DAY 1
С трудом справляясь с очередным рвотным позывом, Чайлд исподлобья стреляет максимально недовольным взглядом в стоящую перед ним высоченную блондинку, продолжавшую уже минут пять держать позу, так и кричащую: «а я ведь говорила, кусок идиота». Кто бы ему сказал каких-то десять часов назад, что у самого опасного исполнителя «Фатуи», боевой, как любили называть ее сами участники, организации с расширенными полномочиями, в первые несколько часов решающей поездки обострится морская болезнь. Каюта, любезно выделенная беглецам, оказалась очень скоро непригодна для жилья, на что персонал китайского лайнера так же любезно, оглядывая с ног до головы странную парочку с натянутой улыбкой, не пожадничали передать в их распоряжение еще одну милейшую комнатку, но поменьше и с ведром. Чайлду больше всего не хотелось унижаться перед коллегой, но обстоятельства, как говорится, всегда сильнее нас. Он снова сгибается, машинально загребая свободной рукой все, что находится в досягаемости, а другой изо всех сил зажимает рот, будто это смогло бы остановить подступающую тошноту. В поле зрения были только огромные глянцевые туфли Синьоры, которые гипнотически покачивались влево-вправо от движения корабля. Вернее, ничего никуда не покачивалось, но сквозь легкий туман, не сходивший уже несколько часов, Чайлд перестал различать, что было реальным. — Сходи-ка прогуляйся, — вполне резонно замечают туфли и подходят совсем вплотную. Сильная рука тянет его за шиворот и легонько встряхивает. Лицо коллеги, скривленное от отвращения и недовольства, кивнуло в сторону выхода. — Сама иди прогуляйся… — Тарталья качается и машинально хватается за стену, прикрывая глаза, от чего становится еще хуже. Ощущение ногами качки, пусть даже и еле заметной, и стервозный голос коллеги спровоцировали новый позыв — к счастью для обоих ведро, радушно оставленное китайской уборщицей, оставалось в шаговой досягаемости. — Будь другом, Чайлд, — свали. Мне неприятна твоя блюющая компания. Спросишь как раз у персонала, как избавиться от, — она поморщилась, — этого. Я не протяну десять дней с вонючим куском рыжего говна в одной комнате. — Расхаживая из стороны в сторону, со сцепленными за спиной руками, Синьора будто бы нарочно мельтешила своими брюками в мелкую черно-белую клетку и таким же пиджаком, хмурилась, изредка косясь на виновника их нелепого переселения по кораблю. — Как ты мог не знать, что превращаешься в активный вулкан, только заходя на корабль? Чайлд никогда не думал, что может влипнуть одновременно во столько неприятностей. Конечно, он всегда слыл тем самым чуваком, который становится главным центром их притяжения, и все же, когда за несколько дней до собственного дня рождения приходится экстренно бежать из страны вместе с одной из самых отпетых мафиози Петербурга, это уже немного выходит за рамки «просто притягивать неприятности». А теперь еще и это… Синьора изначально предрекала, что плыть в США будет ошибкой, обосновывая это скоростью и ненадлежащей консперацией передвижения, но как только увидела стояющий в порту Усть-Луги «Алькор» почему-то резко передумала, хотя состояние корабля не сильно обнадеживало. По слухам капитаном была какая-то китаянка, чье имя Чайлд не удосужился запомнить; спрашивать у коллеги какого хрена они братаются с азиатами не было особой охоты, да и возможности — едва раскрывая рот, сразу чувствовалось приближение чего-то… Ужасающего. — Ты сам виноват, решив, что в порту нам удастся скрыться. Пусть бы мы и засветились на таможне, зато к завтрашнему дню уже были в Милане. Затеряться там не стоит особых сил, да и наши бы туда вряд ли сунулись. А так будем трястись здесь вместе с уймой народу. Пусть я и могу довериться Бэй Доу на время пока плачу ей, я не могу довериться остальной команде и пассажирам. А дальше что? У тебя много друзей в Америке? — Синьора вдруг заметила, что Чайлд ее совершенно не слушал, и лишь закатила глаза, подходя ближе и рывком хватая за плечо. — Аякс, иди проветрись наконец. Бесцеремонно вытолканный Чайлд увидел лишь захлопнутую с громким щелчком дверь перед собственным носом. Вечерний, свежий морской воздух отрезвлял; ветер зарывался в рыжие волосы, обволакивал побледневшие впалые щеки, обсыпанные почти неразличимыми веснушками. Они ему никогда не нравились — порождают глупые предрассудки из разряда: рыжий-рыжий-конопатый или бестолковый Рон Уизли, — которые за двадцать три года жизни порядком поднадоели. Здесь было на удивление тихо, мерный шепот волн, тарабанящих о металлический корпус судна, успокаивал мозг и, наконец, вымещал мерзкие «тошнотворные» мысли другими; например, теперь целью номер один становился плавучий ресторан. Все-таки опустошенный желудок сам себя не накормит. Благо, кошелек после всех дневных приключений так и остался лежать в заднем кармане брюк, а не выпал где-нибудь в коридоре. Цель располагалась палубой ниже, достаточно было пробежаться по лестнице, сделать несколько шагов вперед и вот перед вами располагалась гордая надпись: «Народный выбор». Для Тартальи было удивительно, что кто-то вообще хочет работать на этом бомжатском корабле, пассажиры которого или не зарабатывали вовсе или зарабатывали тем же способом, что и Синьора. Однако, атмосфера внутри была на удивление приятная. Не нагроможденные друг на друга столики стояли по периметру комнаты, а вдалеке стеллажи, предлагающие обширное количество блюд-ужина. Подойдя к стойке, Чайлд отметил, что китайское судно здорово позаботилось о комфорте европейцев, включив в меню спагетти, пиццу и бургеры. Хотя он и любил острое, но процесс обучения орудования палочками давался куда сложнее, чем когда Пульчинелла учил его стрелять из тяжеленной винтовки. Набрав себе, как в последний раз, он примостился на отдаленном столике у окна и, включив какой-то предусмотрительно скаченный фильм, принялся аппетитно уплетать карбонару. Вкус был потрясающий, будто готовил шеф повар из мишленовского заведения, когда на деле это была какая-то невысокая девчонка в забавном желтом комбинезоне и крашенными темно-синими волосами. Едва ли ей было восемнадцать. Экипаж корабля не переставал удивлять. Возвращаться к вечно ворчащей тетке хотелось в последнюю очередь, поэтому, доев уже третье блюдо, любезно выданное Сян Лин (так звали мелкую девчонку-поварешку) и чувствуя, что он вот-вот лопнет, Чайлд откинулся на спинку стула, едва ли не сползая вниз, и принялся оглядывать присутствующих. Телефон сел, и больше заниматься было нечем. Скучающим взглядом он провел справа-налево. Вот сидит вытянутая смуглая азиатка, совсем еще молодая, в черной огромной кожанке и порванными потертыми джинсами, а вон между столиками пробирается молодой мечтательно улыбающийся юноша в кимоно (и что тут забыл японец?). Несколько стариков, миниатюрные светленькие близнецы, весело болтающие друг с другом, да высокий мужчина, сидящий практически напротив него самого, в метрах четырех. Он, наверное, наряду с темнокожей китаянкой выделялся здесь больше всего. Мелированные кончики длинных волос, заплетенных в хлипкий, но достаточно аристократичный, благородный хвостик, все-таки не были приняты ни в современном российском обществе, ни тем более в Китае; поэтому встретить подобного человека, да тем более представителя относительно зрелого поколения, в подобном месте для Тартальи было удивительно. Взгляд зацепился за огромную карту, причем судя по масштабам, длине и форме, явно карту России, и Тарталья даже мысленно присвистнул. Мало кто из иностранцев интересовался культурой, языком или же искусством его родной страны. В основном, едва заслышав, что рыжий родился в крупнейшей северной державе, так сразу начинались совершенно идиотские вопросы о водке, ушанках и мафии. Правда, все эти три предмета относились к нему в самом прямом смысле, но сам факт стереотипов неимоверно раздражал. В руках мужчины появилась лупа, несколько распечатанных фотографий и множество документов. Любопытство разгоралось сильнее с каждой минутой, с каждым движением рук незнакомца, с каждой новой бумажкой, которую китаец доставал из черной, явно недешевой сумки, и оно заставляло Чайлда едва ли привставать на собственном месте, чтобы заглянуть в искания этого человека. Неожиданно он понял, что его уже несколько минут разглядывают два узких, но чрезвычайно проницательных глаза. Мужчина смотрел на него с деланным удивлением, хотя скорее такое выражение лица можно было охарактеризовать как снисхождение. Вежливая полуулыбка, хитроватый прищур — Тарталья даже сконфузился от того, что минут семь без перерыва сверлил глазами незнакомого человека. Незнакомец, заметив смятение своего молчаливого наблюдателя, учтиво кивнул и даже будто бы легким, невесомым движением руки подозвал его к себе. Чайлду стало еще стыднее, поэтому он поспешил вскочить и, больше не смея смотреть в лицо мужчине, а очень заинтересованно разглядываяя узорчатый пол, пошел к выходу из ресторана. Правда, проходя мимо, не мог сдержаться и не скосить взгляд на карту и документы. Единственным, что удалось выцепить, были два слова, от которых Чайлд внутренне оцепенел.***
