***
Дан
Фигуристки одна за одной высыпаются на лёд. Ставишь стаканчик на бортик и внимательно наблюдаешь за Тининой разминкой. Угадываешь каждое следующее упражнение — Тина любит четкость и привычный порядок. Такая забавная, будто если сделает шаг в сторону, произойдёт что-то непоправимое. — Тина! — останавливаешь тренировку буквально через пять минут после ее начала. Как только слышит твой голос, Тина закусывает губы и чертыхается себе под нос. Теперь на сто процентов уверен, что не показалось. — Так. Иди сюда, — вылавливаешь взглядом пшеничный хвост, следишь, чтобы во время движения к бортику Тина не попала никому под коньки. — Что-то случилось? — тормозит боком и взволновано поправляет волосы, чувствуя надвигающуюся бурю. Ее зрачки ускоренно бегают в небесного цвета радужке, это явление в ее глазах заставляет смягчить тембр и волнительно сжать пальцы. — Нет, просто захотел на тебя посмотреть, — кладёшь руку под щеку и внимательно следишь за ее эмоциями, интересно, что она будет предпринимать: признается сама или будет отрицать до последнего? Переминается с ноги на ногу и непроизвольно улыбается, теряясь от прямого вопроса в твоем взгляде, — Ничего не хочешь мне сказать? — Нет, — твёрдо, как будто готовилась к ответу. — Тина, — окликаешь строго. — Что у тебя с ногой? Во избежание следующего вопроса уточню: с правой. Вопрос: с какой ногой? — отпадает. — Ничего, — разводит руками, удивляясь чёткости поставленного вопроса. Все ещё недооценивает тебя. — Ти-на, — протяжно и строго возвращаешь ее в реальность. — Болит, но совсем немного, ничего страшного, у меня так бывает, — разминает ногу, держась за борт. — И ты решила помолчать? — ударяешь по бортику, беспокойство ударяет по рёбрам, — Давно началось? — Вчера чувствовала дискомфорт только при приземлениях… сегодня ощутимее. Но я могу катать, честно… могу, — говорит так тихо, что ты едва различаешь слова. Злит. — Я сейчас тебя съем, — закатываешь глаза, открывая бортик, — живо со льда! — Ну, Дан, нужно же… — Нужно ставить меня в известность… даже о таких «мелочах», как травма накануне сезона! «Что же он за человек» — произносит себе под нос, но ты слышишь. Ухмыляешься ее бойкости. Но от тебя, действительно, ничего не утаишь. Ты на собственном примере знаешь все признаки «героического игнорирования боли». Сколько раз выходил на лёд с травмами, терпел, ты тогда на сто процентов был уверен, что поступаешь правильно. Был глуп и слишком самоуверен. Ей этого не позволишь. Тина хмурится и не спешит покидать лёд. «Сказала, что могу кататься, значит, могу. Не маленькая девочка и кое-что в спорте понимаю» — считываешь каждую эмоцию на ее ещё не успевшем согреться лице. Знаешь, что обидится, но крепко берешь ее за руку и тянешь со льда: — Мы идём к Диме, и это не обсуждается. Но можешь сама выбрать коридор, по которому мы пойдём, — оставляешь право выбора. К удивлению, от этой опции ей становится легче.***
Тина
Сидишь на кушетке и болтаешь ногой. Доктор что-то записывает в твою карту, Дан, играясь, отматывает бинт. Молчите. Дима, скорее всего не хочет влезать в ваши отношения, а Дану, кажется, нравится наблюдать за твоей тихой злостью и мысленному заговору против него. Ты не первый раз замечаешь, что ему интересно следить за твоими эмоциями, будто он не тренер, а профессиональный психолог, для которого ты уникальный экземпляр. Следишь за карим взглядом в ответ, обжигаешься, но не отводишь глаза. Касаешься собственной кожи, чтобы вернуться в реальность, но сознание слишком отчетливо напоминает о вашем поцелуе… Черт. Как не вовремя, до дрожи боишься покраснеть. — Два дня