***
— И что теперь будет? — Тебе нет восемнадцати, еще полгода мы будем держать все в тайне, поэтому не рассчитывай на что-то большее, чем сейчас. Совсем еще юный парень поправляет лезущие в глаза волосы. На лице проступает еле-еле заметная щетина, которую при лунном свете можно только нащупать. Он садится на подоконник рядом со светловолосым мужчиной и молча осматривает комнату. Вокруг голубоватая плитка и чем дальше от окна, тем хуже видно в темноте окружение. По бокам стоят прозрачные шкафчики, а в метре от юноши стол со шприцами, ватой и наполненными кровью пузырьками. Проще говоря, помещение выглядит точь-в-точь как процедурная, где несколько раз в детстве у него брали кровь из вены. Только теперь здесь непривычно темно и тихо, без дневной суеты и шума. И мужчина справа кажется очень знакомым, не получается вспомнить лишь имя, однако розовые брюки и белую рубашку юноша точно видел раньше. Стрелка на часах застыла на цифре шесть. Парень начинает мять от скуки мягкий кубик, один из трех лежащих на окне. Они похожи на детские, которыми удобно собирать башенки. По размеру меньше сжатого кулака и с каждой стороны разного цвета. На каждой из них вышиты буквы и в попытках прочитать их при тусклом свете от Луны Аджай не замечает, как его останавливают холодные руки и притягивают к себе. Сразу же он оказывается в объятиях, не совсем удобных, но очень теплых и крепких. А потом становится спокойно и легко, его целуют в район ключиц и по телу пробегает жар. Пэйган, да. Этого мужчину зовут Пэйган Мин. Руки, что крепко его сжимают, все еще держат за его спиной мягкий кубик. Горячее дыхание обжигает шею и вызывает мурашки. Тело будто уходит под воду, все вокруг приглушается, дарит чувство безопасности. Большего не случается. Хотя никто этого и не ждет. Даже произошедшее, это ощущение застывшего времени и легкости в мире, кажутся уже чем-то запретным и невероятным. Как по щелчку пальцев Аджай вновь оказывается перед стоящим перед окном. И вновь перед ним сидит Пэйган, но на этот раз он не смотрит на дверь, а что-то вертит в руках, чтобы лучше разглядеть при свете. И свет сам кажется уже ярче. Парень садится рядом и чувствует, как руки касается мягкий кубик, который сразу же сминается под тяжестью ладони. На щеках появляется еле заметный румянец и взгляд скользит вверх по рукаву закатанной до локтей рубашки. Мужчина, кажется, даже не замечает своего зрителя. Аджай вновь берет кубик с окна и начинает крутить его как в прошлый раз, чувствуя, как растет внутри надежда на тот же исход и в то же время гаснет. Часы показывают четверть третьего. Стрелки не двигаются. Дверь на другом конце помещения открывается и входит человек в маске и форме, напоминающей форму хирурга. А Пэйган, до этого монотонно вертевший в руках карточки, резко оживляется и молниеносно передает их Аджаю. О чем они говорят и говорят ли вообще — парень не знает. Все еще тихо, будто просто выключили звук на видео. А карточки оказываются обычными развивающими для малышей. По углам, как в картах, написаны буквы, а в середине когда-то были рисунки с предметом, где эта буква в начале. Только теперь они закрашены белым и на них красным маркером написаны фразы. Их много, они на каждой стороне и порой складываются в целые предложения и даже рифмы. Трудно разглядеть их все, но в целом можно сделать вывод, что они полны ванильных цитат о любви и признаний. Часто Аджай ловит косые взгляды справа, но не обращает внимания, лишь изредка поднимая голову. В один из таких моментов он замечает, что в помещении они вновь одни и теперь уже взгляд Пэйгана даже более, чем прожигающий, но лицо спокойное. — Нас могли раскрыть, — тихо говорит он. — По правде говоря, я думал, что ты спрячешь эти картонки, но ты вел себя естественно. Последняя фраза объясняет странные взгляды во время беседы. Он боялся, что их раскроют. — Это не я писал, — Аджай откладывает карточки обратно на подоконник, где они лежали раньше. — Я же не ребенок, чтобы писать такое.***
