Ну почти аль денте

Сонхва лежал на кровати в уютной комнате Сана, сложив руки на груди и уставившись в потолок пустым как у мумии взглядом. Еще в школьные годы приклеенные и потускневшие от старости флюоресцентные звездочки смотрели на него в ответ своими зеленоватыми бледными лучами. Рядом у изголовья постели возился Уён, увлеченно обкладывая старшего мягкими игрушками, как будто это был жертвенный алтарь. Хозяин комнаты вернулся из кухни, держа за ручки небольшой деревянный поднос на ножках, на котором стояли три большие кружки с напитками, источающими терпкий аромат и густые клубы пара. Парень строго посмотрел на похоронную инсталляцию. — Я принес кофе, — привлекая внимание, он разорвал гнетущую тишину и поставил поднос на покрывало. — Хён, вот эта — тебе. А эта для тебя, Уён-а, — он заботливо протянул парням кружки. Чон порывисто мазнул губами по щеке любовника и едва не расплескал горячий напиток, когда получил несильный толчок в грудь. Он наигранно надулся. — Я не пью кофе, — расстроенно вздохнул старший, но кружку все же принял, — однако спасибо. — Прежде чем отказываться, попробуй, — Сан настойчиво надавил на крепко сжимавшие кружку с котиками руки старшего, подталкивая сливочную шапку кофе ближе. Он ее даже корицей посыпал, так старался, а его хён привередничал. — Сани, между прочим, бариста работал, если ты не знал. Он лучше знает, что тебе подойдет, Сонхва-хён, — Уён нежно посмотрел на смущенного похвалой парня и отпил свою порцию, сладко облизнувшись и зажмуриваясь от удовольствия. Вы только посмотрите на этих женатиков. Пак коснулся губами ободка чашки и втянул горьковатый кофе. Неприятная поначалу горечь вскоре сменилась сладким ореховым вкусом, играя сливочными нотами, а за ними последовало какое-то подозрительно знакомое ощущение тепла, совсем не похожего на то, которое обычно дает теплый чай или какао. — Тут что, алкоголь? — старший нахмурился, а Сан гордо улыбнулся его догадке и пригубил свой напиток. — Вы, — Сонхва возмущенно посмотрел на обоих, — Споить меня решили? Черти хитро улыбнулись. — Ты за последние полчаса ни слова не сказал, — аккуратно держа кружку, Чон откинулся на изголовье кровати, элегантно закидывая ногу на ногу. — Уверен, что тебе это не нужно? На самом деле пары ложек спирта в такой огромной кружке было бы ничтожно мало, чтобы освободить Пака от давящего ощущения под ребрами. Но тепло напитка приятно разливалось по телу, настойчиво уговаривая хотя бы немного расслабиться. Наверное, кофе и правда не так уж плох, если его с заботой готовят специально для тебя. — Итак, если ты все-таки попробуешь нам хоть что-то сказать кроме того, что не любишь кофе, — Сан поставил кружку обратно на поднос и уселся по-турецки, сплетая вместе свои пальцы. — То, наверное, мы сможем тебе помочь? А Сонхва даже не знал с чего начать. Он мрачно гладил ручку чашки, сосредоточенно рассматривая расходящуюся на поверхности кофе пенку. Она таяла, растворяясь в темном напитке. Как и теперь растворялось во тьме все светлое, что так хвалили в нем окружающие. — Я всегда старался быть хорошим человеком, — неуверенно начал он. Усаны единодушно кивнули, соглашаясь и показывая, что переполнены вниманием. — А теперь я смотрю на себя в зеркало и вижу конченного мудака, который сделал больно едва знакомому человеку. Сан напрягся. Уён поднялся, подсаживаясь ближе. — Так вы подрались что-ли? — испуганно произнес единственный, кто еще не был в курсе. — Напился? А как же «аль денте»? Пак удивленно посмотрел на Сана. Тот виновато поднял брови. «Я не сказал ему» — одним взглядом сказал