Мам, прости

— Мам, прости! Он забегает во двор дома Сано и выкрикивает это на последнем выдохе. После опирается ладонями о колени и судорожно пытается отдышаться. Явно осознавал, что опаздывает — потому и бежал так быстро. — Что-то случилось? — Ханагаки-сан заботливо протягивает ему бутылку с водой, и тот жадно набрасывается на неё. Сдутый пластик громко скрипит. Такое ощущение, словно на весь город. Девушка смотрит на пьющего с невыразимой нежностью и ласково гладит мокрые и запутанные пряди. — Нет, всё хорошо. Мы с Кокосиком загуляли и не уследили за временем. — Такемичи тяжело выдыхает это, когда отрывается от баклажки. Неосознанно делает шаг назад, чтобы избежать родительской руки — и Ханагаки-сан тут же пугливо её одергивает, словно получила удар. Не уточняет где. Никогда не признается в том, что действительно происходило. Сердце вновь беспокойно екает. Все-таки надо было довести его до дома Сано самой. Но чёртов начальник на чертовой работе позволял жить лишь во время обеденного перерыва — боже, не забыть что он кончается через полчаса! — и после смены. А она и так пропустила много смен из-за адаптации к новому миру. Когда тебя внезапно закидывает в тело третьестепенного персонажа манги, которую ты читаешь и внезапно вешают на тебя ответственность за главного героя — не особо сильно думается об очередной смене в швейном цехе. Но для начальства она тяжело болела. И то получала упреки за то, что не контролирует свой организм. Будто бы это работает так. Поэтому больше злить начальника не стоило. Если она, конечно, хочет продолжать здесь работать, чтобы хоть как-то обеспечить семью. Деваться некуда. Ханагаки-сан вновь вздыхает и косится на Такемичи. Все его ответы, словно для галочки. Сначала кажется, что это только, чтобы от него скорее отстали. Но пожив жизнью его матери месяц, она постепенно начинала понимать причину. Возможно его прежняя мать настолько глубоко погрязала в мелких бытовых катастрофах внешнего мира, что довольствовалась этими краткими огрызками ответов. Возможно когда-то все его ответы прерывались грубоватым: — Не мешайся, иди в свою комнату. — Потому что она приходит со смены ближе к ночи и уходит на неё чуть ли не на рассвете. Тут не до ребенка и его рассказов — тут бы самой не откинуть коньки. Не сказать, что это оправдывало прежнюю Ханагаки-сан, но явно смягчало все обвинения. По крайней мере она старалась? Хочется в это верить. Прежняя Ханагаки-сан не первая и не последняя мать, которая вечной нехваткой времени дрессирует ребенка на сокрытие. Виски пронзает острая боль, и нынешняя Ханагаки-сан сдерживает болезненный стон и тяжело опирается о стену дома. Вот опять. Каждый раз, когда она начинает думать о том, какой была настоящая мать Такемичи, почему она исчезла, почему вместо неё оказалась она — её словно били железным прутом по голове. Но головные боли — ещё часть беды. Самое страшное было в том, что с каждым днем забывалось всё больше важных деталей. Будто бы у кого-то власть над её сознанием. Будто бы этот кто-то стирал её сознание гигантским ластиком: аккуратно удалял линии её прошлого и штрихи будущего Такемичи. Она уже не могла вспомнить собственного имени. В памяти звенело только «Ханагаки Камэ» — не её имя, липкое и неудобное, словно она надела чужую одежду. Смутно вырисовывалась прежняя жизнь — только мутные тени не более. В каком городе она жила? Чем занималась? Сколько ей лет? Хотя, возможно, по закону жанра — её повседневность просто была тусклой и рутинной, поэтому ничего запоминающегося в ней не было. Но чёрт побери это была её повседневность — никто не имеет право без её разрешения забирать воспоминания о ней. Самой большой проблемой было то, что вместе с прежней личностью Камэ, постепенно начался забываться канон токийских мстителей. Факт за фактом: имена, даты некоторых важных событий, спойлеры о финале манги. Едва она только пришла в себя, после принятия того факта, что она попала в этот мир — она ужаснулась пустоте в голове. Словно кто-то за неё вынес мусор и по ошибке выбросил туда нужные вещи. Чтобы осталось хоть что-то она начала вести дневник, впихивая в него все мысли, которые только приходят за день. Так люди во время пожара спасают все самое ценное. — Не хочешь говорить — ладно. — Фраза о том, что надо заслужить доверие ребёнка написана жирным шрифтом на первом листке её блокнота. Подчеркнута волнистой линией и заключена с двух сторон тремя восклицательными знаками. — Не хочешь меня слушать — хорошо. Но позволь тебе помочь, ладно? Такемичи сейчас похож на настороженного зверька. Тыльной стороной ладони вытирает капли с губ и смотрит на мать с не пониманием, нервно хрустя наполовину опустошенной баклажкой с водой. — Собрался и дальше ввязываться в драки, умей и драться, чтобы не отхватывать каждый раз. — Мы… — Он, наконец обращает внимание на вывеску за спиной матери и не договаривает, давясь распирающей радостью. Камэ завороженно следит за тем как преображается лицо Такемичи. Мгновение, за которое в его глазах вспыхивает яркий огонь счастья стоил каждого выматывающего дня этого месяца. Она кивает и первая двигается ко входу в дом Сано: — Да. Сегодня пробное занятие в школе карате. Если не понравится, то… — Договорить не получается. Прерывает восхищённый всхлип Такемичи: — Никогда! — Он шмыгает и вприпрыжку сокращает расстояние между ними, после и вовсе вырываясь вперёд, чтобы первым зайти в дом: — Мне обязательно понравится, спасибо, мам! Но у самой двери внезапно притормаживает. Поднятый кулачок, так и не опускается на специальное кольцо. Ханагаки-сан вопрошающе смотрит на него с тревогой, а Такемичи поворачивается к ней и немного нервно произносит: — А разве это не будет слишком дорого? Будет. Судя по зарплатам начальник швейной фабрики думает, что его работникам нужно только есть рис и запивать всё это водой из-под крана. Расходы на занятия по каратэ у лучшего сенсея явно не входили в пирамиду их потребностей. Но ты ещё ребенок. Такемичи, тебе всего шесть лет. Ты не должен задумываться о таких вещах. Просто побудь неразумным сынишкой, чья мечта, наконец, исполнилась — и не важно чего это стоило матери. Это проблемы и ответственность взрослых, не твоя. Дети не должны ощущать вину за то, что родители напрямую выполняют свои обязанности перед ними. Это то же самое, что каждый раз ощущать вину за то, что врач тебя лечит, а повар в кафе готовит для тебя блюдо. Это их работа. Твоё счастье — работа матери. — Всё хорошо, меня повысили на работе. Не надо думать о деньгах — их хватит. — То, что она собирала на протяжении месяца должно было хватить на первое время. — Может уже постучишь? Или уже расхотел? Такемичи отнекивается сквозь смех и в предвкушении пару раз опускает металлическое кольцо о деревянную поверхность двери. С той стороны слышатся шаги. Такемичи вновь оборачивается, чтобы лучезарно ей улыбнуться. Ханагаки-сан в ответ показывает большие пальцы вверх. Твоё счастье — моя работа.