Отцы и дети

      Хуа Чену кажется, что проходит целая бесконечность с момента, когда Ши Цинсюань задала свой вопрос. Всё это время он молча и глупо смотрел на нее с чистым страхом в глазах, словно на коленях своему палачу; он сам не понимал почему у него застыла кровь в жилах так, словно Ши Цинсюань прямо сейчас достанет револьвер с кармана юбки и выстрелит ему между глаз, когда узнает, что Хуа Чен и в самом деле безумно и бесповоротно влюблен в отца ее ребенка. Или не её.       И еще больше его окутывает с головой стыд. И он правда не помнит, чтобы за всю свою жизнь ему когда либо было стыдно.       Однако спустя эту самую бесконечность, Ши Цинсюань внезапно прыскает со смеху и сгибается пополам, уже хохоча в голос. Хуа Чен теряется окончательно.       — Боже, Господин Хуа, я настолько Вас напугала? В моей голове это звучало по-другому, извините, Господи! - Ши Цинсюань еще с минуту звонко смеется, пока Хуа Чен переосмысливает все свои жизненные решения, застыв на месте в одной позе. Успокоившись, Ши Цинсюань выпрямляется и ярко ему улыбается, - Господин Хуа, не поймите меня неправильно, Вы не должны стыдиться своих чувств, всё в порядке. Я спросила Вас напрямую не чтобы устроить истерику на Дне Рождении моего сына и выставить Вас с позором за ворота. Я хотела рассказать Вам всё сейчас, чтобы облегчить ношу, которую Вы нагрузили на свои плечи. Еще раз извините, что застала Вас вот так врасплох.       Хуа Чен уже совсем ничего не понимает. Рассказать всё? Если это то всё, о котором он думает, то ему ведь уже известно!       И ему снова становится стыдно, уже за то, что он так грубо ворвался под её кожу.       — Я... простите. В моих мыслях нет ничего странного и неприемлемого. Я ни за что не стану вставать вам поперек горла, и я очень рад быть другом вашей семьи и водить Жое к Эмину. И я более чем счастлив оставаться хорошим знакомым гэгэ. Мне правда...       — Ох, Господин Хуа, ну не извиняйтесь, - Ши Цинсюань прерывает его сокрушения и аккуратно берет его руки в свои. - Повторюсь, любовь капризна и никому неподвластна, поэтому Вас никто не станет осуждать, тем более у Вас нет никаких дурных намерений. Наоборот, я хочу Вам помочь.       Хуа Чен резко вскидывает голову и еле сдерживает челюсть на месте.       — Прошу прощения?       Ши Цинсюань тихо смеется и ведет его к установленной неподалеку скамье. Хуа Чен послушно усаживается, беспокойно оглядываясь на дверь в дом. И Ши Цинсюань, наконец, говорит:       — Начну немного издалека... Дело в том, что на самом деле я — мужчина. - она слабо улыбается и поднимает глаза, чтобы посмотреть на реакцию Хуа Чена, и тот прикладывает все усилия, чтобы выглядеть удивленным, но не настолько, чтобы это выглядело грубо. - Ну, сейчас я женщина, но не всегда ею была. Не буду пускаться в слезливый рассказ долгого прихода к той, кем я являюсь сейчас. Я сменила пол, когда Эмину исполнялся один год. Да, Эмин не мой биологический ребенок. И он также не ребенок Се Ляня.       Хуа Чен невольно сглатывает. Он с самого начала понимал, что они не могут оба быть его родителями, но что никто из них им не является...       — Тогда... чей он сын? - вырывается из его уст прежде, чем он успевает подумать дважды о том, стоит ли сейчас вставлять свои вопросы. Он поджимает губы, но Ши Цинсюань реагирует совершенно спокойно.       — На самом деле Эмин мой племянник. Даже смешно, не так ли? Мой старший брат погиб в аварии, а его жена осталась с грудным ребенком на руках. Смерть мужа стала для нее ударом, так как она любила его настолько сильно, что и представить нам всем было сложно. Эмин с матерью похожи, как две капли воды, но неприметные мелочи, как форма ушей и родинка на шее, были от отца, моего брата, и она не смогла дальше смотреть на него без болезненных воспоминаний. Помимо этого, тогда у него начались проблемы с глазом, и он плакал беспрерывно. И однажды она ушла, оставив Эмина в своей кроватке. Тогда я уже проходила переход и когда Эмин остался один, я приняла решение заменить ему мать. Разумеется, моя семья была сконфужена и они все еще не приняли этот факт в полной мере. Но я счастлива, ведь Эмин растет здоровым и добрым мальчиком. И называет меня мамой.       Ши Цинсюань тихо выдыхает, и вместе с ней выдыхает Хуа Чен.       