Ну почти аль денте

Когда Чон Уён совершил каминг-аут в старшей школе, от него отвернулись все. Родственники превратились в совершенно отстраненные восковые фигуры, многочисленные «друзья» резко забыли его имя. Не отвернулся только тот, кто всегда держал его за руку, как до, так и после признания своего «порока», как называли это любимые родители, позабывшие вдруг о существовании своего среднего сына. Единственный человек, дом которого стал родным. Этот человек стал его домом. Этим человеком был Чхве Сан. Когда первые несмелые отношения Уёна закончились сокрушительной трагедией, Сан был рядом. — Он сказал, что я гожусь только на то, — всхлипывал парень, утыкаясь в широкие объятия друга, — чтобы пялить в зад второсортных слепых уродов. Что я похож на щекастую старуху, что кривляюсь как Джокер, когда кончаю… — его слезы насквозь проходили через ткань футболки, обжигали кожу. — Почему? Сани, почему? — он от досады отчаянно колотил своего утешителя в грудь, как будто пытался выбить оттуда одному ему ведомый ответ. — Почему, как только я принял себя ТАКИМ, мне снова говорят, что я плохой, неправильный, безобразный? Сердце Сана сжимало судорогой. — Я не выбирал родиться стрёмным гомиком! — Захлебываясь от боли выл Чон. — Я тоже… — горько вздохнул друг и погладил дрожащую в рыданиях макушку. Уён вдруг резко замолчал и отстранился, смотря своими покрасневшими глазами в лицо Сана, как будто пытаясь понять, послышалось ему или нет. — Ты идиот? — Возможно, — его взгляд блуждал где-то в пустоте. — Ну, мне так кажется. — Если ты делаешь это из жалости ко мне, то перестань, это даже не смешно, — по родинке под глазом скатилась еще одна слеза. Сан мягко вытер её своим пальцем. — Я когда-нибудь врал тебе, Уён-а? — Тот растерянно мотнул головой, не моргая и не отводя взгляда. — Так вот, да, я такой же, как ты, — тихо, но уверенно сказал парень. — И я на полном серьёзе говорю тебе, что ты самый красивый человек на свете. Ты — улыбка Солнца, самая тёплая и добрая. Как педик педику говорю. — Говоришь так, будто влюбился в меня, — засмеялся друг, размазывая руками остатки солёной влаги. «Ага. И уже давно. Только, в отличие от тебя, я трус». Уён снова прижался к нему и поцеловал в щеку. Сан полыхнул. — Ты всегда знаешь, что нужно делать, Сани. Спасибо, — он обнял друга крепче, с облегчением выдыхая в покрасневшую шею. И началось. Уён успокаивался, шёл в новые отношения, плакал. Сан жалел его, гладил по голове, говорил красивые комплименты, каждый раз умирая от недостатка сил сказать заветные слова своему другу. — Знаешь, если бы хоть кто-то из этих уёбков говорил мне такое, я готов был бы денно и нощно не отходить от их постели, — лёжа в объятьях своей излюбленной жилетки для слез, тихо смеялся Чон. Он похудел, начал красить волосы и стал одеваться так, что при его виде у Сана ноги начинали разъезжаться и нервно трястись. Играть роль заботливой мамочки становилось просто невыносимо. Но и друг всё меньше жаловался. Рассказывал только, что к нему наконец стали подходить в клубах, интересоваться им, предлагать провести ночь вместе. Чужаки говорили ему красивые слова, плавились от его харизмы. Уён стал капризным, разборчивым, но всё ещё оставался неудачлив. — Ох, Сани, мне так нравилась его родинка на попке в виде сердечка, но почему он оказался такой сукой? — друг лежал у него на бёдрах, весь покрытый следами бурной ночи в виде багровых засосов. Сан старался не обращать на них внимания, делая вид, что читает книгу. — Подошел, сказал, что я Аполлон во плоти, что хочет меня, что живёт один. Мы поехали к нему, а на утро, как только я собрался уходить, этот мудак вынес мне все мозги, говоря, что я подлая тварь, раз не стал караулить его ещё пол дня, пока он выспится. А таким сладким был в клубе. Я думал, может, у нас что-то получится, — он драматично положил руку на лоб и закатил глаза. — То есть ты переспал с ним только потому, что он сказал, что ты Аполлон во плоти? — друг бросил в ответ недовольный взгляд, слегка отодвинув книгу. — Ну да. Подумал, раз уж он так считает, то я ему нравлюсь… Сан злился. Он говорил Уёну о том, как тот хорош собой, ещё до того, как это стали замечать его шлюхи из гей-клубов. До того, как они вместе стали туда ходить, где Сан стал знакомиться с другими мужчинами, которые были