Последняя зима

      У меня слипаются глаза.       Я тупо сверлю взглядом яркий монитор и утомлëнно тру пальцами опухшие нижние веки.       Тишину, изредка разбавляемую гулом проезжающих во дворе машин, нарушает тихое мурчание Бегемота, положившего передние лапы и подбородок на моë бедро. Я предпринимала несколько попыток скинуть его шерстяную тушку на пол, чтобы не отвлекаться на ощущение соприкосновения с чем-то, что имеет плоть и какой-никакой разум, но он возвращался и требовательно тëрся носом о мои трясущиеся ладони.       Я — ужасная хозяйка.       К вискам приливает жар, говорящий о том, что у меня, видимо, поднялась температура, а заложенность носа и непрекращающийся кашель не позволяют соображать с обычной для мозга скоростью. Я тереблю в руках спрей для носа, но воспользоваться его чудесными свойствами не тороплюсь. Жду, наверное, пока станет совсем хуëво.       И отвлекаться не хочу.       Перед глазами бегут строчки, и ослепительно-яркие буквы вызывают у меня приступы тупой боли в затылке и переносице. Мысли спутываются в тугой клубок.       Я содрогаюсь всем телом и отхаркиваю мерзкую мокроту.       Наш пиздецки занятой директор выкроил на меня пару минут своего драгоценного времени и интересовался, как у меня идут дела и не могу ли я работать чуточку быстрее, так что на ковëр я отправляюсь уже завтра. Нет, вернее, сегодня: на часах четыре утра. Значит, в запасе у меня есть ещë семь, которые я планирую потратить на сон, как только закончу с…       Я протяжно выдыхаю и механически поглаживаю урчащего кота за ухом. Поверить не могу, что я всерьëз взялась за это дело.       Короче, с командой программистов, возомнивших себя охуительно важными и умными, я поебалась знатно. В лицо они меня знать не знали и слушать мои гневные тирады не желали, и доступ к системе я получила уже после того, как каждый из нас наорался всласть. Я, оказывается, непрофессиональная, малолетняя, безмозглая чухня, находящаяся в серьëзных контрах со своей же головой, в коллективе, который без меня цветëт и пахнет уже больше года, работать не буду, а официальным заявлением от главного инженера могу хоть подтереться, и всем вокруг вообще насрать. Насрать им и на глушеный долбоебизм Луны, которого то замыкает, то глючит, то корëжит, потому что ну не может он быть дефектным. Никак. Алло нахуй, у нас девять трупов, и всë из-за вашей некомпетентности, сволочи плешивые.       Они пошли прямиком нахуй, а я пошла нахуй следом, оставшись с горящей жопой, но получив разрешение на доступ к обширной базе данных, которую мне предстояло облазить вдоль и поперëк. Никто ещë не знает о том, что я оставила там переменную с кодом «_pizzaplex», таким способом обеспечивая себе лазейку на тот случай, если убийца заметит мои шевеления. Что ни говори, а действовать незаметно я умела, если этого требует ситуация.       Как говорил Луна, возвращаясь к нашим барашкам: я сделаю всë сама. Избавлю его от этих пиздостраданий чисто по доброте душевной.       Уже сейчас, представляя объëм работы и масштаб проблемы, растущей подобно раковой опухоли, я понимаю, что Глитч обосновался не только в материнке Пиццаплекса, а «Виртуальный опыт Фредди Фазбера» — это не просто безобидная игруля, созданная с целью обратить все пугающие слухи о франшизе в забавную шутку. Я мечу намного выше — прямиком в Фазбер Интертеймент, где раньше работала Ванесса, в рот она ебись, и откуда она неизвестно зачем переустроилась в Пиццаплекс на куда менее оплачиваемую работу. Нихуя не подозрительно, соглашусь.       Я не глядя нахожу нужную клавишу и вдавливаю еë в корпус, прикрывая воспалëнные глаза. Жжение вынуждает меня скривится и пожмуриться.       Хватит себя убивать, Тера. Остановись.       Кнопочка кнайта согревает подушечку указательного пальца. Я обхватываю губами дрипку и делаю короткую затяжку, впуская в простуженные лëгкие тяжëлый дым.       