанхи?       — Если бы он хотел убить тебя, он бы сделал это раньше.       — Ты должен помнить о том, кто он такой, — Сан отрицал, не мог даже слышать настолько безрассудных речей из уст Чхве. — Он человек Элема, Чанхи. Человек террористической группировки, что убила нашу маму и госпожу Элиф. Пак Сонхва губил тысячи, не моргнув глазом. Он взрывал здания, от руин которых мы бежали. И ты говоришь мне верить ему? Я никогда, Чанхи, никогда.       — Хорошо, — шмыгнув носом, проговорил Чанхи и, повторив за братом, разбито улыбнулся в ответ. Словно это не вонзило в него мечи, обрамлённые самоцветами, не проникло так глубоко, не заставило усомниться в своей любви к Сану. — Делай, что хочешь, Сан. Я тебе больше не помешаю.       Обиды не развеять по щелчку пальцев, обиды от одного «прости» не смываются. Они до слёз сыплются в глаза, вторя песчинкам песка, они не растворяются на дне мёртвых морей, не исчезают за золотистыми дюнами, как бы их из себя не выковыривать, ничего не получится. Обиды живут вечно и место им только в сердце, где броня крепче, чем та, что на солдатах, где панджары прочнее, чем те, что в главной мечети Кемера. Обиды в груди до того момента, пока спина не коснётся ледяной земли, небо не размоется, а Великий, Всемогущий не прикроет свинцовые веки своему дитю. Они влекут за собой войну, и новая зародилась в Чанхи.       Он сильнее сжал в руках тяжёлую аптечку, пробежался взглядом по местности, удостоверяясь, ничего ли не забыл, и ушёл вперёд. Не смотрел на Сана, провожающего его карими глазами, не оборачивался в его сторону, поглощённый собственными чувствами. Не понимал того, что ходить одному по разрушенному базару опасно. Слишком опасно. Тут могли найти обезумевшие, одичавшие от голода люди, могли погнаться, схватить, сожрать. Но Чанхи не обращал на эти мысли внимания, пробирался сквозь поломки пёстрых шатров, вспоминал о том, как мама воодушевлённо говорила, как приятно здесь пахло благовониями, как шумели купцы, заволакивая мелодией Востока, как Кемер был полон ярких красок. Чхве безумно желал очутиться в этом прошлом, о котором она молвила. Потому что будущего тут уже не будет, дивный мир не настанет.       Чанхи находился в своих мыслях, как под толщей воды, потому не слышал поступь шагов брата. Не видел, как Сан шёл за ним, превозмогая собственную боль в теле, которое ещё не отдохнуло после длительного пути к другому городу, находившемуся на территории одного из регионов Кемера.       Он молча следовал за ним, оберегая, как стражник, как верный воин. Не желал разговаривать с младшим, делиться с тем, что устами больше никогда не произнесёт, что стирал бы с себя до выступивших капель крови, только бы уничтожить навсегда это «адский пёс», выбившееся на груди. Только не мог не цепляться глазами за фигуру брата, не сжимать в своих руках нож на случай, если все его опасения окажутся реальностью.       Удаляясь всё дальше, Сан обернулся. Он смотрел на то, как вдали сиял золотистый полумесяц голубой мечети, старался запомнить очертания величественного здания, его изящные минареты, синеву, в которую были окунуты орнаменты, уверенный в том, что больше никогда не вернётся в сердце боли Кемера.

* * *

      Сонхва стоял у свежей могилы, выкуривая сигарету. Узорные струи дымом слетали с его губ, сталкиваясь со спинами людей, за которыми он скрылся. Адский пёс ядовито улыбался, разглядывая мраморную плиту с выгравированным именем дочери эмира Али. Никто и не догадывался о том, что он здесь, что на похоронах того человека, которого убил Элем на глазах тысячи. А он возглавлял это войско, он вместе с ним разрубал людскую плоть на куски.       Полумесяцы, установленные на могилах в этом кладбище, в месте, скопившем в себе боль потери, утраты, отблескивали в черноте ночи. Мужчина перевёл на них взор, медленно выдыхая и разглядывая величественные построения вместо того, чтобы собирать информацию на высшее общество Кемера, посетившее церемонию погребения. Тут только для них доступ, только им позволено присутствовать под куполом скорби, под грозами пороков и трауром. Грустные, искажённые в горе лица были мнимы, за ними скрывалась та гниль, которую посыпали звёздной пылью, выставили, как истинное, явное. Они выражали свои соболезнования, щебеча за спиной эмира о том, что ждёт Кемер, кто будет его властелином, кто взойдёт на трон, когда господин Али уже не в силах его удержать. И Сонхва слышал их речи, он их довольно впитывал в себя и всё больше стремился к тому, чтобы устроить переворот в правлении, прежде в самом Элеме.       Лидер поручил ему тайно, совсем незаметно, следить за всем процессом, а после доложить ему. Только Сонхва его приказы не принял близко, вновь решил ослушаться. У него здесь свои цели, свои намерения. Он ждал человека, который совместно с ним положит конец всему злу в Кемере, обнажит перед ним новое. Совершенное. Что ни один гражданин не посмеет ослушаться.       Против ультразла не направят автоматы.       