старше и опытнее его, и притворяться в их объятиях сладким мальчиком, за которыми гонялся Уён. Задолго до того, как его друг подсел на эту странную схему: «я тебе нравлюсь?» — «давай переспим» — «оказывается, тебе нужно что-то еще, значит, мне пора». И только с ним, почему-то, эта закономерность не работала, хотя, казалось, что Чону глубоко плевать, в кого пихать свой ненасытный член, лишь бы объект страсти был милым и восхвалял его. — Ты всем нравишься, Уён-а, — заботливо по привычке успокаивал темноволосый, пряча книгу в куче мягких игрушек, разбросанных по кровати. — И тебе, Сани? — лохматая челка, иссушенная бесконечной покраской, упала на хитрые и бездонные глаза, скрывая истинные эмоции. — Конечно, малыш, — парень мягко коснулся лба и убрал волосы с затуманенного взгляда друга. Уён вдруг перехватил его руку, поднося к своим искусанным губам. — Давай переспим? — сработала уже зазубренная схема. Последний огонёк здравомыслия потух. Чон приподнялся и мягко поцеловал своего друга. А Сан задохнулся от так неожиданно накатившего осознания того, что теперь они уже не смогли бы считаться просто друзьями. Отчаянная потребность в любви переполнила обоих, превращаясь в цунами, сметающее с постели плюшевых свидетелей. Они были дома совершенно одни, как обычно. И только теперь тишина этого дома наконец играла им на руку. Уён был нежным, обманчиво ласково даря наслаждение, которое до искр в глазах опустошало и без того полый сосуд в груди того, кто ждал этого человека все мучительные годы. И был готов ждать ещё целую вечность. Уён был горячим. Его сухое тело с выступающими тазовыми косточками и венами было энергичным, жадным, выпивающим чужие силы без остатка. Сан мог только мечтать о том, чтобы жилистая шея с острым кадыком была помечена только его стыдливыми поцелуями. — Ты такой сладкий, Сани, когда только ты успел стать таким? — глубоко проникая в раскаленное до предела тело друга, шептал коварный искуситель. Он двигался до раздражения чувственно и неторопливо. — У меня было много времени, — хватая воздух влажными губами, стонал тот, извиваясь от разливающейся по капиллярам неги, — я многому научился. — Покажешь мне? — Чон прильнул к его влажной спине, покрывая веснушчатую шею поцелуями, а затем, неожиданно выскальзывая из плена знойной плоти, улёгся впалым животом кверху, разворачивая своего уже не просто товарища лицом к себе. Сан читал его мысли так же просто, как дети изучали букварь. Он оседлал Уёна, с протяжным стоном опускаясь на член и сжимая его от упоения. Сильные бедра качали его на чужом теле в ровном темпе, гипнотизируя, плавно приближая к оргазму. Чон был нетерпелив, перехватывал инициативу, вбиваясь настойчивее и ломая их хрупкую гармонию и последние надежды держаться от своего извращённого эго подальше. — Ты лучше всех, Уён-а-а, — в исступлении кричал не помнящий себя парень, сжимая в судороге чужие тонкие пальцы своими. — Я знаю, — изливаясь в горячее тело уже не просто друга, рычал тот. Он порывисто дернул Сана на себя и снова поцеловал, высасывая последние капли рассудка. Тот обессиленно упал, накрывая худощавую грудь своей, измазываясь собственной спермой и утопая в созвездии родинок на угловатом лице. — Я люблю тебя, Сани. Порочный круг замкнулся. — Сани, давай развлечёмся? — развалившись на диване и лениво листая каналы наскучившего телевизора, игриво промурлыкал друг. — Ты же вчера был на вечеринке, неужели никто тебя не веселил? — угрюмо ответил темноволосый, сосредоточенно нанося ароматную маску на своё и без того безупречно гладкое лицо. — Я уже проголодался, — страдальчески протянул гуляка. — А ты такой аппетитный… — Он уже во всю ластился, поглаживая широкие плечи внешне непоколебимого парня. И когда он только успел так ловко подкрасться? Аппетиты Чона росли в геометрической прогрессии. Дружба с привилегиями только сильнее разбаловала его. Беспорядочные связи всё чаще вызывали беспокойство. В остальном это был всё тот же неуёмный Чон Уён, который своей детской непосредственностью подкупал, когда, например, посреди снежной ночи вскакивал с кровати и тащил Сана лепить снеговика, или мчался с ним за руку на последнюю электричку к побережью, чтобы посмотреть на августовский звездопад. В этом человеке сочеталось так много противоречий, сосредоточенных вокруг его