Ivel

      — Что? — в одно мгновение земля сотряслась под ногами.       Из её глубин восставали чудовища, медленно утягивали за собой парня к властительнице смерти. Когтями сдирали с него кожу, проникая в самое мясо, доходили до самого сердца, что вопило словами: «и твоя семья будет в безопасности». Хватило одного лишь взгляда, брошенного в испуге на Сонхва, чтобы ощутить, как страх накрывал своей паутиной, за её чёрными кружевами не давал успокоиться Сану.       — Я не дам людям Элема схватить твоего младшего брата.       Пак сомкнул ладони, спрятал их в карманах кожаного плаща, только бы Сан не ведал, как ему тяжело сдерживать себя, как мужчина желал прошептать о своей любви, пообещать моря у ног этого принца, сказать, что сбережёт его от войны, от всех несчастий, лишь бы он был рядом, возле самого сердца, как верный его страж. Однако Сонхва лгал, смотря ему в глаза, сам себе проигрывал.       «Я тебя к себе прикую своим обманом. Я тебя цепями боли повяжу, Чхве Сан. Только так ты рядом, ты возле».       — Он — твоя слабость, и змеи прекрасно догадываются об этом, — продолжил мужчина, смотря на то, как Сана ломало, как его придавливало к земле острыми шипами-словами, как смерть надевала свой намордник, чтобы не вопил, не просил у неё о собственной гибели в очередной раз. Ему терпеть, ему жить, когда во всём Кемере не останется ни одной души, ему нести за собой шлейф красной крови и букет костей тех, кто к Великому, Всемогущему ушёл. Потому что после того, что сказал Сонхва, не выживают, сердце будет не способно проносить себя по пустынной земле, метаться цветком в поисках родного лица, а губы обсушатся, не переставая произносить: «меня смерть не заберёт». Сану боль в себе носить, Сану ею умертвлять ирисовые поля.       — Я не позволю, — он полными губами вбирал как можно больше воздуха, тянулся пальцами к волосам, оттягивая их. Просил себя остановиться, не поддаваться этому ужасу, что тянул вниз, что вспарывал его. Ему есть за что сражаться, Сану есть за что отдавать собственную жизнь, и за свою силу он не должен опускаться на колени перед змеями. Не должен падать в ноги тех, кто надевал на себя корону власти, кто направлял автоматы на людей, кто так просто мог лишать семьи. — Я не позволю им убить Чанхи! — прокричал, срывая связки, заставляя Сонхва лицезреть ту агонию, что он ему причинил своей ложью. — Я не позволю им забрать его у меня!       И смотрел на него так, что адский пёс погибал, вторя кораблям в морях. Ведь он своим обманом вколол в него кинжал, покрытый драгоценными камнями, ведь он собственными руками рассыпал его душу.       — Умоляю, — вцепился маленькими, усеянными ранами ладонями в руку Пака, почти переплёл с ним пальцы, держась за них с дрожью. У него стучали зубы, голос срывался, в уголках красивых глаз скапливались слёзы, а сквозь горло словно порывались выйти синие цветки, сдавливая шею. — Я… — сказать следующее означало для Сана сдаться, надеть белое одеяние и дать мужчине лицезреть то, что он всецело ему. — Я прошу тебя защитить моего младшего брата.       Сан взором покрасневших глаз всматривался в чёрные бездны напротив. Видел в них дьяволов в сапфировом пламени, видел собственное сердце, что он вручил в руки Пака, не раздумывая о том, что будет после. Сан принял решение, Сан принял адского пса. Ведь для него главное, чтобы Чанхи был жив, только бы его мёртвое, украшенное пятнами синего окраса, оледеневшее тело не передали старшему брату. Парень не прекращал сжимать руки Сонхва, понимать, как ему приходилось разбиваться о собственный страх перед Пак Сонхва, как ему приходилось зарываться пальцами в душу, вытаскивать из неё кричащее: «он тебя убьёт, он твоя смерть».       Адский пёс всегда смерть для принца кровавого Элема. Адский пёс всегда боль для Чхве Сана. Только за мужчиной есть власть, и в этом мире его слова станут законами.       — Я сделаю всё возможное, — произнёс Пак, подходя к нему ближе и отчётливо слыша невольный шаг Сана назад в тишине пустынной местности. — Я постараюсь, Чхве Сан. Только будь в особняке, не выходи за его пределы и жди меня. И как только я найду твоего брата, он обязательно прибудет вместе со мной в то место.       — Если его убьют… — стараясь вбирать как можно больше воздуха, прерывая свой плач, — если его убьют, я сам… сам убью тех, кто поднял оружие на моего брата.       Он всхлипнул, тут же стирая тыльной стороной ладони слёзы и отворачиваясь от Пака. Пусть он их не видит, пусть он не лицезрит эту боль, раздробленную на мириады частиц в том, кто голову склонил.       Сан прикрыл глаза, смаргивая слёзы. Они блестели на пушистых ресницах, скользили вниз по щеке и пропадали в ткани свитера. Медленно выдохнул струю воздуха, узорным паром уходящую к чёрному небу, старался успокоить себя после того, как услышал о змеях. Сонхва смотрел, не отрываясь, пересиливал себя, чтобы не обнять его сейчас, не успокоить, прижав к собственной груди. Вбирал его облик, чтобы после вспоминать у мёртвых морей, тосковать ещё больше, сильнее, когда волны будут приносить с собой его имя, когда бриз будет нести с собой запах Чхве Сана. Только он не показывал того, что царило внутри него, не обнажал ту любовь, что плескалась в груди лазурным океаном, пела песком пустынь. Сану она не нужна, Сан на неё взглянет самым ненавистным взглядом. Полоснёт по сердцу его же мечом, что он людские души забирает, воткнёт в его плоть это ярое «Я тебя нет. Я тебя никогда, Пак Сонхва». И мужчине жить с этим, ему после этого восставать из мёртвых, вести за собой народ Кемера. Потому он не признаётся, не позволяет себе произнести «я без тебя не живу».       Не живёт. Об этом он не солжёт Сану. Никогда.       — Мне… — прошептал он, не в силах сказать следующее. Нужно собрать воедино разбросанные по пустыне ошмётки собственной души, нужно встать на ноги во имя Чанхи, только ради него и за него. Сану нельзя ломаться, Сану нельзя поддаваться страху, что в него вселял адский пёс, нельзя думать о том, что будет с младшим братом, если Чхве не примет условие мужчины. Нельзя. Представлять его бездыханное тело возле себя, глаза, что больше не будут раскрыты, не будут излучать солнечный отблеск во мраке Сана, его голос, мягкое звучание которого он никогда не услышит, и его «Ты моя семья, Сан. Ты мой самый близкий человек. Я тебя очень люблю». Нельзя. Сану ни за что нельзя. Иначе он не выдержит, у него силы жить в один миг исчезнут, у него сердце будет иссушено, подобно озёрам Кемера. А причин скитаться по золотистым дюнам не останется. — Мне нужно время…       Пак кивнул.       — Сколько?       — Несколько дней, — ответил тот, вновь кидая взгляд в другую сторону от мужчины. Смотреть на него не мог, чувствовать его подле себя тоже. Чхве не знал, как будет находиться возле него в особняке, как будет нести своё существование в его четырёх стенах и справляться с собственными мыслями, с липким страхом. Сану уже боязно представлять свою жизнь там, укрытую от всего Кемера. — Мне нужно попрощаться с местными жителями, — он указал взглядом на поселение, что находилось не совсем далеко. В зоне видимости, однако парню ещё долго придётся до него идти.       Сан ощущал, как ветер сушил слёзы, как вспарывал тонкую кожу своим холодом, потому тут же попытался тыльной стороной ладони стереть их с щёк. Сонхва, видя его мягкие движения, тут же ступил к нему ближе, потянул пальцы, намереваясь помочь. Только одёрнул руку, понял, что тому не понравится.       — Хорошо.       Мужчина прошептал со всей нежностью, лившейся из его чернильного сердца, при виде того, что Сану становилось спокойнее, что он смог совладать с собственными чувствами, собственными страхами, взял себя в руки. В очередной раз показал адскому псу свою силу, что присуща только наследнику Элема.       — Только… начни поиски моего брата сейчас, — с надеждой посмотрел на него, показывая Паку, что решил довериться ему. И Пак не мог ни о чём думать, кроме того, как тот неописуемо далёк от него сейчас и так же близок.       — Я приеду за тобой через три дня, — проговорил Сонхва, не сдвигаясь с места, не отрывая взгляда. Прощаться с Саном невыносимо, оставлять его в регионе, что полон руин — мужчине слишком тяжело. — Только не сбегай от меня, Чхве Сан.       — Ведь ты найдёшь меня и в другой вселенной, — промолвил тот, шмыгая носом. То, что глубоко проросло в сердце ядовитыми цветками, что навсегда останется в памяти. Сонхва его найдёт, куда бы ни бежал Сан. Сонхва за ним придёт, где бы он ни оказался.       — Верно.       Сан вновь вытер щеки, пачкая их в грязи, оставленной на рукавах свитера, и мысленно повторял себе больше не плакать, не показывать мужчине, как ему плохо, боязно, когда он к нему подходил, когда в очередной раз доказывал Чхве, что тот сам доверил себя покровителю смерти. Что Чхве Сан войском пошёл против самого себя же, позволяя будущему эмиру находиться подле него так близко, так досягаемо.       — Уходи, — тихо сказал, больше не смотря на него, — теперь уходи.       Сонхва опустил чёрные глаза, спрятал руки в карманы кожаного плаща, но не слушал слова парня, не сдвигался. Ему ещё кое-что нужно сделать, воплотить в реальность то, о чём он думал все дни без него, однако он нерешительно стоял на месте, не знал, как поступить.       — Почему не уходишь? — прошептал, не понимая действий адского пса. Он сегодня совсем другой, сегодня вёл себя перед Саном не так, как раньше. Это настораживало, это заставляло душу сжиматься в боязни от незнания того, что Сонхва сделает после, как больнее надавит на Сана, как ещё он разрушит его. — Я ведь дал тебе ответ.       Сонхва ничего не ответил, лишь быстро подошёл к своему автомобилю, открыл дверцу. Ловкими движениями зацепил пальцами коробочку, которую вёз для Сана, и после подошёл с ней к Чхве.       — Тебе нужно лучше питаться, — Сан на него удивлённо посмотрел, совершенно не понимая того, что творил мужчина. Так не должно быть, такого просто не могло быть, в голове парня не укладывалось то, что он лицезрел перед собой в это мгновение. Ведь цербер Элема слишком грозен, нёс в себе смерть, пронизывал лезвием меча тела солдат и разрушал здания. Мёртвые за ним шагали, его в покое не оставляли, а он сейчас перед Саном. Он сейчас ему вручал своё сердце в виде коробки с едой, что парень никогда не видел в своей жизни. — То, что ты ешь, не поможет тебе.       — Я привык.       Сан её принимать не торопился, всё смотрел на предмет, перевязанный шёлковой лентой. Не мог поверить в то, что случилось.       — Это еда, — проговорил Пак, разъясняя Сану. — В этой коробке то, за что дерутся люди Кемера. За что они готовы пожирать тела друг друга и убивать свои семьи.       — Я её выброшу, — отрицательно покачал головой, давая понять, что никогда не примет что-либо от адского пса, что не пойдёт против собственных слов. Даже если сегодня усомнился в них, даже если отчаянно звал его, просил примчаться в эту пустошь, появиться перед ним. Даже если принял его условие, с цепями, оплетёнными у ног, ступил к нему.       — Не занимайся расточительством, — промолвил низким голосом, пробуждающим испуг, что на мгновение стих в парне. Сан на него посмотрел большими глазами, готовый вновь осыпать лицо слезами, однако задержал дыхание, попросил себя успокоиться. И Пак, видящий, как сильнее убивало твёрдое звучание слов, понял, что с его мальчиком нужно быть нежнее, мягче. — Не противься мне и моим действиям, Чхве Сан.       Тот ничего не ответил, с боязнью принимая из рук мужчины небольшого размера предмет. Из коробки исходил приятный запах, из-за которого парень ощутил, как живот начал болеть. Голоден после стольких улиц, бесконечной дороги и дней, что повторялись один за другим. Не попрощавшись с Сонхва, он пошёл в обратную от него сторону — к поселению. Ноги еле передвигались по холодному песку, челюсть дрожала от холода, а у Сана в груди бушевали океаны, окропляли лицо Пака и взвывали остановиться. Посмотреть на него, взглянуть в антрацитовые глаза, скользнуть взором по острым скулам и осунувшемуся лицу, прежде чем они расстанутся ещё на несколько дней длиною в вечность, прежде чем вновь сойдутся, влекомые заветами Великого, Всемогущего. Это притяжение между ними — неизбежность, это то, что не давало парню сомкнуть веки, погружаясь в сон, что беспокоило из звёздной ночи в ночь. Однако Сан шёл вперёд, думал о том, как будет объяснять хозяевам дома, почему он внезапно убежал, почему оставил их посреди этой новости, раздавшейся ночной грозой по всему Кемеру.       И Сан не оборачивался, не видел, как смотрел на него адский пёс. Как шептал ему: «Я твоего появления буду ждать у мёртвых морей, и волны не сберегут тебя от моей любви». Потому что перед любовью Сонхва бессильны воды Кемера, потому что и Великий, Всемогущий не сможет её сломать в нём.       Она его оружие, что он направлял против всей вселенной. Чхве Сан его сокровищница, что он сгребал в собственных руках, оберегал от людей, одурманенных смертью, тянущихся к мужчине руками, пытающихся отобрать его пустынное сердце, его свет посреди Кемера. И Сонхва готов пожертвовать всем миром, только бы никто из них не коснулся его Сана.       Но не пожертвует самим Чхве Саном во имя его спасения.

