Последняя зима

      Тишина заполняет моë сознание до самых краëв. Я нащупываю чужую ледяную ладонь и крепче сплетаю наши пальцы — мне становится чуть легче, а надоедливая дрожь утихает.       В глазах, под прикрытыми веками, расстилается темнота, за спиной — тоже; никаких монстров под кроватью не слышно, и слезами я тоже не давлюсь. Ощущение спокойствия кажется обманчивым, ложным, ненастоящим, только мне, на самом деле, плевать.       Пусть наступит конец света, пусть сам грëбаный мир расколется на две части — я этого не замечу.       Неужели, чëрт возьми, тишина.       Сквозь сон я чувствую, как скрипит матрас и исчезают тяжесть и живительное тепло чужого тела. Я слабо жмурюсь и разлепляю тяжëлые веки. Тонкая полоска света просачивается в комнату из приоткрытой двери. В кулаке я комкаю холодную простынь и небольшой краешек одеяла.       Так это была не рука?       Больше оставаться в кровати я не могла. Пихнув одеяло куда-то под ноги, я бесшумно выскользнула в коридор и закрыла за собой дверь.       Пока проснувшаяся Ирма заваривала лапшу, я налила в стакан холодной воды и закинула в рот очередную пилюлю. Я пью таблетки по одному и тому же рецепту уже больше года, и организм их теперь не воспринимает вообще никак. Почему-то только неделю назад я додумалась перевернуть упаковку и прочитать состав. И оказалось это ебучее плацебо, дарящее мне временный и обманчивый эффект успокоения, который через полдня выветривается с концами, превращая меня в неконтролируемую истеричку. На следующем приëме обязательно выклянчаю новый рецепт.       — Как Мисти? — спросила я, чтобы разбавить угнетающую тишину. И угнетающей, судя по взгляду Ирмы, она кажется не только мне.       — Снова спрашивает, почему я перестала брать еë на работу, — вздыхает Ирма и загребает в рот лапшу, — и про тебя спрашивает.       — Я тоже по ней скучаю, — расплываюсь в вымученной улыбке я. — Уже придумала оправдание?       — Буду я ещë перед собственной дочерью оправдываться. — Ирма недовольно фыркает. — Пусть и дальше считает, что Фредди устал плясать и взял себе отпуск.       Мисти была из числа детей, безумно фанатеющих от Фредди, и никогда не упускала случая попытатья убедить меня в том, что он весь из себя такой охуенный, и что я полная дура и неудачница, если не храню его автограф у себя под подушкой. Тогда я с хитрой улыбкой ответила ей, что под подушкой у меня лежит кое-что поинтереснее автографа, за что получила по шее от Ирмы и еë бывшего мужа.       — Тебе стоит взять с него пример, — нравоучительно произнесла я, запрыгнув на столешницу, и подмяла под себя одну ногу. — А мне — уволиться нахрен, пока с ума не сошла.       — В детсад ты больше не вернëшься. — Если этими словами Ирма пыталась меня успокоить, то вышло у неë крайне хуëво. — Странно, что ты ещë ни разу не попалась Луне, учитывая то, что тебя вечно тянет в какие-то ебеня.       — Приблизится ко мне ближе чем на пять метров — и я сделаю всë, чтобы отправить его в мусорный бак. Если выживу, конечно. — Я открываю холодильник и, не долго думая, беру упаковку салата с курицей. — Напомни, пожалуйста, почему я должна беспокоиться за сохранность своей жопы, работая в детском торгово-развлекательном комплексе.       — Не только твоя жопа находится под угрозой, — фыркает Ирма. Я втыкаю вилку в кусок помидора и закатываю глаза. Да срать я хотела на всех остальных, мне-то как там выживать? — У нас девять возможных трупов, а Грегори мог стать десятым, если бы не Фредди. Мы, кстати, тоже имеем все шансы сдохнуть, начиная с этого момента.       — Почему? — раздражëнно спрашиваю я и, подумав, добавляю: — Почему именно сейчас?       — Цель Ванессы — дети, а мы в их категорию не попадаем. Хотя, знаешь, — она странно мнëтся, смеряя меня внимательным взглядом, — если разглядывать тебя издалека…       — На пятнадцать я точно выгляжу, мне Грег сказал, — хмыкаю я.       — Ага. А как рот откроешь — десяти не дашь.       — Ты так и не объяснила мне, почему мы не попали под прицел раньше. — Ирма снова смотрит на меня как на идиотку. Воспалëнная голова, к моему величайшему сожалению, отказывается соображать. — Ирма, хватит трахать мне мозг, я… Стой, нет, заткнись, я поняла.       Я ставлю контейнер с салатом на столешницу и потираю виски. Мысли беспорядочно скачут в голове и не желают собираться в кучу, но кое-что я для себя уяснила: убийца просто не считает нас угрозой. Вернее, не считал, пока мы не заявились в детсад и не увели жертву прямо из-под носа его чокнутой марионетки. Перед сном у Грегори случилась истерика, и он, давясь соплями и воздухом, рассказал, что каждая тварь, ходила ли она на двух ногах или ползала по потолку, желала размазать его внутренности по стене. Двенадцать лет ребëнку, блять, что творится в голове у Ванессы?       — Я еë засужу, — тихо произнесла я.       — Нет, это я еë засужу. У тебя справка из психушки, твои слова для судьи — это просто бред психически больного, — в сотый раз повторяет Ирма, и я злобно стискиваю зубы, поднимая глаза к светлому потолку. — Если Ванесса — действительно наш убийца, она окажется за решëткой и на неë повесят сотню пожизненных, даю слово. Веришь мне?       Я смеряю Ирму долгим внимательным взглядом и отворачиваюсь к раковине, доверху заставленной грязной посудой.       Когда Грегори просыпается, я вручаю ему растянутую домашнюю футболку, великую мне размеров на пять, если не больше, старые свободные шорты, нетронутую зубную щëтку и отправляю в ванную. На яичницу Грегори смотрел так, словно я совершенно точно подсыпала туда яд, не иначе, но он был настолько голодный, что ему, кажется, было в большей степени плевать. Я отдала ему свой телефон и решила закинуть шмотки в стиральную машину, но Ирма неожиданно потянула меня за предплечье и затолкала в комнату.       Я взвизгиваю, выкручиваю руку из еë крепкой хватки и хочу поинтересоваться, какого хуя она снова притрагивается ко мне без разрешения, но Ирма подносит к моему лицу чëрную флешку с логотипом медведя. От возмущения не остаëтся и следа, когда я кончиками пальцев подцепляю разъëм и сую флешку в карман зипки.       — Там досье на каждого, — Ирма намекающе стреляет глазами в сторону моих карманов, — то есть, прям на каждого, кто хоть один раз ступал на порог Пиццаплекса. Даже на тебя кое-что имеется.       — Я есть в базе? — удивлëнно вскидываю брови я. — Интересно.       — Если бы тебя не было в базе, Солнце не стал бы жать тебе руку и выпер за дверь. — Ирма мрачновато усмехается.       — Мне не понравилось, — поморщилась я. — У него слишком человеческие руки. Ладно заяц, он весь из железа, а этому синтетическую кожу на металл натянули. Боже, мерзость какая.       — Мне казалось, что твоя тактилофобия распространяется на любые прикосновения, — задумчиво протянула Ирма.       — Как видишь, не на любые. — Я повертела флешку в руках и собиралась развернуться на пятках, но Ирма потянула меня за капюшон, и я с тихим шипением отпрянула. — Да не трогай ты меня!       — Успокойся, идиотка, я просто схватила тебя за кофту, — фыркнула Ирма. Она-то, конечно, «просто схватила», а я чуть не умерла от страха прямо на месте. — Грегори нет в реестре гостей, но он числится в сиротском приюте, спонсируемом Пиццаплексом.       — Я знаю, — спокойно сказала я. Ирма непонимающе нахмурилась. — Ты видела его одежду? Рубашка мятая, грязная, шорты застираны и протëрты и — внимание — абсолютно новая обувь, причём мерчовая и явно недешëвая. В связи с сложившейся в Пиццаплексе ситуацией у приюта явно начались проблемы с финансированием, а это значит, что Грегори просто не мог позволить себе такие дорогие покупки, только если не откладывал карманные деньги, в чëм я очень сомневаюсь: он не из числа фанатов этой антропоморфной ебатории. Значит, спиздил, но поговорим о другом. С досье на Лору мы тоже знакомы, и она — как неожиданно! — росла в том же самом детском доме. Ты только подумай: Мегапиццаплекс — стабильный источник детей, на которых всем стопроцентно насрать. У них нет родителей, они никому не нужны.       — Так как приют находится в неоспоримой власти директории, они сделают всë, чтобы не начались судебные разбирстельства, — тихо заключила Ирма, приложив руку ко лбу, и я заметила недоумение в еë взгляде, направленном куда-то в пол.       — В точку, — согласно прищëлкнула пальцами я. — И всë это — последствия вируса. Это Глитч, Ирма, полная замена существующих протоколов. Похоже на троянские программы, но в разы хуже и, как видишь, опасней. У меня обостряется паранойя, и мне почему-то кажется, что меня убьют, пока я буду пытаться избавиться от Глитча. Сейчас мне, вроде как, беспокоиться не о чем, но… — я развожу руки в стороны и пожимаю плечами.       Как бороться с Глитчем? Понятия не имею, честное, блять, слово. Единственный человек, которому я безоговорочно доверяю, — Ирма, и это очень-очень плохо. Откуда черпать дополнительные силы? Где взять ресурсы на устранение Глитча и как не попасть под горячую руку убийцы?       — Я написала Кирану, — вздыхает Ирма. Я заинтересованно поднимаю брови. — Он взял отгул на три дня, какие-то проблемы со здоровьем. Я вкратце обрисовала ситуацию, и он согласился помочь. Но перед этим охуел и долго пытался убедить меня уволить тебя к херам.       — Пошёл нахуй. — Я фыркнула. — Господи, да зачем? Ещё пару дней назад мы подозревали его в убийстве ребёнка, а теперь будем клеить лыжи? Он меня на дух не переносит.       — Больше тебя он ненавидит наше начальство, — ухмыляется Ирма, присаживаясь на край заправленной кровати, и закидывает ногу на ногу. — Когда всё это началось, он попытался свалить.       — И что?       — Его не пустили.       Я утомлённо прикладываю ладонь к холодному лбу и заправляю за ухо отросшую чёлку. Киран — один из самых ценных сотрудников компании и замечательный инженер, несмотря на то, что ему едва двадцать шесть лет, и в том, что его практически насильно удержали на месте, нет ничего удивительного. Как человек Киран, правда, не нравится никому: он агрессивный, конфликтный, вечно недовольный и просто на всю голову сумасшедший. А ещё каждый месяц красится в красный, ненавидит маринованные огурцы и, насколько мне известно, страдает от бессонницы или чего-то куда более серьёзного.       — Окей, ладно, — смиренно киваю я, — не пустили так не пустили. Меня же… просто наняли, только и всего. На время, да? Я права? И отпустят, если я захочу.       Долгий внимательный взгляд Ирмы мне совершенно не нравится. Паникой меня не накрывает из-за слабого, но ощутимого действия лекарств; я молча сверлю взглядом пушистый чёрный ковёр и медленно оседаю на него, обнимая руками колени.       Отпустят — и что?       Куда мне идти?       — Тебе никто не нужен, кроме меня, — произносит папа, но в его ласковом голосе мне чудится что-то чужое и холодное. У меня дрожат руки, а сердце колотится в глотке, и я не могу выдавить ни единого звука, когда он поднимается со стула и начинает медленно, расслабленно двигаться в мою сторону.        Потому что знает наверняка: я не сбегу.       