— Я тебе клянусь, что не вру! — голос стал твердым, как сталь. Он смотрел на Синьору, как на заклятого врага, сидя на узкой кушетке, укрытой бледно-красным покрывалом. К счастью, после ресторана его еще не рвало, иначе бы, учитывая количество съеденного, пришлось бы переезжать снова. Как же раздражало, что коллега никогда не воспринимала его всерьез. Вот и сейчас смотрела так высокомерно и так раздражительно, будто бы он сказал самую редкостную глупость на свете, а он всего-лишь пытался быть осторожнее, как она же его и учила. Розалина тяжело вздохнула, скрещивая оголенные руки на груди. Казалось, в тот момент, как в комнату вломился Чайлд, она шла ложиться спать. И ведь верно, в Народном выборе он провел не менее двух часов; стрелка неумолимо двигалась к одиннадцати по Калининградскому времени. — Прекращай параноить без повода. Слухи о нашем исчезновении даже не дошли до Усть-Луги*, а до сюда тем более. Как только они выйдут на наш след, я узнаю об этом первая. — Будто прочитав во взгляде собеседника неуверенность, она добавила. — К тому же на Алькоре не возят сомнительных и скользких персон. Уж что-то, а крыс Бэй Доу ненавидит больше всего. — И все же ты говорила, что не доверяешь людям здесь. Аякс никогда не понимал смысла этих игр на доверие. Всегда предпочитал старую и проверенную методику: надейся лишь на себя; и лишь в крайнем случае он начинал полагаться на кого-то из своих подопечных или же партнёров. И даже так основные задачи возлагал на себя. В обычной жизни Синьоре бы он не стал бы давать даже своей сережки на хранение, но сейчас их жизнь «обычной» далеко нельзя было назвать. Изгнание из Фатуи далось им обоим очень сложно. Тарталья как сейчас помнит это ощущение холода внутри, когда к нему, в гражданскую квартиру, куда он приехал отпраздновать свой день рождения в кругу семьи, посреди ночи вламывается потрепанная грязная Розалина и сообщает, что на них двоих объявлена охота. Почему, интересно, она не сбежала одна? Вспоминать реакцию матери не хотелось совсем. В глубине души было искренне страшно, что он больше не увидит братьев и Тоню. А ведь когда-то он обещал, что обеспечит их безопасностью и деньгами на всю жизнь, а в итоге обеспечил лишь проблемами и бесконечным страхом. — Не доверять и подозревать вещи разные. — Медленно, на удивление почти что ласково проговорила женщина. — Ты начинаешь разводить панику просто потому, что какой-то рандомный мужик пишет исследование о Глазе Порчи? Это неразумно. — В том то и проблема, что он может писать исследование, а может… — Может что? Прикидывать, где бы скупить партию понюхать? — Чайлд закатил глаза. Как она вообще могла подумать, что такой человек, как тот интеллигентный мужчина, мог курить, да еще такую простую траву. Он выглядел как очень солидный господин, который может лишь приятными вечерами потягивать красное вино из ажурных бокалов. — Да нет же. Может писать что-то о нас здесь. Сдать нас. — Хватит, Чайлд. Наше нахождение тут едва ли связано с Глазом Порчи. С такой же уверенностью можно связать помидор и беглую цыганку на рынке. Не создавай себе лишних проблем. — Казалось, она была абсолютно уверена в своих словах. Не оставалось ничего, как, скривив губы, медленно и понуро кивнуть. Синьора, расправив белье, нырнула под одеяло и тут же отвернулась к стене, таким образом ставя огромную жирную точку на их диалоге. Интересно, а у нее есть семья? Чайлд неожиданно понял, что совершенно ничего не знает об этой женщине, хотя знакомы они уже больше трех лет. Образ грозной блондинки-снегурочки (как он сам окрестил ее при первой встрече) совсем не вязался с таким словами, как близость, дружба или любовь. Не из тех она была, кто привязывается. На памяти Тартальи она сменила штук десять партнеров, кто-то из них погиб, одного она