Он мало кого уважал по-настоящему, ведь после проклятой жизни, из которой он построил того, кто твердо стоит на ногах в дорогой обуви на блестящем линолеуме, все встречающиеся ему на этом пути люди казались сплошным лицемерием за жалостливыми лицами. Но Ши Цинсюань заправляет выбившуюся челку за ухо и прикусывает губу, поддерживая улыбку сквозь тонкую полоску единственной слезы, перемешавшейся с тушью, а на заднем дворе радостный Эмин с потеющими от волнения ладонями открывал подарки, и Хуа Чен понимает, что не может ею не восхищаться.       — Вы невероятно смелая, Ши Цинсюань. И по Эмину сразу видно, что он всегда окружен любовью и заботой. Вы отличная мама и, я уверен, прекрасная жена...       — Поэтому я и хотела с Вами поговорить как можно раньше, - прерывает его Ши Цинсюань, благодарно сжав его ладонь. - Между нами нет великой любви, которую мы старательно разыгрываем. Се Лянь мой лучший друг еще со старшей школы. Он всегда был рядом, приезжал в любой конец города в любое время суток каждый раз, когда я хватала лезвие в первые годы университета, а после поддерживал меня каждый день, когда я начала переход. Я усыновила Эмина практически одновременно с тем, как закончился курс моих таблеток, поэтому из парня-студента я внезапно сразу стала матерью, не успев побывать в своем новом теле. И далеко не все были готовы к таким резким изменениям, так что в один момент меня поставили против всего мира. Даже тогда Се Лянь оказался рядом и мы заботились об Эмине вдвоем, обучаясь всему с нуля. Первым словом Эмина было «папа»‎, когда Се Лянь укладывал его спать. На следующее же утро Се Лянь предложил нам пожениться и растить Эмина вместе, чтобы у него были полноценные родители, и чтобы я чувствовала себя в безопасности, будучи замужем. И я приняла это предложение, потому что хваталась за Се Ляня руками и ногами, трясясь от страха. Только спустя годы я поняла, что он ведь полжизни полностью посвятил мне. Меня совсем не беспокоили романтические отношения, поэтому я не осознавала, что у Се Ляня по-другому. Он любит любить и быть любимым, но как только мы расписались, он поставил крест на любых связях, несмотря на мои протесты, потому что считал, что Эмин не может иметь «неверного отца»‎. Но когда на пороге нашего дома появились Вы, и когда я увидела, какими глазами Вы на него смотрите, я твердо приняла решение в этот раз не пускать всё на самотек. Понимаете о чем я?       Хуа Чен вновь ощущает как трясутся кончики пальцев и по спине пробегает холодный пот. Разумеется, он прекрасно понимает, что она имеет в виду, но как такое возможно? Спустя столько ночей сплошных мучений от разрывающих грудную клетку чувств, поглощающего стыда и сожалений, у Хуа Чена на самом деле есть шанс?       Он прикусывает губу, чтобы не расплыться в глупой улыбке.       — То есть... я могу...?       — Я очень хорошо разбираюсь в людях. - Ши Цинсюань широко улыбается и откидывает голову на спинку скамьи, щуря глаза от яркого солнца. - И я знаю, что Вы любите его искренне настолько, что готовы всю жизнь быть поблизости без возможности подойти ближе. И Се Лянь как никто другой заслуживает такой любви от такого человека. Поэтому да, я хочу, чтобы Се Лянь был счастлив. А мы с Эмином всегда будем его семьей.       Хуа Чен сдерживает порыв крепко ее обнять. Вместо этого он встает и коротко кланяется, на что Ши Цинсюань вновь заливается смехом и поднимается следом.       — Не говорите Се Ляню, что я всё это Вам рассказала. Он будет чувствовать себя обязанным и виноватым, я его знаю.       — Да, разумеется. Спасибо за доверие, правда... я очень это ценю.       — Если у вас все получится... - Ши Цинсюань оборачивается к нему с игривым огоньком в светло-бирюзовых глазах и протягивает белоснежную ладошку. - Обещаете, что будете заботиться о моем муже?       Хуа Чен наконец позволяет себе улыбнуться. Он аккуратно сжимает ее руку и снова отвешивает поклон.       — Обещаю.       Они тихо смеются с минуту, и после Ши Цинсюань легко тянет его за руку в сторону дома.       — Пора возвращаться, они сейчас весь торт съедят.       Хуа Чен быстро кивает и они заходят обратно в дом. Он наконец чувствует долгожданное облегчение и внутри разливается щекочущее тепло.