младший. Брюнет обреченно вздохнул, осознавая, что его история теперь станет немного длиннее. — Нет, — он скованно поднес кружку ко рту за новой порцией обнадеживающе согревающего напитка, — вместе мы много не пили, но он меня вывел. И я накинулся на него, а потом… Ну, а потом я ЗАСТАВИЛ его мне отсосать. — Парень поймал ошарашенный взгляд Чона и смутился. — И ушел. Он напился, устроил беспорядок, а потом, когда я попытался извиниться, послал меня. И правильно сделал. — Новый глоток. — Это, если вкратце. Но это далеко не все. — Ухтыжебаныйтынахуй, — глаза Уёна округлились не без плохо скрываемого восторга. — Хён, да ты герой! — Парень схватил одну из плюшевых игрушек и сжал ее от переизбытка эмоций, а затем лукаво посмотрел на свою вторую половинку, — Сани, а за тобой теперь должок, — он красноречиво поиграл бровями. Тот лишь скучающе вздохнул, так как уже слышал эту историю и давно принял свою судьбу. Только он не подумал, что старший насильно склонил соседа что-либо сделать. От этого тревожно кольнуло внутри. Сонхва молча наблюдал за их немой драмой, собирая мысли в кучу. Он допил кофе, отметив, что на дне алкоголя было как будто больше и горечь ощущалась ярче. Поморщившись, брюнет отставил пустую чашку на поднос и упал на спину, утыкаясь взглядом обратно в потолок. — Он злился на меня не за то, что я принудил его, а за то, что ушел, — Пак покраснел, смущенно перебирая пальцами свитер. — Возбудим и не дадим. Кто бы не обиделся? — отозвался снова Уён, получая кулаком в бок от своего верного надзирателя. Сонхва поморщился. Ему было стыдно вспоминать все, что они с Кимом натворили. — Тем не менее, я пытался отвлечься. Начал заниматься. Но в голову лезли такие грязные мысли. Вы бы знали! Я представлял, как ну… Делаю с ним такие вещи, которые только больному в голову придут, — он закрыл лицо руками, — я начал смотреть, как это делают парни. Это было так мерзко, но я просто не мог оторваться, воображая, что это я…и он. «Такой же мерзкий и безумный, вбиваюсь в его тело. А он стонет подо мной и просит продолжить». — И ничего не мерзко, — обиженно надулся Сан. Чон кивнул, поглаживая его бедро. «Это не мерзко только тогда, когда люди любят, а не издеваются друг над другом». Сонхва продолжил, чувствуя подступающий к горлу комок. — Я услышал, как он кричит. Это было страшно. Пошел проверить, все ли в порядке. Хонджуну приснился кошмар. Я успокоил его. А потом у этого идиота встал. Я был так опустошен, что просто хотел оставить его в покое, но он попросил остаться, — Пак перевернулся на живот и уткнулся лицом в покрывало, речь парня стала невнятной. — Он как будто с ума сошел. Просил поцеловать, приставал. Я опять взбесился. И сорвался. — Темная макушка вдавилась в мягкую кровать, послышался судорожный шумный вздох. — Взбесился или возбудился? — Осторожно уточнил Сан, взволнованно перебирая пальцами край футболки. Сонхва затих. — И то, и другое, — мучительно простонал парень в покрывало. — У меня крышу сорвало, я хотел сломать его прямо там. Мне хотелось его замучить. — Темноволосый сгреб покрывало пальцами. — Потом я немного остыл, думал отпустит, лежал уже в своей комнате и просто боялся пошевелиться. Мне было стыдно снова бросать его после того, как завел этого полоумного. Уён ерзал, от откровений друга было неловко и волнительно. Он взял Сана за руку, ловя его обеспокоенный взгляд. — Так вы переспали? Или ты снова сбежал? Нет. Он не сбежал. А лучше бы улепетывал подальше и без оглядки. Может тогда ему бы удалось так сильно не завязнуть в этом дремучем болоте по имени Ким Хонджун. Сонхва