Сам по себе

      Сплинтер регулярно пополнял дневник-альбом, начатый с той самой первой памятной картинки. Первый листок, исписанный аккуратно выведенным (в основном) именем «Леонардо». Фотография, где гордо улыбающийся черепашонок демонстрирует первую самостоятельную поделку – снеговик из каштанов, с ручками-палочками, приклеенный к камешку. Потом они вместе его раскрасили и снег из мелких кусочков бумаги приклеили. И восхищённо расширивший глаза, забыв даже прикрыть рот, мальчик, глядящий на парные катаны – оружие, которое в будущем должно было стать его.       Моменты, запечатлённые в бумаге, как хорошие, так и не очень. В том числе и первое наказание.       Вообще, с придумыванием правильных наказаний были трудности. Хоть Леонардо был послушным мальчиком, однако всё равно рано или поздно должен был возникнуть вопрос – когда понадобится, а как его наказывать-то? Крики, отправление в угол и тем более пресловутый ремень не рассматривались в принципе. Сплинтеру нужно было что-то придумать такое, чтобы мальчик действительно задумался, чтобы чётко понимал, что правила возникли не просто так. Это должно быть что-то осмысленное. Так и возникла идея Хаши.       Впервые он опробовал её, когда Леонардо случайно разбил чашку. И само по себе это ерунда, но мальчик, во-первых, промолчал, во-вторых, спрятал осколки под мат в додзё, а в-третьих, это произошло из-за того, что Лео забрал легко бьющуюся посуду в зал, хотя знал, что это запрещено.       Сплинтер приказал черепашке балансировать, стоя на одной ноге и с композицией из нескольких тарелок и чашек на вытянутой руке. Сам крыс ходил мимо, чётко спрашивая, какие ошибки совершил Леонардо и к чему они могли привести.       Так он заставил ученика осознать, что дело не в разбитой чашке – всегда можно найти другую, вещь сама по себе значения не имеет. Но важна возможность ранения. Черепашка мог случайно упасть на керамический предмет и пораниться, что в их условиях противопоказано. Сплинтер тоже мог наступить на мелкий осколок. Не говоря уже о беспорядке в доме. Да и замалчивание тоже далеко не лучшая идея. Всё равно тайное стало бы явным.       Ни одного ругательства, но воспитательный процесс прошёл успешно. По крайней мере, он очень надеялся, что таким образом мальчик лучше научится на своих ошибках. А ещё это – неплохая работа над балансом, терпением и выносливостью.       Всё это (и многое другое) сопровождалось пояснениями и наблюдениями Сплинтера. Он это делал в надежде, что когда-нибудь книги коснутся руки Йоши, что тот захочет наверстать упущенное, узнать Леонардо получше. Были даже мысли периодически отправлять старому другу что-то вроде ежегодного отчёта о жизни черепашки, но опасения перевесили. А вдруг материалы попадут не в те руки? Нет, конечно, нельзя рисковать.       Однако он не мог отрицать некоторого разочарования и душевной боли. Где-то там Йоши жил себе, не думая о нём, Сплинтере (и пусть бы, но...), и юном мутанте, ни в чём не повинном. Жил с тремя сыновьями, не знавшими о прошлом отца – том самом прошлом, где теперь было место Сплинтеру и Леонардо. И да, крыс всё ещё не рассказал своему подопечному о существовании сводных братьев.       А черепашка застал задумавшегося учителя врасплох. Любопытные синие глаза на склонённой набок голове таинственно блестели в колеблющемся свете свечи.       – Сэнсэй, а можно ещё позаниматься?       