Когда погаснет солнце…

      Гермиона не приходила в себя больше суток. Казалось, что она так устала участвовать в этой бесконечной гонке за своей беременностью, наравне с тем, чтобы быть лучшей во всем, что её организм просто в один момент дал сбой. Она слышала, что такое бывает, но никогда не могла представить, что именно с ней это случится.       Рональда больше не пустили к ней в палату, да и вообще в госпиталь. Прямо у больничных дверей, не заботясь о том, что его исчезновение могли увидеть сотни магглов, он аппарировал c громким хлопком в Нору, к родителям.       Там он полночи рассказывал Молли о том, как сложилась их жизнь в эти бесконечно долгие, опускающие на самое дно, пять месяцев. Он обвинял Гермиону в неспособности следить за собой и своим здоровьем, в нежелании вести быт, в ее постоянном истеричном настроении. Он говорил о ней, словно они были друг другу чужими, далекими людьми. Ему хотелось, чтобы в его семейной жизни было все идеально, но при этом он сам ничего не хотел для этого делать.       — А ты? Что ты сделал для того, чтобы Гермиона чувствовала себя под защитой? — спросила полусонная миссис Уизли, сидя напротив сына.       — Я? А что я? Я, вообще-то, работаю, и у меня нет времени на всякие глупости в виде ее беременных закидонов.       И этим было все сказано.       Молли, конечно же, не поддерживала сына в его стремлении обвинить во всем Гермиону, но и не стала лезть в их отношения. Если Гарри с Джинни, как только узнали об их утрате, тут же помчались в госпиталь, то миссис Уизли туда совсем не торопилась.       Она прекрасно знала, что Рон порой ведёт себя не совсем достойно и оправдываться перед невесткой не входило в ее планы. Она, скорее, была таких правил, что если ты что-то для себя решил, то в дальнейшем никто не должен оправдываться перед тобой за последствия твоих решений. Гермиона изначально должна была думать не о том, как выйти замуж, а об их совместимости с Роном и планах на будущую жизнь.       Любовь, чувства, страсть, рожденные войной.       Все это, конечно, было здорово, но миссис Уизли была уже не первый год в браке и точно знала, что для полного счастья и взаимопонимания этого недостаточно.       Да и желание завести ребёнка, как ей казалось, пришло к ним слишком быстро. Нужно было немного подождать и приглядеться друг к другу внимательнее.       Джинни сидела в палате возле Гермионы и гладила непослушные, кудрявые волосы девушки. Как можно было сказать своей лучшей подруге, что все, на что она надеялась, развеялось прахом? Как можно сказать близкому человеку, что ее ребёнок мёртв? Она совершенно не понимала, как вести себя в подобной ситуации, ведь когда у неё умер брат, ни одно утешение, ни один совет по принципу «жить дальше» не помогали. В сердце образовалась такая огромная дыра, которая съедала изнутри все её хорошие воспоминания, превращая всё в чёрную пустоту. Но несмотря на всё это, Гермиона Грейнджер всегда была умнее и сильнее неё, поэтому младшая Уизли верила в девушку, надеясь на то, что это лишь очередная веха, которую стоит просто пережить.       Шевеля сухими, потрескавшимися губами, Гермиона пыталась что-то сказать, но, понимая, что горло пересохло, оставила эти попытки. Яркий свет и больничный запах лекарств заполонили её сознание, когда она приоткрыла тяжелые веки.       Она ещё здесь… В госпитале…       Двигаться было тяжело, поэтому Гермиона, превозмогая боль, едва приподняла голову и почти сразу увидела Джинни. Ее огненно-рыжие волосы совсем не подходили данной обстановке: на фоне больничных стен девушка была огромным ярким пятном. Испуганные глаза подруги и нервная дрожь в её руке, которой она держала Гермиону, говорили о том, что всё прошло не так удачно, как думалось ранее.       Гермиона хриплым шёпотом чуть слышно попросила Джинни дать ей воды, заранее указав на рядом стоящий кувшин. Слегка растерявшись, но не задавая глупых вопросов, девушка почти подскочила с места и подала Гермионе стакан. Большими, жадными глотками она осушила стакан и с упоением откинулась назад. Кажется, что о воде она мечтала всю жизнь, так хотелось пить. Почувствовав, как вода застряла где-то в горле, обдавая приятной прохладой голосовые связки, девушка невольно улыбнулась.       — Что произошло? — наконец-то сказала она, в попытках сесть и спиной откинуться на подушку.       Сутки, что она спала после операции, отозвались в позвоночнике стреляющей болью, и она, вжавшись в подушку, немного скривилась.       Джинни смотрела на подругу полными слез глазами и понимала, что этот момент пришёл. Момент, когда нужно рассказать всё, что с ней произошло. Мысленно Джинни обругала себя за то, что сейчас именно она стоит в этой палате и понимает, что весь груз ответственности теперь лёг на неё. И как выпутываться? Как сделать для Гермионы такой удар мягче?       «О, Мерлин, если бы хоть кто-нибудь ещё был рядом.»       — О, милая, ты так нас напугала… — Джинни бросилась обнимать подругу, оттягивая самый главный момент.       — Прекрати, Джинни, я уже почти здорова. Мне и моему малышу уже ничего не угрожает. — она инстинктивно положила руки на плоский живот и, ничего не подозревая, посмотрела на нее и улыбнулась.       «Чёрт! Чёрт! Чёрт! Что мне делать? Где Поттер, мать твою!»       