кивнул, качнув макушкой. Еще немного и он сквозь Санову кровать провалится от стыда. Уён восторженно захлопал в ладоши, но Сан перехватил его руки, встревоженно смотря на окаменевшее тело старшего. Это был еще не конец этой интимной истории. — Я пытался держаться, чтобы не сделать ему больно. А потом меня перемкнуло. — Парень повернулся на бок, задыхаясь от злобы на самого себя. Его лицо было красным, а глаза слезились. — Я чуть не придушил его, — наконец признался Пак. Перед глазами снова встала картина с хрипящим и испуганным в исступлении мечущимся соседом. Сонхва сжал кулак, до боли впиваясь пальцами в ладонь. — О-о-о, — растерянно протянул Уён. — Не подумал бы, что хёну нравятся такие БДСМ штучки. Ему и не нравились такие игры. Он в тот момент реально хотел сделать больно своему партнеру. Отомстить за то, что тот возмущает его душевное спокойствие, праведно наказать за разврат. Все нейроны, отвечающие за рассудок, тогда замкнуло, отключая мозги и включая инстинктивное «убей или умри». Его сознание сузилось, он был опасен. Но помутнение так же быстро отпустило, оставляя в душе лишь сожаление и непонимание. — А что на это сказал Хонджун-хён? — Сан растерянно взялся за кружку и смочил пересохшее горло. «Я ведь сам этого хотел». — Он ебнутый на всю голову, — взгляд старшего блуждал по поверхности узорчатого покрывала. — Сказал, что «нужно было что-то пострашнее», чтобы забыть свой кошмар. — Парень поджал губы. — Нашли друг друга, — тихо вздохнул младший с пепельными волосами. — Один на голову пришибленный мазохист, а другой — садюга совестливый. Пака накрыло. Он резко поднялся, его темные волосы растрепались. — Я ЭТОГО НЕ ХОТЕЛ! — отчаянно прорычал парень, хватаясь за свитер, как будто пытался вытащить из себя душу. Сан испуганно пошатнулся и сжал кружку. — А твои действия говорят об обратном, хён, — Уён абсолютно спокойно и без тени насмешки сложил руки на груди. Сонхва знал, что противоречит сам себе. Когда он видел разомлевшего Хонджуна, ему действительно хотелось сомкнуть железную хватку на его горле, до хруста сдавить его шею с этой блядской родинкой. Ему хотелось, чтобы сосед пожалел о том, что вывел на свет его бурлящую ярость, что испортил его, что привил ему эти мысли, заставив усомниться в собственном рассудке. Пака это неимоверно бесило. Вся эта безумная полька на его нервах столкнула его со стеной непонимания самого себя. Он не знал, чего он хотел больше: замучить до смерти своего палача или отмыться от этой грязи и стать прежним Сонхва, который всегда был примером сдержанности, воспитания и благодетели. Паком Сонхва, которому не нужно было думать ни о чем, кроме учебы и своего блестящего будущего, у которого все всегда шло по плану, а не катилось кубарем в неизвестном направлении. Старший свесился с кровати, нервно открывая портфель и доставая тетрадь. Он швырнул ее к ногам сидящих на кровати донсенов. — Последняя лекция. Откройте. Сан непонимающе нахмурился и взял конспекты в руки, неторопливо пролистывая и гадая, что же там такого может быть, что так сильно потрясло их хёна. Уён придвинулся ближе, заглядывая в тетрадь и пробегая взглядом по строчкам. — И, — Чон озадаченно поднял взгляд на старшего, — что ты хочешь этим сказать? Сонхва снова обреченно рухнул на кровать. Нос подло защипало, глаза подернуло пеленой слез. Он никогда не позволял себе плакать, ровно до этого момента. — Я ебаный агрессор, псих, насильник, маньяк, — дыхание сбивалось на вдохе. — Я подчинил его, унизил, оскорбил и ранил. Пак Сонхва, — он ударил себя в грудь, — двуличный мудак, которого