Когда он просыпается, вокруг уже нет того желанного тепла и спокойствия. Вместо застывших стрелок на часах теперь сильные порывы ветра каждые несколько секунд. И дрожь во всем теле вместо беззаботности. Он лежит почти на краю, стоит лишь немного податься вперед, желая перевернуться — ненароком полетишь вниз с обрыва. Идя за Юмой в шахты, Аджай был готов к холоду и проблемам со связью, но не был готов к тюрьме, где людей держат в клетках и раз за разом вкалывают то, что сводит их с ума. Кому-то повезло еще меньше — их клетки были закрытыми и в них люди умирали мучительно. Было слышно, как они бьются головой и все время истошно орут. Череда нескончаемых криков и умирающих людей, бегущих от одного общего видения. Он тоже видит это. Демона, бродящего по коридорам, который и ввергает в ужас всех, кто его замечает. Или кого замечает он. Аджай почти сразу догадывается, что это галлюцинация от тех уколов — что-то похожее он ощущал после визитов к Йоги и Реджи. Возможно даже, что это простой солдат, следящий за порядком, который просто всем кажется монстром. Именно осознание того, что он чем-то накачан, позволяет ему не впадать в панику, как другие, хотя и легче не делает. Выбраться отсюда почти невозможно. От вечного холода перестаешь чувствовать пальцы, а постоянное чувство опасности не дает нормально уснуть. То и дело Аджай вскакивает, боясь, что перевернулся во сне и вот-вот упадет вниз. Каждый раз во время этих галлюцинаций двери открываются. Можно подумать, что людям дают шанс сбежать, но на деле это лишь падение последней защиты, разделяющей их и то, что бродит по длинным извилистым коридорам. Сбежать можно только с помощью крюка, и Аджай почти получил одну ее часть. Но к тому времени, как он ее заметил, сил было намного меньше, чем когда-либо ранее. Еще и острый кашель в один момент возник и не хотел прекращаться до тех пор, пока на шум не пришел тот самый демон. Удар по голове был настолько быстрым и неожиданным, что не было шанса даже сделать шаг в сторону. И вот теперь он вновь в своей камере. Холодно, кашель будто когтями раздирает горло, так еще и затылок болит. Впрочем, Юма держит свое слово — он жив и все еще не инвалид. Но как долго ему здесь еще быть — он не знает, как и то, сколько он уже здесь. Одна надежда, что продлится это недолго, точно не навсегда, ведь это наказание — лишь «суровое посвящение». Наверное, Пэйган ждет, пока его пасынок выберется сам. Так и было бы, если б не чертов кашель и капелька невезения. Радует одно — он выспался, пока был в отключке, и теперь сознание ясное. Первые минуты Аджай еще помнит какие-то картинки из сна, запоминает, что в них был Пэйган, но вскоре от этих воспоминаний остается лишь горькое чувство ускользнувшего от него тепла. Он лежит лицом к обрыву и видит, как ветер закручивает снежинки и уносит в сторону. Где-то внизу его ждет Кират и все еще невыполненная просьба матери, но его от мира отделяет густой белый туман. При подъеме дрожат руки, хочется лечь обратно, но отчасти нагретое место вновь покрывается тонким слоем снега, стоит лишь привстать. Посвящение более жестокое, чем он думал. Вот она — плата за желание узнать о своем прошлом. «Может, это плата за то, что я отказался присоединяться к нему в этой войне?» Аджай хочет лишь выполнить свою миссию и вернуться домой. После побега Амита и Сабал были единственными, кто