Дочка убийцы

Веатрикс не понимала как это случилось. Еще полчаса назад она радовалась тому, что ее отца оправдали и они смогут жить нормальной жизнью, заберут к себе Гарри и будут проводить время вместе. Не тут то было. Сейчас она шла по коридорам министерства маги и думала, чем же таким она насолила Джинни, что та решила посредством чужих рук упрятать Веатрикс в Азкабан. Веатрикс и Джинни ведь были подругами и Веатрикс не могла понять, что заставило Джинни так поступить. Она перебрала множество вариантов, но каждый из них казался бредовым. И тут Веатрикс поняла. Гарри. Причина была в Гарри. Джинни любила его, а он не отвечал ей взаимностью. Гарри любил Веатрикс, а Джинни считал всего лишь подругой. И тут Веатрикс вспомнила все взгляды Джинни после того как Веатрикс с гарантией начали встречаться. Она смотрела с завистью и злостью. Веатрикс вспомнила с какой усмешкой вышла Джинни из кабинета министра, какой же она была дурой, когда с самого начала не догадалась, а ведь там сидел ее отец и она могла попросить его пойти вместе с ней, он мог привести какие-нибудь аргументы в ее пользу и ее бы не посадили в Азкабан. Но тут Веатрикс вспомнила кое-что еще. Джинни не была похожа на себя. Веатрикс предположила, что в нее успели кинуть какое-нибудь заклинание. Может даже Империус, этот вариант тоже исключай нельзя. Скорее всего это он и был. Она вспомнила лицо отца, когда ее вывели из кабинета министра, держа под руки. — Куда это вы? — спросил он, слегка нахмурившись. — Твоей дочери придется отсидеть положенный ей срок за убийство в Азкабане — сказал мракоборец и Веатрикс узнала в нем Довлиша, мракоборца, который приходил арестовывать Дамблдора. Сириус попытался отпихнуть мракоборцев от Веатрикс, но не смог и тогда последнее, что увидела Веатрикс перед тем как они свернули в другой коридор, был отец заходящий в кабинет министра. *** Довлиш и другой мракоборец имя которого Веатрикс не знала зашли в какую-то комнату. Оттуда они трансгрессировали на берег Азкабана. Веатрикс взглянула наверх и удивилась каких же больших размеров эта тюрьма. Хоть и была она треугольной формы, вмещала она в себя много всего. Они изучали устройство Азкабана на истории магии и тогда Веатрикс эта тема показалась интересной, хоть и звучала она скучновато. Веатрикс тогда и предположить не могла, что окажется в этой тюрьме. Погода тут была не очень. Несмотря на то. что был июнь от моря шел холод и пробирал насквозь. Через минуту после прибытия Веатрикс начала дрожать. Мракоборцы подхватили ее под руки и направились ко входу и тут раздался звук трансгрессии. Веатрикс и мракоборцы обернулись. Около берега стоял Кингсли. — Довлиш, Бауэрс, можете идти, дальше я сам— сказал Кингсли и подошел ближе. — Кингсли у нас приказ доставить девушку в Азкабан — сказал Довлиш — У меня тот же самый приказ, идите! Мракоборцы трансгрессировали и Веатрикс с Кингсли остались одни. — Кингсли, как же я рада тебя видеть, прошу скажи, что ты пришел забрать меня отсюда— взмолилась Веатрикс — К сожалению нет, твой отец пытался убедить министра, что ты непричастна, но Фадж непреклонен и ты просидишь в Азкабане пока они не разберутся. Веатрикс тяжело вздохнула. — А долго мне здесь сидеть? — спросила она наконец. — Месяц, может больше если будут менять министра магии — А его могут поменять? — спросила Веатрикс — Да, я что-то сомневаюсь, что Фаджа оставят после того как он скрывал, что Волан-де-Морт вернулся, ну дак что идём? — А давай я сбегу? Вырублю тебя и сбегу, побуду в бегах пока с меня не снимут обвинения— предложила она — Нет, Веатрикс тебе сейчас лучше не рыпаться, если ты сбежишь, то Фадж может подумать, что ты действительно в чем-то виновата, так что идем. Они вошли в помещение Азкабана и зашли в первую маленькую комнатку. Там размещались азкабанские мантии. Кингсли выдал одну и вышел пока Веатрикс переодевалась. Делала Веатрикс это с неохотой и с раздражением на этот мир. Поэтому поначалу она просто напросто запуталась в мантии. Спустя десять минут она наконец правильно одела ее и потянулась к своей мантии, чтобы забрать палочку, но ее там не было. — Кингсли, а где моя палочка? — спросила Веатрикс, выйдя из комнаты. — Ее забрал Довлиш и передаст ее твоему отцу, не беспокойся с ней ничего не случится, идем.. Они пошли по коридору и сразу же Веатрикс отметила то, что здесь гораздо холоднее, чем на улице. Они дошли до конца и поднялись по лестнице на второй этаж. Пока они шли Веатрикс разглядывала камеры. В них сидели малоприятные личности и он с подозрением посматривали на Веатрикс. Они прошли еще один этаж и поднялись на пятый и тут посредине этого этажа Кингсли остановился и открыл свободную камеру. Веатрикс не нужно было просить, чтобы она вошла туда, она не хотела сопротивляться, Веатрикс