Сплинтер мимолётно улыбнулся такому энтузиазму – это было так похоже на Йоши…       – Нет, Леонардо, мы сегодня уже превысили лимит на час. Ты помнишь, как я рассказывал о чрезмерной нагрузке…       Да, учёный бывшим не бывает, даже не имея возможность проводить опыты. Он мог наблюдать и делать выводы. И вот как раз это – часть исследователя и заботливого наставника – мешались друг с другом. Он продвигал обучение черепашки с осторожностью, хотя уже было ясно, что мутантик выносливей людей-ровесников. Но Сплинтер не хотел толкать пределы возможностей юного ученика слишком сильно, чтобы ненароком не навредить. Поэтому и выставил определённый лимит на занятия. Излишки энергии мальчик мог сжечь и в играх, благо, они успели неплохо обжить убежище, перетаскивая и чиня вещи, не нужные людям, включая и баскетбольное кольцо, и мячи. Не говоря уже о мелочах вроде мелков – благодаря им можно было создать на полу усовершенствованный вариант «классиков».       Подвижные игры нравились Леонардо – жаль только, что он мог соревноваться лишь с самим собой на время. Не так много возможностей, как если бы у него были товарищи…       Сплинтер думал, что ученик пойдёт играть или читать, но тот остался.       – Отец… – нерешительно начал мальчик. – Я всё хотел спросить… Есть ли где-нибудь кто-то вроде нас? Кто-то как я?       Почему-то, пусть он уже думал об этом, но всё же прямой вопрос прямо сейчас застал Сплинтера врасплох.       «А что я думал, мальчик будет ждать, пока я не буду готов? – сказал он себе. – Вполне естественно, что он интересуется».       – Мутантов больше нет, насколько я знаю, – сказал он, подумав, что очень надеется на это, хотя и не может быть уверен. Неизвестно, сколько из разработок Сакс и остальные (наверняка не он один со Стокманом работал на клан Фут!) передавали Шреддеру, были ли ещё образцы мутагенной сыворотки... И как тот ими воспользовался… – Но у Хамато Йоши есть трое сыновей почти одного с тобой возраста. Они люди, разумеется.       – То есть можно считать, что братья? – необычайно серьёзно уточнил мальчик.       Сплинтер кивнул, обрадованный тем, что Леонардо впервые (пусть и косвенно) признал родство с Хамато. Прошёл год с того их разговора, когда он рассказал о биологическом отце мальчика, а тот почти никогда не заводил о нём речь первым.       – А как их зовут? Какие они?       – Их имена, как и твоё, происходят от мастеров эпохи Возрождения. Рафаэль, Донателло и Микеланджело. Помнишь, я показывал тебе книгу по искусству?       – Да. У Микеланджело красивые картины и статуи.       – Мальчики больше чем на год тебя младше. Боюсь, этими сведениями я и ограничен. Как ты знаешь, я не могу выйти на связь с твоим отцом, – от Сплинтера не укрылось, как черепашонок неприязненно дёрнулся, услышав слово «отец», – знаю только, что они живут в Японии. Надеюсь, когда придёт время и вы встретитесь, то поладите.       Леонардо не проявил энтузиазма к этой идее, и Сплинтер его отпустил играть, думая, что мальчику нужно свыкнуться с этой мыслью.       Чего он не знал, так это того, что мальчик удивлён не был.

***

      Лео действительно думал о чём-то таком. Не обременённый понятиями учёного взрослого, что-де «не может быть» и «нереально», он давно представлял себе трёх ребят, немногим младше себя, как товарищей по играм. Их образы были расплывчаты, но зато можно было придумывать, как бы они выглядели во время очередной игры. Отважные рыцари или бесшабашные искатели приключений, бесстрашные покорители космоса или хитрые удачливые пираты – они могли быть любыми, лишь в одном оставаясь похожими. Они всегда поддерживали Лео и ободряли его. Благодаря им он преодолевал свои неудачи, учился новому лучше и интенсивнее. Его жизнь становилась более полной.       И да, он понимал, что этих ребят не существует. Нет умного малого, который постоянно спрашивал «Почему?», будто воплощённое любопытство, благодаря которому Лео больше читал и учил, разбираясь, почему происходит то или это явление.       Нет задиристого мальчишки, с которым было интересно соревноваться – в беге, в освоении новых упражнений. Он словно бы толкал черепашку на необдуманные поступки, но также и утешал, просто будучи рядом. Леонардо знал, что всегда может опереться на сильное плечо, когда ему это нужно.       