Гарри ушёл к мистеру Коллинзу, и их беседа слегка затянулась. Так как Рон пока не был допущен для подробной консультации дальнейших действий по выписке из госпиталя, Гарри сам решился взять ответственность за полное выздоровление девушки. Он пришёл немного раньше положенного времени и стал свидетелем интересного разговора. Нет, Гарри никогда бы не подслушал, если бы дело не касалось его подруги. То, что он услышал из приватного разговора лечащего врача и медсестры, повергло его в полнейший шок, и он выходил оттуда как во сне. Да, именно такое состояние вызывала данная новость. То, что говорили ему в дальнейшем разговоре, он смутно помнил, ведь в голове было только это.       Он медленно шел по коридору вдоль больничных стен маггловского госпиталя и никак не мог взять в толк то, что его подруге — талантливой, умной, красивой и храброй волшебнице – придётся теперь всю жизнь нести это бремя. В одиночку.       Гермиона больше никогда не сможет иметь детей.       И это убивало его, потому что он сам недавно стал отцом и, если бы кто-нибудь забрал Джеймса и сказал им с Джинни, что больше не будет возможности выносить и родить — он бы умер, ведь их сын за несколько месяцев стал для них целой жизнью. Из памяти быстро стирались моменты боли, радости и счастья, но вот момент рождения своего сына он помнит так, словно это было ещё вчера.       «Моя бедная Гермиона…»       То, как в последнее время отзывался о ней Рональд, совсем ему не нравилось, и он часто закрывал ему рот, если это говорилось при большом количестве людей. Да и компания в обеденный перерыв в лице Лаванды Браун ему тоже совсем была не по душе. Зато Рон, когда она входила в кафе, приторно улыбаясь, плавился от одного её прикосновения. Он много раз намекал другу на то, что пора завязывать с развлечениями, ведь скоро у него появится ребёнок, а это требует много внимания и сил, на что Рон шутливо отмахивался.       — Прекрати, Гарри, ты так говоришь об этом, что я начинаю чувствовать себя виноватым. Я не сплю с ней, если ты об этом. Лаванда — красивая и очень привлекательная девушка, но не больше…       Эти слова были для Гарри неким знаком для временного отступления, но, как правило, оно было недолгим. Ему постоянно приходилось возвращать Рональда на землю, напоминая о ждущей его дома беременной супруге.       Поэтому он для себя четко решил, что будет сам присматривать за Гермионой, насколько ему, конечно, позволила бы работа. Он совершенно не знал, что творилось в их доме, за закрытой дверью, поэтому оставалось только догадываться.       Гарри и Рон работали вместе, в отделе магического правопорядка, аврорами. И каждый раз, когда они прибывали на место преступления, первым делом они осматривали пострадавшего на предмет физического насилия или любого неправомерного действия со стороны будущего подсудимого. Когда сегодня утром, Гарри вошёл в палату, его взгляд сразу упал на кровоподтеки и синяки фиолетового оттенка, которые красовались на коже подруги. Для того чтобы понять откуда они, понадобилось буквально пару секунд.       Пара секунд, и он готов убить своего лучшего друга.       Уже на входе в палату, схватившись за ручку двери, он подумал, что будет делать с тем, если узнает о недостойном поведении своего друга по отношению к Гермионе. На ум ничего не шло, кроме словосочетания «задушить голыми руками».       Его встретили удивлённые и испуганные глаза жены. Непонятным жестом, она старалась показать ему что-то, но вот что — Гарри совсем не понимал.       — Привет… — тихо сказал Поттер, подходя к кушетке, на которой лежала Гермиона.       — Привет. — ответила она, ещё не убирая рук от живота. — Что с вами? Что-то произошло? — с недоумением спросила она, переводя взгляд на странно ведущих себя Джинни и Гарри.       Джинни и Гарри переглянулись. Оба знали две правды, но одна была ещё хуже другой. О какой сказать? Кто первый сломит Гермиону Грейнджер?       Гарри нервно засунул руки в карманы брюк и начал раскачиваться с носка на пятку. Джинни, понимая, что из них двоих, смелее всегда была она, медленно подошла к Гермионе, села рядом и накрыла своей рукой её.       — Гермиона, мне так жаль… — слёзы предательски наполнили зелёные глаза, и она крепче сжала руку Грейнджер.       Гермиона перестала наглаживать низ живота, застыла на мгновение и резко метнула взгляд на Гарри.       Те глаза, которыми он на неё смотрел, она однажды уже видела — тот момент, когда Гарри понял, что является крестражем.       — Что не так? Почему ты плачешь, Джинни? Гарри, скажи… — она округлила глаза, панически боясь их ответа.       — Врачи не смогли спасти твоего малыша… — Джинни, которая всегда держалась в такие моменты, просто разрыдалась, закрыв лицо руками.       Чувства, которые затопили сердце девушки, были острыми, как шипы. Словно кто-то медленно, с особой увлечённостью, загонял иглы ей под ногти. Она опустила взгляд на живот, где ещё недавно чувствовала первые шевеления своего малыша, и горячие слёзы обожгли её лицо.       — Нет, этого не может быть. Вы врёте. — ещё не до конца понимая, тихо проговорила Гермиона и отвернулась от них.       — Гермиона, милая, вы с Роном ещё такие молодые… — начала Джинни, понимая, что Грейнджер совершенно была не готова принять эту новость. — Ты сейчас восстановишься, и вы с новыми силами будете бороться за своё счастье. — она посмотрела на Гарри, словно искала поддержку её словам.       Гарри же молчаливо стоял на том же месте, лишь исподлобья посмотрев на Джинни, и сказать ему было, к сожалению, нечего. В его голове звучали слова врача о бесплодии подруги. Решение было принято почти сразу.       Он ничего не скажет.       