Премьер-министр Хван Хёнджин уже долгое время был знаком с Сонхва, докладывал мужчине данные правительства, устраивал шпионов Элема, стоявших на стороне адского пса и всячески старался помогать Паку в тех изменениях, которые тот желал устроить. Они устраивали встречи, часами разговаривая о тех планах на Кемер, что обязаны воплотить, о той власти, что после будет в их руках, когда Сонхва соберёт змеев, когда навлечёт их на высшее общество и свергнет их с престола. Беседы о дивном мире проникали в сердце, как яд по венам, пропитывали ими его и заставляли биться навстречу новому государству, омываемому лазурными морями. Новый, совершенный Кемер будет утопать в своей роскоши, величественных мечетях, чьи купола будут отливать верой в Великого, Всемогущего, при свете сапфирового неба. В этом сказочном крае расцветёт богатство, улицы будут украшены цветами, ожившие базары манить, но главное — в Кемере смерть будет только для преступников, для тех, кто убивал, кто раздавливал простой народ, кто надевал на себя корону и объявлял повелителем этого восточного края. Она приходить будет только за ними, она своей пронизывающей болью ломать, разбивать, как корабли с красными парусами в волнах Кемера, будет только их.       — Господин Сонхва? — послышался рядом низкий голос мужчины, и адский пёс обернулся в его сторону. Они стояли в крае всей толпы людей, потому не были замечены остальными. Пак не оборачивался в его сторону и продолжал смотреть вперёд, зная, что привлечёт этим внимание посторонних.       — Я слушаю, — ответил он, прекрасно догадываясь о том, кто стоял за ним.       — Нам с тобой стоит отойти.       — Держись подальше от меня. О моём присутствии никто не знает, — проговорил тот тихо, поднося сигарету к своим губам. Смолистые волосы ниспадали ему в глаза, потому он слегка поморщился от неудобства и поспешил поправить, уложив назад. — Через несколько минут я двинусь в направлении своего автомобиля. Следуй за мной.       — Я отвлеку внимание эмира Али, пока ты будешь уходить.       — Благодарю.       Больше тот ничего не говорил и отошёл в другую сторону, здороваясь с правителем, пропадая в разговоре с ним.       Сделав последнюю затяжку, Сонхва потушил сигарету о мраморную плиту могилы бывшего премьер-министра и двинулся в направлении собственного Koenigsegg Regera безупречно чёрного цвета. Устроившись в тёплом салоне автомобиля, он устало выдохнул, прикрывая веки и дожидаясь господина Хвана. Тому нужно быть быстрее, проворнее и как можно более хитрее, но он часто увлекался беседами, имел в этом свою слабость. В остальном Хёнджин казался Сонхва хорошим союзником, действительно тем человеком, которого мужчина хотел бы держать подле себя и с которым он покорял бы государство. Мелкий дождь барабанил по крыше машины, его капли медленно стекали по затонированным стеклам, а Сонхва не мог избавиться от мыслей, что же сейчас с Саном. Беспокоился о том, как он передвигался по мокрой земле в своём состоянии, как мёрз под ледяными слезами неба, смешивая со своими, не мог унять в груди тяжёлое чувство того, что Сан доведёт себя до болезни. И мужчине бы отыскать его вновь, очутиться у его ног, пасть в них, потому что сокрушён своими чувствами, как песчаными бурями, но он бы невольно напугал того своим видом чудовища, скрывая в себе ту странную, ненормальную манию к нему. Потому что Сан не поймёт, потому что он оттолкнёт.       Вдалеке раздались раскаты грома, на короткий миг освещая свинцовое небо яркой вспышкой.       Сонхва устремил свой взгляд вперёд, замечая минареты голубой мечети и положив руки на кожаный руль, сжал его пальцами. Злился на то, что Сан вынужден бежать, что он не спасён от гнева самой природы, но больше на себя. Это он довёл его до такого, и он же сейчас не мог отправиться за ним. Мужчина сдержан цепями. Стиснут в свои обстоятельства, в дела с премьер-министром, которые нужно решить в этот момент, которые не отложить. От этого зависит жизнь людей, весь Кемер. От этого зависит и судьба самого Чхве Сана.       — Что же мне с тобой делать, Сан? — произнёс он, не стирая околдовывающего облика перед своими глазами цвета антрацита. Оказаться бы возле него сейчас, прошептать что с ним, что навечно, что этого из ожившего сердца не отнять. Оно как моря Кемера, оно начало биться сапфировыми волнами, стоило только однажды увидеть принца Элема. Оно теперь только ему будет подчиняться, никогда не предаст. — Я переживаю за тебя. Я себе места не нахожу, у меня голова взрывается от представлений о том, что тебе кто-то наносит боль. Я не могу успокоить себя из-за мысли, что с тобой что-то случилось. И мне не нужно было отпускать тебя тогда. Не отпущу больше никогда.       Дверца автомобиля открылась, а затем Хван Хёнджин сел на переднее сиденье. Адский пёс сильнее сжал руль в своих руках, стараясь отогнать от себя мысли о Чхве Сане, не дать звучанию низкого голоса распространиться с мелодией о нём, о тайных чувствах, которые он всё отрицал в душе. Всё твердил себе остановиться, что так не должно быть, что Сонхва о нём даже грезить нельзя, имя произносить. Только в следующие секунды это табу разрушалось, он сам поддавался этому разгрому, сам позволял трещинам покрыть его цепи. Он под властью Сана, под аркой волн его чар. Хёнджин сдержанно улыбнулся Сонхва, говоря о том, что эмир Али ничего не подозревал, находился в своём мире и не видел других, не желал. Тот в ответ поблагодарил его и завёл Кoenigsegg, отправляясь как можно дальше от кладбища, в котором не веяло скорбью, её вой не разносился.       Отстроенная часть столичного города, носившая название Саде, принадлежала высшему обществу. Её роскошные небоскрёбы мерцали во мраке чёрного неба, заменяя солнце и звёзды, являя только им, только избранным этот свет, на который народ Кемера, заточённый в сердце боли никогда не посмотрит. Не доживёт. Мимо тонированных стёкол машины проплывала голубая мечеть, на что Хёнджин прокомментировал: господин Али отправится в это место следующим днём.       — Отлично, — ответил Сонхва, выруливая на другую улицу. В сторону, где находилась его квартира, о которой знали лишь Хонджун и Хван Хёнджин. В ней и велись переговоры, планирование дальнейших действий и захват власти, к которому они готовились многие годы. — Тогда он не увидит того, что устроит Элем. Будет для эмира сюрпризом.       — И на кого же нацелился лидер? — хмыкнул Хёнджин, расслабляя галстук и наконец спокойно выдыхая за весь этот день. Он, как и Сонхва, цербер своей стороны, своего главы, но преследовал другие планы. Они во многом схожи с мужчиной, во многом и имели одинаковые взгляды. Потому в юное время легко сошлись друг с другом, объединили свои цели в одну общую.       — На новых министров, поставленных эмиром, — проговорил тот, не сводя серьёзного взгляда с дороги, — нужно поговорить с нашими людьми о поставке нового оружия. Проконтролировать весь процесс, чтобы ни Элем, ни правительство не перехватили их. И сказать Ибрагиму, чтобы он присутствовал в это время с остальными, проверил всё.       — Он сейчас на базе, следит за учениями. Когда устроим собрание?       — Скорее всего, в четверг. Мне нужно до этого дня решить очень важное дело, — а в голове один лишь образ Чхве Сана. Мужчина должен исполнить приказ лидера следующим днём, остальное время он потратит на поиски парня. Пак уверен в том, что территорию столичного города тот уже успел покинуть, уже перебрался в другой регион. Достаточное количество дней прошло с тех пор, как Сонхва его покинул, как проговорил то, что разломало, не обернулся в ответ. Заметил бы, как Сан провожал взглядом его высокую фигуру, скрывшуюся в темноте, как шептал: «не возвращайся, не приходи за мной».       — Хорошо, — ответил Хёнджин, доставая из пачки сигарету, ловкими движениями поднёс её к зажигалке, а после прикурил. — Как поживает Ким Хонджун?       — Спрашиваешь так, будто давно его не видел — усмехнулся Сонхва, позволяя себе на несколько секунд отвлечься от дорог и созерцания Саде, и повернулся к младшему. Наблюдал за расцветающим оскалом на его губах, сам всё понимал. — Соскучился?       — С нашей последней встречи с ним прошёл месяц. Он всё так же враждебен ко мне?       — Он тебе не доверяет, думает, что ты сливаешь информацию правительству. Он тебе и не отдастся, ни телом, ни душой.       — У этой бестии и души нет, — выпуская из своих губ дым, развевая его узоры к звёздам, но ударяя его о стекло машины, улыбнулся Хван, — ультрамарин тому доказательство.       — Я всё пытаюсь прекратить его производство, но ты сам знаешь.       — Что ты под его зависимостью, — тяжело вздохнул тут. — Ты изначально не должен был принимать его из рук Хонджуна. То, что ты сделал, в итоге погубит тебя, твой рассудок. Ультрамарин не выбить из головы, он слишком силён.       — В то время я не видел иного решения, — тихо произнёс он, позволяя себе на несколько мгновений окунуться в прошлое, что ненавидел. О котором никогда не любил думать, не позволял ему пронизывать мысли, доводить до состояния, когда только одна овальная таблетка поможет забыться. — Мне было девятнадцать, я был слишком юн. Уже не знал, как бороться с дьяволами в голове, а они, поверь мне, Хёнджин, всегда со мной. Во мне не было той силы, что есть сейчас. Щёлкни лидер пальцем, я бы в тот момент распался на куски человечины прямо перед ним, сейчас такого не будет. Сейчас я уже другой. Но в итоге под другой властью, под ультрамарином, под властью Ким Хонджуна.       — А он этим довольствуется.       — Но тем не менее ты от него без ума, — ухмыльнулся Сонхва, переводя тему. — Как бы он на тебя ни смотрел, какой бы грязью ни поливал, какой бы змеёй и, как ты сам говоришь, бестией он ни был, ты всё ещё желаешь себя в его сердце.       — Я не смею этого отрицать, — кивнул тот, выдыхая сизый дым и растворяя в нём часть своих чувств к этому непокорному мужчине. — Я схожу с ума от того, как он ведёт себя со мной, как смотрит со своим огнём в глазах, а потом отворачивается, демонстративно показывает, что никогда не примет меня. Не подпустит ближе. И ты не представляешь, как я тебе завидую, — Хёнджин знал об их связи, он однажды застал её. — Ты можешь притянуть его к себе, зарыться в тёмные, слишком шёлковые пряди волос, вдохнуть его запах, ощутить губы на своих, сжать тело в своих руках и любоваться настоящим искусством.       — Но не я его ценитель, — «у меня есть своё, не сравнимое ни с чем».       — Как бы я ни старался завоевать его, он неприступен, — улыбка всё ещё не развеялась на его лице, он, думая о Хонджуне, не мог её с себя стереть. — Всё бегает от меня, предателем называет. Уже готовится, что я на тебя не посмотрю, когда толкну в пропасть. Только он не знает, что я к тебе отношусь, как к своему союзнику. Как к брату. Мы слишком много с тобой пережили, у нас с тобой несчастливое детство, у нас боль тянется всю жизнь и всё не заканчивается, мы похожи. И я знаю, что только с тобой могу вот так просто говорить, не боясь, что через секунду дуло пистолета будет направлено на меня. Разве это не братство?       — Братство, — кивнул Сонхва, понимая, что и он тоже. Тоже так относится к Хвану, не представлял, как справлялся бы со всем без него. — Ты прав.       — Я рад вновь встретиться с тобой. И что собрание будет уже совсем скоро.       — Наша новая группировка, отдельная от правительства и Элема, наш Азур наконец будет вместе.

