Вы, 9:03 ирмп срочно нахуй Вы, 9:03 дура зайди в сетб
Я тихо выругиваюсь. Похуй, записать голосовое будет быстрее. — Я шла к Бонни, но тут эндоскелеты, и их больше пяти. Блять, Ирма! Ирма, они двигаются! — Я отползаю назад и ударяюсь затылком обо что-то твёрдое. Мусорный бак, скорее всего. Нет, не мусорный бак, сука, мусорные баки не двигаются! — Блять! Палец соскальзывает. Сообщение летит в чат, но так и не помечается прочитанным. Меня грубо хватают за плечо и тянут вверх. Телефон вываливается из рук и падает на пол экраном вниз. Свет фонаря рассекает темноту, подсвечивая каждую пылинку, летающую в воздухе. В буквальном смысле железная хватка удерживает меня в стоячем положении. Тишину пронзает знакомый звон бубенца, но я не успеваю и рта раскрыть: чужая массивная ладонь врезается в грудную клетку, намекая отступить. Я отшатываюсь, но ноги заплетаются, а дрожь в коленках не способствует адекватному передвижению. Споткнувшись, я вновь рухнула на пол. На этот раз удар пришёлся на задницу. Хочется потянуться к телефону, но я мысленно одёргиваю себя, искренне хуея с собственной тупости. Телефон — последняя вещь, которая должна меня волновать на данный момент. С губ слетает задушенный вздох, и я поднимаю взгляд. На этот раз меня окатывает облегчением: звёзды. Ёбанные светящиеся звёзды. Никогда бы не подумала, что буду так радоваться встрече с отбитым роботом, сбежавшим из детского садика. — Съебались в страхе, железа куски! — проскрипел Луна. Я отмираю, отвлекаясь от разглядывания его корпуса, и впиваюсь ногтями в ноющее плечо. — Вам протоколы вслух зачитать или сразу в утиль сдать?! Прикоснулся. Он прикоснулся. Нельзя. Нельзя, нельзя, нельзя, нельзя, нельзя! Скрип шарниров, постепенно удаляющийся и затихающий, кажется просто фоновым шумом. Раскачиваюсь туда-сюда, поджав к груди колени. На губах оседает сладкий привкус приближающейся истерики. — Мать, жива? — В глаза ударяет белое свечение чужих глаз-огоньков. Я перестаю раскачиваться и, всхлипнув, застываю. Луна вздыхает и прикрывает круглое лицо ладонью. — Вот же безмозглая. Ни на секунду тебя одну оставить нельзя. Понимаешь теперь, зачем я за тобой шастаю? — Ты схватил, — шепчу я, едва двигая губами, — м-меня. За плечо. Ты схватил. Ты… ты… ты… — О-о, понятно. Ну… ты пока в себя приходи, я подожду. Меня накрывает. — Не хватать! — Вместо просьбы изо рта вырывается крик, такой оглушительный и истеричный, что эхо, отлетающее от стен и потолка, незамедлительно бьёт по ушам. Вложив в кулаки остатки сил, я нещадно ударяю ими в пол. Боль, следующую за этим, полностью игнорирую. — Никому. Нельзя. Никогда! Нельзя, блять! Нельзя, нельзя, я сказала, нельзя! Уйди, уйди нахуй, не трогай… — Пап, не надо, не трогай! Отойди от меня! — Тера, очнись, я здесь не для того, чтобы вредить тебе. Ты не в себе. Я не трогаю, видишь? — Луна вскидывает руки в миролюбивом жесте. Кивнуть не могу. Двинуться не могу. Складывается впечатление, что я ничего не могу. — Тебя только что чуть не прикончило полчище эндоскелетов. Сосредоточься на этом. Сколько их было, ты помнишь? Кто-то невидимый дёрнул за рубильник, и меня перетряхнуло. Я зажмурилась, позволяя влаге, скопившейся в глазах, скользнуть слезинками по щекам. Ну же, Тера, спокойно. Луна хороший, очень-очень хороший, и ты это прекрасно знаешь. — Я… Погоди, я здесь, сейчас… Дай мне минутку… Раз, два, три, четыре, пять, шесть. Шесть. Я насчитала... Сколько я насчитала? Р-раз… два… точно. Их было шесть, — я зарылась рукой в не очень чистые волосы. Когда я вообще адекватно принимала душ в последний раз? Господи, я мерзкая. Хмыкаю как-то истерично и шепчу: — Их было шесть… Их было шесть… Меня могли прикончить с вероятностью в девяносто процентов. Эндоскелеты устроены так, что от