Мам, прости

Жизнь постепенно входила в свой ритм. На смену напряжению начала появляться убаюкивающая рутина, когда большую часть дня думать не надо — тело действует на рефлексах. Ранее утро — приготовить завтрак ребенку. Поцеловать — обязательно, чтобы выстроить эмоциональную связь — спящего Такемичи перед уходом. Естественно, притвориться, что она не видит как его ресницы подрагивают, а дыхание прерывается — с головой выдавая его бодрствование. Прийти на работу. По старой привычке проходить мимо кабинета на цыпочках — чтобы не дай бог не придрался — потом вздрагивать от сварливого: — Засранец опять не на рабочем месте. — От старшей работницы и вспомнить, что последний раз тот появлялся в цеху месяц назад — при передаче всех полномочий. Камэ выслушивала сетования старшей работницы о том, что он просит её в конце недели выслать отчеты — из чего выходило, что по будням именно глава смены управляет всем цехом. Наконец, переодеться и приступить к работе. Стук швейной машинки успокаивает — даже чуть гипнотизирует, будто мантра или мелодия для медитаций. Возможно по этой причине и думалось о дальнейших действиях легче. Подобная сосредоточенность не могла не радовать. Потому что когда опорой для дальнейшего существования становятся кривоватые записи в собственном дневнике — это начинает немного напрягать. Всё та же неизменная надпись на первом листе о том, что надо заслужить доверие сына — каждый раз бросалась в глаза и начинала раздражать. Она в курсе, черт же её дернул писать это на главном листе и каждый раз напоминать о собственных поражениях. Но на самом деле это было раздражение к самой себе. Потому что время течёт неукротимо, а каких-то особых сближений так и не началось. Дети легко запоминают негативный опыт и перенимают рефлексы защиты. Неудивительно, что нужно много терпения, чтобы расположить ребенка к себе, после нескольких лет равнодушного отношения. Такое ощущение, что единственная эмоция, которую позволял себе Такемичи с ней это слезливое: — Мам, прости. — Буквально в любой ситуации. Она уже устала объяснять, что всё в порядке — он ребенок и это нормально не быть идеально собранной моделькой, удобной для родителей. Нормально опаздывать, носиться, падать, вставать, кричать, смеяться, плакать, драться, заводить знакомства, уставать, быть полным энергии, просить внимания и уединяться. Всё хорошо — так ты учишься переживать эмоциональный опыт, привыкать к миру и взрослеть. Не нужно извиняться за себя. Может написать ему на лоб, чтобы он читал эти слова каждый раз, когда просыпается и идёт умываться? Обеденный перерыв — быстро собраться и сбегать домой, чтобы проводить Такемичи до занятия. Поесть на ходу, щипцами вытягивать у сына как прошел его день, вновь не получить ничего кроме машинального: — Всё хорошо. — Продолжать упорствовать: — Как на занятиях? — Всё хорошо. — Мальчишки не обижают? — Всё хорошо. — Ты не против, если тебя сегодня вновь проводит Шиничиро? — Всё хорошо. — И в итоге сдаться у самого порога дома. — Раз всё хорошо — значит хорошо. — Крепко обнять и невесомо поцеловать в лохматую макушку. С приветливой улыбкой помахать ждущим Майки и Баджи, проследить внимательным взглядом, как Такемичи несётся к ним и тяжело вздохнуть. — Кажется, они подружились. — Камэ вздрагивает от голоса Шиничиро у себя за спиной. Испуганно оборачивается — его приход отнюдь не часть её рутины — и не впопад произносит: — Главное, чтобы не дрались. — Ну, они же ходят на каратэ. Боюсь, драки неотъемлемая часть их досуга. — Шиничиро смеётся и вальяжно упирается локтями о забор. Они видятся изредка и мельком. По вечерам, когда смену удается закончить раньше и бегом ринуться домой, чтобы застать на дворовой лавочке беззастенчиво болтающего Такемичи с внимательно внимающим ему старшим братом Сано. Иногда удавалось уловить отрывки из их разговоров: « — …и тогда мы с Какосиком залезли на дерево за ним. Но пока доставали котенка, я зацепился за сук и порвал штаны. — Котенка в итоге достали? — Да! — Такемичи едва ли не с гордостью выпячивает грудь, но тут же сдувается: — Мама правда за порванные брюки ругала сильно. — Ну, она же мама — они всегда ругают за порванные брюки, ободранные коленки и грязные руки. Это называется забота». Речь здесь шла о прежней Камэ, которая под постоянным давлением бывшего босса очень переживала за финансовое состояние