* * *

      Глаза, как два драгоценных камня, сверкнули в темноте комнаты.       — Я ожидал, что ты будешь один, — с нескрываемым недовольством проговорил Хонджун, мазнув взглядом по Хёнджину. Классический чёрный костюм, такого же цвета пальто, лакированные туфли и часы Louis Moinet Magistralis на запястье придавали ему безупречный вид. Ниспадающие волосы тёмного оттенка скрывали животный взгляд, которым он продолжал смотреть на свою бестию, оглаживать взглядом фигуру, облачённую в расшитые одеяния. Ждал от Хонджуна дальнейших действий. Но того не впечатляло то, что он лицезрел перед собой, взор хищника не пробирался до самых костей, не крошил их вожделением, похотью, разделённой на двоих. — Не думал, что ты возьмёшь с собой врага.       Враг.       То, что с ядом тянулось из красных полных губ мужчины, то, что Хван больше всего не желал от него слышать. Он в такие моменты сжимал свои кулаки сильнее, скалился, хотел вырвать из своей груди сердце, разломать рёбра, потому что оно не должно было выбирать белую змею Элема. Оно не должно было своим выбором причинять боль, не должно было наносить мгновенную смерть одним: «враг».       Ни один человек не вытерпит эти шипы-слова, ни один не выдернет их из себя, не встанет на окровавленные ноги, но у Хёнджина получалось. Ведь он не живой, у него вместо кожи броня, а сам он давно уже мертвец от той одержимости, что обрёл в Хонджуне.       — Рад видеть тебя, бестия, — ступил к нему навстречу, проваливаясь в красоте этого мужчины. Чёрные брюки идеально подчёркивали его стройные ноги, бока, что хотелось сжать своими ладонями, верхние пуговицы на шёлковой блузке синего оттенка были расстёгнуты, открывая вид на молочные ключицы. Он само воплощение всех желаний Хвана, что тот и не думал от него таить. Хонджун о них прекрасно знал, догадывался о соблазне оставить свои ожоги-поцелуи на бледном теле, он этим пользовался. — Всё такой же прекрасный.       — Не для тебя, — хмыкнул Ким, проходя мимо него к Сонхва. Не взглянул, не пленил.       Хёнджин расположился на кожаном диване, внимательно наблюдая за тем, как Хонджун потянул руки к костюму адского пса, огладил его плечи, медленно спускаясь вниз. Притянул его к себе ближе, впиваясь в губы и оставляя на них свой поцелуй, наслаждаясь прицелом чёрных глаз Хвана.       — Не играй в свои игры, — проговорил Сонхва, отрицательно покачав головой. Заметил яростное пламя в его зрачках, поглощающих в себя тьму Кемера, но не думал забирать свои слова обратно. Пак отстранился от него, снял своё пальто, оставляя его спинке стула, расслабил галстук, а после уже сел возле Хёнджина. — Вам нужно поговорить, решить свои конфликты. В Азуре они не нужны.       — Это не конфликт, — усмехнулся Хёнджин, не отрывая взгляда от своей змеи, — это ненависть, вражда, боль.       — Похоть, страсть, — продолжил Хонджун, пронизывая его своим ответным. Пробирался сквозь глазницы внутрь, доставал то, что ему нужно. Знал, как Хван желал, как реагировало его тело, как по всей комнате разливался шлейф его: «хочу, заберу, прикую к себе».       Обязательно воплотит это в реальность. Хёнджин не сомневался в себе.       — Тогда не обнажай когти, бестия.       — С врагами только так, господин Хван, — протянул он, гадко улыбаясь.       Сонхва медленно вздохнул, прикрывая веки и устало потирая виски. Ему не нравилось наблюдать за личным, за сокровенным, потому он желал быстрее разобраться с перевозкой оружия по морям Кемера, а после уже готовиться к наступлению змеев на власть. Нужно исполнить приказ лидера как можно скорее, чтобы отправиться за Саном, найти его среди разбитых осколков человеческой жизни, вернуть к себе.       Чтобы рядом, чтобы возле.       — Не желаю переходить к насилию, потому в последний раз говорю вам успокоиться, — Сонхва потянулся к огнестрельному оружию, спрятанному в костюме, ощущая пальцами его холодный металл. — Вы должны обсудить это не при свидетелях.       Хонджун, недовольно посмотрев на него, всё же опустился в чёрное кожаное кресло напротив, закинул ногу на ногу.       — Я показываю тебе свою верность, Сонхва. Показываю верность твоим словам, — спокойно и без намёка на раздражительность, проговорил Ким. Он приободрительно улыбнулся мужчине, обнажая белоснежные зубы. Словно говорил своими движениями, полными изящества, что адскому псу не о чем беспокоиться.       — Я надеюсь, что ты прислушаешься ко мне и обсудишь с Хёнджином ваши несогласия. В любом случае, ваши отношения не должны касаться Азура.       — Мне с врагами нечего обсуждать.       А у Хёнджина выдержка, он такому не поддавался.       — Последующие дни я буду занят, из-за этого не смогу связаться с Рави и остальными нашими ребятами. Хёнджин, обговори с ними дальнейшую поставку морским путём. К тому же в этот раз нужно быть осторожнее. Ты уже осведомлён об этом, мы говорили об этом в машине.       — Хорошо, — кивнул Хван.       — Хонджун, как и обычно, следишь за эмиром Али, передаёшь нам всё, что узнаешь, и всеми силами пытаешься размыть его бдительность.       — Генерал в последнее время всё чаще к нему приходит, — ответил Хонджун, вновь улыбнувшись мужчине. Справится со своим заданием лучше, поставит всех на ноги. — Так что можешь не беспокоиться, ни армия правительства, ни сам эмир ничего не узнают.       — Я надеюсь на тебя, — промолвил Пак, глубоко задумываясь о делах Азура, что нужно было решить как можно скорее.       Последующие два часа они обсуждали дальнейшие планы группировки, вместе со своими людьми проверяли запасы оружия в складах и подготавливали всё к последующему нападению на Элем. Ситуация в Кемере становилась только хуже, из-за чего Сонхва в последнее время не ел и не спал. Всё терзал себя размышлениями, стратегиями и тем, как легче будет одержать победу над лидером, не пролив при этом слишком много рубиновой крови. Люди Элема ему нужны, они в этой стране лучшие воины. И только с ними мужчина уже сможет пойти против правительства, сможет свергнуть власть с их глянцевых престолов, вспарывая их тела, доставая их сердца. Адский пёс не пощадит никого, он их органы скормит безумцам.       — Как изначально ты планировал разобраться с лидером? — пробормотал Хёнджин, просматривая в планшете штурмовые винтовки, которые отправил ему Рави.       Сонхва тяжело вздохнул, потёр свою переносицу. Взвешивал в своей голове, стоило ли ему говорить о существовании сына, стоило ли выдавать тайну, что хранил бы, как в золотистой лампе Востока. Но им нужно знать на случай, если с мужчиной что-то случится, то они смогли бы спасти Сана, смогли бы сделать так, чтобы ничего не угрожало его жизни. Сонхва им верил, иначе не стал бы их союзником, иначе не желал бы вместе с ними освободить Кемер.       — Я нашёл его слабое место, — ответил Пак, доставая из пачки сигарету. Не смотрел в чужие глаза, боялся, что выдаст своими, что околдован. Что погряз. Им об этом совершенно не стоило знать. Он прикурил себе и, повесив локоть на спинке дивана, отвернулся в сторону окна. Смотрел на сияющий Саде в своём величии власти. — Нашёл его потерянного сына.       Если бы смотрел на них, видел бы то нескрываемое неверие во взгляде, они, ошарашенные этой новостью, даже не сразу поняли о том, что сказал мужчина. Хонджун удивлённо приоткрыл рот, намереваясь произнести то, что в тот же момент всплыло в голове, но Хван перебил его.       — Не может такого быть, Сонхва.       — Он ведь мёртв, — всё же добавил Ким, нахмурив брови. — Вероятно, ты ошибся.       — Его не спутать, не забыть, — проговорил Сонхва, всё ещё не глядя в их сторону, наблюдая за цветением ночной жизни Саде. Люди там не боялись ходить, развлекаться под покровом чёрного неба, заглатывать в себя удовольствие, растворяться в ультрамариновой эйфории, в то время как брошенные в сердце боли не выходили из своих разрушенных домов, всё прятали себя и свои детей, только бы одичавшие в своём голоде не пришли за ними. — Такие же черты лица. Нос, губы, разрез глаз. Один в один. Точная копия лидера. Я думал надавить на главу его существованием, думал показать ему то, что он потерял так много лет назад. А потом перед его глазами убить сына, лишить сразу же того, что он получит в свои руки.       Думал, как приставит лезвие меча к шее Чхве Сана, как на его молочной коже выступят красные капли крови. Он разрежет ему горло, отрубит голову, а после вынет из груди сердце, доставляя его прямо в руки лидеру. Только теперь не мог. Только теперь он не представлял жизни без этого парня, погребённого под боль. Теперь он и себе вырвет сердце, потому что без него уже никак. Сонхва не видел его несколько часов, не помнит, который уже день прожил без его присутствия, все стали как один, и у него уже кончики пальцев покалывало от того, как ему хотелось прикоснуться к нему, как он желал обнять его, притянуть к себе и держать только возле себя.       С адским псом принцу Элема ничего не будет страшно.       — Ты проверил информацию о нём?       — Всё сходится, — кивнул Сонхва, выдыхая сизый дым из приоткрытых губ, а после сделал глубокую затяжку, — но там и никакие бумаги не нужны. На него посмотришь один раз и поймёшь, что именно он должен был возглавлять престол Элема, вести за собой армию. Вместо меня.       — Лидер воспитал тебя, как наследника змеев, — промолвил Хонджун, рассеивая тишину своим мелодичным голосом, в то время как Хван молчал, не знал, что ещё можно было сказать. Для него факт существования Чхве Сана-младшего был слишком невероятен, что собрать все свои мысли в порядок было невозможно, броня на его разуме медленно распадалась на куски и не давала сохранить самообладание. — Ему не заменить тебя.       — Азур может пасть, если его сын решит вмешаться, — наконец сказал Хёнджин, закатывая рукава своей рубашки, вкладывая в это движение напряжённость, опасение, что ничего не получится. Придётся вести войну более кровавую, придётся строить будущее страны на трупах жертв. — Мы должны устранить его.       — И каким образом ты хочешь это сделать? — всё же повернулся к нему Сонхва, пронизывая мужчину взглядом, подобном стали. Дьяволы вокруг него скалились, всё шептали Паку, что тому нужно потянуться рукой к шее Хвана, свернуть её за такие слова, за Сана, которого он желал тронуть. Сонхва не допустит, у него никто его прекрасное, его любимое не отберёт.       — Его нужно убить, — твёрдо проговорил Хёнджин, — как ты не понимаешь? Он угроза для нас.       — Господин Хван прав, — вмешался Хонджун, вставая со своего места. Он подошёл ближе к Сонхва, потянулся к нему рукой, чтобы в следующую секунду с нежностью огладить плечо Пака, успокаивая его. Только тому было всё равно, у него в черепной коробке било, что весь мир сейчас пошёл против него, что весь мир хотел погубить его Чхве Сана. — В нём течёт кровь лидера, кто знает, что он может сделать?       — Он ничего не сделает, — процедил сквозь зубы адский пёс, со всей разжигающейся злобой смотря на Кима. — Он был не в силах поднять оружие против меня, он был не в силах даже стоять возле меня.       — Откуда ты знаешь, что это не притворство?       «Потому что тот страх, что я вижу, когда смотрю на него, не может быть лживым. Потому что тот страх пробивает меня, он заставляет меня пасть перед ним на колени, он заставляет думать о том, что я перед ним чудовище. Он меня терзает, он рушит на меня ненависть, он заточает меня в отчаяние. Потому что страха в Чхве Сане слишком много, а я главная его причина».       — Ты никогда не встречал его, чтобы судить в том, что он притворяется передо мной, — стараясь контролировать в себе вспыхнувшие чувства, уничтожить внутри бурю, проговорил Сонхва. Он не должен поддаваться, не должен выдавать себя.       — В любом случае, Сонхва, оставить его в живых — ошибка.       — Мы не убьём его, — а у него в антрацитовых глазах горел весь Кемер, горели люди, поднявшие оружие против Сана. — Он слишком слаб, он не способен бороться, к тому же он не знает о том, чьим сыном является. Зачем же нам вмешивать его в Азур?       — Если он узнает, он захочет властвовать, — ответил Хёнджин, нахмурив брови. — Элем будет в его руках, змеи, что с нами не захотят подчиняться, раскроют Азур. У нас не хватит времени на подготовку и войну придётся начать раньше, чем мы планировали.       — Он ненавидит Элем, — ответил тот, продолжая защищать. — Он вырос в той среде, где люди за правительство. Он только и мечтает о том, что Элем падёт, он только и верит в силу эмира Али. В тот день на площади он тоже был там, и он слушал каждое его слово. Верил в их правдивость. Он спасал жизнь солдату, он убегал от змей. И ты думаешь, что он будет стоять с ними на одной стороне?       — Мы не можем знать, что будет завтра.       — Но я уверен в этом завтра. И я знаю, что он не станет преградой нашему дивному миру.       Хонджун отошёл от мужчин к панорамному окну, сложив руки у груди. Смотрел на вид, что раскрывался перед ним с высоты тридцать пятого этажа, из-под пушистых ресниц наблюдал за роскошью, затопившей часть Кемера, скрытой от многих.       Змеи засыпали, Саде просыпался.       Золотое общество выезжало на своих дорогих автомобилях на улицы Саде, сливалось в дьявольской ночи, в диком удовольствии. Не знало о том, что в другой части за высокими стенами обезумевшие, что за их границами, украшенными алмазами идёт война, что каждый её несёт в себе сам. Зеркальные небоскребы отливали серебром, поглощая в себя звёздное сияние, луну, что меркла перед ними. Перед Саде каждый склонял голову, каждый кланялся в ноги богатству. Хёнджин лицезрел перед собой не Саде, всё внимание было поглощено старшим. Не знал, о чём он думал, что переливалось в его мыслях, что так охватывало сознание, но желал оказаться рядом. Притянуть к себе как можно ближе, провести пальцами по его предплечьям, оставить поцелуй, полный нежности на шее, вдохнуть его запах жасминовых цветков и утешить так, как он никогда не умел.       — Что мешает тебе убить его? — прошептал Хёнджин, поворачиваясь к Сонхва. Смотрел на него взглядом, полным непонимания, всё надеялся, что адский пёс передумает. Что отдаст приказ принести ему в руки сердце принца Элема, что сам его вручит Чхве Сану-старшему.       — У меня на него другие планы. Он нам ещё пригодится, — сказал Пак, надеясь, что Хван поверит в его слова, не пожелает собственноручно лишить жизни Сана. Иначе весь Кемер погибнет, в нём не останется ни одной живой души. — Поверь, тебе не о чем беспокоиться.       — Я буду верить тебе, Сонхва, — кивнул Хёнджин, вновь переводя свой взор на Хонджуна. — Но если это станет угрожать Азуру, если будет угрожать Киму Хонджуну, я не смогу сдержать себя. Я пойду войной против тебя.       Сонхва сомкнул губы в тонкую линию, а после согласился.       — Он будет под моим контролем.