них нельзя отворачиваться, и не дай бог сядет фонарик или пропадёт любое другое освещение, сдерживающее их передвижение — тебе пиздец. Я лично с этим не сталкивалась до сегодняшнего дня, но в архивах есть парочка зафиксированных случаев, и я додумалась перечитать несколько рапортов. Какая, блять, удача. Очередное везение. Всё могло закончиться… вот просто взять и закончиться. Прямо здесь и прямо сейчас. — Прекрасно. А теперь ответь на вопрос: что ты, блять, тут забыла? Знаешь же, что тебе угрожают. Убить могут! Головой-то думай, в конце концов! Ванесса знала. Она знала, что я приду сюда, и понимала, зачем я сюда приду. Как, сука? Как она могла догадаться? Я не понимаю. Как? — Там, — я ткнула дрожащим пальцем куда-то в глубину коридора, — т-там… Пойдём. Я тебе всё объясню, просто… Просто мне нужно закурить и проверить зайца. Только и всего. — Ох ебанутая, — вздыхает Луна, со скрипом поднимаясь с колен. — Я десять раз пожалел, что предложил тебе свою помощь. — Прости, — пробормотала я и, опираясь рукой на стену, побрела к валяющемуся телефону. Не став проверять, уцелел ли экран — точно нет, разбился как минимум, — сую телефон в карман толстовки и подхватываю лямку рюкзака, резво закидывая её на плечо. Запястья пронзает болью, но мне остаётся лишь стиснуть зубы и, пользуясь тем, что глаза Луны освещают пространство на дохрена метров в даль и даже потолок, нырнуть в глубину коридоров-лабиринтов. Мы добираемся до последнего поворота. Я напоминаю Луне пригнуться и, оказавшись в знакомом помещении, наконец расслабляюсь. Наощупь найдя переключатель, мажу пальцем по кнопке. Лампа слабо мигает, прежде чем окончательно загореться. Бонни на месте! Слава богу. — Бонни! Бонни, очнись! — Я взяла массивную голову в руки и, кряхтя, уселась на диван. Постучала по железным щекам, надеясь таким образом привести зайца в чувства. Не знаю точно, как именно он включается и реагирует ли на внешние раздражители. Соображать в такой ситуации не могу, хоть убейте. Подвижные веки вздрагивают, и зелёные окуляры фокусируют взгляд на мне. — Ты как? В порядке? — Привет. В полном! — Зрачки Бонни забавно скучковались. — Что с тобой? Ты вся дрожишь. Случилось что-то плохое? Я нахожу взглядом застывшего в проходе Луну. Несмотря на то, что у него полностью отсутствует мимика, мой мозг считывает выражение его лица как охуевающее. — Охренеть, — бесшумно переставляя ноги, он в несколько коротких шагов оказывается рядом со мной. Садится так близко, что я слышу, как бешено вентилируют его механизмы. — Жив-здоров и молчишь? Говнюк! Мы все извелись уже, а ты!.. — Муни, а ты-то что тут забыл? — Бонни переводит изумлённый взгляд на Луну и шевелит целым ухом, едва не задев им мой лоб. — Разве вы не… — Нас сняли с карантина. — Луна, всё ещё пребывающий в состоянии дикого шока, находит в себе силы хмыкнуть. — Значит, ты всё это время… находился здесь? — Это сейчас не важно. Бонни, помимо Ирмы и меня ты никого больше не видел? — Нет. Большую часть времени я провожу в спящем режиме. Что у вас случилось? — Взгляд Бонни метнулся от меня к Луне. Я перекладываю голову на диван и, превозмогая боль в руках, дёргаю собачку молнии на рюкзаке. Нащупав пачку сигарет и зажигалку, не могу сдержать удовлетворённого вздоха. Где пепельница? Вижу, на столе. Нахуй её, она слишком далеко. — По пути сюда я столкнулась с эндоскелетами, и я точно уверена, что их подослали, — на удивление спокойно сказала я, выдыхая сизый дым. Порой я искренне хуею со своих перепадов настроения, хотя для меня подобное поведение является устаканившейся нормой, учитывая многолетнюю депрессию и постоянный стресс. Давно меня не настигало сразу две панички подряд. Каждый день в Пиццаплексе, блять, сопровождается новыми открытиями. — Если бы