может помочь. Они ведь не просили изначально убивать, только помочь по мелочам. Но сын Мохана Гейла зашел слишком далеко и теперь нужно свергнуть короля, чтобы просто принести прах матери к Лакшмане. Где гарантии, что убив Пэйгана, он узнает, куда ему идти? Разве у него на карте появится нужная точка, если он захватит Северный Кират? Если Ишвари и Пэйган правда связаны, то возможно ли, что только королю известно, где это место? «Я не должен был сбегать тогда. Нужно было просто подождать Пэйгана» Да, Пэйган тиран, и в тот момент этажом ниже пытали Дарпана. Можно было сразу понять, что с этими людьми не нужно сталкиваться. Но тогда был шанс. А сейчас все сложнее. Удивительно, что Мин еще не убил его. Столько отвоеванных аванпостов, колоколен, сорванных плакатов и убитых людей. Настолько велика его любовь к сыну погибшей любовницы, что все это можно не единожды простить. «Возможно, он и правда не желает мне плохого, как я думал. Он вел себя вполне дружелюбно для человека, о котором в Золотом пути говорят не иначе, чем с оскалом» И все же, если это проверка, то Пэйган готов простить пасынка вновь и принять у себя не как гостя, а как, возможно, равного. Не единожды было сказано им, что именно Аджаю принадлежат эти земли. Но сам Аджай уже сомневается, будет ли хоть что-то воплощено в жизнь из его сценариев. Когда заперт в клетке, из которой уже не в состоянии выбраться, остается только думать, занимать себя мыслями и пытаться не сойти с ума. Первое время были попытки сбежать, но в главный момент подвел кашель. Крепкий всю жизнь иммунитет в этот раз предательски исчез. Может, сказалась температура, а может, что-то еще. Аджай думал, нужно просто набраться сил, отдохнуть и будет легче. Не будет. Даже если этот крюк принесут ему уже целым, сил на побег не останется. Сейчас, прикрывая рот кулаком при кашле, он видит на руке сгустки крови и чувствует что-то мягкое пальцами. Но пальцы уже плохо слушаются — от холода их не спасают даже перчатки. Чувство, будто холод пронизывает его изнутри и вытягивает весь воздух. С каждым днем, с каждым часом труднее дышать. И все еще горло болит так, что больно глотать. Когда мысли об уже неисполнимом будущем, мотивах, причинах и следствиях надоедают, Аджай все больше задумывается о самом Пэйгане. Просит шепотом, чтобы тот скорее пришел, да пусть даже Юма, которая с первого взгляда выглядит намного кровожаднее самого короля. Аджай никогда не унижался ни перед кем, не умолял, но сейчас он даже не знает, как поступит, если Пэйган все-таки придет. Будет ли молить о спасении или с гордой опущенной от усталости головой в предсмертном кашле примет свою смерть. Пэйган не допустит… Он же не для этого все устроил. Хотел бы — убил. Но не смерть Аджая ему нужна. Он просто рад его приезду. Он просто хотел встретить гостя и сопроводить его до нужной точки. Просто пообщаться, вспомнить о прошлом, узнать о настоящем и поговорить о будущем. Смерть не нужна. Тогда почему, черт возьми, его нет?! В один момент Аджая начинает тошнить. Горло сжимается, вызывает рвотные позывы, будто в рот запихнули длинную трубку, и теперь организм ее отторгает. В том, что из него выходит, он видит не только остатки съеденной пищи, не только кровь. Впервые он замечает в этой смеси небольшие синие лепестки и на этот раз понимает окончательно, что из тюрьмы уже не выберется. Его организм отреагировал на возникшие чувства гораздо раньше, чем Аджай их признал. Даже раньше, чем он просто узнал о них. Можно было бы с легкостью все изменить, ведь он не из пугливых, тем более, когда речь идет о его собственной жизни. Пэйган бы понял. Может, даже принял бы. А может, отверг. Но это бы