нужно изолировать от других людей за социально опасное поведение! — Да в каком ты месте социально опасный? Разве психи признают, что больны? — возмутился Сан, закрывая тетрадку и бросая ее на край постели. — Если этот озабоченный придурок снова подойдет ко мне, я точно не сдержусь, я убью его, — по пылающим щекам парня катились слезы, скатываясь по вискам и исчезая в волосах. — Я, блять, так ненавижу его. И себя ненавижу. Я испорченный, поехавший ублюдок. — Если это так, то двинь мне, раз ты тот, о ком ты говоришь, — Уён навис над мокрым лицом старшего. Сан насторожился. Сонхва уставился в решительные глаза напротив, нахмурился и сморгнул влагу с глаз. — Ты что, Чон Уён, совсем дурак? Как я могу тебя ударить? — Значит, и его не сможешь, — улыбнулся младший, отстраняясь. — Ты слишком загоняешься. Если ты до этого жил как монах, то это не значит, что испытывать страсть и желание тела другого человека плохо, — он отодвинулся, облокотившись на бедро Сана. — Особенно если этот человек хочет тебя в ответ, — он ласково посмотрел на своего возлюбленного, — мы все грешники, мужеложцы, порочные и неправильные, но это не повод винить в этом кого-либо. Даже если другие говорят тебе, что ты не должен быть таким. Ты, — он указал пальцем на Пака, — и только ты решаешь, кем тебе быть. С кем спать, как спать, и что и куда совать. Сан иронично улыбнулся этим словам. Кто бы мог подумать, что этот тощий философ еще вчера сидел под его порогом, похмельный, дурно пахнущий и избитый после попытки неудачного съема, чтобы усыпить свои комплексы. А фингал они хорошо замазали. — То есть ты предлагаешь мне смириться с этой грязью и продолжить мучить Хонджуна, пока в один прекрасный день он не откинется у меня на руках, когда я опять обезумею? Я не хочу унижать его, и больно делать не хочу. — Просто перестань стыдиться того, кто ты есть, Пак Сонхва, — включился в разговор Сан. — Преодоление стыда — не то же самое, что унижение. Признай, что ты не святой и не всемогущий. Всем, кто видит только твою идеальность, на самом деле плевать, что у тебя внутри. Если Хонджун-хён тянется к тебе «вот такому плохому», значит ему начхать на то, сколько хороших слов ты сказал за день, сколько старушек перевел через дорогу и сколько баллов получил на зачете. Дьявол учит обманутых праведников быть прежде всего людьми, отринуть лицемерие и примириться со своей греховной природой. Если бы Уён не принял свой «грех», смог бы он быть так счастлив теперь рядом с тем, кто по-настоящему любит его? Если бы Сан задушил свою жадность, смог бы он осмелиться и открыть свое сердце любимому человеку? Если Сонхва не признает свою гневную природу, сможет ли он не разрушить свою жизнь в борьбе с самим собой? Может действительно пора послать к черту ожидания родителей, вкладывающих в его воспитание отрицание к собственной несовершенной сущности, отринуть покорность и перестать плясать под чужую дудку, следуя своим желаниям до того, как они переполнят его и вновь отключат рассудок. Примерный студент юрфака Пак Сонхва, отличник и стипендиат, до недавней поры трезвенник и девственник уже и забыл, что такое «хочу», делая лишь то, что «надо», «следует» и «правильно». Нравилось ли ему жить этой чистой жизнью? Он никогда об этом не думал. Праведники не попадают в Рай. Они тонут в собственном отчаянии, когда их тяжелая жизнь подходит к концу, за гранью которого нет ничего кроме пустоты. Парень лежал на кровати, безуспешно утирая обильно хлынувшие из глаз слезы. Он размазывал соленую влагу по лицу, громко задыхаясь от всхлипов, всем своим существом