Нос заложен, горло дерëт почти нестерпимой болью. Я совершенно не чувствую вкуса и бессмысленно выпускаю струю дыма через приоткрытые губы.       Ошибка проги Луны заключается в том, что, войдя в свой злоебучий «режим», он не делит людей на детей и взрослых: ему становится поебать на то, кто нарушил правила, поэтому «наказанию» в виде пресловутого сна подвергается каждый без исключения. «Режим» прописан очень примитивно, у Луны нет доступа к необходимым протоколам, согласно которым он не должен причинять человеку физический и моральный вред. Я саркастически усмехаюсь, выпуская из носа струйки белëсого дыма, и думаю, что это всë, конечно, невероятно гениально: создать искусственный интеллект, способный принимать взвешенные решения и действовать максимально логично, и запихать в него программу, нарушающую баланс между самосознанием и машинностью.       Важное отличие искина от обычного робота состоит в том, что в первом случае мы, грубо говоря, запихиваем в черепную коробку оболочки нейронную сеть, снабжая еë группой методов, и маскот сам, на практике или в теории, учится их применять и путëм, опять же, математических вычислений выдавать результат, способный как удовлетворить желание искина, так и нет. Искин подобно годовалому ребëнку будет щупать окружающий мир и проверять его на прочность, формируя привычки и определëнную модель поведения. У машины всë просто: задача — действие — результат. Он не способен оценивать свои возможности, строго следует инструкции, а отклонение от поставленного маршрута мы привыкли называть программным сбоем.       Я ошибалась, и ошибалась сильно, считая маскотов не более чем грудой металла с набором примитивных алгоритмов. Они сами пишут свой код и занимаются этим ежедневно, даже не догадываясь о сложности устройства своего мозга.       В коде Луны более двух миллиардов строк и одна вредоносная и, как я понимаю, заражëнная Глитчем программа, от которой нужно избавляться.       Она здесь просто нахуй не нужна.       Я обладаю всеми необходимыми полномочиями и имею полное право бесследно стереть эту папку с диска. Однако, наведя курсор мышки на необходимую строчку, я думаю, что потревожу Луну своими действиями, если ни о чëм его не предупрежу.       Сложно.       А не пойти ли ему нахуй? Я же пытаюсь облегчить его обречëнную на вечное заточение жизнь. Боль пронзает веки и переносицу, а пустой желудок скручивается, напоминая мне о существовании холодильника. У меня банально не хватит сил на то, чтобы встать с кровати.       Бегемот, беспокойно мяукнув, соскакивает на пол, вздыбливая густую белую шерсть. Я сглатываю подкативший к горлу ком тошноты и пятикратным нажатием выключаю кнайт, откидывая его куда-то за подушку.       По экрану ноутбука бежит то ли розовая, то ли фиолетовая рябь. Ну нет, как бы хуëво мне не было, меня точно не может так люто глючить. Десятки папок сворачиваются одна за другой, и я в ужасе отшатываюсь, спихивая с себя одеяло и вплотную прижимаясь к изголовью кровати.       Сердце набирает ритм, а воздух в комнате сгущается. Я чувствую, как мир вокруг меня замирает, концентрируя внимание на ярком экране, на котором с бешеной скоростью сменяются вкладки.       Я сраный хакер. Меня, блять, просто невозможно взломать!       Я тянусь дрожащими пальцами к крышке ноутбука с твëрдым намерением отшвырнуть его в стену. По темнеющему экрану бегут нули и единицы. Их, впрочем, тут же заслоняет неприветливая зелëная рожа, а по комнате, отлетая от мебели, прокатывается оглушительный хохот.       Страшно, безусловно, но я лишь внимательнее вглядываюсь в контуры круглого лица, разрезанного напополам широкой улыбкой. И тут ëбаный заяц! Что за идиотский фанатизм?!       Смех стихает, картинка меняется. Белый заяц. Поразительное разнообразие.       