остановилось. Только Пэйгана все нет. Если уже не выбраться, то остается ждать лишь конца. Постепенно спазмы становятся реже, организм привыкает к внутренним изменениям, пусть и остается остается боль. Пальцами уже можно нащупать закрытый бутон. Один из нескольких. Когда хоть один раскроется — счет пойдет уже на минуты. Лепестки очень мягкие, так и скользят по подушечке пальца, но упорно не хотят отрываться. Природа все продумала, самостоятельно от этого не избавиться. Благодаря технологиям врачи могут спасти, пусть и большой ценой, но об этом Аджай может лишь мечтать. Все чаще он лежит спиной к двери и смотрит на обрыв, понимая, что один шаг убережет его от долгой и мучительной смерти. Но нет желания, нет сил, нет эмоций. После смерти матери он уже многое потерял. И попытка выполнить ее последнюю просьбу была лишь желанием найти себя и научиться жить в новом мире. Возможно, она и хотела, что Аджай попал к Мину. Она знала, что тот ее король и прибытие ее сына никак не пройдет мимо него. Нужно было просто остаться с Пэйганом и, быть может, это бы решило все проблемы. Возможно, жизнь в Кирате, даже не в качестве короля, — это и был его новый путь? Да, возможно. Но он сам своим побегом разрушил все. И теперь платится за то, что отказался от единственного человека, который может его спасти. И ради кого? Где сейчас Сабал и Амита? Вспомнят ли они про Аджая, постараются ли найти? А вспомнит ли про него Пэйган?.. В момент, когда первый бутон коснется языка, тело даст еще один позыв, но на этот раз Аджай просто дернется, поворачиваясь на живот и поднимаясь на трясущихся руках. В таком положении еще можно будет дышать, но недолго. Зашумит в ушах и мысли будут только о его конце. Он не заметит, как именно в этот момент откроется дверь, впуская того, в ком парень нуждался больше всего. Будет достаточно одного упавшего лепестка, чтобы торжественная улыбка короля, приготовившего победную речь, сменилась на побледневшее лицо и панический ужас. Аджай поймет, что больше не один, лишь когда почувствует тепло руки на спине и поистине зверский крик, зовущий Юму. Паззл в голове Пэйгана сойдется мгновенно и он скажет наконец необходимые слова. Скажет искренне, доверяя своим чувствам, но в ответ побледневший Аджай только скорчится от боли, а со рта потечет струя крови. Слишком поздно, процесс не остановить. Когда не останется сил держать себя руками, Аджай упадет в эту лужу и начнет судорожно пытаться сделать вздох, но раскрывшиеся цветы перекроют все дыхательные пути. Он успеет понять, что за ним пришли, но уже не сможет ничего сказать, лежа у Пэйгана на коленях и чувствуя теплые ладони на лице. Впереди только неизбежная тьма.***
Он правда думал, что на этом конец его истории. Холод, боль, истощение, потеря крови и невозможность дышать. Аджай покорно встретил тьму, надеясь, что вся боль исчезнет. Отчасти так и случилось. Он проснулся на больничной койке, она выглядела очень современно и была хорошо оборудована. Либо за пределами Кирата, либо это не меньше, чем палата самого короля. Аджай не мог сказать точно, да и не хотел. Цветы из его организма удалили, а вместе с ними и пропали все чувства. Не только появившиеся к Пэйгану. Радость, грусть, злость, обида, чувство голода, чувство страха. Осталось лишь одно — безразличие. Будто мир резко стал черно-белым. Пэйган твердо гарантировал ему, что больше не отпустит к этим террористам и они вместе обязательно посетят Лакшману, чтобы исполнить волю матери. Однако ничего из этого так и не принесло каких-либо эмоций Аджаю. Тогда радость Пэйгана резко сменилась на разочарование и гнев, который он вымещал на других. Он вновь все потерял. Они вместе все потеряли.