застрелила сама, и ни разу на ее глазах не было слез. А ведь сам Чайлд, впервые окропив свои руки в крови, расплакался над телом незнакомой женщины как маленький ребенок, потерявший мамочку. Смотря на оголенную спину сопящей Синьоры, невольно вспомнились те ощущения: тремор рук, боль в ушах и голове, ужасный писк, пронизывающий разум и пугающее до усрачки осознание того, что ты теперь запятнан. «Отбрось сожаления». Сейчас он руководствовался лишь этим слоганом, который когда-то вбил в голову Пульчинелла. Спать Тарталье не хотелось совсем. Мысли на этом корабле одолевали отстойные. К тому же начинало возвращаться предболезненное состояние, от которого, он уже просёк, выход был вполне простой — выйти да подышать свежим воздухом. Мама в детстве при укачивании в машине заставляла смотреть в окно, здесь было почти тоже самое. Стоит дать понять мозгу, почему его так шатает, и трясти потихоньку перестает. На палубе ночью стало совсем тихо — только бесконечное море тихо-тихо шелестело где-то далеко внизу. Бесконечные водные просторы расстилались повсюду, доползали до горизонта и полностью облачали все видимое пространство. Осознавать себя перед величием стихии было для Чайлда впервые — никогда не доводилось путешествовать вплавь. Даже на самолетах никогда не летал, аргументируя это неразумными тратами, хотя зная цены, которые заламывали РЖД… Неожиданно где-то снизу хлопнула дверь и уверенные шаги зашагали куда-то в сторону капитанской каюты и мостика. Тарталья еще не ориентировался здесь, но место, где в случае необходимости сможет найти эту самую Бэй Доу, запомнил сразу. Перегнувшись через бортик, он увидел уже знакомую статную фигуру, удаляющуюся прочь. Таинственный брюнет с сережкой в правом ухе и потрясающей величественной осанкой. И шел он так же, по королевски; постелив под него красную дорожку, все бы только выиграли. «Что же ты делаешь так поздно?», — подумал Чайлд и тотчас, как незнакомец скрылся из виду, припустился вниз, перескакивая сразу через две ступеньки, и едва не путаясь в собственных ногах. По звуку можно было легко, с навыками Тартальи, опознать каюту, из которой вышел мужчина. Все-таки, уверял себя он, им движет не глупое любопытство, а в первую очередь осторожность. А если он прав, и китаец подставит их, выдав Фатуи? Или тайно проберется, пока они спят и заколет ножом. Да здесь есть куча возможностей для скрытого убийства! Предусмотрительно нося в том же самом кошельке несколько миниатюрных отмычек, Чайлд принялся озираться по сторонам и убедившись, что все не просто чисто, но и тихо, что было не менее важно, успокоился и принялся за дело. У него на удивление всегда получалось неплохо. Конечно, он не мог сравниться с высококлассными взломщиками, но был далеко-далеко не промах, а вскрыть какую-то захудалую каюту на не шибко обеспеченном корабле, так вообще раз плюнуть. Несколько движений, рычаг, все встает на свои места, замок щелкает и поддается. Дверь со скрипом отворяется, и Тарталья, испугавшись этого скрипа так, будто его издал ее обладатель, влетел в комнату и захлопнул дверь. Благо изнутри он выйти сможет всегда. Главное успеть до возвращения хозяина, а это могло случиться как через пятнадцать минут, так и же через одну. Поэтому действовать надо было стремительно. Бегло оценив обстановку взглядом, он не смог бы назвать ее богатой или же особо примечательной, но неординарная рука все же чувствовалась. Это проявлялось в самых малейших деталях: как заправлена кровать, аккуратно, если даже не педантично, а на покрывале несколько декоративных подушек; как повешана одежда на спинку стула, с таким же перфекционистским подходом, да и выглажена она была идеально. Где он только утюг взял? На письменном столе разложены бумаги, туда первым делом и устремился Чайлд. Какие-то карты, записи, в основном на китайском, но были и на английском; из них едва ли удалось что-то вычленить. Складывалось ощущение, что этот мужчина действительно был просто любителем культуры и архитектуры. Хотя, какой разумный человек будет писать важные сведения на самом используемом языке мира, если можно написать на своем родном, и тогда никакие Тартальи никогда ничего не прочитают. Вот точная копия всех улиц Москвы. От этой паутины голова пошла кругом. Внимание привлекали точки, которые были