.

      — Было та-а-ак весело! - Жое радостно прыгает на кровати, изворачиваясь из рук Хуа Чена, пытающегося ее поймать и успокоить. Все мягкие игрушки и подушки уже давно разлетелись по всей комнате, а Жое все не унималась, все еще находясь в эйфории от прошедшего праздника.       Спустя минут десять, Хуа Чен наконец подхватывает визжащую дочь на руки и с грозным «Ага-а!»‎ валится вместе с ней на кровать. Жое громко пищит ему в самое ухо, но Хуа Чен все также крепко держит ее в объятиях, стойко принимая тычки в живот от маленьких ножек.       — Все? Не истерим больше? - насмешливо спрашивает Хуа Чен, когда Жое принимает свою участь и наконец перестает извиваться.       — А почему Хэ Сюань до сих пор нет? - вместо ответа спрашивает Жое и Хуа Чен тяжело вздыхает. Им двоим стоит перестать свою холодную войну, или хотя бы перестать по-детски открыто друг на друга дуться, этим путая бедную Жое.       Два дня назад он неосторожно бросил бегающей от него Хэ Сюань обиженное «Если ты настолько не хочешь меня видеть, просто уходи»‎, и она правда ушла. И уже неважно кто здесь виноват и является ли это смешным конфликтом из ниоткуда, ведь Хэ Сюань не появлялась уже второй день, а Хуа Чену просто не позволяла гордость ей позвонить и просить вернуться обратно. Даже ради ужасно тосковавшей по своей няне Жое. Кажется, все же стоило составлять с ней нормальный договор, чтобы такого избежать. Но как он мог знать, что они возьмут и перестанут друг с другом разговаривать?       — Хэ Сюань заболела, поэтому уехала к себе домой, чтобы полечиться.       — Но ведь ее дом здесь. - недоуменно хлопает ресницами Жое и Хуа Чен умиленно тянет ее за надутые щеки.       — Не волнуйся, она скоро вернется. Не может же она бросить тебя.       — Но мама ведь бросила.       Хуа Чен резко выдыхает и откидывается на спину, утягивая с собой Жое. Он грустно улыбается и мягко целует ее в лоб. Конечно же Жое все понимает. Она слишком умный ребенок, чтобы и дальше слепо делать вид, что ничего не произошло.       — Твоя мама не совсем здорова. Поэтому ей пришлось уйти. Но это не значит, что она тебя бросила, солнышко. Так получилось, к сожалению, и с этим ничего не поделаешь. Но она все еще очень тебя любит, хорошо?       — Она нездорова как Хэ Сюань?       Хуа Чен тихо смеется и проводит ладонью по пушистым и мягким после душа волосам Жое.       — Не совсем. Хэ Сюань точно вернется, нужно только... - Хуа Чена прерывает вибрация с заднего кармана брюк. Он быстро достает телефон и растеряно смотрит в экран с входящим вызовом с незнакомого номера. Ему никогда не звонят так поздно, тем более не записанные у него контакты, ведь сначала всегда обращаются к Инь Юю. Хуа Чен перекладывает Жое на кровать и садится прямо. Даже не приняв вызов, он уверен, что услышит что-то не самое приятное, и ему очень хотелось бы просто сбросить.       Но тем не менее, палец Хуа Чен скользит вправо, принимая звонок, и он настороженно прищуривается, поднося телефон к уху.       — Да?       — Господин Хуа? Это Вы?       Голос незнакомый. Хуа Чен нервно облизывает губы и встает с кровати.       — Верно. Могу я узнать кто Вы?       — Меня зовут Бэй Веньян, я лечащий врач Госпожи Хуа. Мне передали Ваш номер, так как Вы единственный родственник, оставивший свои контакты. Я верно предполагаю, что она приходится Вам матерью?       По рукам Хуа Чена пробегают мурашки и чувствует свое сердцебиение уже в глотке. Ха.       — Верно, Доктор Бэй. Нужно оплатить лечение? Я вроде уже переводил нужную сумму совсем недавно.       Жое привстает с кровати и обеспокоенно тянет его за рубашку, но Хуа Чен легко треплет ее по волосам и широко улыбается, чтобы показать, что все в порядке.       — Дело не в этом, Господин Хуа... Я звоню Вам, чтобы передать прискорбные вести. Ваша мать умерла четыре часа назад. Причина смерти - анафилактический шок, мы предполагаем...       Хуа Чен не слушает дальше. Физический мир вокруг в мгновение обрушается в сплошную пыль, а все звуки сводятся к раздражающему слух звону. Ноги пронзает резкий спазм, и он обессиленно садится обратно на кровать.       ХА! ХАХА!