Эта не та новость, которую узнают от друзей, пусть даже и лучших. Он сделает вид, что не слышал этого.       — Конечно… — поддержал он её и подошёл к ним поближе.       Гермиона плакала беззвучно, но внутри она кричала. Кричала так, что смогла бы заглушить пение сирен. Её будущее сожгли одним движением спички и даже не оставили то, ради чего хотелось жить после предстоящего развода. Надежды, которые она холила и лелеяла в своём сердце, разлетелись и оставили после себя лишь пустоту. Зияющую. Противную. Кто-то нагло вырвал из хрупкого сердца её мечту на счастливое материнство и оставил после себя лишь пепел. Этим кем-то был ранее любимый муж. Тот, кто подарил ей её, и теперь он был тем, кто забрал. Тем, кто был единственным в её жизни; тем, кто в один момент разрушил её.       — Милая, ты слышишь? — пыталась привести её в чувства Джинни. — Всё пройдёт. Нужно лишь немного времени. Пожалуйста, не молчи…       — Мне нужно побыть одной… — прошептала она.       Ей на самом деле нужно было побыть в одиночестве. Принять тот факт, что пять месяцев она носила под своим сердцем малыша, а потом в одно прекрасное утро его не стало — было сложно. Это было не настолько сложно, насколько больно. Чудовищно больно. Она отмеряла каждый стук своего сердца, ещё прислушиваясь к себе, к своим ощущениям. Вдруг врачи ошиблись и её ребёнок жив. Вдруг — это всего лишь сон.       Её, как могло показаться, счастливый брак рушился на глазах. Ребёнок, которого она так ждала, надеясь, что он поможет скрепить их с Роном отношения, и которого она уже так любила, теперь не появится. В работе тоже было всё не так гладко, как изначально планировалась.       Она вспомнила день их свадьбы.       Рон и его удивлённые глаза, когда она вышла к нему в свадебном платье.       Она, которая так хотела стать для него идеальной женой.       Их поцелуй, первый, который скрепил их клятвы на магическом алтаре.       Позже его счастливые глаза, когда они узнали о её беременности.       Те бабочки в её животе, которые возродились вместе с этой новостью.       На этом все хорошие воспоминания исчезли, и не потому что она забыла. Нет. Их просто больше не было между ними. Одинокие, холодные вечера в обществе себя самой и его вечное недовольство. К этому всему теперь прибавилось воспоминание о потере их общего ребёнка. Это всё, чем закончился их брак. Это всё, к чему они пришли за столько лет.       Она не могла винить в этом только Рона. Знала, что её вина тоже есть. Слишком много работала. Слишком много нервничала. Слишком много «слишком». Разве от того, что она обвинит Рональда во всём, ей стало бы легче? Нет, конечно, нет. Они оба были виноваты. Она выбрала не того человека, а он придумал её идеальной, и она не оправдала его надежд. В итоге, они оба остались ни с чем.       — Держись, Гермиона. — сказал Гарри, понимая, что девушка сейчас вряд ли хочет слышать слова поддержки. — Пойдём, Джинни. — Он взял девушку за руку, и та растерянно кинула на него взгляд.       — Но Гарри…       — Мы будем рядом тогда, когда понадобимся. Сейчас не то время. — он сильнее потянул её на себя, и она не стала сопротивляться.       Джинни послушно встала со стула, вытирая ладонью мокрое от слез лицо.       — Я рядом, милая. Пожалуйста, только не закрывайся в себе, помни, что мы всегда рядом. — шепнула она и пошла вслед за Гарри.       Гермиона ничего не сказала в ответ, лишь еле заметно кивнула. Сейчас ей не нужна была поддержка. Сейчас ей нужно было время, чтобы осознать и принять эту потерю. Осознать возможно за минуту, но вот принять — на это могла бы уйти вся жизнь.       Она всегда, начиная с Хогвартса, проживала внутри себя такую бурю эмоций, которая в реальном мире, смогла бы взорвать всю магическую Британию. Она боялась, что если хоть раз позволит чувствам заполонить разум, то люди, которые находятся рядом, просто сойдут с ума от её боли.       Гермиона аккуратно, еле дыша, легла на бок и скрутилась калачиком. Так было легче спрятаться от всего мира, оставляя себе лишь пустоту, в которой она барахталась, словно в болоте. Хотелось завыть раненым псом, лишь бы быть уверенной, что это спасёт её от собственных мыслей и непроглядной темноты. Но она молчала. Тихие слёзы утраты ломали изнутри рёбра, которые впивались в легкие, не давая ей вдохнуть.       И где был тот, в котором она так сильно нуждалась? Где был Рон?       Она металась от одной мысли к другой и не могла понять, что на самом деле хотела теперь чувствовать по отношению к нему. Ей нужен был любимый, родной муж прямо сейчас, рядом. Чтобы он целовал её в лоб и шептал слова поддержки, чтобы он плакал вместе с ней. Она хотела, чтобы он дал ей право быть слабой в такой сложный для них момент.       Но другая половина девушки отторгала его присутствие. После того, что произошло, ей было сложно называть его «любимым» и «родным». Сердце подсказывало, что он таковым уже не был. Да и был ли вообще когда-нибудь?       Хотя рассуждать об этом было глупо.       Его нет рядом… Как и всегда, впрочем.       Девушка зажмурилась так сильно, что глазам стало на пару секунд дискомфортно. Открыв их, она поняла, что ничего не изменилось. Это не сон. Она умирала наяву.       — Прости меня, малыш… — прошептала она дрожащим голосом, так нежно, как и в ту ночь, когда она впервые почувствовала его шевеления, прикасаясь ладонью к животу. — Я не смогла тебя сберечь. Прости меня…       Гермиона укуталась в одеяло с головой и, уже не сдерживаясь, взорвалась громкими рыданиями.