взглянула влево и к своему ужасу увидела дементоров. — Я думала они покинули Азкабан — прошептала она, стараясь нащупать палочку, но только потом вспомнила, что ее забрали. — Не все, пять осталось— мрачно сказал Кингсли. Веатрикс завороженно наблюдала как дементор поднимается на следующий этаж и сделала пометку, что уже сегодня ее из нее постепенно начнут вытаскивать воспоминания. Она боялась, что через неделю не вспомнит даже имени собственного отца. Кингсли слегка подтолкнул Веатрикс в плечо и она вошла в камеру. Рассматривать ее не хотелось, потому что Веатрикс прекрасно понимала, что еще насмотрится на нее вдоволь. Она повернулась к Кингсли. Тот закрывал камеру. Когда он закончил, посмотрел грустно на Веатрикс, пожелал удачи и ушел. Веатрикс осталась одна. От собственной безнадёжности Веатрикс скатилась по стене и заплакала. Она не понимала, за что судьба так плохо с ней обращается. Почему все годы, что жила Веатрикс прошли как в аду. Ну пожалуй за исключение первого, тогда то она действительно была счастлива, рядом с родителями. Веатрикс осмотрелась в камере. Она была не большого размера. Здесь была очень старая кровать, которая противно скрипнула, когда Веатрикс села на нее. В одном углу размещался унитаз и все. Больше в этой камере не было ничего. На кровати лежало очень тонкое одеяло. Веатрикс не понимала как такое может спасти от холода. Вечером начался обход дементоров. Веатрикс чувствовала их приближение. Слышала как кричат другие узники. Она старалась подготовиться, но понимала, что без палочки она против дементоров не пойдёт. Вот один из них подплывает к решетке камеры где сидела Веатрикс. Веатрикс машинально отпрянула к дальней стене, хоть и знала, что это не поможет. Дементор начал втягивать в себя воздух. Тот час же Веатрикс почувствовала, что все хорошое ее покидает, что в голове остаются самые плохие воспоминания. Сначала она видела как в ее отца снова летит зеленый луч и он падает в арку. Это был один из ее кошмаров. Потом она погрузилась дальше и вспомнила как над ней издевались Малфои, как ее пытал Люциус, с какой ненавистью смотрел на нее Драко. Веатрикс открыла глаза, оказалось, что она сидела на полу, дементор уже отплывал к следующей камере. Веатрикс не знала кричала он или нет, но сейчас она готова была закричать и закричала пронзительно. Она звала маму, папу, Римуса. Она не понимала почему никто не приходит. И тут она поняла она осталась одна и проведет в одиночестве предстоящий месяц. Из камеры она должна выйти в июле восемнадцатого числа, а это значит, что она встретит свой шестнадцатый день рождения в Азкабане. *** Гарри прошел в кабинет директора полностью опустошенный. Все картины тут же оживились. Финеас Найджелус сладко зевнул и потянулся, устремив на Гарри проницательный взгляд прищуренных глаз. — Что привело вас сюда в столь ранний час? — наконец осведомился он. — Согласно правилам, доступ в этот кабинет запрещен всем, кроме законного директора. Или это Дамблдор прислал вас сюда? Постойте-ка, не говорите... — Он снова во весь рот зевнул. — Очередное поручение для моего никчемного праправнука? Гарри молчал. Финеас Найджелус не знал, что Сириус погиб, но Гарри не мог сказать ему об этом. Сказать это вслух было все равно что признать случившееся окончательно и бесповоротно. Еще несколько портретов зашевелились. Страх перед возможным допросом заставил Гарри пересечь комнату и взяться за дверную ручку. Она не поворачивалась. Он был заперт. — Надеюсь, — сказал дородный красноносый волшебник с портрета, висящего над директорским столом, — это означает, что Дамблдор скоро вновь окажется среди нас? Гарри обернулся. Волшебник глядел на него с большим интересом. Гарри кивнул, потом снова подергал ручку у себя за спиной, но она не поддавалась. — Прекрасно, — сказал волшебник. — Без него здесь было очень скучно... чрезвычайно скучно. Он уселся поудобнее в своем кресле, похожем на трон, и благосклонно улыбнулся Гарри. — Как вы наверняка знаете, Дамблдор о вас весьма высокого мнения, — добродушно сказал он. — Да-да. Считает вас исключительно достойным молодым человеком. Чувство вины заворочалось в груди у Гарри, словно чудовищный, увесистый паразит. Гарри не мог этого вынести, он больше не мог оставаться собой... он никогда еще так остро не ощущал себя запертым внутри собственной головы и тела, никогда так сильно не хотел стать кем-нибудь другим, кем угодно... В пустом камине вспыхнуло изумрудное пламя, и Гарри отскочил от дверей, глядя на вращающуюся в огне человеческую фигуру. Пока Дамблдор выбирался из камина, все остальные маги и волшебницы, изображенные на портретах, тоже очнулись ото сна. Послышались приветственные восклицания. — Благодарю, — мягко сказал Дамблдор. Гарри взглянул на окно. Солнце только