* * *

      В этом пламени он сгорит, этому пламени он подчинится.       Господин Хван Хёнджин отбросил в сторону огнестрельное оружие, устремил свой плотоядный взгляд на Хонджуна. Тот так и манил прижаться к нему губами, разорвать пуговицы на черной рубашке, что была расстёгнута на чрезмерное количество, и не позволять кому-либо смотреть на него, лицезреть красивейший самоцвет в лице его бестии. Однако мужчина не обращал внимания на него, всё вёл себя так, словно Хёнджина здесь нет рядом, словно Сонхва не давал указание вместе с ним выполнять очередное поручение во имя Азура.       — Долго будешь играть? — хрипло спросил Хёнджин, с недовольством хмурясь. Хонджун заметил, как сжались его пальцы до побеления костяшек, как заострились черты лица и незаметно для того потянул уголок губ вверх в улыбке. Хван его забавлял, заставлял войти в азарт тем, что сам натягивал на себя синие нити в подобии ошейника, вплетал их на руки Хонджуна и позволял вести, как тот пожелает.       Они сидели в кабинете Рави, ожидали его появления после того, как он закончит учение армии Азура. Парень сам попросил двоих остаться в комнате, сказал, что вернётся быстро, только уже который час пропадал за пределами здания, слишком углубился в процесс собственной работы. Хван не терял время, собирал сведения своих людей об ультрамарине, просматривал источники и всячески контролировал себя не отвлекаться на Хонджуна, только не получалось. Им нельзя находиться вдвоём на важных заданиях, слишком большая вероятность того, что мужчина будет поглощён другим, что не устоит перед его колдовством.       Ким приподнял взор, обрамлённый густыми ресницами, посмотрел на Хёнджина с явным раздражением. Он крепко сжимал в руках листы с отчётами о наркотике, пробегаясь большими глазами по выведенным строкам на белоснежной бумаге, но господин Хван препятствовал выполнению поручения.       — Ты игры сам с собой ведёшь, — ответил Хонджун, усмехнувшись. Он устало откинулся на мягкую спинку стула, закинул ногу на ногу и вновь вернулся к чтению бумаг, понимая, что ни к чему хорошему это не приведёт. Не там искали.       — Всё стараешься не смотреть на меня, не разговаривать со мной, но ты провоцируешь меня, бестия, — Хван потянул угол губ вверх, глазами пропадая в его. Видел синее пламя, что разжигал собственными словами, что испепелит его в большем желании обладать этим великолепием. — Ты играешь со мной в очередной раз.       — Не списывай мои действия на свой счёт, — а тот ему и шанса не даст. Это Хонджун его сердцем обладал, это он в своих ладонях орган сжимал, его горячие капли рубинового оттенка чувствовал и к губам подносил, языком облизывал. — Если бы не Сонхва, я бы не водился с врагами, не находился бы с одним из них в одном помещении.       Слишком соблазнительный для Хёнджина. Слишком.       — Даже если эти враги знают слишком много о тебе? — прищурился Хёнджин, теперь уже полностью утопая в этом мужчине. Не мог с собой совладать, со своей любовью к бестии уж точно. А теперь разложил перед ним все свои карты, раскрыл каждую, потому что окончательно сдался, пал к его ногам. Потому что хотел его взгляд на себе, его губы на своих, его душу у себя.       — И что же тебе известно, Хван Хёнджин?       И собственное имя слышать из его уст мучительно прекрасно. Тот стянул чёрный галстук, чувствовал, что ещё немного — он на него накинется, с силой прижмёт к себе, раскроет губы и заменит звучание насмешливого голоса на гортанные стоны. Однако, как мог, себя сдерживал, не показывал, что уже погряз в яде этой змеи, что до его смерти осталось совсем немного. Внимательно, задерживая взгляд, рассматривал Хонджуна под светом, что мягко ложился на его лицо. Переводил глаза на окно, в отражении которого отображался его облик, и в темноте ночного неба он приковывал к себе, он созывал, вторя морскому чудовищу.       — То, что я до сих пор не рассказал Сонхва, — ответил ему, так же гадко улыбнувшись. У них любовь строилась на ненависти, страсть на вскрытии ран друг другу. — О том, как именно ты связан с этой наркотой, врывающейся в сознание синим оттенком.       Хонджун закусил губу.       — Что не нужны тебе эти бумаги, ты самое главное знаешь. Не ищи дилера, вкладывая в руки Пака ультрамарин, Хонджун. Смерть навлечёшь на себя.       Ким на его слова издал смешок.       — И сколько стоит твоё молчание? — он сверкнул чёрными глазами, наклонился вперёд, ближе к Хёнджину и шептал. Сводил его с ума, играл по-настоящему, по-крупному с тем, кто зверел от такого Хонджуна, кто еле держал себя, чтобы не сорваться.       — Твоё сердце.       Хонджун ядовито улыбнулся, отрицательно качая головой.       — Оно тебе не нужно.       — Я больше тебя знаю о том, чего действительно желаю, — ответил Хван на его слова, так же склонившись к Хонджуну. Он его завоюет, он его любовь себе в награду заберёт и заставит лицезреть, как мужчина сам подставит свою шею под клинок, сам бросится к Хёнджину, умоляя забрать его сердце. Оно песнями о Хване будет выть, врагом проклинать.       — Моё тело, — он встал со своего места, смотрел на мужчину сверху и подошёл настолько близко, что Хёнджин утыкался носом в его живот, покрывал своим горячим дыханием мягкую кожу сквозь ткань. Он поднял глаза, затапливающие радужку сапфировыми переливами похоти, не смел отрывать взора от того, ради которого готов развязать войну в Кемере, и себе шептал, что присвоит его себе. Навечно «мой» запечатлеет на его устах. — Оно тебя больше интересует. Думаешь, я не замечаю, как ты пожираешь меня, как прижимаешь к себе и склоняешь в грехе Саде?       Хёнджин тихо посмеялся, сощурив глаза.       — Так заметно? — спросил он, не отрывая взгляда от мужчины. Играл с ним, проигрывая. Пусть Хонджун считает его своим врагом вечно, пусть обжигает и разрывает грудную клетку до капель крови своим безразличием, никому не нужным притворством и обманом. Хван знал свои чувства, он не сомневался в своём сердце. Оно бестию не просто так выбрало. — И что теперь прикажешь мне делать?       — А какую сделку с дьяволом ты бы заключил? — Ким опустил корпус, оказываясь лицом напротив к Хёнджину. Шептал в самые губы, скалился и всячески пытался скрыть страх неведения, какой именно секрет знал о нём господин Хван. Хонджун ошибся, не скрыл тщательнее то, о чём никто не должен узнать, и Хёнджин умело этим воспользовался. — Я предлагаю тебе себя.       — Так легко раздвигаешь ноги? — смешок слетел с розоватых иссушенных губ Хвана, что он облизнул языком. От глаз Кима это не скрылось, из-за чего он ощутил, как внизу живота стянуло, как пальцы поджимались от того, как хотелось разорвать всё между ними, сократить миллиметры и прекратить думать о том, что он отдастся врагу. Это ради него самого, ради ультрамарина. — В этот раз моя очередь делать тебе больно, Ким Хонджун.       Хонджун на него посмотрел с недоумением, совершенно не ожидая того, что мужчина откажется.       — Я дождусь того момента, когда ты сам придёшь ко мне, когда вложишь свою душу мне в руки и прошепчешь, что сам хочешь этого не меньше, чем я.       Хёнджин встал со своего места, всё держа в своих руках бумаги, и показательно помахал ими.       — Я у дьявола многому научился, — подмигнул он, — в том числе и давить на твои больные места, выпускать твой яд, бестия. Благодарю за познавательную беседу, передай Рави, что я за Сонхва.       Ким нахмурил брови, так и оставаясь в том же положении тела. Хван его обыграл, в этот раз укусив первым, распространив свой яд по всему телу.       — Я нашёл кое-что в отчётах, что нашёл Рави. И говорить ему о том, что ты скрываешь, я пока не буду, — он обошёл мягкие кресла, ушитые синим бархатом, и направился к железной двери, ведущей к коридору штаба. — Всё зависит от твоего поведения, бестия.       Как только дверь за Хёнджином закрылась, в сторону выхода полетела подушка, попавшаяся под руки Кима. Он свирепо осмотрел кабинет, пытаясь найти что-то ещё, чем можно было бы унять свой гнев, однако ничего, кроме подушек и бумаг, не попадалось под руки. Хонджун кричал от чувств, охвативших сердце, срывал связки от злости на того, кто решил, что сможет так умело воспользоваться его слабым местом, доводя до того, что он сам поддался ему, сам себя предложил ему.       А в ушах так отчётливо отдавалось: «бестия».