своей семьи и, естественно, остро реагировала на любые возможные траты. Но ни Такемичи, ни тем более Шиничиро этого знать не могли, поэтому разговор тут же прерывался стоило одному из них заметить её приближающуюся фигуру. Тогда происходил быстрый обмен любезностями в виде благодарностей за то, что не бросил ребенка добираться по темноте и неловкими прощаниями. Вот и всё взаимодействие с наиболее важной частью её цепочки спасений. — Ну, да. Но, надеюсь, обучение и личные взаимоотношения никак не смешиваются? — Камэ вопросительно смотрит на парня и неловко барабанит пальцами по всё тому же несчастному забору. Шиничиро задумчиво хмыкает и медленно произносит: — Думаю, у них всё хорошо. — Камэ стискивает зубы. Ещё раз в её окружении кто-то скажет это проклятое «всё хорошо», и она за себя не ручается. — Просто, видимо Такемичи не сильно хочет посвящать меня в их дела. Но я ведь мать. Это нормально беспокоиться о своем сыне, встречая его каждый вечер с каким-то ссадинами. Тяжело гадать была ли это просто тренировка или он, как всегда, влез в неприятности. — Ханагаки старается сохранить спокойствие и чуть надавливает на Шиничиро, упирая в него тяжелый взгляд. Ей нужно знать, какие взаимоотношения между этими тремя. Иначе погибнут все, включая тебя, Шиничиро Сано. — Не обижайтесь на него, Ханагаки-сан. — Шиничиро внезапно лучезарно улыбается, отчего с лица Камэ тут же спадает всякое напряжение: — Не все сыновья готовы посвящать своих матерей в подробности каждой драки. В таких делах обычно участвуют братья, отцы или же деды. — Я ему и брат, и отец, и дед. — Бурчит Камэ и вновь смотрит на Шиничиро, но уже не с упреком, а просьбой. Только ты, Шиничиро, не начинай вот эту шарманку, что ребенку нужна мужская фигура. Она в курсе: ей об этом говорит каждый встречный, словно ставя в вину то, что она не смогла удержать отца Такемичи. Хотя изредка всплывавшие воспоминания Камэ, явно твердили о том, что даже к лучшему, что он ушел. Это была та самая клишированная пара подростков с бушующими гормонами. Неосмотрительный перепихон в сомнительном кабаке — здравствуй беременность, прощай первая любовь. Все ещё детские мечты о счастливой и большой семье разбились в тот момент, когда она сказала «отцу» о том, что у нее будет ребенок. В тот момент, когда он начал нервно почесываться и наклоняться к ней, чтобы шепотом сообщить: — Мне этот ребенок не нужен. — Камэ было шестнадцать лет, когда она была вынуждена справляться со своим бременем сама, потому что «мужская фигура» предпочла просто исчезнуть из её жизни. — Это всё последствия обучения. Они становятся, действительно, хорошими друзьями и с Манджиро, и с Баджи, и с остальными тоже. — Шиничиро читает ещё не заданный вопрос в глазах Камэ и спешит уточнить: — С моей сестренкой Эммой и другими друзьями Манджиро. Он внезапно перепрыгивает через шаткий забор и оказывается по одну сторону со своей собеседницей. Доверительно наклоняется к ней и шепчет: — Вы хорошая мать. Не стоит переживать по этому поводу: Такемичи точно вырастет достойным человеком. И не забывайте, что теперь вы не одни присматриваете за ним. Мой дед уж точно не допустит подобных конфликтов в команде. Да, и я тоже. Камэ удивленно смотрит на него. В голове всплывают туманные фразы о том, что Шиничиро мог своей харизмой вести за собой людей. Она и подумать не могла, что под этим подразумевается тот факт, что он может расположить к себе незнакомого человека всего лишь одной точной фразой. Сразу же понять, что его беспокоит и утешить. Подобная чуткость совершенно не ввязалась с его забавной начесанной прической, темной формой гопников и мотоциклом, неизменно маячившим где-то у него за спиной. Ему сейчас сколько? Семнадцать лет? Камэ охает и морщится, когда перед глазами возникает темный магазин, безумно блестящие глаза Казуторы и лужа крови, которую будто бы подпитывает лунный свет. — Что такое? — Шиничиро обеспокоенно хмурится и подходит ближе к Камэ, осторожно придерживая её за локоть, словно в страхе, что она сейчас упадёт. Ханагаки-сан потирает переносицу в попытке отогнать наваждение и произносит сквозь кривоватую улыбку: — Всё хорошо. — Кажется, вы слишком много на себя берете. Переутомление. — Выносит свой вердикт Шиничиро и решительно предлагает: — Давайте вы возьмете больничный на остаток дня, а я провожу вас до дома, чтобы вы отдохнули?