И нет звонкого и игривого малыша, который мог рассмешить и найти что-то позитивное в чём угодно. Который выдумывал и рассказывал невероятные истории, будто создавал целые фантастические миры, где водились единороги и пришельцы, множество невообразимых существ и где ждали приключения.       Лео закрыл занавесь, выполняющую функцию двери в его комнату, и сел на кровать, собранную из двух положенных друг на друга матрацев и подушек. Закрыл глаза, откидываясь затылком на стену.       Разговор с учителем не помог. Вернее, только усложнил всё. Лео знал: плохо видеть то, чего нет, но сейчас понимал, что лучше бы он действительно выдумал себе друга, чем вот так. Сплинтер рассказывал легенды о связи душ, о пророчествах… И Леонардо в это верил. Отчасти. Его «друзья» могли быть таким вот предзнаменованием. А могли – просто образом желаемого.       Он так хотел иметь братьев, что выдумал их, но оказалось, что настоящие братья в самом деле существуют где-то там, с Хамато Йоши, тем самым человеком, к которому он, Лео, не хочет попасть никогда. Могло ли это быть совпадение? Вряд ли.       Зато черепашка был почти уверен, что идиллическая картина семьи, нарисованная его предчувствием совместно с воображением, – едва ли исполнится.       – Но почему? – несколько обиженно спросил малыш, блестя голубыми глазами.       – Потому что вы будете другими, – тихо объяснил Лео. – То есть – они. Если я когда-нибудь встречусь с настоящими Рафаэлем, Донателло и Микеланджело – они будут совсем не такими, какими я их представляю. И я не смогу быть не разочарованным, потому что ожидал совсем другого. Это нечестно.       – А честно, что ты останешься один? – фыркнул грубиян и хулиган.       – Я и есть один. Вас нет. На самом деле никто не прикроет меня, никто не поможет решить трудный пример, и мне не с кем играть в семью. Чем раньше я начну к этому привыкать – тем лучше.       – Это логично, – помолчав, сказал тихоня-умник. – Ты не хочешь разочарований.       – У-у, но почему обязательно разочарований? – скорчил рожицу голубоглазый. – Где же твой опти… опт…       – Оптимизм, балда, – Лео не сомневался, что грубиян закатил глаза. И тут же себя одёрнул: этого не было. Никого не было… – Ага, повторяй это себе чаще, да-да, ты, Лео, настоящая черепаха, прячущая голову в панцирь. Не знаю, не вижу, не слышу! Кто тебя пинать-то будет, чтоб не только на заднице сидел с закрытыми глазами?       – Я справлюсь, – упрямо продолжил гнуть своё Леонардо, – потому что вы – это тоже я.       Грубиян, ворча, захватил маленького, и вместе они растворились в тенях (в глубинах души Лео?), но умник задержался.       – В твоём прощании с нами есть и другая причина, не так ли?       Лео не стал отвечать на этот вопрос вслух. Да, возможное будущие разочарование – причина, притянутая за уши. Он представлял себе братьев-черепах, но не людей. Люди – те, кого им, мутантам, нужно опасаться, по словам учителя, те, кого Лео, будучи младше, боялся до кошмаров. А семья Хамато – исключение… Но Леонардо этого не понимал. Разве этот человек, Хамато Йоши, не бросил своего друга, когда тот оказался в опасности? Можно ли на такого полагаться?       Юный черепашонок считал – нет. Он не хотел иметь ничего общего с этим человеком. Ему снились кошмары, что его забирает незнакомец и кидает в клетку, а потом… Потом на него ходят смотреть люди, бесконечные толпы людей с пустыми лицами. Это было очень страшно. И сколько бы учитель ни рассказывал о благородстве Йоши, Лео не мог отделаться от категорического неприятия. Подсознательно он считал этого человека угрозой – от детских страхов так просто не избавиться, если он привык бояться биологического отца как того, кто может забрать его из привычного мира, который он знал и любил.       Выдуманные или нет, братья были ниточкой, связывающей его с Йоши, поэтому он и отказался от них.

