***
«Помогите», – шепчет он ветру, его голос смешивается и танцует в воздухе. «Помогите», – умоляет он звезды, но его мольбы не могут донести его отчаяние до небесных тел. «Помогите», – кричит он солнцу, его крик сжигает на своем пути, падает в глухие уши, не в силах передать, разбивается о пол, стареет с каждой секундой... ничего не получается. И «помогите» – единственное, что он может сказать, потому что это единственные слова, что он способен произнести. И «помогите» – единственное, чего он не может добиться, потому что их глаза закрылись, их головы повернулись, их ноги ушли... не получается. Он знает, что остальным не все равно, ведь он чувствовал на своей фигуре задерживающийся взгляд Сычэна. Видел обеспокоенные взгляды Сяо Цзюня через зеркало в студии. Слышал шепот Хендери, когда другой думал, что он спит. Чувствовал мягкие прикосновения Тэна, когда он поправлял его. Он чувствовал, видел, слышал, снова и снова, но не может заставить себя остановиться, потому что изображение в зеркале рассказывает другую историю, чем та, что вылетает из уст членов группы. И ему нужно остановиться, потому что черные точки закрывают ему зрение, когда он танцует, и потому что его мышцы устают, сколько бы он ни спал. Ему нужно остановиться, потому что он не может больше видеть обеспокоенные глаза Сычэна. Ему нужно остановиться, потому что он чувствовал слезы Кунхана на своей подушке. Ему нужно остановиться, потому что он слышал отчаянные рыдания Тэна. Потому что он ломается... и забирает всех с собой. Дело в том, что... он не может. Он не может остановиться. Даже если попытается. Сюйси позволил демонам забраться слишком глубоко в его душу, и теперь они отказываются уходить.***
Он сидит на крыше, свесив ноги, устремив взгляд на горизонт, а слезы текут по его щекам, попадая на тротуар и портя его серые брюки. Он вздыхает. Руки Сюйси лежат там, где они лежали последние несколько месяцев. Сжатые в крепкий кулак, ногти вырезают маленькие полумесяцы на нежной коже его ладони. Там образовались маленькие шрамы, форма ногтей навсегда врезалась в его кожу, и, даже если это давало хоть какой-то комфорт, этого недостаточно, никогда недостаточно, и Сюйси жаждет большего. Хочется, чтобы шрамов было больше, чтобы крови было больше, чтобы боль была основательной, чтобы голоса в его голове наконец замолчали. Он берет принесенную с собой маленькую точилку и начинает трудную работу по извлечению лезвия из нее. Он ударяет по ней камнем, бросает на пол и на секунду-другую теряет равновесие на крыше. Самое страшное для Сюйси не то, что он чуть не упал, а то, что он не мог найти в себе силы позаботиться о том, упадет он или нет. Его руки не двигались, глаза не расширились, пульс не участился, и именно это пугает его больше всего. Тот факт, что даже его тело приняло идею прекращения существования в этом мире, ужасает, потому что если каждая фибра его существа уже согласилась... Какого черта он ждет? Он снова опирается на карниз и позволяет своим мыслям блуждать, пока его руки продолжают освобождать лезвие. Он вспоминает девушку на фото, ее образ почти полностью забыт его затуманенным мозгом, и Сюйси чувствует, как снова проливаются свежие слезы. Осознание этого ударяет его с такой силой, что он едва не роняет точило за край, потому что... все те разы, когда он клялся, повторял себе снова и снова, что никогда, никогда не будет таким, как та девушка, были ложью, созданной его мозгом в тщетной попытке убедить его, что он не сходит с ума. Теперь он умоляет себя стать той девушкой, потому что тогда, возможно, он снова будет счастлив. Лезвие наконец-то освободилось, блестящий предмет лежит на его ладони, и он смотрит на него. Слезы застилают ему глаза, но он знает, что должен делать. Взять маленькую, но опасную вещицу и прижать ее к предплечью, прижимать до тех пор, пока кожа не лопнет и из раны не потечет багровая жидкость. Затем повторять, повторять и повторять, снова и снова, пока он не перестанет слушать голоса и представлять девушку в своем мозгу. Пока образ не сгорит, и он не сможет снова почувствовать себя здравомыслящим. Так он и сделал. Он прижал лезвие к руке. Он давил и давил, пока из образовавшейся раны не потекла кровь, и по какой-то непонятной ему причине эта жидкость как будто несла в себе его демонов. Он сделал это снова, и с каждой красной каплей, падавшей на мостовую, он чувствовал себя свободнее, чем когда-либо за долгое время. Но даже в таком состоянии, когда багровый цвет испортил его и без того поврежденные брюки, а улики стекали по краю здания, Сюйси все еще был в ужасе. Ему было страшно, потому что он понял, что эта штука, которая, как он думал, дает ему контроль, теперь контролирует его. И если у него нет контроля, если единственная вещь, которую, как он думал, он может контролировать, больше не принадлежит ему, то... что же ему делать?! Всхлип вырывается из его губ, покидая клетку, которую Сюйси тщательно сконструировал, чтобы он не смог вырваться, еще раз показывая, что он больше не контролирует себя. Нет контроля над своей жизнью. Нет контроля над своим разумом, над своими мышцами, над чем угодно. «Контроль» теперь чужеродное понятие в этой сложной головоломке, в которую превратился его разум, и, к сожалению, он потерял этот кусочек. Без него головоломка развалится. Он знает это, он чувствует, глубоко в своих костях, как последняя ниточка надежды разрывается на миллион кусочков, разбиваясь и падая на землю так же, как кровь, вытекающая из его рук. «Помогите мне, черт возьми!!!» – кричит он ветру, отчаянно, так отчаянно, потому что он падает, терпит неудачу, умирает, проигрывает. Падает с небес. Неспособный жить. Умирает в одиночестве. Проигрывает битву. – Помогите мне, – снова шепчет он. Может быть, на этот раз звезды услышат его. Может быть, на этот раз ветер не смешает и не потеряет его голос в сплетении звуков. Может быть, просто может быть, на этот раз солнце поможет ему. – Помоги мне, – кричит он. Звук затихает, теряется в гуле ночи, и звезды не улавливают его. – Помоги мне, – шепчет он еще раз. Слова теряются в смеси отчаянных криков, и ветер не слышит их. – Помогите мне, – говорит он между рыданиями, но уже поздно, солнце покинуло его, и теперь, теперь нет спасения. Нет солнца. Ни луны, ни звезд. Ни ветра. … Нет надежды для мальчика, чьи руки плакали, а глаза налились кровью. Нет надежды для мальчика, чье сердце было слишком чистым для этого холодного, сурового мира.