начинало появляться из-за горизонта. Тут пламя в камине снова вспыхнуло и появился Сириус. Гарри с недоумением уставился на крестного. — Сириус? Но ты же... Ты же — Гарри не мог произнести это слово, потому что Сириус был жив. — Гарри тише, я жив здоров — раздраженно сказал Сириус. Только сейчас Гарри заметил, что в Сириусе, что-то изменилось. В его глазах застыла лютая ярость. Этими глазами он смотрел на Дамблдора и не разу не моргнул. Интересно почему Дамблдор игнорирует Сириуса? И как долго он сможет не замечать на себе этот взгляд? — Сириус не нужно на меня так смотреть, в этой ситуации я бессилен — сказал наконец Дамблдор, повернувшись к Сириусу — Да не ужели, а ты старался? — выпалил Сириус. Гарри огляделся в кабинете и ему очень захотелось узнать все ли в порядке с Веатрикс. — Сириус, а где Веатрикс? С ней все хорошо? — спросил Гарри и сразу понял, что делать этого не следует. Сириус посмотрел на Гарри такими глазами, как будто он напомнил ему о чем-то очень не пристойном. — В Азкабане... — грустно сказал он В глазах Гарри читалось изумление. — Как в Азкабане? — Это ты вон у Дамблдора спроси— кивнул Сириус Дамблдор разглядывал свои руки. — Сириус я говорил с министром, но он сказал, что она будет сидеть там пока проводится расследование — А что она сделала? — Гарри еще не до конца понимал — Министр считает, что Веатрикс причастна к смерти Седрика Диггори — сказал Дамблдор — Но из-за чего? Министр же в прошлом году не посадил Веатрикс, хотя мог считать точно также — Он тогда так не считал, а сегодня ему об этом сказала Джинни Уизли. Она сообщила ему, что якобы несколько месяцев назад Веатрикс рассказала ей об этом и попросила никому не говорить. — Джинни? — не поверил своим ушам Гарри — Да, Джинни, Джинни! Может кто-нибудь объяснит зачем ей это? — спросил Сириус Гарри задумался и спустя минуту произнес. — Скорее всего из-за меня... Мы в апреле начали встречаться с Веатрикс — Гарри видел как в глазах Сириуса мелькнуло удивление — а она сама в меня влюблена и скорее всего сделала это, чтобы у нее соперницы не было... — Вот как— сказал Сириус и снова повернулся к Дамблдору — сходи к Фаджу и скажи, чтобы он освобождал мою дочь. — Сириус не выйдет, я боюсь, что ей придется отсидеть — Что значит придется отсидеть? Она ребёнок, Дамблдор! Моя девочка, маленькая девочка, ей нету даже семнадцати! Ты не знаешь какого сидеть в Азкабане, а я знаю, для Веатрикс этот месяц может стать последним... — Сириус... — Что Сириус, что Сириус? Я тридцать шесть лет как Сириус, Дамблдор я потерял жену, друзей, отсидел в Азкабане, теперь моя дочь сидит там, у тебя никогда не было детей и ты не понимаешь, что я чувствую! — Сириус упал в кресло и закрыл лицо руками. — Вообще-то понимаю — А вот и нет! Дамблдор ты можешь посадить в Азкабан меня, но мою дочь... — Я тебя в Азкабан не садил никогда.— перебил его Дамблдор — Ты рассказал министерству, что я был хранителем, а на самом деле им был Хвост. — В этом виноват ты сам, вы могли сказать, что поменяли хранителя, но не сказали и твой друг предал Джеймса и Лили — Он мне не друг! — сквозь зубы сказал Сириус — мы с Лили хотели сказать, что поменяли хранителя, но Джеймс не давал этого сделать, он также как я был уверен, что Хвост не предаст — Сириус, дай я расскажу Гарри о пророчестве потом кричи на меня сколько хочешь — сказал Дамблдор Сириус посмотрел на Дамблдора и кивнул. — Пожалуйста, сядь, Гарри, — произнес он. — Пришло время сказать тебе то, что я должен был сказать пять лет назад. Сейчас ты узнаешь все. Я прошу у тебя только одного — немного терпения. Когда я закончу, буйствуй на здоровье... я не стану тебя останавливать, делай, что хочешь. Некоторое время Гарри еще сверлил его взглядом, затем опять уселся на стул напротив Дамблдора и приготовился слушать. Дамблдор поглядел в окно на залитые солнцем луга, потом снова на Гарри и начал: — Пять лет назад ты, Гарри, прибыл в Хогвартс живым и здоровым, как я надеялся и рассчитывал. Впрочем... не совсем здоровым. Ты перенес много страданий. Я знал, что так будет, когда оставлял тебя на пороге дома твоих дяди и тети. Знал, что обрекаю тебя на десять трудных, мучительных лет. Он помедлил. Гарри молчал. — Ты можешь спросить — и у тебя есть на то причины, — почему я так поступил. Почему было не отдать тебя на усыновление в какую-нибудь семью волшебников? Многие согласились бы на это с радостью и почли бы за счастье и большую честь воспитать тебя как сына. Мой ответ таков: в первую очередь я хотел сохранить тебе жизнь. Пожалуй, я один знал, какая огромная опасность тебе угрожает. Волан-де-Морт был побежден несколько часов назад, но его сторонники — а многие из них почти также ужасны, как их предводитель, — все еще оставались на свободе, свирепые, отчаянные и