Как же вовремя. Давай, Тера, самое время предаться воспоминаниям о прошлом, не имеющим никакой важности в настоящее время. Это не мне никто не был нужен; я была никому не нужна. Ситуация… ну, не изменилась, на самом деле. Просто идея броситься с окна уже не кажется хорошим решением.       — Пожалуйста, только не истери, — умоляюще говорит Ирма. Я поднимаю на неё максимально апатичный взгляд. — Отлично. Лучше так, чем с пеной у рта.       — Когда такое было последний раз? — недоверчиво фыркаю я.       — Каждый день. — Ирма обречённо поднимает глаза к потолку. — Ты стабильно выносишь мне мозг.       — А ты и не против, — улыбнулась я.       Когда я резко встала и обтëрла дрожащими руками лицо, в ушах загудело, а перед глазами возникла тëмная пелена. Я бы, наверное, свалилась обратно на пол, если бы не успела зацепиться пальцами за край комода.       Лучше бы не вставала с кровати, чем шаталась по квартире, как ебучий зомби.       Ирма сваливает ближе к вечеру, чмокнув меня в щëку напоследок, и просит присматривать за Грегори, который снова заснул, свернувшись клубочком на диване. Я заварила кофе и села рядом, решив занять себя просмотром личных дел убитых.       Ничего нового я не обнаружила. Все дети были выходцами из приюта и шли в Пиццаплекс развлекаться, за исключением Грегори, который вряд ли попал туда законно. Ему повезло наткнуться на относительно безобидного Солнце, а не, например, аллигатора, который порвал бы его в клочья не раздумывая. Очень некстати я вспоминаю, что большинство детей исчезло именно в детсаду, и откладываю в сторону нагревшийся ноутбук. Я уже просто не понимаю, кого мне следует опасаться: ботов, втыкающихся в каждый угол, но способных в считанные секунды доложить о нарушителе и призвать охрану хер пойми откуда, трëхметровых громадин, внушающих ужас одними размерами, или сумасшедшего Воспитателя, каждый час патрулирующего огромное здание. Выходит, что всего и сразу.       Хреново.       Грегори бессмысленно листает ТикТок и материт бьюти-блогерш, я гипнотизирую взглядом потолок, Бегемот тихо жрëт где-то в углу, и почти идеальную тишину нарушает лишь бульканье закипевшего чайника. Идиллия, не иначе. Зевнув, я подхожу к шкафчику, не глядя нащупываю баночку с таблетками и, высыпав на ладонь горстку пилюль, проглатываю и запиваю приторно-сладким кофе. Грегори смотрит на меня со слабым интересом, но молчит.       Тогда тишину нарушаю я.       — Как ты проник в Пиццаплекс?       От вопроса Грегори не уходит. Он пару секунд смотрит в экран телефона, а затем выключает его и откидывает в сторону вороха подушек.       — Так же, как и другие дети, — фыркает он, обнимая колени, и прячет нос в согнутых руках, — через главный вход.       — Ты недоговариваешь, — качаю головой я.       Возможно, сейчас Грегори доверяет мне чуть больше, чем при нашей первой встрече, но делится подробностями своих приключений явно не хочет. Мне даже интересно стало, в самом деле. Что он забыл в Пиццаплексе, если его даже нет в реестре гостей? Сбежал? Не отметаю этот вариант, но звучит, честно говоря, весьма и весьма сомнительно. Сбежал, ладно, а зачем?       — А там нечего рассказывать. Я стоял, стоял, заметил странную женщину, носился от неë по всему залу и спрятался внутри Фредди, когда он рухнул прямо на сцене.       — Ты знаешь, почему он упал? Не знаешь? — Я хитро улыбаюсь и сажусь рядом, подбирая под себя замëрзшие ноги. — Его система дала сбой, потому что, заметив тебя в толпе, он не смог обнаружить твой профиль гостя. Ты числишься у нас как мальчик из приюта, но в реестре тебя не было, значит, в тот день ты должен был тихо-мирно сидеть у себя, а не носится по Пиццаплексу и нервировать персонал.       — Я же не специально, — возмутился Грегори. — И Фредди меня защищал.       — Когда его система даст сбой во второй раз, а мы не можем предугадать, когда именно это случиться, тебе поможет только боженька. А боженьке, как известно, наплевать на кого-то вроде нас. — Я вздыхаю и откидываю со лба чëлку. — Держать тебя здесь вечно не получится. У меня есть работа, у Ирмы тоже, а у тебя — сомнительное, но жилище.       — Нет! — Грегори резко садится прямо и очень-очень серьëзно смотрит мне в глаза. Я даже теряюсь от такого напора и слегка заторможено моргаю. — Я буду вам помогать! Только не возвращайте меня туда!       — Почему? — не поняла я.       — Я не хочу, — тихо произносит Грегори. — Может, ты возьмëшь меня к себе? Я знаю, что о таком просить невежливо, но хей, кто захочет возвращаться в детдом? Вот и я не хочу.       — С этим не ко мне. — Я пожала плечами. — Завтра мне придётся взять тебя с собой. Ночью, так что отоспись хорошенько. Я попробую поговорить с Ирмой, но ничего не обещаю. Ситуация… сложная, — кидаю на смутившегося Грегори мимолётный взгляд, — ты и сам понимаешь.       Подумав, Грегори кивает, и мне на секунду показалось, что в его глазах блеснуло что-то, похожее на слабую надежду.

***

      Мокрый асфальт с брызгами подтаявшего снега шуршит под подошвой ботинок. На стоянке припаркована машина Ирмы, к капоту которой я прислоняюсь. Такси Нарси уехало три минуты назад, и я докуриваю в одиночестве, размышляя над тем, куда можно приткнуть Грегори. А приткнуть его, к моему величайшему сожалению, нельзя никуда — придётся везде таскать с собой.       Ванесса сегодня не работает.       Я вздыхаю и делаю длинную затяжку — в горле неприятно покалывает. Ирме я позвонила вчера вечером, и она очень быстро связалась с начальством, где объяснила ситуацию: ребёнка преследовал убийца, соответственно, он может быть предполагаемой целью следующего преступления, и оставлять его в приюте небезопасно. Документы на опекунство оформились в считанные часы, и я ненадолго успокоилась — одной проблемой меньше. Появилось десять новых.       Что Грегори делает в Пиццаплексе, где его хотели прирезать, ночью? Не так уж и важно, поверьте на слово, я почищу записи, если в этом будет срочная необходимость.       Девать нам его некуда, вот в чём проблема.       Грегори дёргает меня за рукав пуховика, и я даже не вздрагиваю — уже привыкла к тому, что он без конца вторгается в моё личное пространство. О моей тактилофобии ему знать необязательно.       Я притаптываю окурок и, сунув наушники в контейнер, подхватываю Грегори под локоть. Намного удобнее проходить через двери для персонала: камеры там появились лишь недавно и полностью находятся под моим контролем.       — Ты программист? — интересуется Грегори, задирая голову, и я страдальчески вздыхаю. Слишком любопытный. Наверное, мстит мне за то, что вчера я устроила ему допрос с пристрастием.       Фазбер Интертеймент не сотрудничают с полицией — у них есть штатные детективы, занимающиеся этим расследованием, но складывается впечатление, что детективами они считаются чисто номинально. С Грегори поговорит один из таких детективов, и тогда следствие, наконец, сдвинется с мёртвой точки.       — Скорее хакер-самоучка, — усмехаюсь я, вешая куртку на крючок. — Раньше просто баловалась, лазая по закрытым форумам, а теперь, вроде как, деньги зарабатываю.       — И почему такое важное дело доверили тебе? Тут же работают лучшие программисты, разве нет?       — И да, и нет. Они все, так или иначе, работают с аниматрониками, а у нас тут проблема посерьёзней: Глитч перестроил всю систему целиком. Пару лет назад я взломала сайт Сената и чуть не села за это в тюрьму. Так что я, можно сказать, гений.       — С айкью как у Эйнштейна? — с сомнением протянул Грегори.       Я покачала головой и дёрнула уголком губы в попытке то ли улыбнуться, то ли усмехнуться:       — Выше.       