полного покоя. Дальше нужно будет обязательно показаться мне, если все будет в порядке, дам добро на постепенное возобновление тренировок, — заключает Дима, протягивая Дану листок, — Ничего серьезного, нужно дать связкам восстановиться. — Мы не можем два дня. Через неделю первый старт! — закашливаешься от возмущения. — А тебе слово не давали, — перебивает Дан, аккуратно складывая лист. Опираешься руками о кушетку, чтобы слезть. — Сидеть, — подходит к тебе и поднимает лицо за подбородок, — Всего лишь два дня. Паниковать не обязательно, Тина. Небольшой отдых вполне нормальная практика перед соревнованием. Я за. — У меня ничего не болит, настолько, чтобы пропускать тренировки. Я против! — парируешь, стискивая зубы. — Давай дождёмся, когда начнёт болеть. Да? А потом будем катать программы на обезболе на двадцать процентов своих возможностей. Так хочешь? — Нет, — хмуришься и переводишь взгляд на Диму, надеешься, что он все-таки сжалится и встанет на твою сторону. Безрезультатно. Доктор ободряюще кивает Дану и погружается в свои дела. — Думаю, на этом обсуждений достаточно. Обувайся и жди меня здесь. Я скоро приду.***
Возвращается достаточно быстро с тремя стаканчиками кофе. Два ставит на Димин стол, оставшийся аккуратно вкладывает в твои трясущиеся от накатывающей истерики ладони. — Сколько можно пить кофе? — не выдерживаешь. — При каждом удобном случае? — хмыкаешь, яркий аромат начинает раздражать. — А что? Отличная практика, отвлекает. Предлагаю взять за правило, — сжимаешь стакан, но Дан не сразу убирает руку. Тебе нравятся эти неслучайные касания… — Ладно, — делаешь глоток, — вообще-то вкусно… — Почему тогда слёзы бегут? — сжимает кулак и аккуратно смахивает влагу с твоих щёк. Этот жест остаётся жаром на коже, в панике вцепляешься в стакан. — Я не буду готова… — простанываешь ты, все ещё веришь в возможность другого исхода. — Ты уже готова, ты так много сделала за последние месяцы. Боль в ноге — это сигнал, о том что нужно чуть-чуть себя поберечь. Побереги себя в конце концов — считываешь в его беспокойных глазах. — Поберегу. Но за это время я сойду с ума от волнения, — отставляешь напиток и обнимаешь себя руками, оставляя этот жест «недонамеком». — Ну хочешь, мы все равно будем с тобой тренироваться?.. — проводит рукой по твоей голове. Выходит напряжённо, Дан не привык к таким жестам. Но ты чувствуешь искренность его посыла. Улыбаешься. — Тренироваться? — вера возвращается в твои глаза со скоростью звука. — Да. Мы будем тренировать с тобой артистизм!***
Дан
Уставшие от холода люди шустро забегают в тёплое здание драматического театра, заранее готовя билеты. Здесь сегодня аншлаг — на сцене Шекспир. Ты назначил встречу на шесть, но уже в пять тридцать пристально наблюдаешь за потоком людей, заходящих с мороза в театр. Вдруг она приедет раньше? Хочешь встретить ее. Смотришь на своё отражение в стекле на фасаде задания — костюм странно сидит на плечах, ты не носил его больше года, ткань отвыкла от твоей фигуры. Классические ботинки на спортивных ногах кажутся огромными и смешными. Недовольно киваешь себе, поправляя прическу. Хорошо, что не додумался надеть шапку Тина появляется без десяти шесть. Замечает тебя и мгновенно улыбается, освещая все театральное крыльцо. На улице ветрено, поэтому одной рукой придерживает бордовый берет. Он абсолютно не похож на настоящий французский, материал выглядит слишком тонким и блеклым, но Тинина подача себя компенсирует этот маленький недостаток, она выглядит, как настоящая девушка с центральных улочек Парижа. Фиолетовая прядка в ее волосах сегодня скромно заколота большой