***

      Прошло пять дней. Или шесть? Для Гермионы все эти дни слились в один день. Медленно шагая по больничному коридору, она всматривалась в лица женщин, которые находились в этом отделении на сохранении. Они гладили свои уже огромные животы и так искренне улыбались, что в горле снова вставал ком. Эти улыбки били молотом по её и без того незаживающему сердцу.       Гермиона до боли сжала кулаки и ускорила шаг. Там, в конце коридора, ее ждал лечащий врач. Эта была её последняя консультация перед выпиской. Там же её ждал Рон.       Хотела ли она его видеть? Вопрос был неоднозначен. Хотела ли она быть с ним вообще? Так звучало правильно, как ей казалось на этот самый момент.       Аккуратно отворив дверь кабинета, девушка задержала дыхание. Ей совершенно не хотелось слышать от чужих ей людей сожаление и тем более чувствовать в своей адрес жалость. Было желание провалиться сквозь землю, только бы никогда больше не попадать в эти стены.       — Милая, здравствуй. — к ней тут же, взвинченно, подбежал Рональд.       Грейнджер едва сдержала ироничный, нервный смешок.       «Милая…»       Было одновременно смешно и больно от обычного прилагательного. Оно больше ему не подходило. Хотя нет, не так. Оно больше не подходило из его уст ей.       Брошенная. Униженная. Мертвая.       Она была кем угодно, но только не милой.       — Прошу, садитесь, миссис Уизли. — пригласил мистер Коллинз, натянуто улыбаясь.       Гермиона прошла к столу, а Рон тем временем отодвинул для неё стул. Она посмотрела на мужа ледяным взглядом и села. Рональд, который похоже совсем не понял скрытого посыла, улыбнулся, как ни в чем не бывало, и посмотрел на врача.       — Ну что, миссис Уизли…       — Мисс Грейнджер. — перебила она его твёрдым, уверенным голосом.       — Что, простите? — удивленно переспросил мистер Коллинз.       — Мисс Гермиона Грейнджер, сэр. Я была бы вам очень признательна, если бы вы называли меня так. — она немного отодвинулась от Рона и выдавила из себя фальшивую улыбку.       Рон, который сидел рядом, занервничал. Об этом говорили ходящие желваки на его лице и пристальный взгляд на жену. Кажется, он не совсем понимал, что в данную минуту происходило, но это точно, абсолютно точно, ему не нравилось.       Мистер Коллинз внимательно осмотрел пациентку, а потом обратил внимание на раздражённого Рона. Грейнджер показалось, что он считает её больной. По крайней мере, его взгляд говорил именно об этом.       — Ну что ж, мисс Грейнджер. Ваше лечение на сегодняшний день закончено, но впереди ещё целый курс восстановления. Также я думаю, что не будет лишним, посетить нашего психолога — миссис Роберту Грей. Она квалифицированный специалист и сможет вам помочь не закрыться от мира, поверить, что в наше время уже не существует мнений о том, что главная роль в жизни каждой женщины — материнская. Вы очень умная и сильная, мисс Грейнджер, и я уверен, что найдёте себя в карьере или даже в бизнесе…       — Что вы сказали? — перебила она врача, не понимая суть сказанного.       Кажется, все его слова пролетели мимо её ушей. Или она совсем потеряла связь с внешним миром?       — А мистер Уизли вам разве не сказал? — он перевёл серьёзный взгляд на Рона, который нервно наблюдал за ним исподлобья, а потом отрицательно покачал головой.       Врач беззвучно ахнул.       — Хорошо, раз ваш муж не взял на себя ответственность сообщить вам о данной проблеме, придётся сделать это мне.       Рон брезгливо посмотрел на мистера Коллинза, скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула.       Гермиона почувствовала, как повышается давление и не хватает воздуха. Она внимательно изучала выражение лица врача и никак не могла понять, что в нём такого, от чего хотелось разрыдаться?       — Дело в том, мисс Грейнджер, что во время операции возникли некоторые трудности, и она проходила очень сложно. У вас произошла отслойка плаценты, а это серьезная проблема для нас — врачей. Мы сделали все, что смогли, но, к сожалению…       — Можно ближе к делу? — спросила Грейнджер, совершенно не заботясь о том, как сейчас выглядела со стороны.       Мистер Коллинз тяжело сглотнул и закашлялся. Нервно хватая кувшин с водой, наливая в стакан воду и почти залпом выпивая, он, как-то совсем не в тему, улыбнулся.       — Простите… — извинился он за то, что прервал их диалог. — Вы больше не сможете иметь детей, мисс Грейнджер. Мне очень жаль…       В голове куча мыслей. Осознание собственной беспомощности начало тяжело давить на плечи, так, что девушка не выдержала и истерично, глотая слёзы, рассмеялась.       — Вы, наверное, шутите? Я знаю, видела такое по телевизору много раз. Где здесь спрятана скрытая камера? — она озиралась по сторонам, чтобы найти хоть одно подтверждение своему предположению.       Но камер нигде не было.       Тишина.       Молчание.       Осознание.       Сдавленный стон отчаяния, и Рон притянул её к себе. Она уткнулась ему в грудь и громко завыла. Пока она больно била его в грудь, слёзы обжигали щеки.       Мутно, сквозь собственные рыдания и всхлипывания, она видела, как Рон подписал какие-то документы, и снова вернулся к ней. В его объятиях было тепло, но уже не уютно, как раньше. Он шептал ей что-то типа «всё будет хорошо», а у неё внутри всё померкло.       Она отчаянно пыталась вспомнить жизнь до всего этого ужаса и не могла. Она слишком серая и неинтересная, словно Гермиона не сама её проживала все это время.       Какой-то глупый и недоработанный сценарий студента факультета режиссуры, который почему-то решил, что наградив Гермиону таким грузом в виде бесплодия — будет удостоен Оскара. Самой яркой отметиной навсегда станут эти дни в госпитале.       Сегодня жизнь разделилась на до и после.       Рон вёл ее по коридору, к выходу. Мимо пролетали каталки с пациентами, суетились санитары, врачи спешили на обход.       Она видела всё, но была так далека от этого, что становилось страшно.              Перед глазами все расплывалось и превращалось в одно грязное пятно.              Где-то внизу живота завязался огромный узел из нервов, который сделал ноги ватными.       — Всё будет хорошо, мы справимся. — Рон уже подхватил её на руки и нёс.       В его голосе не было ни капли сожаления. Ни капли поддержки. Слова, которые он сказал по инерции, никогда не смогут согреть и залечить её душу.       Бесконечный шум в голове, мысли о собственной ненужности и бесполезности разлагали её изнутри, делая похожей на пластилин. Они сели в машину. Он аккуратно, чтобы не задеть девушку, пристегнулся и сказал мужчине – таксисту – знакомый адрес. Он больше не родной. Это больше не её дом.       На улице стояла солнечная погода, но перед глазами Грейнджер словно был фильтр, через который не пробивался ни один луч. Фильтр противный. Серый. Безжизненный. Словно её только что поцеловал дементор. Теперь она знала, как чувствовал себя Гарри тогда.       Мимо проезжали машины. Вот девочка, лет пяти, опустила бумажный кораблик в сточную канаву. Он плыл, шатко-валко, но плыл.       Она была когда-то на её месте. Тоже пускала кораблики с соседскими мальчишками.       Какая беззаботная была пора.       Как жаль, что она никогда в жизни не сможет передать своё умение собирать эти самые кораблики из бумаги своему ребёнку.       Она посмотрела на Рона, который наблюдал за жизнью, пролетающей в окне, и отвернулась.       Вспоминая день, когда тест на беременность оказался положительным, она снова и снова утопала в слезах.