* * *

      Сан не мог остановить себя смотреть на маленькую коробку, перевязанную лентой. Сжимал её стенки в своих руках, всё не решался открыть, посмотреть, что внутри неё. Мотал головой, жмурил глаза, всё не веря тому, что сделал адский пёс, что вручил ему, заставляя метаться по всей пустынной местности от незнания, как относиться к этой вещице в его ладонях.       «И что мне делать с тобой? — мысленно спрашивал парень, не переставая взглядом давить предмет с приятным запахом. — Я не могу выбросить тебя. Да, это было бы расточительством. Он правильно сказал. Но что если это уловка и он хочет меня убить?»       Сан теперь уже переместил ладони на свою голову и с силой сжал волосы, приводя мысли в порядок.       «Нет, было бы так безрассудно с его стороны тратить время на то, чтобы приводить меня в свой особняк и обещать найти Чанхи. К тому же он мог убить меня в любую прошлую встречу».       Чхве на несколько секунд прикрыл глаза, вспоминая все их прошлые встречи, мгновения, когда страх перед мужчиной брал в свои заложники, удушал. Потому, кивнув на собственные слова, что он не озвучил, оставил в сознании, согласился с выводами о адском псе.       — Что же ты творишь со мной, Пак Сонхва? — тихо проговорил Сан, почти хныча от безысходности. Пересилив себя, он всё же открыл коробку и увидел внутри содержимого финики и рахат-лукум. Парень принюхался, понимая, что сладкие угощения так прекрасно пахли и манили его всё это время, заставляя чувствовать нечто странное в районе нижней челюсти, похожее на выделение слюней. — Ладно, — с твёрдостью произнёс: — я проверю на себе эту еду, и если со мной ничего не случится, то угощу ею хозяев.       Он с осторожностью прокусил засахаренный кусочек восточной сладости, а после уже и весь. Сану он понравился, от чего на лице засияла улыбка. Он никогда не пробовал подобного, даже мечтать не смел о том, чтобы искусить сладость хоть в малых её количествах, а адский пёс принёс целую коробку, наполненную дивными угощениями. И мысли об этом заставляли сердце покрываться первыми цветками, хоть он и старался отогнать взлетевших в этот момент белоснежных птиц, напевающих о том, какой поступок совершил мужчина для него. Сан знал, что достать пропитание очень трудно, и даже в столь прекрасном городе, как Саде, с этим тоже есть проблемы. И от раздумий того, что, возможно, Пак искал для него эти сладости, или вместо того, чтобы самому их есть, он поделился с Чхве, невольно теплело в груди.       — Почему я улыбаюсь? — прошептал Сан, тут же закрывая лицо руками, испачканными в сахарной пудре, и мотая головой в отрицательные стороны. — Моё тело не должно так реагировать. Точно не должно. Верно ведь Чанхи говорил, что путь к сердцу человека зависит от желудка. Адский пёс выбрал самую безжалостную тактику. Я просто сейчас поддаюсь этой… сладкой штуке. Да.       Сан издал что-то вроде хныканья и вновь погрузился в раздумья о мужчине, всячески стараясь отогнать от себя сердце, что начало учащённо биться при представлении образа мужчины сегодняшней ночью.       Ощутив, что его состояние никак не ухудшалось после съеденного рахат-лукума, Сан принялся за финик. Тот был ещё слаще, из-за чего парень на некоторое мгновение поморщился и понял, что ему нужно выпить воды. Однако в этот момент он не мог войти в дом, всё ещё предполагая, как ему объяснить свой внезапный побег и эту коробку со сладостями, которыми он захотел поделиться со взрослыми и детьми. Потому он ещё несколько минут сидел на улице, натягивал рукава вязаного свитера до кончиков пальцев от холода. Всё размышлял о том, как должен поделиться всем произошедшим со старшими, прокручивал в голове каждое слово адского пса, его взгляд и объятие, задыхаясь от представлений. И всё отрицал своим разумом, не позволяя израненному сердцу потянуться в сторону мужчины, найти в нём потерянные корабли Кемера у мёртвых морей. Последовать за его алыми парусами, не волнуясь о леденящих каплях водной стихии. Потому что сердце Чхве Сана песней морских существ разносит по волнам — адский пёс от них укроет.       Пак Сонхва войска остановит, только бы один его влюблённый взгляд поймать, только бы оледеневшие ладони поднести к губам и прошептать, что согревал бы их всю жизнь. Его любовь сильнее армии двух сторон Кемера, превосходила веру в мирное небо и рядом с людской не стояла. И мужчина не жил, не дышал без Сана, считал дни до встречи с ним, смотря, как за стёклами автомобиля проплывало чёрное небо.       Только его мальчик смотрел на подаренные угощения, взор от них не мог отвести и пытался понять свою душу, что убегала и тянулась одновременно. Молвил своему сердцу: «Ты не должно, не с ним. Тебе больно сделают, тебя убьют и разобьют, что я не смогу тебя собрать обратно». А оно глупое, совсем безрассудное, Сану проявляло сапфировым отливом его облик, до сорванного голоса говорило ему: «Посмотри на него, он ради тебя всё что угодно сделает, он мир под твои ноги положит и Кемер перед тобой преклонит». Оно не ошибалось, это Сан ему не верил, не желал.       — Мне нужен знак, — произнёс он совсем тихо, обращаясь к Великому, Всемогущему, смотря на очерненное небо, — ты ведь знаешь, да? Он ведь тот, кто отыщет меня в тысячи других вселенных, кто явится за мной даже если я буду на другом крае этой планеты, за множеством морей от него? Не может ведь моё сердце чувствовать, что он сделает так? Что и сегодня он не просто так искал меня по всем пустыням, что не просто так обнял… — Сан замолк, ощущая, что душа не выдерживала того, как парень сам себя разрывал, как не позволял себе следовать за её звучанием.       Адский пёс ведь тот, кто мечом разрубал тела людей, кто врывался в их плоть голыми руками и извлекал сердце, кто демонстрировал это всему Кемеру и своих чертей в глазах не скрывал. И Сан не мог быть с ним. Они из других миров, что не сплетались в один. Сан это понимал, Сан сам себе пытался твердить, что он мужчине не нужен, что ничего, кроме страха, цербер Элема не вызывал. И адский пёс не из глубин своих чувств так относился к нему, он в любой момент поднесёт к белоснежной коже Чхве сталь своего оружия, не вздрогнув, прольёт его кровь себе на ладони горячими каплями. И не будет, склонившись над ним, молвить о том, что за ним пойдёт на тот свет, что Кемер оставит позади, только бы с ним быть всегда. Сан не должен сердцем следовать за тем, кто являлся истинным дьяволом в пустынных землях, не должен искать любовь в том, кто первым посреди руин начал её проявлять.       В дивном саду меж своих рёбер Сан взращивал первый цветок лазурного окраса, устремлённый к Сонхва, понимая, что не стоило поступать подобным образом. Только не мог остановить себя, устремляя глаза наверх. Под куполом очернённого неба сверкнула единственная звезда, и парень с неверием глядел на неё, не имея в себе сил отрывать взор ресниц от величайшей красоты. Поражённый небесами, он шептал себе совсем тихо, что Великий, Всемогущий ответил на его молитвы, являя посреди мрака сияние звезды.       — Ты чего здесь сидишь, мальчишка? — послышался женский голос, и Сан обернулся с едва заметной улыбкой на продрогших губах. Лале недовольно посмотрела на него, понимая, что тот совсем окоченел от холода и покачала головой. — Заболеешь ведь.       — На небе видна звезда, — показал ей Сан на мерцающее небесное светило, указывая на него указательным пальцем. — Я не мог не любоваться ею. Она в моей жизни самая первая.       