До меня не сразу доходит, что на моëм экране изображена та самая женщина, которую Бонни и Луна называли «женщиной в костюме». То, что это именно костюм, а не пластмассовая оболочка, я, на удивление, догадываюсь сразу: куски ткани не сочетаются между собой, сшито максимально убого, строчки выполнены явно вручную. Надеюсь, что женщина, чьими руками создавался этот дизайнерский позор, хотя бы слышала о существовании швейной машины.       — Тебе весело? — интересуется она, и еë голос дрожит от помех. Рот маски искажëн в такой же пугающей, неестественно широкой улыбке, а уши колышутся от каждого движения.       — Ахуенно просто. Сейчас тронусь от счастья, — прохрипела я.       — Тогда возрадуйся: ты следующая! — Женщина тихо смеëтся, прикладывая остриë ножа к щеке.       Похож на кухонный.       — Я найду тебя, сука ты ебливая! — шиплю я. Моë единственное желание на данный момент — выброситься из окна, чтобы навсегда забыть это липкое ощущение ужаса и паники. — Всю вашу контору спалю от верхушки до самого основания.       Я резко захлопываю ноутбук и отпихиваю его босой ногой.       Когда шлейф страха начинает сходить, ко мне приходит осознание того, что эта тварь только что угрожала мне смертью. Вряд ли это была шутка, несмотря на то, что сегодня первое апреля.       Я метаюсь к кухне и дрожащими руками распахиваю дверцы верхнего шкафчика. Нащупав заветную баночку, я сыплю горстку пилюль себе на ладонь и не останавливаюсь до тех пор, пока в руке место не кончается настолько, что с десяток капсул падают на пол, разрезая мëртвую тишину тихим стуком.       Четыре кружки ледяной воды уходят практически незаметно, но каждый глоток царапает воспалëнное горло, а мочевой пузырь сводит неприятной судорогой.       Стоит мне ненадолго прикрыть глаза, как в сознание просачивается мерзкий фиолетовый свет, а в памяти всплывают самые мерзкие воспоминания из всей моей грëбаной жизни, включая отвратительное заячье лицо. Я глотаю воду из-под крана в раковине, бью кулаком по кофемашине и судорожно роюсь в домашней аптечке в надежде найти хотя бы одну сраную сигаретку.       Может же хоть что-то быть так, как я хочу? Пожалуйста.       Слава, блять, богу! Я закусываю фильтр, хватаю с подоконника зажигалку и с первого раза поджигаю сигарету. Напряжение спадает, стоит мне запустить в лëгкие побольше дыма и выдохнуть густое облако в светлый потолок.       Я снова ошиблась. Подключилась к заражëнной системе, посчитав себя, видимо, слишком умной для какой-то чувырлы, перевернувшей вверх дном целую компанию.       На языке помимо сигаретной и кофейной горечи вертится лишь одно имя: Ванесса.       С чего вдруг такая уверенность? Да с того, что я столько грязи про неё нарыла, что отмазаться теперь не получится, если подойти к делу серьёзно и передать его на разбирательство полиции. Ванеса — единственный человек, которого я могу привязать к череде этих ужасающих событий. Живая оболочка, которую можно ненавидеть. Тот, кому я могу желать смерти, зная, что мне это никак не аукнется, потому что она заслужила сдохнуть как никто другой.       Я возвращаюсь в комнату с кружкой в руках, от которой к потолку струится горячий ароматный пар, и с сигаретой, зажатой между верхним и нижним клыками. Бегемот подозрительно обнюхивает ноутбук и лупит его передней лапой, и я даже не думаю о том, чтобы начать на него орать.       Полшестого. Чудесно.       Я обрушиваюсь на край кровати и отточенным до автоматизма движением стряхиваю пепел с сигареты на прохладный пол. Внимание невольно приковывается к полоскам бледных шрамов, которыми истерзаны внутренние стороны бедëр и предплечья. Будучи тупым пятнадцатилетним подростком, я видела смысл в причинении физического вреда самой себе, потому что в стационаре нас стабильно накачивали успокоительными и обезболами. Дети становились безмозглыми овощами, могли несколько часов стоять на одном месте и засыпать на холодном кафельном полу.       