гигантского я, нуждающегося в любви. Любых её проявлениях. «Любовь» Уёна была такой огромной и всеобъемлющей, что едва не сожрала бедного Сонхва, который попался на голодный взор Чона в клубе. Парень был, очевидно, в компании других людей. Выглядел зашуганно, ему было неуютно. Похожий на загнанного в угол кролика, он суетливо жевал трубочку от напитка. Такой невинный и в то же время опьяняюще красивый, в том смысле, в котором обычно смотрят на предмет вожделения. Идеальная жертва. — Успокойся, — настойчиво жужжал Сан прямо в ухо, пытаясь перекричать клубную фонотеку, — этот тебе не по зубам. Он не такой. — С чего ты взял? Он слишком похож на зефирку, чтобы быть натуралом, — Чон потянул свой коктейль, испепеляя взглядом мишень. — Прошу тебя, Уён-а, пошли домой, я помогу тебе, — друг взял его за руку. — Ты что, ревнуешь? — ехидно прищурились лукавые глаза за пепельной челкой. Сан ревновал его к каждому столбу. Почему тот задался этим вопросом только сейчас? — Он в компании. Ты же не хочешь проблем? — Ему там точно не нравится. Он наш. — Умоляю, прекрати… — Хорошо, — парень раздраженно выдернул свою худощавую руку из тисков, — давай хотя бы подойдем познакомиться. Мне больно смотреть на то, как ему здесь плохо. Опять он со своими заскоками. Великий Чон Уён — распространитель любви и веселья по всему земному шару. — Только пообещай не лезть к нему в штаны. — Ладно, мамочка. Они подождали, пока совершенно растерянный парень не подошёл к бару за своей очередной безалкогольной отверткой. Он опасливо протискивался через толпу опьяневших студентов, извиняясь за каждый шаг. — Девственник, — констатировал Уён. — И не пьёт, — добавил Сан. Бармен не обращал внимание на неловко мнущегося с пустым стаканом парня. Несмотря на то, что одет он был вполне подходяще для клуба и особенно не отличался от других посетителей, его ошарашенное лицо выдавало то, что этот ангелочек совершенно случайно упал в этот котел алкоголя и разврата. — Хён! Налей этому пупсику напиток! — Чон вдруг возник за плечом парня, который был выше и крепче его. Да, с таким бы пришлось нелегко. Сан был прав. Друг тихо выплыл из толпы и пристроился у бара с другой стороны от Пака. Бармен откликнулся на зов и подошёл. — Спасибо, — учтиво поклонился смущённый парень и подал стакан работнику клуба, — мне то же самое, что и до этого. Мужчина в элегантной белой рубашке с закатанными по локти рукавами скептично осмотрел стакан с погрызенной трубочкой, хмыкнул, и плеснул апельсиновый сок. — Ого, а ты что, пост какой-то соблюдаешь? — Сан оперся на столешницу, с интересом оглядывая лицо трезвенника. — Пак Сонхва, — вежливо представился тот и снова поклонился, — родился в девяносто восьмом. Я не верующий, просто не люблю алкоголь. «Боже, он как дед…» — Уён закатил глаза. — Приятно познакомиться, Сонхва-хён! Я Чон Уён, а этот обворожительный красавчик — мой друг, Чхве Сан. Мы младше тебя на год, — парень стукнул своим коктейльным бокалом стакан с соком и выпил. Сан посмотрел на него. «Нам пора, » — одним взглядом сказал он. — Что ж, приятного вечера, Сонхва-хён, — произнес он вслух и на пятках развернулся прочь от бара, потянув за собой Уёна. — Подождите, — Сонхва растерянно зацепился за рукав цветистой рубашки Чона, — не могли бы вы помочь мне кое-с-чем? — Солнышко, мы девственников не растлеваем, — смеясь, обернулся парень с пепельными волосами, ловко выскальзывая из захвата. Пак ничего не понял. Завис. Молча проморгался и открыл уже было рот, когда Сан вдруг треснул своего распущенного товарища по спине. — В чём дело? — поинтересовался он. — Ну… у меня разрядился телефон, это так неловко, — Сонхва помял пальцами край своей чёрной свободной рубашки, — вы не могли бы помочь мне вызвать такси? — А твои друзья? — борясь с раззадорившимся Уёном, темноволосый кивнул в сторону стола, за которым сидели студенты. — Они будут уговаривать меня остаться, а я бы этого не хотел. — Золушка бежит с бала? — тот, что был наглее, пытался освободиться из мертвой хватки своего друга. — Что-то вроде того, — кивнул хён. — Я уже люблю тебя, Пак Сонхва! Погнали! — неожиданно хватая обоих парней за руки, вертлявый Чон Уён потащил их к выходу из клуба, с нетерпением предчувствуя сладкий вкус приключений. Сан был мысленно благодарен этому странному парню за то, что