***

      Япония, Токио, резиденция Хамато       Маленький мальчик разбудил своим плачем брата.       – Майки, что такое? – сонно, но со встревоженными нотками спросил он, при свете ночника пытаясь понять, что не так. Но казалось, младший брат в норме. – Кошмар?       – Он сказал, что больше не хо-хочет быть моим другом! – сквозь всхлипы выдал Майки.       – Кто?       – Мой д-друг-черепашка!       Его старший брат Донателло тяжело вздохнул, думая о том, что эта история с воображаемым другом затянулась. Донни слышал разговор отца с семейным врачом, тот говорил, что это такая фаза, что малыш перерастёт… Но в то же время отмечал странность: Майки не был обделён вниманием, благо, имелись два брата и группа детского сада, а после и подготовки к школе для детей членов клана. У него было полно товарищей по играм… и всё же он выдумал себе друга, мальчика-черепаху. Раф даже обижался из-за этого, ведь всегда питал к самому младшему собственнически-заботливые чувства. Старший, отличающийся обычно весьма вспыльчивым нравом, готов был пасти младшенького чуть ли не постоянно. Однако он ещё и обидчивостью отличался – мог дуться сутками, если кто-то что-то не так скажет. В основном именно из-за такой обиды (накануне вечером Майки снова рассказывал про воображаемого приятеля, ещё добавил, мол, тот лучше Рафа) юный бунтарь и не пришёл на плач. У него всё просто: бам – и готова обида, выражающаяся в полном игнорировании.       Донни же старательно следовал советам отца и «проявлял заботу и терпение».       – Вы поругались?       – Он не хочет с н-нами дружить, – уткнувшись в грудь брату, тихо рассказывал Майки. – Ему очень одиноко, но он не любит нашего папу.       – Ой. Эм… ну, может, это и к лучшему. Папа ведь хороший, а зачем дружить с кем-то, кто так плохо о нём думает?       – Но он – наш брат!       Да уж, Майки частенько ставил Дона (и не только его) в тупик своими заявлениями. Об этом маленьком факте младший ещё не упоминал, а сам Донни бы не удивился, если бы узнал, что братишка это только что выдумал.       – Он – черепаха?       – Да, Донни, я же говорил!       – А мы – люди. Значит, он не может быть нашим братом, – с неуклонной терпеливостью пояснил он. – Ну подумай сам, ему, наверное, неудобно – черепаха среди людей себя чувствует не на своём месте. Ему будет лучше с собратьями, так что ты не должен его удерживать. И у тебя уже есть мы. Или мне тоже уйти?       – Нет-нет, Ди! А расскажи сказку?       Донни вздохнул не по возрасту серьёзно и, устроившись поудобнее, завернув и себя, и брата в одеяло, выдал сильно сокращённую версию сказки про гадкого утёнка, надеясь, что это поможет Майки наконец-то отпустить черепахообразного приятеля. Маленький умник постарался, как мог, навести братишку на мысль, что черепахе стоит быть с черепахами, а не с людьми. Однако...       – Мы все должны быть черепахами, как он, – и тогда будет правильно. Кру-у-уто, – сонно пробормотал Майки перед тем, как заснул, оставив Донни в ступоре от хитровывернутости выводов брата.       Сам Донателло был рад, что Майки, возможно, больше не будет говорить об этом самом приятеле с панцирем – такие разговоры расстраивали папу, который и без глупых выдумок был постоянно занят или печален. Донни старался быть полезным, не доставлять проблем – и ему это удавалось. Няньки, а потом и учителя отмечали высокие способности к обучению, он на самом деле ощутимо опережал сверстников, но друзей ему это не прибавляло, скорее наоборот – Донни общался в основном с братьями.       Хамато Йоши очень переживал о социальных навыках среднего сына – когда отвлекался от работы. А в неё, к слову, он погрузился с головой, и дело не только в том, что смерть отца и главы клана прибавила забот. Йоши стремился забыться, отрешиться от мыслей о любимой жене и потерянном друге с Леонардо. Иногда ему казалось, что та встреча в Нью-Йорке была всего лишь сном, выдумкой. Тем более попытки разыскать Сплинтера успехом не увенчались, да и ему было не до углублённых поисков.