не Луна… Я даже думать не хочу о том, что случилось бы. — Луна смотрит на меня так пристально, что я дёргаюсь, а потом ударяю себя рукой по лбу. Запястье вновь отзывается ноющей болью. — Спасибо тебе большое. И извини за… эту сцену. Луна промолчал, а я напряжённо вжала голову в плечи. Обиделся? Не знаю, почему, но мне искренне не хотелось его задевать. — Мне казалось, ты панически боишься всего, что хоть как-то связано с аниматрониками, — протянул Бонни, нарушая неловкое молчание. — И давно вы знакомы? — Некоторое время. Ты и Луна — единственные, кто не… Блять, подожди, а какого хуя ты ещё не Солнце?! — Мой голос повысился до испуганного визга, и я вскочила с дивана. В панике я благополучно позабыла о том, что Луна дееспособен только при отсутствии освещения, но, судя по тому, что я вижу, включенная лампа его совершенно не напрягает. Что за приколы, мать вашу?! — Солнце не шибко настроен на разговоры, — фыркнул Луна, откидываясь на спинку дивана, и вальяжно закинул ногу на ногу, — по крайней мере, с тобой. — Да чем же я ему так насолила, что он теперь меня на дух не переносит? — прошипела я. — Ты не нравилась ему с самого начала. Что касается нашего знакомства… — Луна обратился к зайцу, заинтересованно вскинувшему подвижные брови, и в красках описал нашу первую встречу, изобразив меня напуганной, неуравновешенной идиоткой. Это, в общем-то, не так уж и далеко от правды. Я всё поражаюсь тому, как легко мне удалось найти общий язык с Луной и как же тяжело, чёрт возьми, взаимодействовать с Солнцем, который, как выяснилось, не очень-то и хочет общаться со мной. Я, между прочим, тоже не питаю к нему тёплых чувств. Луна, в отличие от него, не вызывает у меня желание съездить чем-то увесистым по его лицевому диску. Пока Луна и Бонни переговариваются между собой, я успеваю скурить три сигареты, сожрать таблетку от горла, запить тревожность колой и растянуть дырку в диване. Ужас и паника схлынули, меня повлекло в сон, но я противилась ему как могла, пока наконец не собралась с мыслями и не встала с дивана. Мой резкий подъём не только сопроводился головокружением и потемнением в глазах, но и привлёк внимание Луны, который явно намеревался подхватить меня во избежание очередного поцелуя с полом, но осёкся, очевидно, припомнив мою неадекватную реакцию. Я всё-таки устояла и даже умудрилась подтянуть сползший кроссовок, балансируя на одной ноге. — Тебе вообще нормально живётся? — с сомнением поинтересовался Луна. Я в недоумении вскинула бровь. — Люди постоянно как-то взаимодействуют друг с другом. Если тебя, предположим, случайно заденут плечом, ты тоже впадёшь в неконтролируемую истерику? Не сочти за грубость, мне просто интересно. — У вас с Солнцем на математическом уровне заложен этот интерес? — не удержалась я. — Да не будет никакой истерики. Меня до смерти напугали эндоскелеты, а когда я врезалась в тебя, у меня сорвало тормоза. Я думала, что умру. Если бы твои бубенцы не зазвенели и я бы не поняла, что это ты, моя истерика выглядела бы намного хуже. — О-о, ты уже по звону бубенцов меня узнаёшь? Я напиздела самой себе, когда думала о том, что, в отличие от Солнца, не хочу ударить Луну: сейчас я бы с удовольствием съездила кулаком по его явно самодовольной роже. — Да. Обниматься и целоваться не будем, мы не настолько близки. Я отвернулась, обхватила пальцами лямки рюкзака и призадумалась. Пока Пиццаплекс будет находится в долговременном отпуске, почему бы не модернизировать лица и тела аниматроников? Предложи мы эту идею непосредственно компании, они бы согласились на неё, дабы удовлетворить чувство прекрасного посещающих их заведение посетителей. Я говорю даже не о Воспитателе, чьи эмоции я различаю интуитивно ввиду полной неподвижности его лица, а в целом о Глэмроках. От дополнительных шарниров им точно не станет хуже. Вынимаю телефон, на котором появилось две тонкие трещины, и шустро пишу заметку. Едва успеваю поставить точку, как на экране всплывает окошко со звонком. Я сбрасываю его и перехожу в мессенджер.Вы, 9:47 я в порядке, луна всех разъебал Вы, 9:48 бонни тоже на месте. сидим-пиздим втроем