ощущая приближение этой самой пустоты. Его правильная жизнь закончилась. Пак рыдал, не слыша ни обеспокоенных причитаний младших, пытавшихся его успокоить, ни своего собственного голоса. «Ким Хонджун, почему ты пришел ко мне после того, что я сделал? Почему ты не ненавидишь меня так же сильно, как я ненавижу себя самого? Почему ты упорно пытаешься доказать мне, что грязный и испорченный ты, а не я? Ведь теперь мы оба знаем правду». — Как только ты, хён, перестанешь бороться с собственными желаниями и начнешь слушать их, принимая себя, то бояться и злиться станет не на кого, — Уён гладил волосы Пака. Все еще вздрагивая от неторопливо уходящей истерики, старший приподнялся, принимая настойчиво предлагаемую Саном воду. Он осушил стакан и медленно вздохнул, пытаясь выровнять дыхание. — Спасибо, — обессиленно парень потянулся к друзьям, впервые не стесняясь и обнимая их. — Думаю, мне пора возвращаться, — Сонхва растерянно взял свою тетрадь и сунул ее в портфель. — Всегда пожалуйста, хён. Давай только ты для начала умоешься? *** Перемены редко происходят сразу, по щелчку пальцев преображаются только заколдованные принцы в детских сказках. В реальности все куда прозаичнее: изменения наступают либо постепенно, незаметно для самого человека, либо он сам упорно ломает себя до тех пор, пока не примет необходимую форму. Поэтому Сонхва сидел в автобусе и был в полном замешательстве. Мимо окна проносились остановки, дома, улицы, а в его голове не было и единой мысли о том, что ему делать, когда он вдруг почувствует в себе то пугающее чувство, которое пробуждал в нем нахальный голос Хонджуна, блеск азарта его глаз, огонь волос, прикосновения аккуратных рук. Он зажмурился, отгоняя прочь наваждение. «Это нормально. Все будет хорошо» — мысленно убеждал он сам себя голосами Сана и Уёна. — Все будет хорошо, — вслух проговорил Пак, в растерянности останавливаясь перед входной дверью квартиры и не решаясь набрать код замка. Из легких словно весь воздух вышибли. А вдруг он опять испугается и сорвется? — Все будет хорошо, если ты зайдешь уже домой, — раздался за спиной до боли знакомый голос, тот, который он ожидал услышать сейчас меньше всего. — До ночи стоять тут будем? — А…— Сонхва медленно обернулся, фиксируя взглядом рыжую растрепанную макушку, — А что ты тут делаешь? — За продуктами ходил, — безразлично пожал плечами сосед, изучая лицо Пака с его припухшими глазами. — Ты заходишь или нет? — Хон подошел ближе, протягивая руку и набирая пароль замка. Тот пиликнул. Сонхва как призрак проследовал за соседом в квартиру. — Я курочку взял, будешь? Для одного тут многовато, — Ким потряс пакетом и пошел в гостиную, совершенно не обращая внимания на растерянность брюнета. — С чего вдруг такая щедрость? — Будем считать это благодарностью за то, что ты охранял мой тревожный сон. Подойдет? — Хонджун ехидно оскалился, вскрывая картонную упаковку все еще горячей вкуснятины. — Не боишься, что я тебе эту курицу в глотку запихаю? — Сонхва нахмурился, отмечая про себя снова возвращающееся привычное раздражение. Спокойно. Он просто как обычно дразнится. — О, ну я членом твоим не подавился, значит и это проглочу, — он поставил коробку на уже печально известный столик. Брюнет закатил глаза и подошел к холодильнику, доставая оттуда банку колы. — Энергетик? — он повернул голову в сторону соседа, тот кивнул. Яркая баночка скользнула во вторую руку и через мгновение уже стояла возле коробки с курочкой. — Я пойду, переоденусь. Можешь начинать без меня. — Зачем? — Хонджун поднял брови, наигранно наивно надувая губы, — Ты же