жемчужной заколкой. — Здравствуйте, — машет рукой с интересом рассматривая красивое здание театра. Ей идёт эта атмосфера искусства и образцовых манер. — Привет, Тина, пойдём внутрь? — предлагаешь ей руку. Возможно, слишком спешишь, но просто не можешь долго держать ее на пороге. Ветер обманчив. Она кивает и берет тебя под руку, затаив дыхание, вы входите в здание театра. — Давай помогу, — снимаешь с ее плеч пальто и отдаёшь его гардеробщице, маленькая улыбчивая старушка даёт вам один номерок на двоих и желает приятного вечера. Тина благодарно кивает, ты настолько теряешься от нереальности этого мига, что забываешь ответить. Вроде все так естественно. Но совсем необычно. Хочешь поставить время на паузу, чтобы по-настоящему прочувствовать и осознать этот момент. Покупаете программку. С улыбкой наблюдаешь, как Тина не пропускает ни одного зеркала по дороге, чтобы убедиться, что с ее образом все хорошо. Сегодня она выбрала белую рубашку и объемную жилетку нежно-сиреневого цвета. Этот цвет идёт ее практически также, как лимонный. Нужно принять к сведению. Как только Тина отправляет контрольное смс маме, второй звонок приглашает вас пройти в зал. — Дан, почему именно ложа? — спрашивает Тина, оглядывая небольшой балкончик справа от партера, — Это же дороже, — занимаете свои места в первом ряду. Красный бархат кресел ей очень идёт. Одновременно поднимаете головы, чтобы рассмотреть люстру — смеётесь, взглядами обмениваясь впечатлениями. — Она красивая и светлая. Такая же, как ты, — про себя, не решаешься вслух. — Все очень просто, с ложи максимально хорошо видна «мертвая зона». — Какая зона? — Мертвая — это маленький островок между сценой и кулисами. Вон там. Пересекая его, балерины и танцовщицы обычно опускают руки, певцы выдыхают. Для кого-то этот кусочек закулисья портит всю атмосферу, но я обожаю наблюдать за настоящей театральной жизнью. Мне нравится видеть в артистах живых людей. — А они знают, что отсюда все видно? — Наверное, знают, но далеко не все это учитывают. Кто-то забывает, кто-то не видит смысла доигрывать… Я хочу, чтобы во время спектакля ты обратила на это внимание и сделала выводы о том, как важно до самого конца не выходить из образа. Хочу, чтобы ты помнила об этом на выездках спиной к трибунам, во время вращений… Законы сцены слишком жестоки — если выйдешь из образа даже на миг, рухнет вся программа. Важно, чтобы ни один человек на стадионе не отпустил ниточку твоей магии. Которой в тебе так много.
***
Тина
В антракте берёте себе по куску торта. Ты долго отказывалась, но Дан убедил тебя, что не обогатить театральный буфет будет плохим тоном. — Не холодно? — интересует он. — У меня закалка настоящей фигуристки, могу зимой на снегу спать, — переводишь в шутку. Комфортно, но даже если было бы холодно, не призналась бы. — Ну знаешь, мы хоть и спортсмены, но тоже люди. — Нормальные люди не крутят в воздухе четыре оборота и не приземляются после них на тонкое лезвие, — хмуришься. Даже во время театрального вечера вы не можете перестать думать о льде. Пока миллиарды людей состоят из воды. Вы оба изо льда. В прямом и переносном. Наверное, поэтому вам так тепло друг с другом. — Это правда. Но все эти прыжки, не такие и страшные, если разобраться в их технике и сути. Я уверен, что человек способен на большее, мы пока используем только двадцать процентов того, на что реально рассчитано наше тело, — его глаза загораются ураганом, тебя удивляет его максимализм. — Звучит оптимистично… Даже слишком. Но я считаю, мы уже делаем больше, чем максимум! Чистые четверные — уже сверхсилы… — парируешь ты, с аппетитом поедая