Незнакомый номер, 9:48 БОЖЕ ТЫ МЕНЯ НАПУГАЛА Незнакомый номер, 9:48 Я чуть в конверт не сложилась от страха Я усмехаюсь и начинаю запись голосового. — У нас с Луной есть небольшие планы, поэтому не пытайся меня искать. Не волнуйся, в обиду меня не дадут. — Я поворачиваюсь к Луне: — Не дашь меня в обиду? — Не дам. — Пацан сказал — пацан сделал. Возражения не принимаются. Отбой. Я выключаю звук, смахиваю гору ненужных вкладок и убираю телефон в карман. Не думаю, что целесообразно носить с собой целый рюкзак. Глаза Луны послужат отличным фонариком на случай чего. — Могу я поинтересоваться, что именно вы собрались делать? — Бонни заинтересованно дёрнул ухом. — Бегать по Пиццаплексу как в жопу укушенные и искать хоть какой-то компромат на зайчиху. — Я вновь опустилась на диван и подмяла под себя одну ногу. — А если серьёзно, то мы определённо начнём со смотровой, а затем проверим нижние этажи. Здесь есть лестница, ведущая ещё ниже, но у меня не было возможности воспользоваться ей, не прибегнув к посторонней помощи. И не рискуя жизнью, конечно же. — А с Бон-Боном что? Просто оставим здесь? — недовольно спросил Луна. — Предлагаешь его с собой таскать? Извините, ребята, но это неразумно. — Обо мне не беспокойтесь, — заверил нас Бонни. — Я буду в порядке. А даже если со мной что-то и случиться, то… — Не говори так! — рявкнул Луна, и я содрогнулась от испуга. Вздохнув, он сполз на пол, упёрся локтями в диван и пробормотал: — Подумай о Фредди. Он места себе не находит с тех пор, как ты исчез. — Я знаю, но… — Медведь — последняя живая душа в Пиццаплексе, которая должна знать, что Бонни уцелел. — Осознав, как глупо, должно быть, прозвучали мои слова, я попыталась исправиться: — В смысле, неживая… То есть… короче, вы поняли. Несмотря на то, что мы сделали всё, чтобы оградить вас от Глитча, его поведение по-прежнему вызывает уйму вопросов. Он почти не попадает под трансляцию камер наблюдения и редко взаимодействует с кем-либо вне рабочей обстановки, и это странно. Как его не спросишь — он не помнит, что делал, с кем разговаривал и куда ходил. У него один из самых длинных и сложных кодов, не считая, Луна, твоего кода, но в последнее время я всё чаще замечаю, что в нём появляются плеши. Ничего подобного ни у одного из вас не наблюдается. Фредди определённо замешан в чём-то. Понять бы ещё, в чём именно. Я вздохнула и протёрла ледяными руками лицо. Луна задумчиво постучал пальцем по подбородку, если нижнюю часть его лицевой пластины можно так назвать. — Я не видел его сегодня ночью. — Чем, боюсь спросить, ты занимался ночью? Патрулировал здание по старой привычке или нервировал персонал? — На Аллее рок-звёзд его тоже не было. Рокси его не видела, Монти послал меня нахуй с этим вопросом. Одна Чика сказала, что для Фредди это нормально. Признаться честно, его поведение часто вызывало подозрения, но мне казалось, что он просто не слишком общительный. — Зато как только в Пиццаплекс проник Грегори, вся его необщительность резко куда-то улетучилась, а друзья стали врагами, от которых нужно защищать бедного малолетнего пакостника, — язвительно заметила я. — Фредди всегда с особой любовью относился к детям, — мягко возразил Бонни, а я покачала головой. — Действующие на тот момент протоклы обязывали его немедленно сдать ребёнка охране или вызвать полицию, но ни того, ни другого он не сделал. Бьюсь об заклад, тут замешана