потом все равно разденешься. — С чего бы? — дернулся Сонхва, улавливая настрой соседа. — А что, думаешь, мы тут мило пиздеть по душам будем? Обсуждать, кто чем занимался днем? Как я проснулся в твоей постели? Выспался ли я? Смотрел ли я на твое лицо, пока ты спал? — Ким откровенно стебался. Только зачем теперь? Пак так устал от душевных волнений. Он просто безразлично отмахнулся от надоеды и побрел в спальню. Постель была на удивление аккуратно заправлена. Когда он уходил утром, он видел, что Хон спал под своим одеялом, принесенным из комнаты, позволяя им не бороться хотя бы за это. Удивительная перемена. А теперь еще и ужином угощает. Только язвительная манера общения никуда не исчезла. Натянув свободную домашнюю одежду, Сонхва вернулся в гостиную и уселся на пол возле столика. Хонджун тоже сидел на полу и листал каналы телевизора, не обращая внимания на соседа. — Тебе тоже стоило бы переодеться, — парень открыл банку с колой, бросив придирчивый взгляд на свободную полосатую водолазку. На удивление, Хон в ней выглядел даже «мило», честно признал для себя Пак. Примерно настолько же мило, насколько может быть милым что-то совсем не милое. — Ну, если тебе так надо, то ты и переодевай, — цепляя куриную ножку пальцами, сосед нагло стрельнул глазами и сунул в рот весь кусок, держась за косточку и блаженно смакуя хрустящую панировку сочной голени. Сонхва тоже взял кусочек. Немного острая, но приятная и даже сладковатая курочка таяла во рту. Пока он аккуратно жевал и старался не запачкаться, рыжий испепелял его рот своими бесстыжими глазами. — Ты даже ешь как ебаная принцесса, — фыркая от смеха, Хон сунул в рот очередной кусок. Он как обычно провоцировал. Пак как обычно начинал заводиться. — Ты так меня бесишь, Ким Хонджун, — честно признался брюнет, откладывая косточки на салфетку. — Ага, я знаю, — хитро щурясь, рыжий облизал перепачканные губы. — А знаешь, почему? — Почему? — А ты сам как думаешь? Ты ведь очень умный. Какая знакомая ситуация. Гостиная, тот же столик, они оба сидят за ним. Хонджун снова давит на него, постепенно взводя пружину, которая неизвестно когда выстрелит. Но Сонхва трезв, он будет очень стараться, чтобы не натворить глупостей в этот раз. — Просвети меня, — брюнет отпил из баночки, холодно посмотрев прямо в глаза торжествующему Киму. Тот надменно прикрыл веки наполовину, пародируя своего соседа. — Если вы ненавидите человека, вы ненавидите в нем что-то, что является частью вас самих. То, что не является нашей частью, не беспокоит нас, — процитировал рыжий. — Гессе, — важно добавил он. — Что ты хочешь этим сказать? — Ну, — парень в широком жесте поднял свой энергетик, описывая им дугу и поднося к губам, — Например, когда мы в прошлый раз сидели тут, ты сказал, что я «грязный, испорченный и наглый мудак». Тебя раздражает моё упрямство, бесит моя инфантильность. — Хонджун коварно улыбался, не отрывая своего безумного взгляда от темной бездны глаз Сонхва. — Ты такой же, только обертка у тебя поприличней. Я — твоя тень, которую ты отказываешься признавать. Вот и бесишься. Хон немного опоздал с этим откровением. Отчасти Пак это уже сегодня понял, но еще не до конца принял. Его путь осознания лежал через истерику и метания, а сосед так просто говорил об этом, как будто ответ всегда лежал на поверхности. Это было очень обидно, и заставляло Сонхва чувствовать себя полным дураком. — Откровенно хуево наблюдать, как кто-то так спутывает свою собственную жизнь, а сам ни пизды не видит, что вся эта дичь вертится в нем самом и как он наивно подкармливает ее и поддерживает, — Рыжий