* * *

      Чужие руки скользили по мужскому телу, вторя змеям.       — Да, господин Чхве, — адский пёс не обращал на эти движения внимания, продолжая разговаривать с лидером Элема по одноразовому телефону. Хван Хёнджин давно покинул квартиру, ссылаясь на то, что в правительстве возникли срочные дела, ему нужно уйти. Хонджун же хитро сощурил глаза, облизнулся тому, что наконец сможет остаться наедине с Паком, и прямо сейчас со всем желанием, страстью в своих поглаживаниях, отдавался Сонхва. — Проблем с проникновением не возникло. Я был предельно осторожен.       — Тебя никто не заметил? — послышался низкий голос Сана-старшего, и Ким не дышал, замирал, слушая разговор двоих.       — Я старался держаться как можно дальше от остальных людей. Не думаю, что привлекал к себе внимание.       — Они могли сделать вид, что не увидели тебя, а потом на заседании обсудить это. Ты знаешь, что обычно случается после такого.       — Это общество слишком поглощено своей жизнью, что за блеском не видят ничего. Вам не о чем беспокоиться, господин.       — Узнал что-то новое? — перешёл к другому вопросу глава, игнорируя то, что сказал ему Сонхва. Важнее будет сейчас обсудить новые сведения, прежде чем они приступят к своему наступлению. До него осталось всего несколько часов, и Чхве Сан должен будет проконтролировать змеев: запасы оружий, бронежилеты, готовность своей армии идти против власти, потопить их в собственной крови.       — Полковник вместе с генералом обсуждали то, что количество автоматов на оружейном складе уменьшается, но у них есть преимущество в новейшем оружии. Не уверен, сможем ли мы противостоять ему.       — Не сомневайся в змеях, Сонхва.       — Я не сомневаюсь, оцениваю ситуацию.       — Они берут свою победу новейшим оружием, количеством солдат, но мы им эту победу никогда не отдавали. Никогда и не отдадим. У нас лучшие воины, Сонхва, и только благодаря нашей силе, нашей мощи, Элем не разрушается уже столько лет. Смерть на нашей стороне.       — Ваше безумство натравит эту смерть и на наше войско. Как бы после того, что случится завтра, не ударили по нам, — вздохнул тот, устало прикрывая свои веки. — Вы ведь помните о том, что случилось в прошлый раз.       — Кстати, о прошлом разе, — Сонхва не видел его перед собой, не видел, что лидер творил в данный момент, но чётко представлял, как в этот момент широкая, ядовитая улыбка расползалась на его лице. — Проверь змеев на наличие шпионов. Правительство действует теми же способами, что и мы. Решили принять нашу тактику.       — Я постараюсь избавить группировку от последствий, на которые надеется эмир Али. Если они решили нападать так же внезапно, как и мы, то следует быть бдительнее.       — Наступление через шестнадцать часов. Буду ждать от тебя звонка.       — Вас не будет?       — Я буду следить за этим с самого центра Саде.       — Будьте осторожнее.       Хонджун оставил свой поцелуй на шее мужчины, прикусывая бронзовую кожу зубами. Всё не переставал покрывать каждый участок его тела своими следами, желал показать, что адский пёс всецело его, что он от него не уйдёт, не скроется. Ким догадался. В его словах, в стальном, слишком ледяном голосе, дрогнувшем на краткий миг, заметил то, что тот так отчаянно порывался скрыть. Только от Ким Хонджуна не получится. Он ложь покрывал трещинами, он о ней лучше других ведал. Сердце Сонхва теперь в руках наследника Элема, которого он так старательно пытался защитить, против которого никогда бы не поднял оружие. Мысли об этом заставляли сильнее сжать в своих ладонях ткань рубашки Пака, прильнуть ближе и украшать рубиновыми отметинами.       Чтобы Чхве Сан видел, чей он, кому принадлежал.       Поговорив ещё некоторое время с лидером, Сонхва наконец отключил свой телефон, бросая его на тумбочку, что находилась рядом. Он повернул голову к Киму, одаривая его суровым взглядом, на что тот только шире улыбнулся, с некой нежностью накрыл его ладони своими.       — Ты мешал мне, — произнёс он, сжигая в Хонджуне всё живое. А тот не выдавал, как его сильно задело, не желал говорить о том, что в груди, прямо в самом центре зудело от того, что Сонхва его променял.       — Я лишь утолял наш голод, — сказал в ответ, поднося руки Сонхва к своей блузке. Управлял его пальцами, медленно расстёгивая жемчужные пуговицы, обнажая то, чем владел только адский пёс. — Разве не соскучился по мне?       — Мы недавно виделись.       Выдернул свои руки из его, отступил на шаг, вбивая мириады клинков в душу Хонджуна. А тот неспешно подошёл к нему обратно, разнося по комнате звучание каблуков глянцевых туфель о деревянный паркет. Всё обдумывал, стоило ли говорить ему следующее, стоило ли выдавать себя, как это кольнуло его самого. У него Кемер всё отобрал, Сонхва не посмеет.       — Это не слабость лидера, не слабость Элема, — усмехнулся Хонджун, прикрывая все свои чувства за привычной серебряной маской лукавства, — это твоя слабость, Сонхва.       — Ты ничего не знаешь, — начал отрицать он, покрывая змеиное сердце холодом.       — Поверь мне, я знаю, о чём говорю, — не менял выражения своего лица, что вросло под его кожу, что не менялось и не давало обнажить то, что вилось в нём сапфировым пламенем. Хонджун бы в нём весь мир потопил, каждого уничтожил. Потому что на боль только так отвечают. — Ты меня не обманешь, я в эту ложь никогда не поверю.       — Не лезь в то, во что тебе не следует, Ким Хонджун, — внезапно схватил за воротник его блузки, разрывая ткань в своих руках от той злости, с которой притянул мужчину к себе. Прошипел в самое лицо, убивая одним: — иначе я твою жизнь себе заберу. Я тебя убью, я твоё сердце вырву.       Хонджун звонко рассмеялся, разламывая ту тишину, что сейчас властвовала внутри него. Поглотила в себя каждую мысль о Сонхва, забрала вместе с собой болезненное: «я тебя от себя не отпущу». Он запрокинул голову, заглядывая в чёрные глаза Сонхва, а после переменился в лице, со всей серьёзностью проговорил:       — Вырывай. Только без меня ты сам прожить не сможешь.       — Не неси бред, Ким Хонджун, — он грубо оттолкнул его от себя, только бы не слышать его змеиное шипение, не позволять дьяволам утянуть себя в бездну, только бы не видеть в его взгляде неутолимую жажду смерти. Она не сравнима, она сама смерть. — Уходи.       — Не хочешь признавать, что зависим от меня? — а тот в ответ ударил в грудь, опрокидывая на кожаный диван, придерживал рукой, чтобы Сонхва не двигался, не менял своего положения и продолжал сверлить взглядом, полным ледяной злости. — Я слаб, когда позволяю себе быть слабым.       Поднимался ладонью выше, оглаживая крупные мышцы, скользил по его телу хищным взглядом, облизывая полные губы винного оттенка.       — Без меня тебе не видать ультрамарина, я твой личный дилер, — прошептал в самое ухо, опаляя своим дыханием, а после спускаясь поцелуями к шее. Хонджун взобрался на его бёдра, с удобством устроившись на них. Пресекал любые попытки оттолкнуть, целуя глубже, грязно, ведь дальше некуда. Его сердце уже толкнули, разбили, раскрошили до белого порошка.       Пак оскалился.       — Не пытайся создать свою значимость в моей жизни, — сжал его бедро в своей ладони, доставляя боль, перемешанную с удовольствием, взял за подбородок, заставляя смотреть на себя и проваливаться всё больше. — Ты его не заменишь, — желал причинить вместе с этим большие страдания, окончательно разбить вдребезги, пустить ко дну рубиновой крови.       Хонджун широко, с оттенком безумия улыбнулся. Потому что проникло внутрь, потому что не вытравить.       — Подорванные небоскрёбы — ультрамарин, разрубленные мертвецы — ультрамарин, руки в чужой крови, и ты снова прибегаешь ко мне. Так хочешь сказать, что не одержим мной? Не одержим тем, что находится в моих руках?       Он потянулся к карману брюк, доставая из него блистерную упаковку. Разорвал одну из них, высыпая на ладонь содержимое, наблюдая за тем, как замер в своих движениях адский пёс, как он зачарованно смотрел на белые овальные наркотики, носившие название ультрамарин, или иначе — его смерть, царящая внутри.       — Ты забываешь о своей боли, Сонхва, — тихо говорил мужчина, оставляя поцелуй на его губах, — забываешь о тех дьяволах, что шепчут тебе, что ты убийца. Что тебе жизни нет на этой планете, что тебе не стать эмиром Кемера, — он приоткрыл его губы, просовывая внутрь наркотик, разделяя вместе с ним ультрамариновое безумство. И Сонхва ощущал, как мир становился темнее, как его свет постепенно мерк перед глазами, звуки вокруг смазывались, а облик Чхве Сана размывался. — Так забудь и о нём. Он твоя боль.