зайчиха. Фредди направил Грегори в детский сад прямиком навстречу смерти, и если Солнце обрадовался, увидев посетителя, то Луна, находясь под влиянием вируса, заражающего его программу по проведению «тихого часа», чуть не угробил его. Освещение регулируется извне, и отключить его сам Грегори не мог, будучи запертым в детсаду без возможности выбраться. Отметаем один вариант из трёх, и остаётся два: либо Фредди, либо Ванесса. Замечаю, что Луна уж больно притих. Не стоило, наверное, затрагивать эту тему, но другого подходящего подтверждения своим словам я подобрать не смогла. — Мне так тяжело это слышать, — пробормотал Бонни, крепко зажмуривая глаза. Я подсобралась, задержала дыхание и медленно прикоснулась пальцами к обесцвеченному металлу на его макушке. Два торопливых поглаживания — и я одёргиваю руку, тут же закутывая её в рукав безразмерной толстовки. К сожалению, на большее в нынешней ситуации меня не хватит. — Я понимаю. Но, будь уверен, мы во всём разберёмся, и тогда вы наконец заживёте нормальной жизнью. — Я снова оговорилась, но, следуя примеру Бонни и Луны, не предала этому значения. — Твой процессор перегрелся, ушастик. Отдохни немного. Мы с Ирмой навестим тебя завтра утром. — Сладких апельсинов, — промурчал Луна, склонившись над Бонни, чем вызвал смех не только у него, но у меня тоже. Проговаривая вслух обещания всё исправить, я странным образом подпитывалась уверенностью, которой мне обычно недостаёт не только в работе, но и во всех аспектах жизни. Ещё месяц назад я плевать хотела, чем всё обернётся: меня волновала одна лишь сумма, значащаяся в подписанном мной трудовом договоре. Не могу сказать, в какой момент моё мировоззрение перевернулось с ног на голову, но я как никогда полна решимости, несмотря на неудачи и ужасы, следующие за мной по пятам. Я повзрослела? Возможно. Или окончательно растеряла остатки инстинкта самосохранения. Когда Бонни отключился, я потянулась к нему, чтобы переложить его на стол, и столкнулась кончиками пальцев с холодным запястьем Луны. Меня прошибло током и ознобом одновременно. Я нервно мну ноющие костяшки, молча наблюдая за тем, как Луна, ни капли не напрягаясь, поднимает тяжёлую голову и прикрепляет её к железному каркасу, состоящему из толстого стрежня-шеи и подобия плечей. — Пошли? — робко спросила я. Луна двинулся к выходу из комнаты, не издавая никаких звуков и не проронив ни слова. Мне оставалось только приложить максимум усилий для того, чтобы поспевать за ним.***
В смотровой мы обнаружили целое ничего. Ну надо же, какая неожиданность. Даже не знаю, стоит ли тратить на это время. Я озвучила свои мысли, подкрепив их максимально кислым выражением лица, но Луна закономерно послал меня нахуй, мол, мы уже пришли, не выкобенивайся. Возможно, у кого-то появятся вопросы, касающиеся моего занимательного времяпровождения, и мне следует заранее определиться с ответом. С Луной проще — прикроет меня перед какими-нибудь эндоскелетами в случае чего. Под руку попадается оранжевая конфета, и я, ни раздумывая ни секунды, разворачиваю фантик и отправляю её в рот. Может, её чудодейственные энергетические свойства помогут мне взбодриться окончательно. Я упала в кресло, опустила предплечья на подлокотники и подслеповато прищурилась, наблюдая за просыпающимся Пиццаплексом через мониторы. Ничего необычного, все залы пустуют. Я придвигаю поближе ноутбук и переключаю трансляции, но странностей не обнаруживаю. А, нет, поспешила с выводами: некоторые камеры выключены. Честно, я даже не удивляюсь. До недавних пор передвижения аниматроников вызывали во мне тревогу, но теперь я не акцентирую на них внимание. Чика, неуверенно мнущаяся у мусорного бака, тоже удивления не вызывает, но я на всякий случай отправляю весточку Кирану с просьбой