Женщина с теплотой улыбнулась, а затем накинула на плечи Сана тёплый плед, тут же согревая его. Укатанная в шаль Лале присела рядом с ним, так же поднимая большие глаза к чёрному небу. Она поджала свои тонкие губы, потянула руку вверх, стараясь схватить пальцами дар небес, ощутить тепло голубой звезды кожей и распустить в сердце надежду. Однако лишь грустно улыбнулась Сану, обращая теперь свой взгляд, полный теплоты на него.       — Я ещё с детства так делаю, — проговорила она, и парень уловил едва заметную печаль в звучании её голоса. — Всегда думаю, что получится ухватить хоть маленький кусочек этих светил себе, но каждый раз невозможно.       — А я скучаю по солнцу, — положив голову на согнутые колени и всё продолжая смотреть на звезду, сказал Чхве. — Прошло почти десять лет, как ночь охватила наше небо и не дала ни малейшего шанса ещё один раз почувствовать его в землях Кемера. И его так не хватает здесь.       — Ты прав, — кивнула Лале, — посреди этой войны не хватает солнца. Оно бы подарило всем нам надежду на то, что всё прекратится. Что этому Аду во всём Кемере придёт конец, что мы сможем выбраться из убежищ, разрушенных домов и обломков того, что мы так любили и увидеть наш дивный мир. Но нам послали одну сильную звезду, как бы говоря: «вы справитесь, потерпите ещё немного», и я очень благодарна за то, что мы можем её видеть. И бесконечно рада.       «Я тоже. Я бесконечно рад, что на небесах просыпаются звёзды. Я молю золотистыми песками Кемера и его синими волнами, молю тебя всем своим сердцем, не будь последней звездой на этом небе», — смыкая ладони вместе, мысленно просил Сан.       — Когда день и ночь сменялись друг за другом, в те далёкие времена счастья, мы загадывали желания падающим звёздам. Но пусть сейчас, увидев первую звезду спустя долгое время, мы загадаем ей свои желания, — произнесла пожилая женщина, улыбаясь парню так, что у него сжалось сердце воспоминаниями о матери. — Я бы попросила о мире, о стойкости в сердцах тех, кто борется за Кемер, о вере тому, кто чувствует, что она его покидает, о доброте для тех, кто оказался сломлен злом, и о силе, которой не хватает всем гражданам страны. А ты, Сан? Что бы попросил ты?       — О небе, за свет которого мы сражаемся, о дне и ночи, о солнце, — и на осунувшихся щеках проявился румянец. — Тогда нам было бы легче бороться с теми, кто обрушил на Кемер страдания. Правительство это или Элем… я не знаю, на ком лежат страдания всего народа, но важно лишь то, что мы сможем отвоевать дивный мир, — «и я верю, что адский пёс вернёт нам небо».       И он не знал, почему в сердце появился образ Сонхва, спасающего страну войском тысячи, почему вдруг доверил весь свой мир ему в руки, когда раньше ни за что не стал бы этого делать, но что-то отчаянно шептало в Сане, что никто иной, как мужчина, вернёт величие Кемера.       — Я до сих пор не могу поверить в то, что узнал сегодня, — пробормотал парень, решаясь поделиться с женщиной своими переживаниями и найдя в ней приятного собеседника. Сан давно ни с кем не разговаривал по душам, так трепетно и так открыто. Нет, Сан ни с кем раньше не беседовал так, как с Лале, и не раскрывал всё, что копилось в его хрупкой душе. Потому поделиться тем, что произошло за несколько последних часов и раскрыть каждый лепесток своих чувств, для Сана было не так сложно. — Столько… душераздирающего. Если я правильно подбираю слова, — он потянул уголок губ в усмешке над собой.       — Представляю, как много открылось тайн перед тобой, мальчик, — потрепала его по волосам женщина и улыбнулась совсем ласково, что у Сана навернулись слёзы на глаза. Так улыбались мама и тётушка, когда они сидели у большого костра в окружении остальных бродячих людей, когда вместе со всеми бежали от Элема.       А Сан сейчас самовольно прыгал в адское пламя змеев.       «Как же тебе не стыдно? — проскользнуло в мыслях Чхве, и он незаметно сжал пальцы, впиваясь ногтями во внутреннюю сторону ладоней и оставляя на светлой коже огненные полумесяцы. — Когда все вокруг страдают от их оружия, когда лишаются семей посредством безумия Элема, ты идёшь навстречу тому, кто вскоре будет вести их армию».       Он метался между тем, что сам себе повторял по несколько раз, и тем, что с воплем молвило ему сердце.       — Мне тоже поначалу было трудно признать, что всё, что мы принимали за правду, как таковой не являлась, — сказала Лале, теперь уже опускаясь рукой на плечо Чхве и медленными движениями похлопывая его. — И, как оказалось, мы обманывали себя столько лет, не видя того, что теми, кто убивал народ, были не те, что с оружиями выступали против, а те, кто спрятал себя в Саде. Для меня нет ничего хуже безразличия, Сан. И правительство нашей страны смотрит на нас, не предпринимая каких-либо попыток защитить, и эти же люди у власти отправляют в страшные, самые страшные места на свете наших солдат, жертвуя столькими жизнями, только бы дать всем вокруг мнимую уверенность, что действия против группировки принимаются. Меня это так же, как и тебя сейчас, расстраивает.       — Мне… так трудно принять этот факт, — он прикрыл глаза на несколько секунд, прежде чем вновь устремить их на звезду. — Я теперь не знаю, кто мне враг, кто союзник.       — Я уверена, что твоё сердце даст тебе правильный ответ.       — А вам ваше ответило?       Лале кивнула.       — Есть один человек среди всех них, который воюет не за богатство, что не забрать с собой на тот свет. А за порядок в стране, за мирные дни, за сам Кемер. И за него я так же молюсь каждую ночь, как за своих близких людей. Он убивал стольких людей, что сбился со счёта, его тело покрыто кровью граждан, и он сдерживал в пальцах холодное оружие, идя по головам. Он грешен, он сам дьявол, только я верю в силу этого чудовища, — она посмеялась. — Очень странно, да, но я верю церберу Элема.       — Пак Сонхва? — тихо спросил Сан, и она подтвердила его слова.       Парень в замешательстве посмотрел на неё, замирая на мгновение. Он не дышал, не сбивал её нежный голос посреди тишины местности, глядел лишь на неё и всё не понимал. Почему же там, в разрушенном городе, полном мертвецов, в самой сердцевине боли Кемера люди склонялись к ногам правителя, осыпали его молитвами, веровали в него, как в самого Великого, Всемогущего? Почему же только здесь Сану раскрыли истину, обнажили лица власти и произнесли то, чего он совсем не ожидал услышать? Почему здесь шептали об адском псе, почему здесь они свято верили в него, когда как в городах крупнее от страха не позволяли себе вслух произнести «Элем»? У самого Саде Пак Сонхва жестокий убийца, о котором слагали сказания, как о дьяволе всего Кемера, но в пустынных землях он чудовище, что принесёт свою душу за свободу народа.       — Вероятно, всё это время то, что я слышал из уст людей, рядом с которыми оставался на неопределённое время, оказалось ошибочным. И если бы не скитался по городам, то, как и вы… — чуть тише проговорил Чхве, — был бы другого мнения об Элеме.       — Ты поддался мнению других людей, Сан, — мягко сказала она, теперь уже руками трепля его пушистые волосы, вторя самому ветру, — и сейчас тоже поддаёшься. Не верь мне, не верь им, мальчик. Следуй только за своим сердцем и решай только сам — станешь ты сторонником взглядов Пак Сонхва или его противником.       — Мне с этим сложно, — он тяжело вздохнул, вместе с этим собираясь рассказать женщине то, на что не хватило сил поговорить с Чанхи. Младшему брату он не смог бы поведать о том, что чувствовал, сколько выносил каждый день, сколько проносил на себе час за часом и какие страхи оплетали у шеи, обездвиживали ядом. Однако с Лале Сану было легче. Она и как старший человек могла дать ему хороший совет, подсказать, как будет лучше. — Я, скорее всего, поддался. Да. Поэтому сейчас мне так трудно признать всё то, что я узнал и теперь жить с этим. И сложнее, ведь я знаю лично Пак Сонхва.       Лале удивлённо посмотрела на него, совсем не ожидая того, о чём рассказал Сан. Она открыла рот, тут же закрывая его ладонями.       — И как же ты связался с ним, мальчишка? — спросила она, всё ещё не скрывая своего искреннего потрясения этой новостью. — Ты не похож на змеев. Это я точно знаю. Я за свою жизнь столько солдат Элема повидала. Не сосчитать!       — Я… не знаю, — он опустил голову, теперь уже рассматривая свою потрёпанную обувь и теребя пальцы. — Однажды сбегал вместе с младшим братом с мероприятия, где группировка напала на людей. И он застал меня за спасением одного из солдат армии правительства. И через некоторое время уже сам появился в моём доме, не объясняя, зачем. А сейчас сказал, что планы изменились.       — И больше не будет к тебе приходить?       — Наоборот. Решил, что должен обеспечивать мою безопасность. Я не из тех людей, которым нужна острая помощь. Если сравнивать меня с остальными пострадавшими от войны. И не человек из высокопоставленного общества. Не знаю, почему так важен адскому псу в выполнении его поручения. Он и еду мне принёс, — тот указал на маленькую коробочку возле женщины и после уже с заметным смущением промолвил: — Простите, что не предложил раньше. Угощайтесь.       Лале улыбнулась, пролепетав благодарности Чхве, и взяла рахат-лукум.       — Вероятно, он проявляет свою заботу искренне. Не стал бы человек Элема только из-за поручения так возиться, — наконец изрекла она, понимая, как тяжело произносить это парню. Не со всеми можно о подобном поговорить, не каждому сказать. Связь с адским псом нужно держать в секрете, особенно перед теми, кто голову в его сторону не склонял. — Я уверена, что он ещё раскроет тебе эту тайну. Почему приходит к тебе и почему так защищает от зла Кемера.       — Он тоже о многом рассказал мне сегодня, — кивнул Сан. — Я много узнал о Саде именно из его уст. И в который раз сегодня убедился в том, что Пак Сонхва отличается от того, что представляет из себя. В эту последнюю встречу он вёл себя иначе. Иначе, чем в телевизоре, чем в рассказах других людей о нём, и иначе, чем в моей голове… изначально он делал всё подобно змею Элема, только сейчас всё совсем не так. Что-то в нём поменялось.       Женщина потянула уголки губ вверх, слушая размышления Сана о мужчине, но теперь уже ничего не говорила, давая ему возможность высказать то, что накопилось в душе за долгое время.       — И выглядел он сегодня не так, — Чхве повернулся к Лале, чуть нахмурив брови. — Понимаете, я не про внешний вид. Взгляд был совсем другим. Я так смотрю на цветы, что погибают. Или смотрю так на младшего брата, когда вижу, что ему плохо. И… совсем забыл вам сказать. Он предложил мне жить в его доме, пока он будет искать моего брата. Сказал, что так будет лучше для меня же. И вновь угрожал найти меня, если я сбегу.       — Так ты уже сбегал от него? — хихикнула та, в очередной раз поражаясь этому мальчику и представляя гнев адского пса.       — Конечно. Я ведь не знал, в какой именно день придёт этот мужчина за головой моего брата или моей. Поэтому мы и сбежали.       — А потом не поладил с братом, и тот ушёл вперёд?       Сан снова кивнул.       — Вы верно сказали. У нас с Чанхи часто случаются ситуации, когда мы причиняем боль друг другу. И каждый отдаляется как можно дальше, только бы сильнее не задеть, не сказать ещё чего хуже. Так было с самого детства. Наверное, поэтому мы особо и не близки, хоть и готовы всем пожертвовать, лишь бы один из нас остался жив. Вот он и ушёл без меня, обижаясь на то, что я не сказал о Пак Сонхва.       И Сан, казалось, впервые говорил так открыто, искренне и долго, совсем не понимая, с какой скоростью слетали слова с его розоватых губ. Сердце медленно освобождалось от титановых оков, разрывало цепи, что он самолично намотал на него, и пробуждало на своей поверхности белоснежные бутоны, тянущиеся за зовом надежды. Сану становилось легче после того, как он произнёс всё то, на что не решался ранее, что не дозволял себе. Ведь твердил — нужно молчать, никому не доверять, терпеть и бежать, как можно дальше по песочным землям. Только в этот момент парень понял, что от самого себя он не сможет сбежать, что самого себя долго обманывать не получится, и эти пули собственных кошмаров будут находиться в плоти, пока он не проберётся внутрь, не извлечёт их.       И разговор с Лале был его первым, совсем крохотным и еле устойчивым шагом к своему дивному миру. Однако Чхве всё равно безмерно гордился собой и тем, что получилось преодолеть границы, что он вывел в своей голове и закрепил на душе.       — Спасибо вам, — прошептал Сан, чувствуя мерцающую звезду уже не на небесах, а в самом себе. Пожилая женщина во многом ему помогла сегодня и многое дала понять. С законами выживания в Кемере парень постепенно уничтожал себя своими руками, не позволял многое, страшась за свою жизнь и за жизнь младшего брата. Но всё оказалось не таким пугающим, каким он представлял. — Если бы не вы, я бы ещё долгое время держал всё это в себе. И… так вот почему мама так любила разговаривать с тётушкой о жизни. Это помогает.       — Уверена, твоя мама бы похвалила тебя за то, что ты сделал сегодня и какой путь проделал до этого момента.       У Сана на глазах выступили слёзы, и Лале, увидев, как растрогали мальчишку её слова, тут же обняла его, согревая своими тёплыми ладонями его тело и не спеша похлопывая ими по спине в приободряющем жесте. Она понимала, как тяжело пришлось ему в городе, у самого Саде, до которого не добраться тем, кто вынужден скитаться по опустевшим улицам городов. Как нелегко было ему расти посреди руин и воспитывать брата в условиях войны, голода и жестоких сердец людей. За каждым взрывом сбегать, закрывать уши и не давать волю слезам, только бы ребёнок возле него не страшился, разнося горький плач по стенам убежища. И женщине было бесконечно жаль за то, через сколько пришлось пройти этим детям. Великий, Всемогущий не уберёг их от времени, когда нужно быть особенно сильным, стойко стоять посреди расстрела и молиться о дивном мире.       — Знай, что ты всегда можешь вернуться сюда вместе со своим братом, — сказала она, слыша его размеренное дыхание. — Двери этого дома всегда будут открыты. И когда тебе будет тяжело, и тебе не к кому будет обратиться, я, мой муж, наши внуки и всё наше поселение обязательно поможет тебе. Это место может стать тебе новым домом.       — Спасибо. Я многим обязан вам и отплачу за вашу доброту.       — Не волнуйся, Сан. Знай, что за Пак Сонхва есть могущество, власть и сила всего Кемера. Не зря мы все верим в то, что именно он будет следующим эмиром, что он спасёт нашу страну и весь наш народ, что именно он вернёт нам небо. И если он сказал тебе, что защитит тебя, что спасёт от всех бедствий, даже будь это гнев самого Великого, Всемогущего, то он сдержит своё слово. Поэтому высоко подняв голову войди в его дом, дай ему понять, что он не просто так оберегает тебя от того, что будет в Кемере дальше. Ведь грядёт конец войне, грядёт наш дивный мир.       — Хорошо.