безжалостные. Вдобавок, принимая решение, я должен был учесть перспективы на будущее. Верил ли я в то, что Волан-де-Морт исчез навсегда? Нет; я не знал, десять, двадцать или пятьдесят лет пройдет до его возвращения, но был уверен, что рано или поздно он вернется, а еще, зная его как никто, был уверен, что он не успокоится, пока не убьет тебя. Я знал, что познания Волан-де-Морта в области черной магии более обширны, чем у любого другого из ныне живущих волшебников. Знал, что даже мои самые сложные и мощные защитные чары вряд ли уберегут тебя, если он вернет себе всю былую силу. Но мне была ведома и слабость Волан-де-Морта. И я принял решение: тебя защитит древняя магия, о которой он знает, которую презирает и которую всегда прежде недооценивал — себе на горе. Я имею в виду, конечно, то, что твоя мать пожертвовала собой ради твоего спасения. Она дала тебе такую надежную защиту, какой он и представить себе не мог, и она по сей день тебя оберегает. Таким образом, я решил положиться на материнскую кровь. И я отнес тебя к ее сестре, поскольку других родственников у нее не осталось. — Она меня не любит, — тут же вставил Гарри. — Ей наплевать... — Но она приняла тебя, — прервал его Дамблдор. — Да, неохотно; да, скрепя сердце, с горечью и даже гневом, но приняла — и таким образом закрепила наложенные мною чары. Благодаря жертве твоей матери кровные узы сделались самой могучей защитой, какую я мог тебе дать. — Я все-таки не... — Пока ты называешь своим домом тот, где обитают кровные родственники твоей матери, Волан-де-Морт не причинит тебе вреда - он не может даже пальцем тебя тронуть. Он пролил ее кровь, но она по-прежнему живет в тебе и в ее сестре. Ее кровь стала твоей хранительницей. Пускай ты возвращаешься туда только раз в году, но покуда ты еще можешь называть это место домом, покуда ты принадлежишь ему, Волан-де-Морт ничего тебе не сделает. Твоя тетя знает об этом. Я все объяснил в письме, которое оставил у нее на крыльце рядом с тобой. Она знает, что, взяв тебя под свою крышу, сохраняла тебе жизнь на протяжении последних пятнадцати лет. — Погодите, — сказал Гарри. — Погодите минутку. Он выпрямился на стуле, в упор глядя на Дамблдора. — Так это вы прислали ей громовещатель. Вы велели ей не забывать... это был ваш голос... — Я подумал, — Дамблдор слегка наклонил голову, — что ей стоит напомнить о договоре, который оон скрепила, приняв тебя в семью. Я подозревал, что нападение дементора откроет ей глаза на опасности, связанные с содержанием в доме такого приемного сына. — Так оно и вышло, — тихо подтвердил Гарри. — Вернее... больше всех разозлился дядя. Он хотел выкинуть меня на улицу, но тут пришел громовещатель, и она... она сказала, что я должен остаться. — Итак, пять лет назад, — снова заговорил Дамблдор, точно его и не прерывали, — ты прибыл в Хогвартс — может, и не такой счастливый и упитанный, каким я хотел бы тебя видеть, зато живой и более или менее здоровый. Ты был не изнеженным маленьким принцем, а самым обычным мальчишкой — чему, с учетом всех обстоятельств, можно было только радоваться. До сих пор все шло согласно моему плану. А потом... впрочем, ты не хуже меня помнишь то, что произошло на первом году твоего обучения в Хогвартсе. Ты великолепно ответил на брошенный тебе вызов и очень скоро — гораздо скорее, чем я мог предвидеть, — очутился лицом к лицу с Волан-де-Мортом. И снова выжил. Мало того — ты отсрочил возвращение Волан-де-Морта во всей полноте его могущества. Это был подвиг, достойный взрослого мужчины. Не могу выразить, как я тобой гордился. Однако у моего замечательного плана был один недостаток, — продолжал Дамблдор. — Недостаток вполне очевидный — и уже тогда я понимал, что из-за него все может пойти насмарку. Тем не менее, сознавая, как важно, чтобы мой план увенчался успехом, я сказал себе, что не позволю этому недостатку его погубить. Я один мог предотвратить крах — следовательно, я один должен был проявить силу. И это стало моим первым испытанием, когда ты лежал в больничном крыле, ослабевший после схватки с Волан-де-Мортом. — Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказал Гарри. — Помнишь, как ты спросил меня, почему Волан-де-Морт пытался убить тебя, когда ты был еще ребенком? Гарри кивнул. — Как, по-твоему, следовало мне тогда ответить? Гарри взглянул в его голубые глаза и промолчал, но его сердце снова пустилось вскачь. — Ты до сих пор не видишь недостатка в моем плане? Нет... наверное, нет. Что ж... Как тебе известно, тогда я решил не отвечать. Одиннадцать лет, сказал себе я, — это слишком рано для такой откровенности. У меня раньше и в мыслях не было раскрыть секрет, когда тебе будет всего одиннадцать. Я боялся, что бремя этого знания станет для тебя невыносимым. Но еще в ту пору мне следовало