.

      Хуа Чен с большим трудом поднимается с земли и тяжело падает на пыльную скамью. Он с омерзением глотает рвотный позыв, снова чувствуя обжигающий алкоголь на языке, и в сердцах отбрасывает пустую бутылку в сторону. Она не разбивается, лишь падает с глухим стуком и перекатывается прямо в кусты.       Хуа Чен откидывается на спинку скамьи. Сегодня небо покрыто золотой россыпью маленьких звезд, и даже луна светит особенно ярко, отчего Хуа Чен кривит губы и срывается на внезапный смех.       — Видимо небо только радо тебя принять, а, мам? Что ж ты так тянула с этим, я на твои счета целое состояние вывалил.       Хуа Чен пьяно икает и зажимает рот рукой, в очередной раз заталкивая стремящуюся вырваться желчь вперемешку с виски. Он ненавидит виски. Но только он способен дать Хуа Чену достаточно свободы, чтобы тот мог отпраздновать невероятную новость.       Он вновь глупо хихикает, развязывая смятый галстук, и выуживает с кармана телефон. Он весь покрыт мелкими трещинами от того, как часто Хуа Чен успел пошвырять его во все встречающиеся поверхности. Едва различая буквы, он громко икает, сконфуженно морщится, и, наконец, нажимает кнопку вызова. Звук гудков раздается в его голове отвратительным эхом, отчего он хмурится и сжимает виски пальцами свободной руки, но как только их прерывает слегка хриплое «Алло?»‎, Хуа Чен вмиг выпрямляется и расфокусированным взглядом смотрит перед собой, словно человек на другой стороне линии стоит именно там.       — Гэгэ... ты спал, да? Прости-и, пожалуйста. Мне просто очень... очень нужно было тебя услышать. Иди спать дальше, извини еще раз, что разбудил...       Хуа Чен бьет себя по лбу ладонью и валится на скамейку уже всем телом, сгорая от стыда. Он позвонил Се Ляню на автомате, даже не подумав об этом. И как это вообще выглядит? Сейчас три часа ночи, а он, отвратительно пьяный, звонит ему, чтобы тот просто подышал в трубку. Глупый, глупый Хуа Чен.       — Хуа Чен? Ты в порядке? Что-то случилось? Если тебе нехорошо, я могу помочь, только скажи что мне сделать.       Хуа Чен сглатывает и закрывает глаза. Как же он пьян, и как же Се Лянь добр.       — Знаешь, гэгэ, а ведь у меня нет одного глаза. Почти как у Эмина, хах! Только у меня правый. Совсем незаметно, правда? Полжизни копил на такой протез, сам иногда забываю, что глаза нет. А знаешь кто меня его лишил? Моя мать! Ха! - Хуа Чен давится своим смехом, едва не роняя телефон, но успевает перехватить его поудобнее и снова прижимает к уху. - Она сумасшедшая. Психичка, не подлежащая лечению, всегда такой была! Когда мне было 8, я случайно зашел в спальню, когда она переодевалась. Как ее разнесло! Она швыряла в меня все, что было у нее под рукой, а потом схватила меня за руку и вонзила свои маникюрные ножницы мне в правый глаз. Забавно, а? И я лежал вот так на полу ее спальной, пока она продолжала выбирать наряд на свидание. Я лежал с проткнутым глазом и думал только о том, как же хочу, чтобы ее не стало. Чтобы я проснулся и не слышал больше ее истеричного голоса и визжаний, чтобы ее мерзкие костлявые руки больше не били меня по лицу, чтобы меня больше не пытались отравить дешевыми добавками в еде, чтобы она умерла. Я засунул ее в психбольницу как только начал зарабатывать первые копейки, и не слышал о ней ничего почти пятнадцать лет. И знаешь что, гэгэ? Она наконец померла! Медленно и в полном одиночестве, как и заслужила. С каким же нетерпением я жду, когда ее гроб погрузят в землю, чтобы станцевать на ее могиле! Я так счастлив, гэгэ!       