Мам, прости

Если бы ей платили каждый раз, когда кто-то из нежданных гостей справлялся о её здоровье — это бы никак не помогло её финансовому состоянию. Потому что постоянно спрашивал только Шиничиро — тем самым лишь доводя её напряжение до максимума. Камэ была уверена, что они отправятся восвояси, едва дети поклонятся и с искренними извинениями не преподнесут ей тот самый мятый пакет с коробкой шоколадных конфет. Но пришлось соблюсти еще и закон гостеприимства, поскольку разговор с Сано-старшим обещал быть долгим. Поэтому они с Шиничиро уходят на кухню, оставляя на растерзание детям в гостиной и конфеты, и Вакасу. Уходят в долгую тишину, прячущуюся за стенкой от радостных игр в гостиной. — Ты будешь продолжать? — Камэ сглатывает тошнотворный комок в горле и упирается локтем о столешницу, старательно избегая взгляда на Шиничиро и глядя только на — всё никак не закипающий — чайник. — Куда-то торопитесь? — Шиничиро не менее устало откидывается затылком к стене и не отрываясь смотрит на профиль Камэ перед собой. — У меня всё ещё есть работа. — Вы сейчас на ней. — Шиничиро резко подается вперед и кладет обе руки на стол, резко приближаясь к Камэ, словно в попытке разглядеть малейшие детали её лица: — Я ваш работодатель. Если что. — Какой важный, приношу свои искренние извинения, Сано-сан. — Камэ смотрит на него только для того, чтобы убедиться, что её ирония дошла до него. Затем вновь подпирает подбородок и отводит взгляд к плите. Сколько грязи налипло. Надо как-то выделить выходной на уборку. Дома — сплошной бардак. А после посещения целой толпы детей вообще останутся сплошные руины. Сано тяжело вздыхает. Краем глаза Камэ замечает, как парень нервозно лохматит собственные пряди прежде чем произнести: — Ладно. Я очень сильно устал от всей этой неопределенности. Поэтому задам прямой вопрос: что вы ещё скрываете от меня, госпожа Ханагаки? — Вы меня обвиняете, босс? — В сокрытии информации — да. Камэ резко поворачивает голову к нему и прищурено вглядывается в своё отражение в его зрачках: — И на каких же это основаниях? Чайник истерично свистит, будто чувствует атмосферу. Камэ сразу же подскакивает, но Шиничиро — снова — хватает её за руку. Она остаётся повёрнутой к нему спиной. Он смягчает свою хватку и почти бережно проводит пальцами по её бьющемуся в припадке пульсу. Камэ едва удерживается от того, чтобы не зашмыгать носом. Поэтому до рези в глазах вглядывается в эмалированную поверхность чайника — тоже вся заляпанная нужно помыть — в попытке отвлечься от самой себя. — Пожалуйста, позвольте мне помочь вам. — Шиничиро произносит это на выдохе с каким-то отчаяньем. Камэ кивает и вертко выворачивает своё запястье из его теплой ладони: — Отнесите чайник в гостиную. Мне нужно ещё помыть посуду. И за детьми проследите. Мне страшно за мою квартиру, когда в ней Вакаса. Она сдергивает полотенце с крючка и не оглядываясь пихает его Шиничиро. Так же глядя перед собой отходит к раковине и включает воду на — непозволительно — полную катушку. Пальцы дрожат, поэтому моющее средство выдавливается на губку в слишком большом количестве для одного стакана и пары тарелок, оставшихся от их ужина. Но Камэ упрямо натирает посуду пеной до того момента, пока не слышит, как за Шиничиро закрывается дверь. Только после этого руки безвольно опускаются. Пальцы всё ещё продолжают сжимать губку, кран шуметь, а глаза не отрываться от блестящей поверхности блюдца. Но Камэ чувствует, как по щекам предательски начинают катиться слёзы. Она так устала. Она так напугана. Она так вымотана. Загнанная собственной памятью в тиски абсолютной беспомощности. Униженная жизненными обстоятельствами в виде постоянного подчинения то одним, то другим. Ломающаяся каждым прожитым днём не своей жизни. Чёрт побери, в вечной погоне за желанием выжить — даже в каком-то азарте от собственной важности в сюжете — после того, как освоилась с жизнью в этом теле: она впервые осознала собственное одиночество. Собственное ничтожество. Камэ судорожно всхлипывает и роняет губку. Спешно промывает руку от пены и прижимает ладонь ко рту, чтобы случайно не закричать от самой себя. Она даже не знает кто она. Как она может что-то делать, куда-то идти, кого-то вести за собой — если она не может разобраться с собственным я. Зажмуривается, но попытка остановить слёзы настолько жалкая, что от этого хочется реветь ещё сильнее. Левая рука сжимает край ржавой раковины до ран от острых краёв на мягкой плоти. Но физическая боль почти не чувствуется из-за раздирающей грудины тоски. Ну, почему именно она должна была перенестись в другую реальность? Чем она так накосячила в своей жизни, что теперь должна волочить своё существование вот так. «Пожалуйста, позвольте помочь вам» — слова Шиничиро всплывают в голове, и Камэ истерично хихикает себе в руку. Боль переполняет настолько, что тянет вниз — стоять на собственных ногах