предпредить ответственного за Чику механика. — Почему Чика стоит у мусорницы, если программа, которая отвечала за процесс поедания пищи и была заражена, стёрта с её диска? — призадумалась я. — Странно. — Сейчас спрошу, — откликнулся Луна, откладывая какую-то безликую папку на стеллаж. Я испуганно обернулась и вцепилась пальцами в подлокотники: — Нет, нет, не оставляй меня одну! — Да не пойду я никуда, угомонись. Дай мне минутку. Не поняла. С места Луна действительно не сдвинулся, продолжив копастья в каких-то бумажках, наверняка не несущих в себе никакой ценности — об этом мы, безусловно, поговорим позже. Минуло не меньше тридцати секунд, прежде чем он отвлёкся от дела и спокойно сообщил: — Пишет, что пытается понять, как это вообще жрать можно. — Ну охуеть. У вас что, целый воображаемый чат есть? — Почему воображаемый? Вполне реальный. Раньше там царила сугубо рабочая обстановка, а теперь, с официальным снятием ограничений и цензуры, стало значительно веселее. Короче, там творится полная вакханалия. Господи, даже думать не хочу, о чём они там между собой общаются. — И сильно это отличается от твоей ментальной связи с Солнцем? — Сравни шизофрению и виртуальное общение. — Ну нихуя себе сравнение. Это же пиздец полный. Заметив, как вытянулось моё лицо, Луна хмыкнул. — Чувствуешь разницу? — Ещё как, — растерянно сказала я. — А тебе не хочется… не знаю, скажем, остаться наедине с собой? — Это невозможно, — покачал головой Луна, — к сожалению. Мгм. Я удовлетворила своё любопытство и отвернулась. Мне, как человеку, имеющему проблемы в общении и предпочитающему не выходить за порог квартиры, тяжело думать о том, как сложилась бы моя жизнь, если бы помимо нарушений настроения меня преследовал ещё и голос в голове. Я ценю своё одиночество и не собираюсь впускать в свой маленький мир кого-то ещё. Я не потерплю вторжений в личное пространство, и это относится не только к прикосновениям, от которых у меня может ненароком и башню снести, но и к дому. Если ориентироваться на моё непродолжительное общение с Солнцем, можно смело предположить, что он регулярно трахает Луне мозги, ведёт беседы сам с собой и невероятно громко возмущается, если что-то идёт не так, как он хочет. Делаю вывод, что Луне в соседстве с Солнцем живётся тяжеловато. А что, если их разделить? Это сложно, но вполне возможно, если подключить к работе парочку прошаренных людей, с которыми я, благо, имела честь познакомиться на вчерашней планёрке. Решаю не озвучивать идею: не хочу давать Луне ложную надежду. Несмотря на то, что, по его словам, ему не так уж и сложно держать контроль над их с Солнцем общим телом, свет в смотровой я решила не включать. Во избежание, так сказать. Света от его глаз, мониторов и экрана ноутбука вполне достаточно для того, чтобы не спотыкаться на каждом шагу. — Ничего, — со вздохом заключила я, захлопывая крышку ноута, — но я не удивлена. Это не смотровая, а проходной двор. Все кому не лень тут насрали и благополучно свалили. — Подойди сюда. — Я поднимаюсь на ноги и, на ходу разминая затёкшие от продолжительного сидения конечности, послушно приближаюсь. Подныриваю под локоть Луны, чтобы лучше разглядеть текст на бумажном листе. Написанное вызывает у меня лёгкое удивление. Проще говоря, это расписание работы камер. Снизу документа значится подпись некой «Ванессы А.», хотя я абсолютно точно уверена, что фамилия Ванессы, если речь в доках идёт именно о нашей неуловимой преступнице, начинается не на «А». Других Ванесс я не знаю. Но есть ещё один момент, который меня смутил. Какое. Нахуй. Расписание? Разве камеры не должны работать одновременно? Задача дежурного — следить за всем, что твориться в Пиццаплексе, ночью — уж тем более: вдруг какой-нибудь тупой хер наебнётся