заметить кое-какие опасные симптомы. Я должен был спросить себя, почему меня так мало встревожило то, что ты уже задал мне вопрос, на который — я знал это — мне когда-нибудь придется дать ужасный ответ. Надо было признаться себе, что я чересчур радовался возможности промолчать хотя бы в тот день... Ты был еще молод, слишком молод. Итак, начался второй год твоей учебы в Хогвартсе. И снова ты встретился с трудностями, которые по плечу не каждому взрослому волшебнику, и снова преодолел их с таким успехом, о каком я и не мечтал. Правда, ты не повторил своего вопроса о том, почему Волан-де-Морт оставил у тебя на лбу эту метку. Да, конечно, мы обсуждали твой шрам... мы подошли очень, очень близко к запретной теме. Почему я тогда не рассказал тебе все? Что ж... мне казалось, что для такого разговора двенадцать — это, в конце концов, едва ли намного лучше одиннадцати. Я позволил тебе уйти — окровавленному, измученному, но счастливому — и, почувствовав слабый укол совести при мысли о том, что надо было во всем тебе признаться, легко и быстро успокоил сам себя. Ты был еще так молод, и я не мог найти в себе сил испортить день твоего торжества... Теперь понимаешь, Гарри? Теперь ты видишь изъян в моем чудесном плане? Я угодил в ловушку, о которой знал заранее и которую обещал себе обойти — должен был обойти! — Я не... — Ты был слишком дорог мне, — просто сказал Дамблдор. — Твое счастье было для меня важнее, чем твое знание правды, твое душевное спокойствие — дороже моего плана, а твоя жизнь — ценнее тех жизней, которыми, возможно, пришлось бы расплатиться за провал этого плана. Иными словами, мое поведение было именно таким, какого Волан-де-Морт всегда ожидал от глупцов, способных любить. Думаешь, я оправдываюсь? Да разве у любого другого на моем месте — а ведь ты и представить себе не можешь, как пристально я за тобой следил, — хватило бы духу причинить тебе новую боль в дополнение к уже перенесенным тобою страданиям? Какое мне было дело до безымянных, безликих людей и прочих созданий, которые могли погибнуть в туманном будущем, если здесь и сейчас ты был жив, здоров и весел? Я никогда не мечтал о том, что у меня на руках окажется такое чудо. Ты перешел на третий курс. Издалека я следил за тем, как ты учился отгонять дементоров, как встретил Сириуса, убедился в его невиновности и спас его от гибели. Надо ли было признаться тебе сразу после того, как ты с триумфом вырвал своего крестного отца из когтей Министерства? Теперь, когда тебе исполнилось тринадцать, мои доводы стали выглядеть менее убедительными. Пускай ты был молод, но свою исключительность ты уже доказал. Совесть не давала мне покоя, Гарри. Я знал, что время скоро придет... Но в прошлом году ты выбрался из лабиринта, видел смерть Седрика Дигтори и едва не погиб сам... а я опять ничего тебе не открыл, хотя знал, что теперь, после возвращения Волан-де-Морта, тянуть с этим больше нельзя. И вот сегодня ночью я понял, что ты давно уже созрел для знания, которое я утаивал от тебя так долго; сегодня ты доказал, что это бремя нужно было взвалить на тебя раньше. У меня есть единственное оправдание: я смотрел, как ты преодолеваешь такие испытания, с какими еще не сталкивался ни один из учеников Хогвартса за всю его историю, и не мог заставить себя добавить к ним новое — самое тяжелое из всех. Гарри ждал, но Дамблдор не торопился продолжать. — Я все-таки не понимаю. — Волан-де-Морт пытался убить тебя, когда ты был еще ребенком, из-за пророчества, сделанного незадолго до твоего рождения. Он знал об этом пророчестве, но ему была неизвестна его суть. Отправляясь в дом твоих родителей, чтобы убить тебя, он полагал, что выполняет предначертанное судьбой. Он обнаружил, что ошибался, когда направленное в тебя заклятие рикошетом ударило по нему самому. Вот почему после своего возвращения в тело и особенно после твоего удивительного побега от него в прошлом году он был одержим одной мыслью: узнать полное содержание пророчества. Это и есть оружие, которого он так упорно добивался с момента своего возвращения, — знание того, как погубить тебя. Солнце поднялось совсем высоко; кабинет Дамблдора купался в его сиянии. Стеклянный ящик, где хранился меч Годрика Гриффиндора, отливал ярким молочно-белым светом, обломки приборов сверкали, точно дождевые капли, а птенец феникса за спиной Гарри тихонько щебетал в своем гнезде из пепла. — Пророчество разбито, — угрюмо сказал Гарри. — Я тащил Невилла вверх по скамьям в той комнате, где... где стоит арка, а у него порвалась мантия, и оно упало... — То, что разбилось, было всего лишь записью пророчества из архивов Министерства магии. Само же пророчество было сделано в присутствии некоего лица, и это лицо имеет возможность досконально вспомнить все изреченное. — Кто это