невозможно. Приходится опереться и второй рукой, чтобы не упасть. Мальчик мой, ты ведь даже не представляешь через что она проходит, зачем лезешь? Себе помоги — ты сам не лучше неё, необходим в сюжете, чтобы у антигероев была мотивация их ментальных травм. А она зачем здесь? Самовольно и самодовольно возложила на себя священную миссию по всеобщему спасению — хоть раз задумывалась о том, а кто её спрашивал? Может быть у того, кто перенёс её сюда — совсем другие мысли были. Может она тут вообще случайно. Может её роль в том, чтобы продолжать травмировать сына, чтобы воспитать его внутреннюю силу. Может она и есть Ханагаки Камэ, которая просто сошла с ума на почве того, что её бросил муж с ребенком, начальник на работе ежедневно приставал, а жизнь насквозь провоняла нищетой. За спиной раздаётся громкий металлический грохот, и Камэ в страхе оборачивается. Сталкивается с не менее испуганным взглядом Харучиё. Медленно скользит взглядом по его тощей фигурке и тупо оглядывает остывший чайник, который мальчик случайно ударил о край столешницы. — Извините, я не хотел. — Харучиё нервно кусает губы и старательно отводит взгляд, чтобы смотреть куда угодно, но не на заплаканную женщину перед собой. — Не хотел беспокоить. Меня послали отнести чайник. Камэ пытается выговорить, что всё в порядке, но понимает, что если сейчас откроет рот, то начнёт выть. Поэтому просто молча сглатывает остаток своих нервов и кивает, понимая, что будет выглядеть ещё более жалко, если начнёт перед ребёнком лихорадочно вытирать слёзы. Он передаёт ей чайник, дрожащий в его тонких руках. Камэ вновь кивает и спешно ставит чайник на плиту. Делает усилие над собой и всё-таки хрипло шепчет: — Только не говори… — Однако слова повисают в тишине. Харучиё ушел, едва представился шанс. Идиотка, что она устроила? Камэ резко поворачивается к раковине и дергает кран, чтобы закрыть его. Раскладывает посуду по полкам, едва не сбивая края. Остервенело натирает саму раковину. Но несмотря на все усилия, на хромированной поверхности продолжают появляться кляксы слёз. — Ханагаки-сан. — Камэ вновь испуганно вздрагивает от тихого шёпота за спиной. Но в этот раз не стремится обернуться быстро. Вытирает руки о маленькое полотенце и быстро смахивает дорожки слёз со щёк. Только после этого поворачивает голову в пол оборота, чтобы увидеть стоящего в проёме Манджиро с маячащим за его плечом Харучиё. — Что-то случилось? — Слабый голос не выдаёт вообще никакой интонации для вопроса, поэтому приходится лишь надеяться на то, что он как-нибудь поймет и притвориться глухим, слепым и вообще глупым. — У вас. — Отвечает Манджиро и кивает Харучиё. Сам медленно, будто подкрадывается, подходит ближе к Камэ. Со всё тем же интересом заглядывает в её покрасневшее от сдерживаемых рыданий лицо. Не отводит взгляда и молчит. Глаза такие же мертвые, как и собственные амбиции Камэ. Та не выдерживает и громко всхлипывает. Затем испуганно прикладывает ладонь к лицу. — Вас Шиничиро обидел? Камэ качает головой и задерживает дыхание, чтобы опустить руку, выдавить край улыбки и произнести почти неслышное: — Только не надо без очередных домыслов. Всё хорошо. Просто… — Она пытается спасти тебя и остальных от тебя, но не справляется ни с одной задачей и, кажется, умрёт вместе с вами. Если не из-за вас. Манджиро оказывается почти вплотную к ней. Всё также задирает голову, чтобы посмотреть в её лицо, а затем делает последний — осторожный — шажок к объятию. Время, словно останавливается, когда маленькие руки обвиваются вокруг неё. Манджиро ласково бодается головой о её живот так, что Камэ инстинктивно опускает свою руку на его макушку. Он замирает только после этого. Они застывают в одном мгновении. — Всё хорошо. Не беспокойся. — Наконец сипло произносит Камэ, слегка поглаживая чужие волосы. Манджиро ворчит и поднимает голову. С подозрением вглядывается в её покрасневшие глаза — словно выискивает хотя бы одну новую слезинку как повод остаться. Но Камэ шмыгает носом и улыбается, первой отстраняясь от него. Затем поднимает взгляд на всё ещё продолжавшего стоять у дверей Харучиё и хмурится: — Почему… — Майки недовольно оборачивается на своего друга и пожимает плечами: — На шухере. Он сказал, что вы не хотели, чтобы кто-то увидел. — Простите за эту сцену. — Камэ сталкивается с хрустальным взглядом Харучиё и со всей возможной признательностью кивает ему за чуткость. Она не смогла вымолвить перед ним ни слова, но он всё равно всё понял. Правда, странно, что решил привести Манджиро, а не его старшего брата. Сано-младший ничего не отвечает на её слова. Лишь будто бы нехотя отходит от неё и кидает на неё непонятный взгляд, прежде чем удалиться вместе с Харучиё. Почему-то от этого взгляда сознание начинает настойчиво сверлить тревожность. Словно, ни он, ни Харучиё не должны были видеть этой сцены. Словно, только что изменился весь сюжет.