как-то тоскливо посмотрел на руки напротив, мысленно усмехаясь тому, как в нем самом отзывались эти слова. Парень нервно крутил в пальцах крылышко, измазываясь в соусе и хлопьях панировки. — А чем же тогда я так сильно раздражаю тебя? — Парень стушевался в своей нелепой попытке уколоть Кима в ответ. Но на удивление попал в цель. Рыжий поджал губы, отвел взгляд, якобы интересуясь, что там мелькало на телеэкране. Потом нахмурился и кивнул своим мыслям. Не человек или его поведение беспокоит нас, а наша реакция на него. — Ты жалкий, — вздохнул Хон. — Барахтаешься, борешься хуй пойми с кем и пытаешься не обращать внимания на окружающий пиздец, а сам только глубже тонешь. — Получается, по твоей логике, что жалкий и ты сам? — Сонхва указал на сидящего напротив куриной костью. — Выходит, что да, — Хонджун оперся руками на столик, вкладывая в ладони свое лицо и с каким-то блаженным удовольствием улыбаясь соседу. — Мы с тобой — изнанки друг друга, охуенный прикол, правда? Поэтому нас так сильно тянет. — Не уверен, что меня к тебе прямо «тянет», — темноволосый уронил взгляд в банку газировки. «Кому ты врешь, Пак Сонхва?» — Кому ты пиздишь, Сонхва? — Ким хищно оскалился в насмешке. — Хоть раз будь честен с собой. Не тогда, когда у тебя шарики за ролики ебашут, а сейчас, пока ты еще весь такой умненький и правильный. В гостиной повисло смущенное молчание, нарушаемое только возней в телевизоре. Люди на экране о чем-то спорили, зал активно вторил героям шоу, едко смеясь и улюлюкая. Хон не отрывал своего взгляда от потерянного соседа, который ошарашенно смотрел в свое отражение внутри чужих глаз. Бездонных темных глаз того, кто нахально влез в душу, измазался в вязкой черной смоле, насмешливо спокойно говоря: «Смотри же, какой я порочный. Но это — твоя грязь, она — внутри тебя». Быть правильным невыносимо тяжело. Особенно когда испорченным людям живется вопреки здравому смыслу легко. Возможно, просто такие испорченные безнадежные люди жили в мире со своей темной стороной, зная о том, что наивные святоши даже не подозревают о наличии такой интересной опции их собственной натуры. Все люди, в сущности, одинаковы, темны. Это не «другой», это «мы» или «наше», выраженные лишь в различных телах с различными взглядами на мир. Тень темна потому, что скрыта от света сознания. Она инстинктивна, иррациональна и примитивна, сложена из таких импульсов, как похоть, власть, жадность, зависть, гнев и ярость. Но она также является скрытым источником творчества и интуиции. Только чтобы разглядеть ее необходим другой. У каждого из нас есть тень, как и свобода принимать собственные решения, как жить со своей мрачной изнанкой. Сонхва напряженно сглотнул. Ему все еще было страшно, но он уже стоял на краю пропасти, неловко балансируя на пятках. Он мог бы сделать шаг назад, но Хонджун жестоко приставил к его спине пистолет в районе замершего сердца. Либо он сейчас шагнет в пустоту, либо рыжее пламя пропалит в нем дыру. Что лучше: умереть от падения, насладившись полетом, или умереть раньше, так и не узнав, что кроется внизу? Вдруг на дне каньона бурлит река, что примет его в свои холодные воды и станет для него спасением? Или он разобьется вдребезги о земную твердь. И он сделал осторожный шаг, срываясь вниз. — Чего ты хочешь от меня, Ким Хонджун? — дрожащими губами обреченно прошептал Сонхва, судорожно отыскивая на столе салфетку, чтобы вытереть перепачканные руки. Сосед улыбнулся мягче, в его глазах разгорался знакомый огонь азарта. — Я хочу, чтобы ты насладился своим ничтожеством и грязью, ломая меня на части.