соединены друг с другом, а рядом даты. Не было никаких слов о Глазе Порчи, Фатуи, мафии, наркотиках и прочем, и Чайлд одновременно вздохнул и с облегчением, и с разочарованием. Пошарив на всякий случай по полкам и обнаружив несколько компрометирующих, но совершенно не относящихся к делу вещей, смутился и пошел прочь, перед этим постараясь предать комнате ее изначальный вид. На душе было двояко. Он был рад, что этот мужчина не планировал, или, во всяком случае так явно, что-то против них с Розалиной, но и расстроился тому, что ошибся в своих предположениях и интуиция его подвела. Как оказалось, улизнул из комнаты он очень вовремя, и как только оказался у своей каюты, услышал те же самые вальяжные шаги. Судя по ним, мужчина секунд десять зачем-то стоял у двери, прежде чем зайти, а потом и вовсе стал мурлыкать что-то себе под нос, звеня ключами. Тарталья лишь хмыкнул и тихо прошмыгнул в свою комнату.***
На утро неожиданно захотелось пройтись и оглядеть лайнер. Чайлда редко посещали подобные порывы любования, но делать все равно было особо нечего. Отплывая от континента все дальше, интернет становился все хуже, и даже вотсап, по которому он раньше связывался с родственниками, перестал отправлять сообщения, или же делал это спустя двадцать минут. Да и общество разъяренной Синьоры, не способной связаться с собственными информаторами, его не сильно соблазняло. Постояльцы начинали выползать из своих жилищ, поэтому на палубах было достаточно оживленно: к счастью, детей было мало, и оттого не шумно. Встретившись с парой своих знакомых, которых он заприметил вчера в Народном выборе, он отправился наверх. Верхняя открытая палуба была оборудована под своеобразную зону отдыха: несколько низких столиков, лежаки, на которых уже расположилась компания людишек, теплая одежда которых забавно контрастировала с летним инвентарем. Середина июля в России выдалась жаркой, но здесь, в Северном море климат совершенно отличался. Ветер, прохлада, даже в шортах не походить. Чайлд немного расстроился тому, что не придется воспользоваться припасенными заранее ярко красными плавками, подаренными ему мамой на двадцатый день рождения. За три года они даже не разносились, потому что так ни разу не пришлось в них поплавать. Работа, работа, работа. Оперевшись спиной и локтями на металлические перила и откинув голову назад, он полностью погрузился в играющую в наушниках музыку. Благо, она у него была в памяти телефона, а не облачном хранилище. Когда-то кто-то из наставников посоветовал Аяксу для успокоения тела и разума слушать классику; все-таки профессия не самая спокойная. Все детство он очень скептически относился ко всяким слепым Бахам, Вивальди, Моцартам. Или Бах был глухим? А может и не Бах вовсе… Но в один момент, Скарамучча, всегда отличающийся весьма неприветливым нравом, во время длительного ожидания сигнала от второй группы, вопреки своей натуре, включил на динамике «Танго смерти» и искоса покосился на Тарталью, которого от нетерпения бросало в дрожь. Тот сначала повозмущался, что он нарушает тишину своей какофонией, но, на удивление, мелодия ему понравилась. Та самая ситуация, когда музыка олицетворяет собственное нутро. Сумасшедшее нарастание темпа, эта экспрессия и нагнетающая атмосфера. Название действительно было говорящее. Теперь звучание скрипки действует как своеобразное успокоительное. В один момент, когда его впервые в жизни настигла паническая атака (в какой-то момент это должно было произойти), и к его удивлению это случилось в родном доме, а не где-то на перестрелке, Тоня, будучи немного в курсе положения дел, быстро настроилась на радиоволну культуры и прижала брата к себе. Да, музыка и объятия сестры были хорошим транквилизатором. Чайлд испуганно дернулся, ощутив чье-то присутствие рядом. Вернув голову в привычное положение, он нелепо похлопал ресницами и обнаружил, что по правую руку на расстоянии меньше метра стоит мужчина. Тот самый китаец, каюту которого он решил прошерстить этой ночью. — Вы что-то хотели? — удивленно спрашивает Тарталья, глядя четко в нос незнакомцу. Тот же смотрит с легкой полуулыбкой, прямо в глаза, будто бы оценивающе. Этот мужчина явно относился к той категории людей, которых можно было сравнить с дорогим вином — со временем только краше. И ведь правда, на