торт. — Да… с таким настроем программу не прокатаешь… рухнешь посередине трека с фразой: я и так сделала больше, чем максимум. — Не правда. Я просто смотрю правде в глаза. Мы не роботы, мы не можем обновляться до новых версий. Границы есть, и они уже нами нащупаны. — Я все равно не перестану верить. Ещё десять лет назад никто в четверные не верил, а сейчас их прыгают даже девочки-юниорки. — Дан, а можно вопрос? — Попробуй. — Вы пробовали прыгать четверной аксель или какой-нибудь пятерной? — тебе очень интересно это узнать, давно горела этим вопросом. Тебе кажется, что каждый спортсмен допускал такие мысли, даже если публично никогда об этом не говорил. — Пробовал. Но не могу сказать, что был близок к цели, — видишь, как его лицо мрачнеет, но ты не находишь в себе силы остановиться на этом. — А вы… — Тин, давай сконцентрируемся на тебе, — обводит твоё лицо придирчивым взглядом, намекая, что лучше остановиться. — Но… — умаляешь его продолжить. Звенит первый звонок. Настырный звук помогает Дану прервать тебя. — Все. Закончим на этом, — Дан суетливо накрывает пустую тарелку салфеткой и оглядывается в поисках места, куда нужно отнести посуду. — Простите, если я… — пытаешься победить появившееся между вами напряжение. — Проехали. Доедай. Надавила на больное — он сразу встал в защитную стойку. Его прошлое — все ещё запретная для тебя территория. Не пускает… А ты чувствуешь, что тебе туда нужно.***
Дан
Тина лежит на твоём плече и легонько сопит. Пытаешься не шевелится, даже дышишь через раз. Губы поджаты, а плечо максимально расслаблено: не хочешь, чтобы что-то потревожило ее. Третьего часа Шекспира Тина не выдержала. Жалко, что Отелло нельзя попросить душить Дездемону потише. — Как постановка? — спрашиваешь шёпотом, когда в зале включается свет. Тина открывает глаза и автоматически подключается к бушующим аплодисментам. Юрко реабилитируется, виновато косясь на тебя. — Я… — Не переживай, сон — тоже хорошая вещь, — подбадриваешь ее. — Выспалась я шикарно… Как вам спектакль? — Интересное прочтение пьесы, понравилось, как подобраны актёры на главные роли, у Дездемоны такой писклявый голос, что я ни раз ловил себя на мысли, что мне самому хотелось бы ее придушить, — обходишься общими словами. Не решаешься сказать правду: Я смотрел на сцену, но весь спектакль продумал о тебе… А не о ревнивом Отелло и бедняжке Дездемоне, с которыми познакомился, кажется, ещё в шестом классе на литературном кружке. — Придушить? Так вы опасный, Дан. — Ты даже не представляешь настолько…***
— Мне пора, скоро закроется общежитие, — произносит Тина, кутаясь в ворот пальто. Погода, действительно, не предназначена для долгих красноречивых прощаний. — Конечно, — киваешь ты, пытаясь скрыть дрожь. Никогда таким не был. — Я тогда пойду… — она тоже не может развернуться и так просто уйти. — Уже поздно и… можешь отправить мне смс, когда доберёшься до комнаты? — произносишь, как нашкодивший школьник, избегая ее взгляда. Не узнаешь себя в этой фразе. — Конечно. Как приеду, сразу напишу. Спасибо вам, Дан… за этот вечер. Я, действительно, открыла для себя что-то новое… и попробую применить это в своих программах. — И тебе… Будь аккуратна. Разворачивается и, снова поддерживая рукой берет, направляется к метро. Решает не оборачиваться. Но ты все равно продолжаешь загипнотизированно махать ей рукой. — Прошу тебя, — проговариваешь ей вслед, сжимая в карманах кулаки. Хочешь уже наплевать на все предрассудки, и в кой-то веке проводить ее до самого общежития… чтобы не сидеть с телефоном в руках и не переживать, а реально быть рядом, если что… Просто быть рядом…