Помню, как один вспыльчивый санитар всадил шприц в глазное яблоко особо буйного пациента. Ребёнок озверел и отхуярил мужика деревянной табуреткой.       Сирены скорой в тот день звучали особенно громко, а в затхлом воздухе чувствовались нотки приближающегося дождя.       Заложенность покидает пазухи носа, и я вдыхаю воздух полной грудью, слегка морщась от боли в горле и подступающего комка рвоты. Передозировка антидепрессантами чревата неприятными последствиями. Мне, наверное, стоит пойти в туалет и вызвать рвоту самостоятельно, чтобы не сблевать на пол, но я искренне надеюсь, что в этот раз меня пронесëт, и мой организм не сойдëт с ума вместе со мной.       Пить не разбавленный сахаром и молоком кофе, к слову, тоже не самая лучшая идея.       Опустошив кружку и докурив, я скидываю бычок под ноги, прикладываюсь к подушкам и досадливо вздыхаю. Стоит, наверное, позвонить Ирме, но точно не сейчас: меньше всего мне хочется выслушивать поток еë утренней желчи.       Мерзкий фиолетовый свет просачивается в сознание сквозь неглубокий сон. Я вновь подрываюсь, опуская взгляд на лежащий в ногах ноутбук.       Нет уж, в пизду.

***

      — Рад Вас видеть, мисс Коэн. — От наигранного радушия мистера Адерли у меня дëргается глаз. Я отделываюсь сухим кивком. — О чëм же вы так настойчиво хотели со мной поговорить?       Я присаживаюсь в кресло напротив и скрещиваю руки на груди.       Приготовься к разъëбу, хрен старый.       — О некомпетентности Ваших сотрудников, переходящей все границы здравого смысла. — Я сердито вскидываю голову, отрываясь от рассматривания идиотского красного ковра. — Если они все из себя такие охерительно важные и умные, почему я должна подбирать за ними их собственное дерьмо? Они слепые? Может, тупые? Почему забивают жирный хер на дефектную программу и не делают ни-ху-я для того, чтобы искоренить вирус?       — Мисс Коэн, мне кажется, Вы немного… не в себе, — мягко улыбается мистер Адерли. О да, я просто в ярости, если ты ещë не заметил. — Вам нужно…       — Я сама решу, что мне нужно, а что нет, ясно? Можете увольнять меня сколько хотите. Пока Ирма Спелман не подпишет согласие на увольнение, а она этого никогда не сделает, я буду оставаться здесь и драть ваши жопы до икоты. — Я резко поднимаюсь на ноги и упираюсь руками в гладкую серую поверхность стола. Маска добродушия на лице мистера Адерли трещит прямо на глазах. — Опустим нервотеребительную историю о том, как я три недели долбила ваших программистов, чтобы они выдали мне официальный доступ к базе данных: вопрос был решëн, когда я перестала строить из себя милую девочку и начала орать как резанная. Закрывать глаза на очевидные проëбы я не собираюсь и буду решать проблемы по максимуму. От Вас требуется лишь одно — дать мне нормальную команду с нормальными людьми, которые не покупали диплом и готовы качественно выполнять свою работу.       — А не слишком ли много Вы требуете? — нахмурился мистер Адерли. Я скептически приподняла бровь. — Какими деньгами вы собираетесь оплачивать труд программистов? У нас уже есть добросовестная команда, которая отлично со всем справляется, и никакие жалобы, кроме Вашей, не могут подставить под сомнение их организованность и трудолюбивость.       — О какой, сука, трудолюбивости идëт речь, когда маленький мальчик, хуй знает каким образом проникший в Пиццаплекс, чуть не стал жертвой очередного убийства? Какой слепой еблан следит за камерами? Пиздите за организованность сколько хотите, но Луна, с которым мне довелось пообщаться лично, является живым доказательством халатности сотрудников.       — Мисс Коэн, будьте благоразумны. — Мистер Адерли опечаленно вздыхает. — Верить на слово аниматронику — это пик наивности. Он — неживая и заражëнная опасным вирусом машина. Мы не в сказке, такова реальность. Маскоты — не более чем просто бездушные роботы, созданные с целью продвижения компании и рекламы.       — До определëнного момента я придерживалась абсолютно такого же мнения, — раздражëнно произнесла я, — пока не осознала одну важную вещь: искуственный интеллект — это не набор двоичного кода и односложных алгоритмов. Эти ваши «маскоты» сами пишут свой код и совершенствуются подобно живому человеку, и никакой вирус их поработить не может. Совмещая сознание, этакую волю и способность к мышлению, и программу, к тому же максимально кривую, тупорылую и дефектную, вы провоцируете конфликт в их безразмерно огромном мозге. Этим и воспользовался убийца или его сообщник, когда перелопатил вашу систему шевелением мизинца левой ноги и не запыхался. Ни Луна, ни какой-либо другой аниматроник не способен причинить человеку физический и моральный вред — несмотря на безграничный ум и способность к самооценке, какие-никакие протоколы они соблюдают, и ничто, я ещë раз, блять, повторяю, ничто не способно заставить их действовать иначе. Сперва я поудалю к хуям все ваши дебильные проги — концепты маршрутов, цензуру, режим «убийства» у Луны, клишированные реплики, поебать, — и вы заметите, что жить сразу станет легче. Тогда и поговорим непосредственно о самом убийце, личность которого ни для меня, ни, я уверена, для Вас не является секретом. Кивните головой и прекратите строить из себя идиота — и я верну детям их любимый парк аттракционов, а Вам — берлогу с золотом, которую вы охраняете, как плешивая наседка кладку невылупившихся птенцов.       — Как в Вас помещается столько гонора и злобы? — О, снова нацепил масочку доброго дурачка. Пиздец на оленьих рожках. — Вам же всего двадцать лет. Почему Вы не займëтесь учëбой или саморазвитием? Хотите всю жизнь провести за компьютером, сидя в четырëх стенах?       — Вы говорите прямо как моя мать, — закатываю глаза я. — Ознакомитесь с моей медицинской карточкой и тут же поймëте, что я на всю голову ебанутая. И денег хочется, без этого никак.       — На что вы потратите эти деньги? На дешëвую выпивку и табачную продукцию? — снисходительно улыбается мистер Адерли, а я подавляю спонтанное желание съездить подошвой кроссовок по его старой седобородой роже.       — Вас должно волновать не то, как и на что я потрачу деньги, а насущные проблемы, господин директор.       Очень хочется верить, что мы друг друга услышали, потому что я не собираюсь устраивать ещë одну такую кабинеторазгромительную беседу, от которой у меня вскипает мозг.       — И какие действия Вы собираетесь предпринимать сейчас?       — Раньше я думала, что проблему можно решить, переписав дефектную программу. Сейчас я поступлю так: удалю все существовующие и дам маскотам свободу голоса и выбора, чтобы убийца больше не мог воздействовать на детей через их тела. В идеале, конечно, их нужно прикрепить к абсолютно другому серверу, но это так, что-то за гранью фантастики. У меня нет на это ресурсов, необходимой техники и рабочей команды, готовой идти со мной на контакт. — Я делаю короткую паузу, но мистер Адерли лишь кивает. Он либо молча соглашается с моими действиями, понимая, что со мной бесполезно вести переговоры, либо нихера не выкупает, но его молчаливое согласие меня устраивает больше чем полностью. — Вирус уже проник в мой ноутбук, защищëнный от корки до основания, и работать через него я больше не могу. Значит, придëтся искать виновного и заморозить процесс заражения. Хотя бы.       — Этим занимаются следователи нашего бюро расследований, — качает головой мистер Адерли, а потом неловко поджимает губы, когда понимает, что спизданул.       — Прошло несколько лет с момента «инцидента», а ваши доблестные детективы даже не почесались. Расследование застряло в мëртвой точке, меня, Ирму и Грега никто не допросил, а Пиццаплекс работает в штатном режиме, исключая тот факт, что количество продаж падает с каждым днëм и не возрастает даже на тысячную долю процента. Нужно создать комфортные, нормальные условия для работы над делом: временно прикрыть эту лавочку, лишая убийцу возможности творить беспредельщину. Придëтся распустить сотрудников всех специальностей и служб, чтобы не подвергать опасности ещё и их жизни. Я составила целое портфолио, где описала подозреваемую, всех еë жертв и предполагаемое развитие событий, которое приведëт Вашу империю к неизбежному краху, если Вы не соизволите мне помочь.       — Если мы распутим всех сотрудников, каким образом наши люди будут ловить убийцу? — нахмурился мистер Адерли.       Я растянула губы в нахальной улыбке и расслабленно облокотилась на спинку кресла.       — Не ебëт. Моя задача — избавить вас от вируса и обезопасить систему. Арест виновника — это не моя проблема. Я просто хочу сделать свою работу, получить за это деньги и свалить. Ничего личного.       Я приврала лишь чуть-чуть — мне очень хочется добраться до убийцы и засунуть нож в еë бесстыжую заячью жопу. Фанатизма по этому животному я не понимаю до сих пор и, скорее всего, чуть позже доебусь до Бонни с вопросом, а почему зайцы до того популярны в наше время, что даже серийная убийца носит тематический костюм с кривыми ушами и хвостом.       — Что ж… пока Вы не ушли, я хочу попросить Вас об одной маленькой, необременяющей услуге. — Я заинтересованно вскинула брови. — Можете закрыть один аттракцион? К сожалению, не все наши работники отличаются хорошей памятью и… смелостью.       — Без проблем, а что за аттракцион? И что случилось, раз вы заговорили о смелости?       — Детский сад. Вы уже знаете, что местные аниматроники, ну-у…       — С ебанцой, я в курсе. — Я раздражëнно вздохнула.       — Дело в том, что наша сотрудница подверглась нападению во время ежечасного обхода, и мы приняли решение ограничить передвижения Воспитателя. — Неужели, блять! Первая разумная мысль за все два месяца, что я здесь работаю! — Напуганная мисс побоялась приближаться к дверям аттракциона и оставила ключи у секретаря.       Я не стала задавать лишних вопросов и сделала себе мысленную пометочку посмотреть, что это была за напуганная мисс.       — Окей, я вас поняла. Кто именно совершил это нападение?       — Мы зовëм его Муни, но Вам он больше известен как Луна. Я настоятельно рекомендую Вам не испытывать судьбу, закрыть двери, оставить ключи на стойке регистрации и уйти домой.       Мистер Адерли протянул руку, в которой лежал ключ с конкретно бесячим логотипом медведя и брелком в виде улыбающейся солнечной рожи. Создаëтся впечатление, что сам Пиццаплекс, а не отдельный его аттракцион, представляет собой раскрученный детский садик с сотрудниками в ролях детишек.       — Положите ключи на стол, я сама их возьму. — Я заметила на морщинистом лице мистера Адерли тень недоумения, но он послушно опустил ключи, которые я тут же перехватываю, нанизывая колечко, предназначенное для всякого рода висюлек, на указательный палец. — Спасибо за плодотворное сотрудничество.       Я покидала этаж с теми же эмоциями, с которыми на него явилась — с переполнящей злобой, непониманием и дикой усталостью. У меня не хватило сил даже на то, чтобы побояться за свою жизнь по дороге, но в этом, на самом деле, нет необходимости: Пиццаплекс кишит детьми, маскоты раздают им подарочки и открытки, а улыбчивые взрослые даже не подозревают о том, какие зверства творились в этом праздничном, тошнотворно радостом месте.       Я нацепляю на безразмерную футболку карточку сотрудника, чтобы не сливаться с толпой подростков, и двигаюсь в сторону эскалаторов.       