Хуа Чен расплывается в широкой улыбке и прижимает ладонь к бешено бьющемуся об грудную клетку сердцу. Он уверен, что Се Лянь сбросил вызов еще в самом начале его истерики, но это уже неважно. Ничего не помешает его ликованию.       — Мой милый Хуа Чен, - внезапно раздается из телефона и Хуа Чен крупно вздрагивает, распахивая глаза. Не сбросил. - Если ты правда счастлив, тогда почему же ты плачешь?       Хуа Чен готовится громко возмутиться и рассмеяться громче прежнего, но вместо этого из горла вырывается лишь сдавленный хрип, а крупные соленые слезы неприятно затекают ему в шею и в ухо. Он всхлипывает и с силой зажмуривается, сгибаясь пополам на скамье от острой расползающейся боли внутри.       — С чего это мне плакать? Я ненавижу эту женщину! Ненавижу ее всем своим сердцем, она разрушила мое детство, она оставила на мне сплошные шрамы, лишила глаза, никогда даже не думала обо мне как о своем ребенке! Она не заслуживала жить... И я... Я... - Хуа Чен срывается на рыдания, почти до крови царапая кожу грудной клетки и с огромным трудом сглатывая сквозь обвитое острой проволокой горло. - Мама...       Спустя мгновение его туловище поднимают со скамьи и крепко сжимают в объятиях. Хуа Чен мелко дрожит, чувствуя себя вновь восьмилетним ничтожным и беспомощным мальчиком, и когда Се Лянь кутает его в мягкое покрывало и вновь прижимает к себе, он позволяет себе впервые за очень много лет побыть этим самым ребенком, лишенным родительской любви.       Он с отчаянием утопающего хватается за Се Ляня и громко плачет ему в плечо, не зная куда себя деть, пока Се Лянь мягко гладит его по спине поверх покрывала, не переставая тихо нашептывать ему успокаивающие слова в ухо, как маленькому ребенку, прячущемуся от грозы.       — Гэгэ, моя мама умерла. Ее больше нет. - сдавленно шепчет Хуа Чен куда-то в шею Се Ляню и прикрывает глаза, когда чужие руки обнимают его еще крепче.       — Мне невероятно жаль, Хуа Чен. Мне очень жаль. - Се Лянь смахивает одинокую слезу с глаз и прижимается губами к его макушке. Хуа Чен наконец перестает дрожать.       Се Лянь вскидывает голову, когда слышит стремительно приближающуюся к ним машину, и облегченно выдыхает, когда из нее выбегает запыхавшийся Инь Юй в домашней одежде.       — Господин Хуа! Наконец-то, Господи, слава Богу. Слава Богу...       Хуа Чена медленно поднимают на ноги и в четыре руки ведут к машине. Он спокойно усаживается на заднее сиденье, вновь кутаясь в покрывало, и пустым взглядом смотрит в сторону противоположного окна.       — Примите мои искренние извинения за произошедшее. Господин Хуа получил печальные вести и ушел из дома... Простите, мне следовало сразу приехать чтобы его проведать. Он никогда так не напивается, позвольте мне извиниться и за него. - Инь Юй низко кланяется и Се Лянь незамедлительно кладет руки ему на плечи, чтобы тот выпрямился.       — Не стоит, Господин Инь Юй. Хуа Чен позвонил мне и сообщил об этом... И я сразу почувствовал, что он рядом. Как хорошо, что он пришел ко мне во двор и я нашел его здесь. Мне очень жаль... насчет Госпожи Хуа.       — Да, эта новость шокировала нас всех. Благодарю Вас за то, что Вы поддержали Господина, ему правда это было нужно. Еще раз прошу прощения за то, что Вас побеспокоили в такой час. Я отвезу его домой.       — Да, конечно. Пожалуйста, позаботьтесь о нем.       Инь Юй снова кланяется и садится за водительское сиденье. Се Лянь с тоской смотрит на затонированное заднее стекло и тихо молится, чтобы Хуа Чен больше не плакал.