Уён наконец-то внезапно забыл про охоту на задницы, меняя образ похотливого извращенца на ребенка-авантюриста. Такси они так и не поймали. Зато проводили домой. Сонхва-хён поблагодарил их, гостеприимно предложив зайти на чай. А те двое так шумели и дрались, что наутро Паку позвонили с требованием освободить квартиру. Совесть дьяволам отнюдь не чужда, и они помогли подыскать удачный (а в последствии судьбоносный для студента юрфака) вариант. Бессонная ночь, переезд и знакомство с добродушной теткой Сана положили начало нелепой связи этой троицы. *** — О чем задумался, Сани? — Уён зарылся носом в тёмные волосы друга, прижимаясь влажным после душа обнажённым телом к оцепеневшему парню, стоявшему посреди скромной кухни. — Обдумывал, как лучше сказать тебе, что меня достала твоя приставучая задница, — Сан схватил его тонкое запястье. — Ах, ты мне новых синяков наставишь, — не унимался приставучий гуляка, драматично запрокидывая мокрую голову. — Если будет нужно, то не только синяков. Он развернулся к Чону лицом, невесомо прикасаясь губами к потемневшему фингалу под глазом. Лёд тут уже не поможет. Придётся замазывать тональным кремом вместе с любимыми родинками. Уён поцеловал его в подбородок, запуская руки под верхнюю часть одежды и по-хозяйски лапая напряженные мышцы пресса. — Я люблю тебя, Чон Уён, — коротко выдохнул Сан, отодвигаясь и серьезно заглядывая в хитрые глаза напротив. — Я тоже люблю тебя, Сани, — сладко протянул тот, потянувшись за поцелуем. Но друг отпрянул, опустив испуганный от собственного неожиданного признания взгляд. — Ты не понял, что я имею в виду, — он начал оправдываться, — я люблю тебя не как друга. Пока причина всех его душевных волнений непонимающе хлопала глазами, он окончательно убедился, что больше не хочет видеть Уёна хотя бы побитым. Сан уже коснулся этой мысли, как только вышел из такси. Сейчас будь, что будет. Или его друг с привилегиями оденется и уйдёт, навсегда оставив его одного после многолетних мучений и глупых надежд в таких вот непристойных объятиях, или, может, услышит его. Может быть. Возможно. С мизерной долей вероятности. Или они больше не друзья, или… или кто они друг для друга? Чон сделал шаг назад. Сердце замерло. Голый с ног до головы, покрытый болезненными следами чужой ревности, абсолютно беззащитный, без наигранной гримасы похотливого сексоголика, он провел жилистыми руками вдоль тела, демонстрируя свою откровенность. — Кто я для тебя, Чхве Сан? — Ебаный смысл моей жизни. Самый красивый педик на свете, — тихо, давясь подступающими слезами, прошептал тот, безнадежно пытаясь унять дрожь в руках, нервно порывавшихся схватить и согреть это тело напротив в своём безграничном океане нежности. — Я самый стрёмный педик на свете. Моральный урод, хватающий каждую мимо проходящую задницу, — он горько усмехнулся и поёжился, обхватывая себя руками. В его глазах читался страх. — Сможешь ли ты дать мне то, что я так упорно ищу в других? — Я знаю тебя почти всю жизнь. Думаю, что смогу. Ну, мне так кажется, — нет, он совсем не был уверен в своих силах. Но впервые за всю их историю он не боялся переступить через свою трусость. — Я и сам не знаю, чего хочу, — Уён подошёл ближе. — А я знаю, — он тепло обнял его, согревая своими крепкими руками. Кожа друга покрылась мурашками. — Ты отчаянно хочешь, чтобы тебя любили. Грязного, извращённого, нуждающегося в постоянном подтверждении собственной важности, — Сан погладил его гладкую спину, — тебе нужны доказательства того, что ты не зря родился таким. Ранимым, чувственным, вопреки законам природы. Как и я. — Давай попробуем, — растаяв от нежности, уже не друг ткнулся носом в теплую шею. — Хочешь съездить к морю? — шепотом спросил проницательный любовник. — Искупаться пьяными голышом, а потом лежать с температурой под одним одеялом. — Как ты узнал? — Чон отпрянул от него и восторженно взглянул в такие близкие, родные глаза напротив. Они скромно улыбались, глядя на эту вселенскую ласку и блаженную беспечность в своем отражении. — Ну, я же люблю тебя, — касаясь озябших то ли от волнения, то ли от обнажённой свежести губ, чуть громче и увереннее с улыбкой проговорил человек, обретший вновь смысл своего имени. Он хотел бы стать для Уёна несокрушимой горой, защищающей от шальных ветров сомнений. Теперь навсегда.