Моë внимание привлекает подозрительное движение сбоку, которую я замечаю лишь благодаря старой привычке концентрироваться на всëм, что меня окружает, и я рефлекторно оборачиваюсь, упираясь взглядом в чужой металлический корпус. Мне приходится поднять глаза, чтобы разглядеть лицо маскота, и я признаю в его лице лису с непомерным эго. Я напряжëнно смотрю в чужие окуляры с прищуренными подвижными веками.       — Чего тебе? — проворчала я.       — Не будь на тебе этой штуковины, — Рокси тыкает когтем в карточку на моей груди, вынудив меня нелепо дëрнуться, — я б отправила тебя в пешее эротическое до ближайшего выхода.       — Ну, как видишь, «эта штуковина» при мне. — Я обхватываю подушечками большого и указательного пальцев еë коготь и отвожу в сторону. — Вернись на своë место и не мешай мне работать.       — Какая ты борзая. — Рокси складывает руки под грудью и взмахивает пушистым хвостом. Меня успокаивает лишь то, что она не станет прописывать мне пиздюлей средь бела дня. — А куда направляешься?       — Не важно. — Я милейше улыбнулась. — Говорю же, не заставляй поклонников ждать.       — Они пришли посмотреть на Фредди и Монти, — закатывает глаза Рокси, а я заинтересованно наблюдаю за проявлением эмоций на еë лице, едва способном на правдоподобную мимику, — на единственных мужиков нашего, несомненно, дружного коллектива.       — Ты забываешь про Бонни, Луну и Солнце.       — Ты чë, из пещеры вылезла? Бонни выведен из эксплуатации, Муни больше похож на пмсную, вечно недовольную истеричку, а Солнце — просто милый идиот.       Я тихо прыснула, спрятав смешок в ладонь, но затем, не выдержав, тихо рассмеялась.       — Я направляюсь в детский сад, если тебе интересно, — хмыкнула я. — Меня попросили закрыть главный вход.       Уши Рокси дëрнулись, а глаза округлились, но я не могла понять, какую конкретно эмоцию она сейчас переживает.       — Зачем?       — Не знаю, имею ли я право разглашать такие вещи, но похуй, — тихо начала я, — директор вашего шапито сказал мне, что Луна чуть не пришиб какую-то сотрудницу, и попросил запереть двери, чтобы ограничить Воспитателя в передвижениях.       — Пиздëж и провокация! — громко воскликнула Рокси, а я шикнула, призывая еë ругаться потише во избежание гнева мамочек, которых абсолютно точно возмутила бы подобная речь. — Послушай меня… Тереза. Здесь происходят реально стрëмные вещи, но мы в этом не виноваты.       — Я знаю, Рокси, но это мера предосторожности, — попыталась объясниться я, но Рокси активно замотала головой.       — Муни так хорошо о тебе говорил! Ты обидишь его, если запрëшь двери. Он всë равно найдëт способ выбраться наружу.       — Мне от его обиды ни горячо ни холодно. Кстати, зови меня Тера. Я просто хочу вам помочь, и в ваших же интересах этому поспособствовать. Договорились? Я пойду, если ты не возражаешь.       Я развернулась и даже сделала пару шагов по направлению к эскалатору, но Рокси настигает меня одним рывком и вцепляется в моë плечо. Дрожь прошивает позвоночник и скручивается в тугой тошнотворный ком, подбирающийся к горлу. Несколько секунд я не двигаюсь с места, а затем дëргаю руку на себя, высвобождаясь из плена чужих пальцев.       — Не хватать, — процедила я, таращась в пол. — Без предупреждения… нельзя. Никогда.       — А-а, да, Муни говорил что-то о твоей фобии. Сорян, принцесса-недотрога, но я хочу дать тебе один совет. — Я напряжëнно выдыхаю и поднимаю глаза на Рокси, активно виляющую хвостом. — Ни с кем не конфликтуй. Если промывательница мозгов сейчас находится в этом здании, — она шепчет настолько таинственно, что у меня начинают дрожать не только руки, но и всë тело, — она не будет ждать. Она будет действовать.       Изящной походкой Рокси возвращается в толпу и поднимает на руки счастливо визжащую девочку, а я непонимающе таращусь ей вслед. Эти сраные роботы слишком много знают и никогда не излагают свои мысли в доступной форме и полном объëме.