Сложно развиваться умственно, когда в стенах дома происходило… то, что происходило, но школьные дни шли своим чередом, и я могла ненадолго забыть обо всём. Уже тогда я выигрывала все олимпиады по физике, химии, биологии и информатике, торговала домашкой и подрабатывала, надеясь свалить из страны. Планы накрылись, когда отчима посадили, а мать сдала меня в стационар, о котором я могу заливать про пиздюли швабрами и сковородками хоть до утра. Я бы провела там, возможно, ещё пол жизни, если бы Ирма, навещавшая свою мать, совершенно случайно не наткнулась на меня, блюющую в холодном туалете с незапирающейся дверью и сломанным краном, с которого постоянно капала вода.       Нат тоже был гением. Он мог стать хорошим человеком и жить относительно нормальной жизнью. Пообещал мне, что, когда мы выберемся, он поможет мне забыть этот кошмар.       И повесился.       — Дождалась, блять, — ворчит Ирма вместо приветствия, и я коротко машу ей рукой.       — Рад видеть тебя, суперзвезда! — Заяц дружелюбно дёргает целым ухом. — Привет, Грегори.       Глаза Грегори моментально округляются. Я подношу указательный палец к губам и тихо шиплю. Ни разу не замечала, чтобы здесь шастал кто-то помимо нас, но перестраховаться всë равно стоит.       — Ка-ак? — Грегори решительно подходит к столу, на котором восседает массивная голова, и с интересом заглядывает в зелёные глаза-окуляры. — А откуда ты знаешь моё имя?       — Я многое о тебе знаю, — заговорщически произносит заяц. — Ты — маленький друг Фредди, так ведь?       — Стоять, — я поднимаю на Ирму предупреждающий взгляд, — ты водила сюда Фредди или..?       — Я, по-твоему, дура? — почти обиженно сказала Ирма. — Фредди — глаза и уши Ванессы, даже если он сам этого не понимает. Привести сюда кого-то из Глэмроков — значит обосраться на ровном месте. Я этого не допущу.       — Справедливо, — замечает Грегори. — Что ещё вы успели сделать?       — Перевести тебя на домашнее обучение. — Ирма гадко улыбается, и с губ Грегори срывается страдальческий стон. Я негромко смеюсь и вскрываю баночку энергетика. — Да-да, школу никто не отменял. Ты уже достаточно самостоятельный и вполне можешь остаться дома один, когда я буду работать в дневную смену.       — Я хотел поиграть в детектива.       — Игры в детектива — это моя работа. — Настал мой черёд давить лыбу. — Можешь пока поперебирать вон те бумажки для приличия.       Я неопределённо махнула рукой в сторону стола, на котором лежала папка в безликой серой обложке. Грегори — умный мальчик и лишнего не болтнёт, даже если его спросят напрямую.       — Там два листа, алло. — Он небрежно перелистывает файлик, едва не выдирая его с корнями, и недовольно хмурится.       — Скуднее дела в жизни не встречала, — коротко отзывается Ирма.       Хранить имеющуюся у нас информацию в цифровом формате не очень безопасно, потому что убийца, если он действительно хороший хакер, а в этом мы уже убедились сполна, может перелопатить мой ноутбук и не запотеть, если ему вздумается. Личные дела жертв находятся в открытом доступе персонала, но чуть позже я запарюсь и распечатаю их в бумажном виде.       — Обход закончился? Я хочу прогуляться до серверной. — Пока я усиленно заливаю в себя энергетик, Ирма достаёт из кармана телефон и, подняв глаза к потолку, задумчиво рассчитывает время.       — Подожди минут десять. Очень сомневаюсь, что Луна вернулся в детсад.       — Он всё ещё соблюдает предписанные ему правила, — неожиданно вклинивается в разговор Грегори и, заметив мой непонимающий взгляд, поясняет: — Он не заходил на территорию охраны, когда я прятался под столом.       — Зато хотел открутить твою маленькую голову. — Ирма кладёт ладонь на макушку Грегори и взлохмачивает его пушистые волосы. Он наигранно недовольно морщит нос.       — Когда вернусь домой, накатаю заявку, чтобы его пустили на металлолом, — ворчу я. Хорошо бы заиметь своего человека среди охранного персонала, но проблема в том, что кроме Ванессы, не вышедшей сегодня на работу по какой-то неизвестной нам причине, за порядком Пиццаплекса никто не следит. Чтобы обойти комплекс целиком, понадобится часов шесть, если не больше, и на нормальном человеке подобного рода нагрузка скажется ой как плохо. Значит, Ванесса лишь частично исполняет свои обязанности, что уже порождает кучу вопросов, ответы на которые я намереваюсь найти.       — Раньше тебе ничего не мешало и ты носилась по Пиццаплексу как в жопу раненая лань, — фыркает Ирма.       — Я же не знала, — вздохнула я. — Кстати, Бонни, раз уж твоя программа диагностики не работает, — честно говоря, она бы вряд ли его обнадёжила, — то я хочу предупредить тебя: все твои системы исправны. Глитч почему-то стрëся с твоего диска.       На самом деле, не просто «почему-то» — причина мне вполне известна, и судя по моментально изменившемуся выражению лица Грегори, он уже обо всём догадался. Золотой ребёнок, нарадоваться не могу.       — Это Ванесса. Ты ей стал не нужен, — тихо сказал Грегори и вопросительно взглянул на меня. Я утвердительно кивнула. — Она отключила тебя, чтобы никто не смог узнать правду.       — Наверное, это хорошо. — В голосе Бонни я слышу намëк на улыбку. Тебе-то, конечно, лучше всех, а у меня ни улик, ни зацепок. — А как твои дела, Тера?       Я подозрительно суживаю глаза, но, так и не придумав для себя причину проигнорировать вопрос, расслабляюсь.       — Немногим лучше, чем никак. — Открывая крышку ноутбука, я принимаюсь нервно стучать пальцем по клавише пуска, словно надеясь, что он начнёт грузиться чуточку быстрее. — Сезонное обострение кончилось, силы возвращаются. Короче, живу потихоньку.       Знающая чуть больше Ирма прицокивает языком и закатывает глаза. Скажи на милость, а как мне нужно отвечать? Что-то я не хочу посвящать ребёнка и робота в свои проблемы, один хер ничего не поймут, ещё и расспрашивать будут. Нет уж, увольте.       — Есть планы на будущее? Может, поездка? — с улыбкой спрашивает милая женщина, и я бы хотела согласиться с её догадками, но врать на приёме у терапевта нельзя. Я, вроде как, пришла полечить голову, а не наживать себе проблем. Любопытная улыбка женщины становится ободряющей, когда она видит замешательство даже на моём более менее спокойном лице. — Если ты не хочешь отвечать на вопрос, мы можем поговорить о чём-нибудь другом.       — Я отлично знакома с процессом приёма, вы не первый и не десятый к человек, к которому меня отправляют, — не могу удержаться от очередной грубости я. Беа, именно так она представилась в начале нашего разговора, никак на это не реагирует. — Я знаю, что вы, наверное, не станете спрашивать, но деньги на лечение мне присылает мама. Не хочу тратить время впустую.       Беа понимающе кивает, и то, как она развёрнута ко мне всем корпусом, как внимательно вслушивается в каждое сказанное мной слово, — да вся её поза выражает собой интерес. Мне знаком этот психологический приём: она стремится расположить меня к себе, и у неё это отменно получается. Разница в том, что если бы я была у мозгоправа первый раз, он бы сработал лучше.       — Ты очень самостоятельный человек, — с некоторым уважением замечает она, — и крайне недоверчивый. Как думаешь, чем это вызвано?       Решила сразу перейти к делу. Отлично, я добивалась этого на протяжении двадцати минут бессмысленного трёпа.       — Ну, проблемами в семье? Да и не только, если честно.       — А почему так неуверенно? — добродушно усмехается Беа.       — Люди, которым я доверяла, можно сказать, предали это доверие, — чуть более решительно ответила я. — Вы знакомы с моей медицинской картой и наверняка знаете, что я лежала в психушке. Я крепко сдружилась с соседом по палате, чуть ли не на одной кровати с ним спала. В какой-то момент мой детский мозг даже решил, что я влюбилась. — Я горько усмехаюсь. — Это была, скорее, не влюблëнность, а глубокая привязанность, к тому же первая и единственная. На данном этапе своей жизни формировать здоровые привязанности я не умею — мне либо наплевать, либо абсолютно насрать. Третьего не дано.       — Как звали твоего друга?       — Нат. Натаниэль. Он болел параноидальной шизофренией и старался причинить себе вред, когда оставался один. — До сих пор с ужасом вспоминаю, как выглядели его запястья и предплечья. Кожа в этих местах была истерзана незаживающими шрамами разной длины и ширины и напоминала кровавое месиво. — Ему было семнадцать лет, когда он, схватив очередной приступ, повесился на железном крючке люстры в туалете.       — Тебе его не хватает. — Прозвучало как утверждение, а не как вопрос. — Это совершенно нормально. Чувство потери может преследовать человека долгие годы, а то и десятилетия. Ты чувствуешь вину?       Ах, если бы.       — Нет, — я уверенно качнула головой, принимая сидячее положение на диване: эмоции взяли верх. И бок залежала. — Он обещал. Обещал, что мы уйдëм, сбежим, что всегда будем вместе, что забудем этот период как страшный сон. А потом взял и бросил меня.       Слëз нет, только непонимание, накрывающее с головой и уносящее в далëкие-далëкие глубины сознания. Я бы хотела расплакаться, но просто устала снова и снова рассказывать на приëмах одно и то же. Меня сотню раз перенаправляли к разным специалистам, и когда в моей жизни появилась стабильность — один и тот же врач на протяжении семи месяцев и устаканившийся рецепт, по которому я всë ещë покупаю лекарства, — всë опять переворачивается с ног на голову.       Но, пожалуй, этот поход к психотерапевту был самым плодотворным за последние полгода, хотя время, как мне казалось, тянулось не меньше чем целую вечность.       Грегори задумчиво повертел в руке плюшевого Фредди, а затем скучающе фыркнул и швырнул его на диван. Я заставляю себя вернуться в реальность и раздражëнно сжимаю в пальцах угол экрана, мысленно призывая трансляции с камер загрузиться. Может же что-нибудь хоть один раз быть так, как я хочу?       — Чисто, — с явным облегчением выдохнула Ирма, заглянув в ноутбук через моë плечо. — Иди, но, прошу тебя, включи наконец свой телефон. Должна же я знать, где искать твой труп в случае чего.       — Вот это оптимизм, — с некоторой иронией замечает заяц.       — Это у них стиль общения такой, — поясняет Грегори, запрыгивая на край стола, и усаживается поудобнее. — Так что не поймëшь, когда они ругаются, а когда просто отборным матом друг друга кроют.       Заяц и Грегори обмениваются какими-то странными взглядами. Включëнный минутой ранее телефон начинает дико вибрировать, и я принимаюсь раздражëнно смахивать уведомление за уведомлением. Сообщение от матери даже не читаю: знать не хочу, что ей понадобилось в этот раз. Пропущенные от Нарси, за которые она успела меня подрюкать, пока мы курили на парковке. Один пропущенный с неизвестного номера, но да хер с ним.       — У тебя час, ни минутой больше, — серьëзно говорит Ирма и перехватывает ручку двери, к которой я собиралась потянуться. — Если почувствуешь, что за тобой кто-то следит, поворачивай. Это того не стоит.       Стоит, задумываюсь я, но мне остаëтся лишь послушно кивнуть и выскользнуть в коридор. Свет фонарика рассекает непроглядную темноту. В этот раз постараюсь быть немного аккуратнее.