Драбблы по дискачу (надеюсь)

В сером небе серые вихри. Даже грохот двигателя доносится будто сквозь целый океан. Океан – это пучина. Насколько же «Кинема» хочет, чтобы выслушали её последние признания? Ким не против. Сейчас как раз время для такого. «Знаешь, я люблю тебя», – нервно перетирал пальцы Гарри. Ответа не было. Был скрип кожаных перчаток и двух сидений. Плавно щёлкнул рычаг, снятый с предохранителя. Мимо мотокареты несутся другие – одичалые, отчаянные, движимые слепой надеждой. Ким держится края дороги, чтобы не мешать. На окраине города тихо по сравнению с тем, что происходит в центре. Отсюда видно трубы заводов, ещё не успевшие остыть, громадные здания, баннеры, рекламирующие нижнее бельё. От вида одна тоска. Ким отворачивается и закуривает, переключая внимание на Гарри. – Я знал, что так будет. «Мы все знали», – думает Ким, но не произносит вслух. Дым на языке тёплый. – Меня предупреждали. – Ревашоль? – Она не могла понять, когда именно это произойдёт, но в последний раз звучала так потеряно. Мы виноваты. – Это необратимый процесс. – Мы его ускорили. Гарри мнётся со словами, оставляя Кима в тишине. Кажется, то, что Ким не ответил на прошлые слова, волнует его больше, чем конец света. Может, это правильно. Больше не из-за чего переживать. Ким выкидывает сигарету на асфальт. – Почему ты привёз меня сюда? – Потому что не хочу расстраиваться, думая о жизни, которую упустил. Ким не хочет думать об улицах, по которым они могли ходить вместе, о кофейных столиках, за которыми могли сидеть. Об общем стакане для щёток, мытье посуды по очереди, генеральной уборке каждый месяц, которая шла бы в два раза быстрее. Ким не хочет плакать по одеялу, тёплому благодаря чужому телу. Двум парам тапочек в коридоре, стоящих рядом. По Гарри, которого у него не было. Гарри, который плачет за него. – Я тоже. Спасибо. – Не за что. Ким хочет быть далеко от того, что потеряет, но так просто проститься с мотокаретой и Гарри он не может. Пусть «Кинема» послужит последним домом. Пусть Гарри будем с ним. – Иди сюда, – Ким тянется к дрожащей фигуре и обнимает, дав Гарри положить голову себе на плечо. Он уткнулся носом за воротник куртки и громко шмыгает. Пусть. – Тебе грустно? – Мне очень грустно, Гарри. Но я рад, что ты рядом. Может, когда мир их поглотит, в тот короткий миг, когда они всё ещё будут вместе, Гарри услышит ответ, растворённый в мыслях. Если Ким признается сейчас, конец света произойдёт чуть раньше, поэтому он молчит. Он надеется, что ласковых пальцев в волосах достаточно. Что сердце бьётся достаточно сильно и громко. Что губ на виске хватит, чтобы Гарри его понял. Из открытой двери в спину дует ледяной ветер. Вдалеке завывает сирена.