.

      Хуа Чен резко садится на кровати и ловит ртом воздух. Наконец восстановив дыхание, он прижимает ладонь к груди и прикрывает глаза. Всё хорошо, всё хорошо. Он пережил эту ночь.       Спустя минуту он снова открывает глаза и только сейчас замечает, что в комнате он не один. Хэ Сюань мирно спала на кресле напротив, свернувшись калачиком и укрывшись тонким покрывалом с его кровати. Хуа Чен мягко улыбается и у него теплеет в груди. Она вернулась.       После он резкими вспышками вспоминает где именно он провел первую половину ночи и теперь уже вскакивает с кровати, хватаясь за голову. Вот черт!       — Какой стыд, Господи, какой позор, да как я мог так облажаться, зачем я это сделал! - раздосадованно бормочет Хуа Чен, зарываясь пальцами в волосы и борясь с желанием с разбега вбежать в стену. - Какой я идиот, только шанс появился и я его просрал, гэгэ теперь и Эмину запретит общаться с Жое, какой же я придурок...       — Ради всего святого, Хуа Чен, пожалей хотя бы меня, я тебя всю ночь на ручках качала и сопли тебе вытирала, а ты даже поспать не дал. - мычит Хэ Сюань с кресла и буравит его суровым взглядом.       Хуа Чен замирает на месте и они молча смотрят друг на друга почти целую минуту.       — Прости меня, Хэ Сюань. - наконец говорит Хуа Чен, слабо улыбнувшись. - Я больше не повторю своей дурной ошибки. И спасибо, что вернулась.       — Разумеется я вернулась, я тебе одному Жое не доверю. - Хэ Сюань закатывает глаза и, скинув покрывало на пол, поднимается с дивана. Помолчав немного, она добавляет: - Соболезную.       — Не стоит, я уже наистерился и успокоился. Ты же знаешь, моя матушка не заслуживает того, чтобы ее долго оплакивали. И... ты правда сидела со мной всю ночь?       — Я приехала как только мне позвонил Инь Юй. Он привез тебя заплаканного, чумазого и воняющего виски, который ты никогда не пьешь. Он тебя отмыл и уложил, но ты не переставал хныкать, и я словно вернулась во времена, когда у Жое были колики и ее нужно было укачивать по несколько часов, чтобы она поспала.       Хуа Чен поднимает глаза на Хэ Сюань и его сердце сжимается от благодарности. Но не успевает он раскрыть рта, чтобы выразить ее вслух, Хэ Сюань вскидывает перед ним ладонь и хмурится.       — Даже не думай сейчас разныться. Не рушь свой образ еще больше, я к этому еще не готова.       Хуа Чен ухмыляется и издевательски посылает ей воздушный поцелуй, от которого она кривится так, словно он только что перед ней проглотил слизняка.       — Жое, надеюсь, не видела меня в таком состоянии?       — Разумеется нет. На тебя было мне страшно смотреть, а она бы тем более этого не выдержала. - Хэ Сюань довольно хмыкает на чужие возмущения, и направляется к двери. Но уже у порога она щелкает пальцами и оборачивается обратно, - Можешь не гадать насколько ты теперь противен Се Ляню. Спроси у него самого, он сидит в гостиной.       У Хуа Чена выпадает челюсть и одновременно с этим замирает пульс.       — Он ЧТО?!       Хэ Сюань прижимает ладонь к губам в театральном удивлении и выпархает из комнаты.