был? — спросил Гарри, хотя уже знал ответ. — Я, — подтвердил Дамблдор. — Это случилось шестнадцать лет назад, холодной промозглой ночью, в комнате над трактиром «Кабанья голова». Я пришел туда, чтобы познакомиться с кандидатом на должность преподавателя прорицаний, хотя в ту пору мне вообще не хотелось сохранять этот предмет в школьной программе. Однако вышеупомянутым кандидатом была праправнучка знаменитой, весьма одаренной провидицы, и я считал, что должен встретиться с нею хотя бы из простой вежливости. Меня ждало разочарование. Мне показалось, что у нее нет и следа тех способностей, которыми обладала ее прапрабабка. Я сказал ей — надеюсь, вежливо, — что не считаю ее пригодной для занятия вакантной должности. И повернулся к двери. Дамблдор поднялся на ноги и прошел мимо Гарри к черному шкафчику, стоящему около насеста Фоукса. Нагнувшись, он отодвинул защелку и достал изнутри неглубокую каменную чашу с высеченными по краям рунами — ту самую, в которой Гарри видел, как его отец издевался над Снеггом. Затем вернулся к столу, поставил на него Омут памяти и коснулся палочкой своего виска. Оттуда потянулись серебристые нити мыслей; Дамблдор извлек несколько прядок и опустил их в чашу, а потом глубоко вздохнул и легонько ткнул палочкой в серебристое содержимое Омута памяти. Над чашей выросла фигура, закутанная в многочисленные шали; ее глаза за мощными линзами очков казались огромными. Не отрываясь от чаши, фигура начала медленно вращаться. Но когда Сивилла Трелони открыла рот, в кабинете раздался не ее обычный голос с таинственными, словно бы неземными интонациями, а грубый и хриплый — однажды Гарри уже слышал, как она говорит таким голосом. — Грядет тот, у кого хватит могущества победить Темного Лорда рожденный теми, кто трижды бросал ему вызов, рожденный на исходе седьмого месяца... и Темный Лорд отметит его как равного себе, но не будет знать всей его силы... И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой... тот, кто достаточно могуществен, чтобы победитб Темного Лорда, родится на исходе седьмого месяца... По-прежнему медленно вращаясь, фигура профессора Трелони погрузилась обратно в серебристую массу и пропала. В кабинете воцарилась мертвая тишина. Ни Дамблдор, ни Гарри, ни портреты на стенах не проронили ни звука. Даже Фоукс и тот почему-то умолк. Гарри посмотрел на Сириуса, тот сидел прикрыв глаза. — Профессор Дамблдор... — наконец очень тихо произнес Гарри, поскольку Дамблдор, так и не оторвавший взгляда от Омута памяти, похоже, с головой ушел в свои мысли. — Это... неужели... что это значит? — Это значит, — сказал Дамблдор, — что единственный человек, способный окончательно победить Темного Лорда, родился в конце июля почти шестнадцать лет назад. И родители его к тому времени уже трижды бросали вызов Волан-де-Морту. У Гарри было такое чувство, словно его загнали в ловушку. Ему стало трудно дышать. — То есть... это я? Дамблдор вздохнул. — Самое странное, Гарри, — мягко промолвил он, — что это можешь оказаться вовсе не ты. Пророчество Сивиллы подходит к двум мальчикам из волшебных семей — оба они родились в конце июля того года, у обоих родители были членами Ордена Феникса и трижды чудом избежали гибели от руки Волан-де-Морта. Один из этих мальчиков, конечно, ты. Другой — Невилл Долгопупс. — Но тогда... тогда почему на пророчестве стояло мое имя, а не его? — Ярлычок сменили, когда Волан-де-Морт напал на тебя, в то время еще младенца, — пояснил Дамблдор. — Хранитель Зала пророчеств решил, что Волан-де-Морт знал, кого Сивилла имела в виду, и поэтому пытался убить именно тебя. — Так, может быть... может быть, это все-таки не я? — спросил Гарри. — Боюсь, — Дамблдор выговаривал слова медленно, будто каждое из них требовало от него огромных усилий, — боюсь, что сомнений нет и это все-таки ты. — Но вы сказали... ведь Невилл тоже родился в конце июля... и его мама с папой... — Ты забываешь следующую часть пророчества — ту, где дается последняя примета мальчика, способного победить Волан-де-Морта... Сам Волан-де-Морт отметит его как равного себе. И он это сделал, Гарри. Он выбрал тебя, а не Невилла. Он наделил тебя шрамом — этим благословением и проклятием одновременно. — А вдруг он ошибся? — воскликнул Гарри. — Мог же он отметить не того, кого следовало! — Он выбрал мальчика, которого считал для себя наиболее опасным, — сказал Дамблдор. — И заметь, не чистокровного волшебника — хотя на прочих, согласно его принципам, вообще не стоит обращать внимание, — но полукровку, как и он сам. Он распознал себя в тебе прежде, чем увидел тебя самого, а благодаря его неудачному покушению на твою жизнь ты обрел силы, которые впоследствии позволили тебе ускользнуть от него не один раз, а целых четыре — между прочим, такое не удавалось ни твоим