***

«Куда пропала новоиспеченная Леди Малфой?

Юный лорд в течении года на всех мероприятиях замечен в сопровождении своей матери.

Неужели Астория Гринграсс находится в интересном положении?

Готовы ли они принять наши поздравления?

Будет ли будущее у трёх великих домов?

А может слухи о страшной болезни Астории Малфой все-таки правдивы?

Ваша вечная слуга, Рита Скитер — не упустит возможности узнать все подробности и поведать правду народу.»

      — Чёрт! — мужчина швырнул газету в сторону и до боли сжал кулаки. — Какого хера она суёт свой длинный нос в нашу жизнь?       Показалось, что от злости его щёки залились пунцовым оттенком. Ярость пульсировала в висках, отдаваясь в ушах звенящим звуком. Он пристально посмотрел в глаза рядом стоящей жены и погрузил лицо в её нежные и тёплые руки.       — Дорогой, послушай…       — Чёрта с два, Астория! Я не хочу ничего слушать! Я наблюдаю за тем, как с каждым днём моя жена гаснет. О каком ребёнке ты говоришь? Я не собираюсь жертвовать тобой, ради того, чтобы и дальше тешить иллюзии своего любимейшего отца! Пора признать: мы старались, но, видимо, быть родителями — не наше предназначение.       Его слова раскроили спёртый воздух поместья, обдав Асторию холодным дыханием истины и полной несправедливости.       Девушка безумно хотела подарить Малфою сына. Все её мечты, сны, желания — были связаны только с этим. Но как только её нога ступила на мраморный пол Малфой-Мэнора, начала твориться какая-то чертовщина.       Один выкидыш за другим до свадьбы и ещё один после. Больницы и лучшие госпитали по всей Европе стали их временным домом. Девушка уже даже не помнила, когда она в последний раз нормально спала, не думая об этом. Каждую ночь она просыпалась в холодном поту, смахивая с рук невидимые «капельницы» и нервно смотрела на дверь в ожидании лечащего врача и его вновь неутешительных выводов после пары очередных процедур.       По мнению врачей, Драко и Астория были абсолютно здоровы, и это заключение приводило их в недоумение, когда со временем они понимали, что все попытки оказывались неудачными.       Дальше были поездки к разным волшебникам и колдунам, но никто, абсолютно никто не знал, как можно было снять с Астории непонятное проклятье. Мудрецы путались во мнениях и не могли найти источник данной проблемы. Предлагали разные варианты, которые в дальнейшем они с Асторией пробовали, но девушке ничего не помогало, она увядала, как ему казалось, ещё быстрее. Когда Драко спрашивал про свою мать, и почему проклятье не пало на неё, если, к примеру, могло быть родовым, они хором пожимали плечами и называли ситуацию с Нарциссой счастливым случаем, и это казалось ему смешным.       Откуда взялось это проклятье, ни Драко, ни Нарцисса не знали. Мог знать лишь Люциус, но и с этим тоже были проблемы. Ему вообще было запрещено получать какие-либо письма и даже встречаться с близкими родственниками первые 7 лет в Азкабане, потому что Авроры были уверены в том, что если Люциусу дать всего лишь одно письмо из дома — он тут же найдёт вариант, как сбежать. Да и Нарцисса не совсем была уверена в том, что ее муж что-то знал.       Малфой всегда был рядом с женой, поддерживая и веря только в лучшее. Кажется, что подобные мужские переживания давили на него сильнее, чем на супругу, но каждый день, когда он замечал, что ей становилось хуже, его настойчивость и уверенность медленно таяли. Их попытки лишь ускоряли темп действия проклятья, и в самом конце, когда он отказался от идеи завести детей, ему хотелось просто сохранить жену в живых.       Люциус же, так как писать домой ему было не запрещено, открыто, в каждом письме, считал дни до развода сына — лучше первый развод в их семье, чем прерывание рода вообще. Он лучше всех был осведомлён о том, как его сын относился к молодой жене и знал, что если она погибнет, Малфой больше никогда не женится.       Он склонял сына на рождение ребенка от другой волшебницы, но Драко стыдил отца за подобную вольность, ведь сам Малфой-старший никогда не изменял своей жене.       Родители Астории тоже не поддерживали рвение своей дочери поскорее оказаться в гробу и давно уже оставили надежды стать бабушкой и дедушкой во второй раз, ведь Дафна, которая вышла замуж за Блейза, уже родила девочек-близняшек.       — Мы должны попытаться ещё один раз, умоляю… — прошептала Астория, положив руки на его сильные плечи.       — Нет, я больше не хочу делать тебе больно. — Драко притянул к себе девушку, утыкаясь носом в её волосы.       — Но ведь у Грейнджер получилось! — вдруг выпалила Астория.       — При чём тут Грейнджер? Это совсем другое, ты не понимаешь… — он отрицательно покачал головой, и обойдя девушку, стремительно пошёл к окну.       — Мне кажется, у них с Уизли тоже были проблемы…       — Тебе кажется? — он резко обернулся и злостно сверкнул глазами. — Мы столько лет потратили впустую с этими глупыми попытками. И для чего? Чтобы угробить твоё здоровье!       — Не надо со мной так, Драко… — Астория, испугавшись, сделала два шага назад и застыла. Она знала, каким может быть её муж, когда он растерян и зол.       — Грейнджер и Уизли не идут в сравнение с нашей ситуацией. То, что рассказывает тебе Дафна на ваших семейных вечерах — это лишь сказки, не подкреплённые фактами. Как ты вообще можешь полагаться на слухи?       — Я не…       — Я рад, что у них получилось, хотя меня ничуть не удивляет сей факт. Семья Уизли с корней славится своей плодовитостью. Нам просто нужно смириться, Астория, и больше не испытывать судьбу. — заметив, что девушка вся сжалась от страха, Драко подошёл и нежно обнял её трясущиеся плечи. — Нам ведь и вдвоём хорошо? И чёрт с ней, с этой родословной! Значит, мы будем последними, кто будет носить эту фамилию. — Он прижал Асторию к себе крепче и осторожно поцеловал в макушку.       — Пожалуйста, ещё один шанс. Дай нам ещё один шанс, Драко… — взмолилась девушка, потянувшись к его губам.       — Нет… Не проси меня делать тебе больно…       — Пожалуйста. Просто один шанс, и я тебе обещаю, что больше мы никогда не будем рисковать. — она подставила свой кончик носа к его и заглянула в серые, уставшие глаза. — Пожалуйста…       — Хорошо… — выдохнул Драко и забавно потёрся своим носом. — Но это наша последняя попытка…       Внутри у Драко что-то неприятно кольнуло.       Тревожное предчувствие.       Когда настраиваешь себя на какой-то хороший исход, а что-то внутри заранее нагло саботирует даже хрупкую надежду, то невольно начинаешь заранее расстраиваться и искать пути к отступлению.       Он чувствовал, как крепко сжимали его широкую спину исхудавшие руки Астории, и старался сдерживаться, чтобы своим напором ничего в ней не сломать. Его не покидало чувство, словно он только что дал добровольное соглашение на её казнь. И от этого, заглядывая в их будущее, становилось ещё страшнее.