об робота, это явно не пойдёт плюсиком в карму и не украсит репутацию человека, ответственного за видеонаблюдение. Мы находимся в малой смотровой. Помимо неё есть зал наблюдения, к которому у меня нет доступа. Киран, конечно, время от времени даёт мне поиграться с его пропуском, но сегодня я пришла на работу со своим, и его уровень не настолько высок — я не могу выбрать любую дверь и открыть её. Конечно, куда правильнее и логичнее было бы осмотреть зал наблюдения, а не эту захламленную пещерку, но у меня нет возможности туда проникнуть, не потревожив никого из сотрудников с более высоким уровнем доступа, а ни Ирму, ни Кирана мне в это дело вмешивать не хотелось. Сейчас я думаю, что стоило бы, наверное, хотя бы для того, чтобы иметь возможность заглянуть туда, где действительно можно найти что-то полезное. — Тебе это не кажется странным? — спросил Луна, и я дёрнулась от звука его голоса. Какая же я дура, ну ради всего святого. Хорошо, что он не обратил на это внимание, продолжив терпеливо дожидаться ответа. Я тут же согласно киваю и вновь перевожу задумчивый взгляд на лист. — Ещё более странно то, что я об этом ничего не знаю. Значит, это какое-то нововведение, не успевшее распространиться даже среди сотрудников. — Ну нихуя себе. Я-то думала, чем ты занимаешься, пока бродишь по Пиццаплексу, а ты, оказывается, сплетни собираешь. — Луна хмыкает, а я снова становлюсь серьёзной: — В любом случае ты прав. Видишь дату? Его подписали вчера. Значит, теперь камеры будут работать по определённому расписанию. — Я задумчиво почесала кожу под нижней губой. — Это тупо. Наблюдение будет вестись по принципу «сегодня я слежу за порядком здесь, а сегодня — вот здесь». Нововведение можно объяснить двумя способами: первый — охранница, которая и так исполнает свои обязанности лишь наполовину, сильно утомляется в процессе работы; второй — расписание строилось в соответствии с её пожеланиями, и она пытается скрыть свои ночные похождения. — Но для чего? — Это нам и нужно выяснить. — Я поворачиваюсь, чтобы выскользнуть из-под локтя Луны, и он рефлекторно приподнимает руку, избавив меня от необходимости нагибаться. — Сегодня не работают сорок шестая, сорок седьмая и сорок восьмая камеры. Ты знаешь, где они находятся? Несколько секунд Луна молчит, обдумывая что-то, а потом его глаза вдруг загораются ярче. Моё сердце успевает пропустить удар: я уж подумала, что они вот-вот станут красными и он, попутав день с ночью, войдёт в свой сраный «режим», пускай это и невозможно. — Знаю. — Луна небрежно отшвыривает лист, и он с тихим шорохом приземляется под стеллажом. — Помнишь, ты говорила, что хочешь спуститься ещё ниже? — Помню, конечно. Мы направимся туда сразу после того, как проверим те места, где камеры не работают. — В этом нет необходимости, — довольно произносит Луна, скрещивая руки на груди. Я недоумённо приподнимаю брови: — Что ты имеешь в ви- Конец вопроса заглушается резким грохотом снаружи. Взгляд метается к запертым дверям, и, когда грохот повторяется, так ещё и с удвоенной силой, сердце обрушивается на дно желудка. Я застываю на месте, не имея ни малейшего понятия, какие действия мне нужно предпринять. Не грохот, догадываюсь я — это стук, и он повторяется и в третий, и в четвёртый раз. В растерянности я бросаюсь за спину Луны, не отдавая отчёта тому, что делаю, и до боли прикусываю губу. Панике не даёт развиться какое-никакое ощущение защищённости: в конце концов, я не одна, рядом со мной стоит двухметровая железная скала, которая пусть и не отличается крепким строением корпуса, точно способна укрыть меня от нападения. Луна кажется таким же встревоженным произошедшим, что и я. Мысленно готовлюсь к тому, что мне вот-вот придётся в сумасшедшем темпе делать отсюда ноги.