родителям, ни Невилловым, да и вообще никому на свете. — Зачем же он тогда это сделал? — Гарри не чувствовал своих рук и ног: их точно сковало холодом. — Зачем он пытался меня убить в тот первый раз? Почему не подождал, пока мы с Невиллом подрастем? Тогда он увидел бы, кто из нас опаснее, и напал на него... — Возможно, это было бы логичнее, — согласился Дамблдор, — но ты забываешь, что Волан-де-Морт знал лишь примерное содержание пророчества. «Кабанья голова», избранная Сивиллой за дешевизну, давно уже привлекала, мягко говоря, гораздо более разношерстную публику, нежели «Три метлы». Как убедились на свою беду вы с товарищами и как убедился той ночью я сам, в этой гостинице никогда нельзя быть уверенным, что тебя не подслушают. Конечно, отправляясь на встречу с Сивиллой Трелони, я не подозревал, что услышу там что-то ценное. Но мне — вернее, нам — повезло: тот, кто нас подслушивал, был обнаружен почти сразу, и его немедленно вытолкали оттуда взашей. — Значит, он слышал только... — Только начало, где говорится о том, что мальчик родится в июле, у людей, трижды бросавших вызов Волан-де-Морту. Таким образом, он не мог предупредить хозяина, что задуманное им нападение связано с риском передать тебе часть своей силы и отметить тебя как равного себе. Волан-де-Морту и в голову не пришло, что нападать на тебя опасно, что умнее было бы подождать и выяснить побольше. Согласно пророчеству, он действительно не знает всей твоей силы... — Но это неправда! — выдавил из себя Гарри. — У меня нет силы, о которой он не знает, и я не умею сражаться так, как он сегодня... я не могу входить в чужое тело и... и убивать людей... — В Отделе тайн есть комнатка, которую всегда держат запертой, — сказал Дамблдор. — В ней хранится сила, одновременно более чудесная и более ужасная, чем смерть, чем человеческий разум, чем силы природы. Пожалуй, она еще и самая загадочная из всех сокровищ, что там хранятся. Именно этой силой ты обладаешь в достатке, а Волан-де-Морт, наоборот, вовсе ее лишен. Благодаря ей ты вчера отправился спасать Сириуса. Она же уберегла тебя от полного подчинения Волан-де-Морту, поскольку он не может пребывать в теле, где обитает столько силы, глубоко ему ненавистной. В конце концов оказалось неважным даже то, что ты так и не научился изолировать свое сознание. Имя этой спасительной силы — любовь. — А конец пророчества? «Ни один не может жить спокойно...», как там дальше? — «...пока жив другой», — закончил Дамблдор. — И это значит, — сказал Гарри, словно выуживая слова из разверзшегося у него в душе глубокого колодца отчаяния, — это значит, что в конце концов один из нас вынужден будет... убить другого? — Да, — ответил Дамблдор. Наступила долгая пауза; никто не нарушал молчания. Где-то далеко за стенами кабинета раздавались еле слышные голоса — наверное, это первые ученики спускались в Большой зал на завтрак. — По-моему, я задолжал тебе еще одно объяснение, Гарри, — помедлив, сказал Дамблдор. — Возможно, ты удивлялся, отчего я никогда не выбирал тебя старостой. Честно признаться... я считал, что груз ответственности, который тебе приходится нести, и так чересчур велик Гарри поднял на него взгляд и увидел, как слеза, скользнувшая вниз по щеке Дамблдора, затерялась в его длинной серебряной бороде. Гарри вспомнил кое-что еще. — А пророчество Веатрикс тоже сделала Трелони? — спросил он — Да и пожалуй Сириус тебе пора узнать из-за чего именно убили Марлин... Сириус открыл глаза и сел в кресле, устремив взгляд на Дамблдора. — Пророчество Веатрикс точно также было подслушено, но сделано оно было на полгода раньше чем пророчество Гарри. В Рождество Пожиратели смерти узнали, что Марлин хочет навестить родителей и отправились туду в надежде найти там Веатрикс, но Марлин там была одна и они чтобы не оставлять свидетелей убили всех... Дамблдор замолчал. В глазах Сириуса блестели слезы. А Гарри снова перевел взгляд в окно и смотрел за горизонт. Его интересовало как далеко Веатрикс от Хогвартса, пытают ли ее там, долго ли она сможет продержаться в Азкабане. *** Джеймс Поттер сидел на кресле и читал газету, как внезапно к нему в комнату ворвалась Марлин. — Доброе утро, Марлс— сказал беззаботно он. Всё-таки иногда смерть идет на пользу. В этом месте ты живешь вечно и не стареешь, тебе не надо переживать за близких. Джеймс обычно ненавидел читать газеты, но сейчас ему необходимо было чем-то заняться. Впервые за последние пятнадцать лет он смог увидеть Сириуса и обнять. Джеймс ненавидел кричать на Блэка, но его внезапно разозлило то, что он оставил детей, хотя и понимал, что в этом нет его вины. Он замахнулся и дал Сириусу подзатыльник. Внезапно Сириус исчез. Джеймс знал, что скорее всего его вернула в мир живых его племянница. — Не такое уж оно и доброе— хмуро