***

      После того злополучного утра прошла всего неделя. Гермиона, появившись в доме, сразу начала убирать всё, что ей напоминало о её несостоявшемся и несбыточном материнстве. Она гнала от себя мысли о том, что теперь вся его семья будет считать её «бракованной», ведь у его родителей не один ребёнок. И всё чаще приходили в голову мысли о том, что рано или поздно он уйдёт, но они, к счастью, уже не пугали. Ей нравилось проводить время в одиночестве. Когда Рон выходил из дома, Гермиона облегчённо выдыхала, потому что ей всё время казалось, что теперь им тесно вдвоём, что он чего-то ждёт от неё, каких-то слов. Ещё недавно он казался ей идеальным мужем и будущим отцом их детей. Дымка перед глазами вдруг рассеялась, и всё стало совершенно неидеальным. Ни она. Ни он. Ни их брак.       Она всё искала причину его такого странного поведения. Анализировала его слова и поступки. Да, в его измене теперь она была уверена на все сто процентов, ведь факты указывали именно на это.       Розовые очки стали маленькими и больно сдавливали глаза: ей пришлось их снять. К счастью или к сожалению, она пока сама не разобралась, но теперь тонко прочувствовала на себе одну недавно прочтённую статью в маггловской книге по сохранению брака. Когда молодые люди начинают жить вместе, ещё опираясь на свои подростковые образы в голове, они видят друг в друге лишь хорошее. Стараются показать самые лучшие качества. Так действует страсть, привязанность. Со временем, под натиском быта, люди открываются с другой стороны и просто снимают маски своей «идеальности», и для каждого из них это становится, порой, неприятным сюрпризом. То, что оказалось под маской Рона, совсем ей не понравилось. Ей хотелось видеть в нём того же маленького, уютного Рональда Уизли, с которым вместе они учились в школе.       Это такой этап, и они с Роном, к сожалению, его не прошли.       Надо бы выбросить эти чёртовы книги.       Какой в них толк, если зная это, она абсолютно ничего не сделала?       Рон в первое время помогал и иногда даже заботился о ней, что подкупило девушку на некоторое время. Она решила, что если у них не получилось сохранить ребёнка, то она просто обязана была попытаться наладить хотя бы семейные отношения. «Ты должна» – уговаривала себя она каждый раз, когда Рон оказывал хоть какую-то поддержку, но всё же чаще находилась причина, что не должна.       Сейчас его снова не было, а время уже час ночи. Она сидела в гостиной на диване, укутавшись в тёплый, мягкий плед и держала в руках какую-то очередную книгу. Только вот зачем, если смотрела всё время в одну точку, копаясь в самой себе? Даже её лучшие друзья — книги, теперь стали не интересны. Что-то изменилось. Но вот что? Кажется, она потеряла правильный курс на собственную жизнь, на успешную карьеру. Но когда признавалась себе в этом, то тут же отрицала.       «Я всё та же Гермиона Джин Грейнджер…»       Этого было мало для настоящей убеждённости, но она старалась.       Противные отголоски беспомощности и ненужности портили всю картину, сбивая с правильных мыслей.       Она живёт? Нет. Существует.       Ключ в замочной скважине с противным скрипом повернулся, и в дом завалился Рон. Противный звук отозвался у неё в висках, и она поморщилась.       Он снова пьян. Последние три дня они почти не общались, и третий вечер он приходил в таком состоянии. Ей казалось, что пора обращаться к специалистам, которые смогли бы ему помочь. Она искренне не понимала, почему он начал так много пить.       Гермиона громко выдохнула и нервно запахнулась пледом.       — Тебе не кажется, что в последнее время ты слишком часто стал пить? — спросила Гермиона, надеясь на нормальную реакцию.       Рон, который в это время сел на пуфик при входе и старательно пытался снять ботинки, резко поднял на неё глаза.       — Ты так считаешь? — спокойно спросил он.       — Да. — тихо ответила она и посильнее закуталась в бежевый плед.       Он, наконец расправившись с надоедливой обувью, усталой походкой прошёл к дивану, на котором сидела сама Грейнджер. Плюхнувшись в мягкие подушки, он разложил руки по диванной спинке и положил туда же голову.       — Рон, мне кажется, что тебе нужно обратиться к специалистам.       — К твоим маггловским врачам? — уже с раздражением спросил он.       — Ну, хотя бы к ним.       Он закрыл глаза и ухмыльнулся.       — Нет, спасибо. Одной смерти с меня достаточно.       За эту неделю он ни разу не пытался начать с ней разговор о том, кто же все-таки был виноват в выкидыше. И теперь, когда она слышала от него, что крайними остались врачи, её немного передёрнуло от несправедливости его рассуждений. Она ведь знала, кто был виновен в том, что она никогда не сможет иметь детей. Главное — признаться в этом самой себе и больше не тешить себя иллюзиями на этот счёт.       — Зачем ты так говоришь? Они здесь не при чём. — спокойно ответила она, стараясь не раздражать его и не выводить на повышенную эмоциональность.       Рон резко встал и широко, совсем неискренне, улыбнулся.       — Ты вообще себя слышишь? — Рон повернулся в сторону кухни. — У нас есть что-нибудь выпить?       Не успела Гермиона открыть рот, как он стремительным шагом уже направлялся к домашнему мини-бару.       Оставшись на диване, она считала все «за» и «против», чтобы сейчас не наговорить ему лишнего. Идея изначально была провальной.       — Рон, пожалуйста, прекрати! Я хочу поговорить. — она сорвалась с места и пошла за ним. — Я понимаю, что тебе сейчас трудно. Мне тоже…       — Что ты вообще можешь понимать? — в его глазах загорелся недобрый огонёк ярости.       Она замолчала. Кажется, этот разговор ушёл совсем не в то русло. Нужно было как-то выбираться и она продолжила:       — Я понимаю, что ты сейчас испытываешь, но ты также не можешь игнорировать этот разговор вечно. Ты не можешь делать вид, что ничего не произошло. — она положила руку ему на плечо, и он брезгливо её отдёрнул.       — Это всё твоя вина. — уже громче сказал он и, взяв огневиски из шкафа, с довольным лицом повернулся к ней.       — Что? Моя? — словно не веря в сказанное, прошептала девушка и почувствовала, как глаза наливаются слезами.       — Эти твои врачи, на пару с тобой, убили моего сына, — он уже склонился над испуганной Гермионой. — Я был в больнице Святого Мунго. И, знаешь, что мне сказал настоящий врач? — его глаза походили на два безумных адских пламени. — Всё можно было предотвратить на меньшем сроке. От тебя требовалось лишь одно — ходить в Мунго и не менять врачей, словно это какие-то перчатки. Но нет! — он размахивал перед её лицом руками. — Я так понимаю, что для умнейшей ведьмы столетия — это непосильная задача.       Она молча стояла и не знала, что было ужаснее. То, что она знала, кто является убийцей её будущего и их совместного ребёнка, или то, что он обвинял её во всём этом.       — Это ты виноват… — тихо проговорила она и, отвернувшись, решила закончить этот разговор.       — Что? — Рон стремительно подскочил и схватил её за волосы, больно натягивая их на себя. — Что ты сказала?       — Отпусти меня, Рон! Мне больно! — она держала его руку, чтобы ослабить хватку, а глазами уже искала свою волшебную палочку.       Рон словно очнулся, понимая, что что-то делает неправильно, и разжал пальцы.       Гермиона тут же, не надеясь на его адекватность, отбежала подальше. Ей нужно было найти палочку. Она тяжело сглотнула. В горле стоял ком. Он сковывал голосовые связки и не давал даже сделать вдох. Его глаза: они сверкали ненавистью и злостью. Она видела, как он схватился за голову, растерянно рассматривая девушку.       — Ладно, Гермиона, я был не прав, прости. Давай всё забудем и пойдём спать? — как ни в чем не бывало начал он.       — Нет, Рон. Если для тебя насилие равно счастливому браку, то лучше будет нам развестись. — серьёзно сказала она, убирая слёзы с лица.       Она приняла серьёзное решение уже давно. Хватило пары минут рядом с ним, чтобы понять, что она была права.       Из его рук выскользнула полная бутылка огневиски и, с грохотом приземлившись на паркет, разлетелась на тысячу осколков. Его глаза на тот момент можно было сравнить с активным вулканом. И он точно находился на грани извержения.       — Ты не уйдёшь! — прорычал он, яростно тыкая в неё пальцем.       — Прекрати, Рон. Наш брак уже давно трещит по швам. Ты спишь с Лавандой. Не говори мне, что это не так. Я не глупая, сама всё вижу и понимаю. Мы разные. Жаль, что не поняли этого раньше. И если ты уже нашёл своё счастье в ней, дай и мне тоже быть счастливой.       Она опустила голову и чуть наклонила в бок. Говорить эти слова было не стыдно. Они должны были прозвучать ещё в тот злосчастный вечер, когда он впервые поднял на неё руку.       — Повтори! — он слишком быстро пошёл прямо на Гермиону. Девушка в испуге попятилась назад. Запнувшись за книгу, которую уронила на пол, она пролетела прямо между диваном и креслом, сильно ударившись копчиком. Обстановка в доме накалялась. Гермиона забилась в угол, понимая, что ничего ей сейчас уже не поможет. Она больше не плакала. Слёзы быстро высохли под давлением нависающей над ней угрозы. Нужно было срочно что-то придумать.       Где же палочка, когда она так нужна?       — Да, я сплю с Лавандой, и у неё с этим, — он показал пальцем на плоский живот Гермионы. — Проблем нет! А, знаешь, почему я это делаю? — он присел рядом с ней так близко, что она почувствовала его горячее, ненавистное дыхание. — Потому что она классная! Она не задаёт глупых вопросов. Она не ноет постоянно о том, что нужно быть серьёзнее. Она просто принимает меня таким, какой я есть. С ней легко, понимаешь? — когда он говорил о своей любовнице, улыбка не сходила с его лица.       — Рон, всё, прекрати, я устала и хочу спать. — она проявила смелость и попыталась встать.       — Устала? От чего? — он грубо толкнул её назад, и девушка снова ударилась, но теперь затылком. — Ты целыми днями лежишь и смотришь в потолок. Каждый раз по ночам, когда я пытаюсь тебя обнять, ты мне отказываешь. Что случилось, Гермиона?       Он провёл тыльной стороной руки по её влажной от слез щеке и улыбнулся с оскалом. В этот момент он был больше похож на душевнобольного, чем на Рона, которого она когда-то знала.       — Прошу, Рон…       Он грубо схватил её за плечи и резко встряхнул, почти в воздухе. На секунду Гермиона зависла в воздухе, в ужасе зажмурившись. Девушка негромко вскрикнула, и он, стараясь скорее заткнуть ей рот, впечатал её в стену и закрыл его ладонью.       — Ты же умная девочка, Гермиона? Я твой муж, помнишь? Ты должна уважать мои желания. — пригвоздив её к стене локтем, он жадно провёл свободной рукой по груди, вид на которую хорошо открывался, так как на ней был лишь топ.       