вид ему было около тридцати пяти, уже явно начинался процесс обратного омоложения, появлялись невидные морщинки, кожа переставала быть идеально гладкой, и даже так, все эти изменения были лишь к лицу. Придавали ценность и особенную красоту. — Удивительная сегодня погода. Как говорят в Великобритании «a wind from the south has rain in its mouth*». — Чайлд медленно оборачивается к незнакомцу, который произнес первую часть этих фраз на чистом русском; фактически без акцента. — Июль в России выдался жарким. У вас всегда так? — Голос китайца был до неприличия низким и проникновенным; такой голос не мог иметь абы кто — чувствовалась грация, благородство. Если бы он снимал АСМР, от поклонников и поклонниц не было бы отбоя. — Что, простите? — В голове Чайлда начиналась какая-то каша. — Прошу простить мое невежество. Меня зовут Чжун Ли. — Мужчина перешел на такой же чистый английский. — Я полагаю, вчера вечером вы кое-что обронили, поэтому как только увидел вас поспешил вернуть. Эта вещь, полагаю, имеет для вас особую ценность. — Он вынул из кармана маленькую сережку с красным камнем на конце. Тарталья замер, терроризируя взглядом свое украшение, которое каким-то образом оказалось у, как он себя именовал, Чжун Ли. Судорожно перебирая все возможные вероятности, он остановился на самой правдоподобной и самой ужасающей: пока он носился по чужой комнате легко мог не заметить, как старая сережка со сломанным креплением выпала из уха и беззвучно приземлилась на расстеленный зеленый коврик. Как сейчас он помнил, что не оборачивался в тот момент, когда покидал каюту. Как оказалось, зря. Стало тревожно. — Это… — Не стоит волноваться. — Чжун Ли, завидев явное замешательство, отраженное на лице Тартальи, поспешил его заверить. — Мне совершенно не интересно, зачем вы побывали у меня в комнате. Ничего не пропало, а за тем я сделал вывод, что вашей целью было не воровство, а нечто другое. Могу я узнать, что именно? — Он говорил спокойно, вежливо, складывалось ощущение, будто для него проникновение в собственную каюту совсем не в новинку. Будто это его наоборот забавляло. Последний вопрос он произнес особенно мягко, но было ясно, что он не спрашивает, а утверждает. Снова смотреть в темно-карие бездонные омуты не хотелось. Хотелось лишь провалиться сквозь землю, вернуться к агрессивной Синьоре, лишь бы только убраться подальше отсюда. — Я, — Тарталья чуть встряхивает головой, чтобы наконец собраться с мыслями. За ним никогда не числились особые заслуги за дипломатические миссии, но разговаривал он отнюдь не бездумно. — Я увидел вас в ресторане и случайно заглянул в ваши бумаги. Стало очень интересно. — Он попытался улыбнуться. — И ради этого вы взломали замок, а не попросили меня взглянуть, пока я был в номере? — Любопытство всегда было сильнее меня. — Косясь на мужчину, Чайлд закусил губу. — Ничего не мог с собой поделать. — Самое время было скорчить очаровательную моську. — Что ж, тяга к новым знаниям это похвально. — Чжун развернулся, и теперь его взгляд был устремлён далеко за горизонт. — И все же, если вновь захотите посмотреть на мое археологическое исследование, спросите прежде меня. Я все покажу и наглядно объясню. — Конечно. — Боже, Чайлд, идиот! Конечно же он не поверил. Оставалось надеяться, что он не доложит капитану и их не высадят где-нибудь на необитаемом острове. Надо было срочно менять тему. — Как вы узнали, что я русский? — Я знавал многих выдающихся персоналий самых разнообразных национальностей и рас, у всех них есть своя особенность. При первом взгляде на вас я метался между Ирландией и Россией. И все же учитывая, что отплыли мы из прелестного русского города, остановился на последней версии. — Какая завораживающая, четкая речь. Этот человек преуспел бы не только в асмр, но и в лекциях и семинарах. — Логично, да. А вы археологией занимаетесь? Или вы ученый? — Боже, Чайлд, это же одно и то же! — Верно и то, и то, поэтому и путешествовал по России. Величие русских полей не смогут описать никакие слова, но я имел смелость попытаться. Надо сказать, ваша страна оказала на меня огромное впечатление. — Чжун повернул голову, поправил накинутый на плечи пиджак, улыбнулся самыми краешками губ и махнул рукой куда-то в сторону лестниц. — Может, желаете прогуляться? Как вас зовут?