сказала Марлин и от злости начала крушить комнату. В комнату вошла Лили и с недоумением уставилась на подругу. — Что случилось, последний раз я видел тебя такой когда ты узнала, что Сириуса ни за что посадили в Азкабан Марлин повернулась к Джеймсу и уставилась на него грустным взглядом. — Сейчас почти также только в Азкабан посадили Веатрикс! Поттеры удивленно переглянулись. — Марлс, ты что-то путаешь Веатрикс не могли посадить в Азкабан ей нет еще семнадцати— сказал Джеймс — Нет, это определённо она, сам убедись— Марлин взяла Джеймса за руку и потащила в сторону зеркала, которое показывало мир живых. Джеймс взглянул и увидел Веатрикс в азкабанской мантии. — Но за что? — Министр уверен, что она убили Седрика Диггори... — Веатрикс убила меня? — спросил внезапно появившийся Седрик— меня убил другой. Мужчина. Я видео его впервые в жизни и не знаю его имени. — Питер! — воскликнул Джеймс — чтож теперь он подставил не только Сириуса, но и Веатрикс, м-да, нужно было тщательнее присматриваться к нему и как я сразу не догадался, что он может предать, шляпа его хотела поначалу распределить на Слизерин, но он уже в поезде начал увиваться за мной и поэтому попросился на Гриффиндор — Джеймс ты не виноват, мы все ему верили и не могли предположить, что он может предать — мягко обратилась к мужу Лили — Джеймс, я только что от матери Сириуса... — начала Марлин — И что? — Она сказала, что теперь мы можем возвращаться в мир живых в виде призраков и я думаю, что нужно отправится туда и поддержать Веатрикс — Так иди, что тебе мешает? — Я хочу чтобы пошёл ты... — сказала она — При чем тут я? — Ты ее дядя... — Мисс Марлин Блэк, я хочу напомнить вам, что вы ее мама— сказал Поттер за, что получил подзатыльник от Лили — За что? — спросил Поттер, потирая ушибленное место — Джеймс, тебе сказали идти значит иди, ты сильнее нас и эмоционально более устойчив— сказала она мужу. — Ладно-ладно схожу уж навещу племянницу. Он слегка зажмурился и исчез. *** Прошла уже неделя с момента заточения Веатрикс в Азкабане. По крайней мере она так думала. Она сбилась на третьем дне. Каждое утро и вечер к ней подплывали мучали дементоры. Еда в Азкабане была просто ужасная и Веатрикс ела очень мало из-за чего уже слева похудела и потратила силы. По ночам ей снились кошмары и спалаона очень мало. Часа два в день на большее ее не хватало. Из соседних камер доносились крики, смех. Веатрикс понимала, что люди уже сходям с ума в этом месте. Веатрикс чувствовала, что и сама постепенно сходит с ума в этом месте. В первые несколько дней она старалась превратиться в собаку, вспомнив слова отца о том, что дементоры не воспринимают чувства животных, но у нее не вышло. Возможно это случилось из-за того, что она непревращалась больше года. Камере наполнил свет и Веатрикс, которая до это смотрела в стену напротив себя, зажмурила глаза. Когда свет исчез перед собой она увидела Джеймса Поттера. — Привет— поздоровался тот — Супер, теперь у меня галлюцинации— сказала Веатрикс — Я не галлюцинация — возразил Джеймс — Веатрикс выслушай меня и я все расскажу. Веатрикс кивнула, осознавая, что наконец она сошла с ума. — Я вполне живой, вернее я вернулся из мира мёртвых в виде призрака, теперь мы можем так делать, ты спасла жизнь отцу и у тебя появилась дополнительная сила видеть мёртвых. — То есть ты хочешь сказать, что ты призрак? Джеймс кивнул. Веатрикс сомневалась в правдивости его слов, но ему об этом не сказала. — Не сладко тебе пришлось, в Азкабан вон угодила— сказал Джеймс, улыбнувшись от того, что Веатрикс так быстро ему поверила и не пришлось объяснять все еще подробней. — Да уж— сквозь зубы сказала Веатрикс — Чем же ты так не угодила Джинни или как там ее? — Она влюблена в Гарри, а мы с ним встречаемся и она завидует нам или возможно она под заклятием Империуса, я еще не знаю точно— пояснила Веатрикс. Джеймс присвистнул. — А я говорил Сириусу, что вы будете встречаться и если бы я был жив то ему пришлось отдавать бы мне десять галеонов. — Вы спорили на нас с Гарри? — спросила Веатрикс. Джеймс кивнул. У Веатрикс на глазах блеснули слезы. Она поняла, что ужасно скучает по Гарри, по его прикосновениям, губам, по ему самому. — Эй ну тише тише, прости я не хотел тебя обидеть — сказал Джеймс — Я не из-за этого, я скучаю по Гарри... — Веатрикс уже в голос ревела. Джеймс подсел ближе и начал шептать успокаивающие слова. Спустя несколько минут Веатрикс удалось взять себя в руки. — Ну вот— улыбнулся Джеймс — знаешь тебе теперь будет не скучно сидеть тут и не так страшно — Ты не уйдешь? — спросила Веатрикс — Не уйду, пока я тебе нужен — сказал Джеймс. Веатрикс поверила. Она начала верить, что с этого момента все будет хорошо. Что ей больше не будет так страшно и она сможет отсидеть остатки этого месяца.