Прильнув к её шее, он торопливо, трясущимися руками сжал ягодицы так, что Гермиона взвыла и дернулась. Попытка его оттолкнуть не увенчалась успехом и сделала лишь хуже. Он резко притянул её к себе, а потом так же быстро толкнул на диван. Ей ещё тяжело давались такие физические нагрузки. Низ живота ещё ныл после недавней операции, и она просто разрыдалась от боли, которая её заполонила.       Её раздирало не только от физической боли, но и от душевной. Она расцарапала его плечи в кровь, с отвращением отвернув голову в сторону. Его тело было таким тяжёлым, что все её попытки вырваться, обернулись неудачей, но она не сдавалась.       — Не надо, Рон! Мне нельзя! Мне больно… — сквозь боль и непрекращающиеся слёзы она толкала его в грудь и пыталась высвободиться.       «Нет, она не сдастся!»       Его дыхание было таким горячим и прерывистым, что Гермиона только и делала то, что спасала свои дрожащие губы от его ненавистных поцелуев.       — Ты моя, Гермиона, моя, и если ты не останешься со мной, то ты ни с кем больше не будешь! — одним легким движением руки, он разорвал на ней топ и сухими, потрескавшимися губами приложился к оголенной груди девушки. Прежде приятные и нежные прикосновения мужа больше не вызывали в ней трепета и страсти. Они вызывали страх и вечное желание исчезнуть.       — Нет! Мне больно! Ты делаешь мне больно! — почти охрипшим голосом кричала Гермиона, сталкивая его с себя. Ей казалось, что если она останется жива, то позже сдерёт с себя его запах, его прикосновения вместе со своей кожей. Будет совсем не жаль. Было настолько противно, что девушка больно сжала челюсть.       Рон грубо впивался пальцами в нежную кожу девушки, оставляя после себя синяки.       — Не дёргайся! — сидя на девушке, он немного приподнялся и с размаха отвесил звучную пощечину. Гермиона схватилась за щеку. Она пылала.       — Ты ведёшь себя так, словно я убиваю тебя. Это всего лишь секс, Гермиона, расслабься… — он снова приложился к её губам, крепко удерживая подбородок девушки рукой.       «Всего лишь секс…»       В голове Гермионы его слова отозвались противным звуком, который сводил с ума. Его голос начал сводить её с ума.       — Прекрати, пожалуйста… — взмолилась она.       Оторвавшись от истерзанного тела девушки, он дрожащими руками принялся расстегивать брюки. Гермиона, уличив момент, дёрнулась в сторону выхода, но не тут-то было.       — Куда пошла? Мы ещё не закончили! — одним резким движением он схватил девушку за волосы, с силой притянув к себе. Кинув Гермиону на диван, он снова на неё взгромоздился. Пока Рон бездушно терзал её грудь своими неосторожными движениями, она просунула ноги между их телами и давила ему прямо в грудь. Впившись в середину дивана пальцами, она что-то нащупала.       Это была её палочка.       Он ударил её по бёдру со всей силы, и девушка взвыла от нарастающей боли. В глазах потемнело на несколько секунд, но рука крепко держала палочку, не выпуская.       — Обожаю, когда ты без белья… — прошептал он возле её уха, и она почувствовала, как что-то твёрдое упирается ей в ногу.       Она осталась в одних шортах, и он уже вовсю шарил там своими грязными руками.       — Остолбеней! — рыком вырвалось из её уст, и Рон застыл.       Секунда.       Она думала быстро, словно за момент до выстрела, и сползла с дивана, последними силами освобождаясь от тяжёлого и противного тела. Он с грохотом повалился на ковер, ударяясь при этом о журнальный столик головой.       Боль. Слёзы. Рваная пижама.       Собирая порванный топ в охапку, чтобы прикрыть обнаженную грудь, Гермиона истерично, со слезами на глазах, озиралась по сторонам.       Всё как-то разбилось в один момент, к чему она была совсем не готова. Капелька крови стекла по губам, и она ощутила неприятный, металлический вкус на языке. Грейнджер приложила ладонь к лицу и попыталась задержать кровотечение. Когда пришло понимание, что это ей не поможет, она, кровавыми руками собрала мешающие волосы и уложила их назад. Ей нужно собраться. Сейчас же.       Всё так скомкано.       Её блуждающий взгляд.       Отрывистое дыхание.       Попытки привести себя в порядок.       Желание умереть.       Она осмотрелась вокруг себя и поняла, что всё, к чему она так долго шла — разрушено. Как и она сама. На её теле не осталось живого места после грубого вмешательства его рук. Она вытянула вперёд дрожащие руки и увидела их теперь в фиолетово-красном оттенке. Все цвета перед глазами смешались и превратились в одно грязное пятно. Он смешал её с грязью, втоптал в такое дерьмо, из которого не любой смог бы выбраться.       Но она не любой. Она сможет.       Гермиона медленно подошла к лежащему на полу Рону и в ужасе вскрикнула. Его лоб был в крови.       «О, Мерлин, я разбила ему голову!»       Гермиона прикрыла рот ладонью, чтобы не закричать от всего того ужаса, который творился только что. И самое страшное — это её жизнь.       Холодные капли пота стекали по лицу. Или это слёзы? Она не разобрала, потому что была в полной растерянности.       Блуждая глазами по гостиной, Гермиона совсем не понимала, куда ей идти. Оставить Рона в таком состоянии тоже было неправильно, но если выбирать из двух зол, то она выберет себя.       Она схватила плед, которым укрывалась ещё до всего этого, и быстро прошла к камину.       Ещё раз бросив взгляд в сторону уже бывшего мужа, она снова начала сомневаться в решении уйти прямо сейчас. Но ощущая невероятную боль во всем теле, взяла горстку золы в коробке, которая стояла на полке камина, и решительно вошла туда.       — Гриммо 12… — еле слышно сказала девушка, до сих пор всхлипывая, и скрылась за зелёным пламенем.