Мам, прости

— О, сразу видно — к нам пожаловал боевой товарищ. — Посмеиваясь произносит Мансако Сано, после официальных приветствий. Камэ сначала непонимающе хмурится, а потом оглядывается на Такемичи и понимает, что внимание деда Сано привлекли пластыри с котенком на его лице. Для женщины они стали настолько частым явлением, что превратились в часть обыденности и перестали восприниматься мозгом как нечто особенное. Какой кошмар. Побои ребенка перестали быть чем-то особенным. От этой мысли передергивает. — Беги переодеваться. Манджиро покажет куда тебе идти. Манджиро, ты всё услышал? — К концу фразы дед Сано срывается на крик, чтобы дозваться младшего внука из соседней комнаты. Тот лениво заглядывает в дверной проём. Впивается изучающим взглядом в лицо Такемичи. Медленно достаёт из кармана чупа-чупс и не спеша начинает его распаковывать, всё также не отрывая откровенного пялящегося взгляда от Такемичи. Ханагаки-сан вздрагивает, когда свет начинает бликовать и детский взгляд Манджиро начинает лихорадочно сменяться его опустошенным взглядом из будущего. Пугающим, холодным, смертельным. Она бы хотела сказать, что в этом взгляде, словно все трагедии мира — но нет. В этом взгляде не было вообще ничего. Даже отражения человека стоящего напротив. Камэ старательно переводит взгляд на мельтешащего за его спиной Баджи. На фоне вальяжного Майки, он казался настоящим ураганом. Кейске был похож на кота. Бродячего и драчливого. Своей дерзковатой, клыкастой ухмылкой во весь рот, со своими растрепанными волосами — тем, что явно не мог устоять на месте. Своей пружинистой походкой, какой подходил к Такемичи. Лукавым взглядом, каким сверял его. Мурчащим голосом: — Вот это пластырь! А есть ещё такой? Вообще-то Камэ много раз представляла как пройдет их первая встреча, если она будет перенесена на несколько лет назад. Преследовал постоянный страх того, что в отличии от канноного поведения — двое детей просто могут не принять Такемичи. В конце концов у одного еще не сформировалась травма, из-за которой он и подружился с Ханагаки. А у второго и в каноне не особо много взаимодействия было с ним. Если не считать того, что он умер на его руках. В нос внезапно врезается металлический запах крови. Перед глазами начинает мелькать другая локация: холодная земля и спокойное лицо повзрослевшего Кейске. Так пугающе контрастирующее с ножевым ранением и кровью, которую он выхаркивал. — Мам, ты чего? — Удивленный голос Такемичи на несколько секунд возвращает в реальность. — Просто душно немного, извините. Камэ задерживает дыхание, чтобы успокоиться и фокусируется на обеспокоенных — без кровавых струек! — лицах. — Принесу воды! — Мгновенно реагирует дед Сано, но Камэ уже не слышит его. Старательно пытается ухватить ускользающую мысль. Это произойдет тридцать первого октября. В «Кровавый Хэллоуин». Примерно через семь лет? Надо будет записать. — Так, а теперь присядьте. — Дед Сано аккуратно вкладывает в её руку стакан, убеждаясь, что она крепко его держит и осторожно доводит её до ближайшего стула. — Это всё магнитные бури, понимаю. Тоже давление скачет? Таблеточку? Камэ измучено качает головой и отпивает из стакана. Вода приятно холодит горящее нутро. — Мама болела недавно. Наверное, поэтому. — Такемичи тут же оказывает рядом. Осторожно касается её ладони своими пальчиками и встревоженно заглядывает в её лицо. — Не переживай. Беги переодеваться. — Ободряюще улыбается, чтобы успокоить встревоженного ребёнка и устало откидывается на спинку стула, едва Такемичи вместе с Майки и Баджи скрывается в дверном проеме. Чертова память возвращается тогда, когда не надо. Кто бы её сюда не перенес у него явно было ублюдское чувство юмора. Первые дни её попаданчества, помимо растерянности из-за непонимания, куда попала, чужой внешности в зеркале и ребенка — были омрачены ещё и постоянными кошмарами. Перед ней каждый раз возникает окровавленное, изрешечённое, все в крови тело Такемичи. Каждая его смерть: под колесами поезда в метро, под дулом пистолета, под гнетом всех пережитых страданий. Уже не плоская черно-белая картинка в фрейме манги — а смерть настоящего человека. Из плоти и крови. Из слез и бед. Из раза в раз. Это невыносимо. Каждый раз просыпаться от душащих рыданий, но вместо того, чтобы прийти в себя — сразу же бросаться к блокноту. Потому что эти отвратительные кошмары единственный способ предотвратить будущее. Потому что кроме них в её сознании вакуум. Благодаря им удалось выудить из комка сознания фамилию Сано и сложить в голове, что для спасения Такемичи — нужно спасти Манджиро. Но воспоминания утекали как вода сквозь пальцы. В один момент ей перестанут помогать и записи в блокноте — просто не поймет, что это за имена и как они связаны между собой. Иногда она боялась, что никогда и не существовала в другой реальности. Или что она просто сошла с ума на бесконечной работе. Может она на самом деле и есть Ханагаки Камэ? — Да. Тяжело вам. — Внезапно вздыхает дед Сано, и Камэ удивленно поднимает на него взгляд. Он что читает её мысли? В таком хаосе она бы даже не удивилась этому. Дед Сано замечает её замешательство и поясняет: — Воспитывать ребенка одной. Отца ведь нет? — Камэ качает головой, надеясь, что он не продолжит свои расспросы. Не только из-за нежелания, чтобы посторонний человек лез в её личную жизнь, но и из-за собственного незнания. Отец? Судя по всему его не было. Умер? Бросил? Кто ж знает. Ей досталось в управление тело Камэ со всеми её рефлексами — спасибо, за то, что хотя бы не пришлось учиться шить — но без сознания. Пустая оболочка. Робот без души. В целом, она и сама была не лучше прежней Ханагаки-сан. Ни воспоминаний, ни собственной личности — только постоянная тревога за будущее. — У меня трое внуков. Тоже воспитываю один. — Дед кряхтит и бросает на Камэ понимающий взгляд: — Сделаем из вашего хулигана — настоящего чемпиона. Честно говоря, ей не особо нужен чемпион. Камэ будет довольна хотя бы тем, что он будет просто живым и не будет играть роль груши для битья. Но она благодарно улыбается тренеру и подает ему опустошенный стакан: — Спасибо вам большое. Правда, боюсь работы вас ждет много — но не переживайте… — Слова «Такемичи очень способный мальчик» так и застревают в горле. Работа. Лихорадочный взгляд на часы и резкий подъем со стула. Она уже опоздала на десять минут. Твою мать. Её точно оштрафуют. Если не попрут из цеха окончательно.