* * *

      Он всё ждал его у мёртвых морей.       Сонхва отстранённо смотрел на сверкающие звёзды посреди чёрного неба, находясь на берегу и выкуривал третью сигарету, не зная, сколько времени провёл здесь. Водная гладь, на которой переливался мягкий свет, исходящий от небесных светил, успокаивала мужчину, позволяла полностью утонуть в своих мыслях и не отвлекаться на посторонние звуки. Он вновь затянулся и выпустил из своих губ поток дыма. Цербер Элема вяз в раздумьях о Сане, о его холодных сухих руках, которыми он хватался за мужчину, о самых красивых глазах, из которых капали слёзы, схожие кристаллам, описывали на щеках свои узоры и пропадали в ткани одежды. О голосе, что кричал в самые уши Пака: «уходи».       Он ушёл. Оставил. А теперь в очередной раз жалел, что послушал своего мальчика, что не взял его за руку и не посадил в автомобиль. Не увёз в это место, до которого змеи никогда не доберутся, на которое ещё нога человека не ступала.       «Я один день пережил, но как мне справиться с двумя без тебя?»       Сонхва потушил сигарету и выкинул окурок на песок, медленно раздавливая кожаным ботинком. В сознании метались мысли, не находя своего покоя в облике наследника Элема, и всё возвращались к ультрамарину. Мужчина без очередной дозы наркотиков сбивался с контроля, разрушал всё, к чему бы ни притронулись его руки, и убивал всех под волнами безумства, пронзал холодным оружием под куполом гнева. Пак выдохнул, прикрыл глаза и потёр веки, пытаясь унять дикое желание. Обещал себе не становиться подобным лидеру, а сейчас ничем не отличался от него.       — Я знал, что ты будешь здесь, — послышалось ему издалека.       Обернувшись, мужчина увидел Хёнджина, идущего к нему. Его отросшие волосы трепались ветром, руки были засунуты в карманы чёрного пальто, а на лице появилась улыбка, стоило найти адского пса. В последнее время он часто находился у своего особняка, о котором знал лишь Хван, и никак не желал его покидать. Возвращался вновь к берегу мёртвых морей, смотрел на то, как волны касались его обуви и курил.       — Не собираешься зайти в дом? Тебя там заждались, — спросил он, теперь уже оказавшись рядом с Сонхва. И Пак видел, что настроение у того сегодня прекрасное, потому и нахмурил брови, не совсем понимая, что случилось.       — Что-то произошло? — не отвечая на вопрос Хёнджина, проговорил тот. — Что с твоим видом? Так радуешься скорой смерти господина Али?       — Насрать на Али, — ещё шире улыбнулся Хван и, видя этот нетерпимый взор адского пса, всё же раскрыл ему свою правду: — Я добиваюсь своей бестии.       Сонхва закатил глаза.       — Через некоторое время зайду в особняк, но сейчас мне нужно побыть здесь, — всё же сказал он, на что младший кивнул. — Скажешь Хонджуну о том, что ультрамарин закончился. Мне нужны новые. Я не смогу долго продержаться без наркоты, постепенно схожу с ума.       — Хорошо, — пробормотал мужчина и, подобно Паку, устремил глаза к синему морю, вновь понимая его тягу к лазурным волнам, успокаивающим своей мелодией. — Что с сыном лидера?       Сонхва непроизвольно сильнее сжал пальцы, помещая их в карман кожаного плаща. И снова ощутил, как ладони покалывало от того, что в них нет заледеневших рук Сана, как всё внутри замерло от того, что его нет рядом посреди морской сказки, что открывалась лишь в этих укромных от всех земель. И вновь осознал, что без Чхве Сана он не жил. Он тяжело вздохнул, мысленно прося себя успокоиться, подождать ещё совсем немного до того мгновения, когда его цветочный принц окажется возле, озарит весь мир для адского пса своим лунным светом.       — Я встретился с ним, — ответил совсем тихо, вспоминая глаза парня, полные боли, — нашёл спустя девять часов после нападения на эмира Али. А теперь жду его опять.       — Он, конечно же, не захотел тебя видеть, — усмехнулся Хёнджин, — потому ты сейчас здесь одиноко стоишь на берегу.       — Я обманул его, — от этих слов стало так гадко от самого себя, но мужчина мог лишь потянуть уголок губ в ядовитой улыбке, повернувшись к своему другу, — сказал, что его брат в опасности, что змеи не оставят его в покое. И он поверил, Хёнджин, поверил, — и звучание его голоса впервые было на грани отчаяния. — Когда раньше клялся, что никогда не будет этого делать.       — Не говори ему о том, кем является его отец. Мы не знаем, что произойдёт, если ему откроется вся истина его происхождения. Будет ли это началом новой войны или концом этой.       — Я не собирался. Ему было тяжело принять факт того, что Саде существует, что всё, во что он верил, оказалось ложью. Если он узнает, кем является на самом деле, он не выдержит, Хёнджин. Я не хочу, чтобы ему было ещё больнее, чем есть сейчас.       — Всё же каждый должен узнать о Саде. Граждане нашей страны должны разбивать те призмы, что построило для них правительство, — проговорил Хёнджин, зацепившись мыслью о неоновом городе, вознесённом лишь для тех, кто тонет в богатстве и роскоши. И твёрдо решил во что бы то ни стало добиться падения Саде. Не сделает это Сонхва, так Хёнджин возьмёт Кемер в свои руки и войском Азура добьётся конца вражды, кровопролития и гибели. — Люди постепенно понимают, что всё это время были не на той стороне. А за этим пониманием народ будет следовать за тобой, Сонхва. Ведь ты показал им, как обстоят дела.       «Мне будет достаточно, если он будет следовать за мной», — пронеслось в мыслях адского пса, и он опустил голову.       — Скоро всё изменится, — сказал Пак, — завтра нужно пойти разобраться с эмиром. Я сказал Сону, что меня не будет два дня. Но если задержусь, этот мальчишка сам всё сделает, — вспомнив своенравный характер подчинённого, он усмехнулся. Если не поспешит, тот ведь действительно решит, что должен воплотить план действий адского пса самостоятельно, ни при каких обстоятельствах не позволяя жажде смерти притупиться.       — Я всё ещё не понимаю, почему ты сказал ему становиться числом войска Азура.       — Он верен мне, — кратко ответил Сонхва, — для меня этого достаточно.       Хван похлопал того по плечу, в который раз убеждаясь, что он не зря встретил адского пса. Старший всегда подсказывал в тех случаях, когда мужчина не знал, как поступать, доказывал своё звание лучшего воина Кемера и стойко выдерживал шторм тяжестей, встречающихся на пути к дивному миру. Потому Хёнджин держался его, не позволял себе прекратить связь с тем, кто показал своё величие перед всей страной, кто стал ему самым близким человеком посреди всех вселенных, в каждом из миров.       «И я с тобой буду всегда, Пак Сонхва. И я тебе буду хранить верность до последнего мгновения».       — Если бы можно было привести тебе клятву о своей преданности… — начал Хёнджин, не зная, какие именно подобрать слова, чтобы полностью донести тому своим мысли. А он в ответ улыбнулся впервые за долгое время, обратив взгляд в его сторону.       — Я верю, господин Хван, — промолвил Сонхва, — и ты можешь знать о такой же верности с моей стороны. Однако не ты ли говорил о том, что пойдёшь против меня, если сын лидера вдруг решит встать на своё законное место?       Хёнджин хмыкнул.       — И ты готов биться против меня? — спросил у него младший.       — Ты знаешь, что каждый защищает то, что дорого ему. В моём случае это сын господина Чхве. Даже если он направит змеев против Азура, мне придётся поддаться, позволить ему убить меня. Только бы его жизни ничего не угрожало. Я уверен, что ради Хонджуна ты бы поступил так же.       — Настолько сильно любишь его?       — Если то, что ты готов отдать ему в ладони собственное сердце, отыскать звёзды в черноте неба и пожертвовать Кемером, называется любовью, то да. Это любовь, Хёнджин. И не знаю, с какого времени это началось, когда именно я осознал, что задыхаюсь без него.       — Но что если он не сможет так же? — и мужчина сглотнул тяжёлый ком, больше не смотря на Сонхва. Глубоко хранящиеся в нём страхи могли выплыть на поверхность карих глаз, и Хёнджин больше всего боялся того, что Пак увидит их.       — Я всё равно буду закрывать его своей спиной от свинцовых пуль, всё равно буду оберегать до своего последнего вздоха. Ответ Сана не отменит моей любви, его боязнь и каждое «уходи» не изменит того, что я прекращу искать его во всех Вселенных. Он моё сердце, Хёнджин. Навечно.       Хван кивнул, запоминая каждое слово, что отдалось печалью в душе. И посреди урагана беспорядочных мыслей зацепился за самую главную — «мог ли он так же любить Хонджуна?» Мог ли он произнести, что готов пасть под ноги властей Кемера, только бы это уберегло Кима? Мог ли он назвать его своим сердцем? Пообещать, что отыщет его во всех Вселенных и будет стоять подле него в каждой. Хван с каждым отказом, с ненавистью в змеиных глазах и режущим «враг» путался в себе, еле удерживал в пальцах нити, которыми обвязал себя и мужчину. Из собственных раздумий его вывел неожиданный вскрик детского голоса. Он вместе с Сонхва обернулся и заметил маленькую девочку, что бежала к ним по белоснежному песку. За ней следовал дворецкий особняка, причитая и прося остановиться, иначе она споткнётся и вновь упадёт. Однако та совсем не желала его слушать и весело махала миниатюрными ладонями двоим, разнося по берегу звучание звонкого смеха. Хван заметил, как Сонхва широко улыбнулся, завидев её. А после опустился вниз, только бы она прибежала прямо в его объятия.       — Аиза! — всё продолжал звать девочку дворецкий, еле дыша от продолжительного бега за негодницей. Она, как только услышала от взрослого о том, что Сонхва у мёртвых морей, тут же выбежала из особняка, не дожидаясь встречи с ним.       Внезапно Аиза повернулась к нему, остановившись, и, дразня, показала язык. Затем, заливисто смеясь, побежала к Паку. Как только её цель была достигнута, она обвила ручки вокруг его шеи и крепко обняла. Девочка этими движениями выражала то, как сильно скучала по нему, как в ожидании его приезда считала дни и глядела в окно, выискивая свет фар автомобиля. Аиза даже не сказала никому из остальных обитателей сказочного дома в окружении шумных волн о том, что Сонхва уже совсем рядом, ведь пожелала сохранить в секрете и увидеть его самой первой. Она сильнее вдохнула его запах сандала и ириса, давая понять себе, что это не сновидение и Сонхва поистине рядом.       — Вы говорили, что не успею я по вам соскучиться и вы тут же будете дома. Но вы обманули меня, — проговорила она уже чуть обидчиво, сильнее прижимаясь к нему и ни за что не желая отпускать, — потому что я начала искать вас ещё вчера, а вы приехали только сегодня.       — Я виноват, — ответил ей он, поглаживая большими ладонями макушку и ощущая при этом подушечками пальцев мягкость её волос, — как я могу исправить свою ошибку?       Хёнджин улыбнулся тому, как трепетно обращался с ней мужчина и как бережно обнимал, словно она хрупкий цветок, что мог погибнуть, стоило не так его взять. Аиза пробуждала в нём дивные чувства, увидеть которые для Хвана каждый раз было изумлением.       — В этот раз вы не отделаетесь шоколадом.       — Хорошо. Мне следует отыскать тебе новую игрушку?       — Я бы очень хотела, чтобы вы погуляли здесь со мной. Этого будет достаточно, — она лучезарно заулыбалась, представляя, как прекрасно будет пройтись вместе с мужчиной у мёртвых морей и помочить ладони в холодной воде.       Дворецкий поклонился Сонхва, как только добежал до них. Он прижимал руки к бокам, громко дышал и никак не мог успокоить себя после длительного наказания от Аизы, заставившей его проделать огромный путь с максимально превышенной для его нормы скорости.       — Простите, господин. Я не смог уследить за ней, — пролепетал он и виновато посмотрел на Пака.       — Мы прогуляемся. Можете идти обратно в особняк.       Адский пёс встал вместе с малышкой, удерживая её на своих руках, и они шли к ледяной стихии, не позволяющей никому покорить себя, смотрели вдаль, ища посреди морей корабли с алыми парусами.