Хуа Чен не плакал. Он даже не бил посуду, не громил все на своем пути, не лаял на всех встречных, и не хватался за бутылку.
Точно также он не стал снимать водолазку с засыхающей краской на рукавах и грязным пятном на груди, и слепо размазывал ее по простыне.
Хуа Чен выбежал из квартиры Се Ляня ни разу не обернувшись назад и, переходя порог, он знал совершенно точно, что больше его не переступит.
И всё же как близок он был к тому, чтобы Се Ляня наконец поцеловать.
Да, обиднее и мучительнее всего было именно то, как близко он прижимал любимого Се Ляня, как чужие руки обнимали его также крепко, и как горячо они дышали друг другу в губы... чтобы так ими не встретиться.
Хуа Чен все еще слышит эхом по спальной этот оглушительный звук бьющегося стекла и тихий, дрожащий всхлип. Эмин.
Хуа Чен с силой зажмуривает глаза и хватается ладонями за голову, чтобы перестать представлять лицо бедного потерянного ребенка, заставшего отца изменяющего матери прямо на его глазах, ведь именно так всё это выглядело в его маленьком мире, который Хуа Чен разрушил.
— Какой же я больной ублюдок. – бессильно шепчет Хуа Чен, опуская ладони на лицо и тяжело в них выдыхая. У него невероятно болит голова, катастрофически ноет в груди. Ши Цинсюань обнажила ему душу и открыла ему тропу, о которой он и мечтать не мог, а он
ОН! Он спустил в унитаз всё и разом. Всё!…
В дверь тихо стучатся.
— Эй, Хуа Чен? Ты не спустился к ужину. Жое очень беспокоится, ты вообще живой?
Хуа Чен ничего не отвечает. Меньше всего сейчас ему хочется с кем либо разговаривать, кого либо видеть и слышать. Ему нужно быть одному и наказывать себя раз за разом, ни на секунду не позволяя себе забыть что он натворил.
— Я тебе дверь сейчас выломаю, даже не думай меня игнорировать. – голос Хэ Сюань звучит абсолютно спокойно, ведь они оба прекрасно знают, что она не шутит. Но Хуа Чен вновь оставляет ее без ответа, отчего она моментально взрывается: – Я тебе вроде ясно сказала, что
Жое, блять, беспокоится!
На последней фразе слышится глухой стук и дверь стремительно распахивается от уверенного удара с ноги и врезается в стену. Хэ Сюань непринужденно поправляет юбку и проходит внутрь с тяжело вздымающийся грудью, но сразу же замирает, наконец его увидев. Хуа Чен пластом лежал на безобразно смятой постели в грязной водолазке, спутанные распущенные волосы закрывали половину его лица и сам он лишь тяжело дышал, закрыв рот и нос ладонями, словно самовольно ограничивая себе воздух; страшное и все же жалкое зрелище.
— Хуа Чен…
— Кажется, – резко перебивает ее Хуа Чен, не убирая руки с лица, – Я все же обречен на вечное одиночество в своем пластмассовом мире. Мне стоит перестать слепо надеяться, что в этот раз что-то изменится. Я всё испортил.
На этом Хуа Чен замолкает. Он не ждёт ответа и даже не поворачивает голову к все еще неподвижно стоящей на месте Хэ Сюань; всё это он говорил в первую очередь самому себе. И все же легче от высказанного не стало ни на каплю.
Молчание затягивается, и комната незамедлительно наполняется настороженной атмосферой; Хуа Чен, изначально не ждавший ответа, начинает чувствовать ужасный дискомфорт от того, что Хэ Сюань просто стоит и не говорит ни слова. Почему бы ей просто не покачать головой и не уйти укладывать Жое, напоследок спихнув его с кровати или натянув боксеры ему на голову?
Спустя еще минуту, он все же слышит шаркающие шаги в сторону кровати и со вздохом снова прикрывает глаза. Вот сейчас.
Но кровать слегка прогибается под чужим весом и мягкая ладонь осторожно берет его за запястье, несильно сжимая. Хуа Чен все таки опускает руки и встречается взглядом с Хэ Сюань. Она не злится, не готовится треснуть его за нытье, и даже не готовится его высмеять. Она берет его руку в свою аккуратно, даже невесомо, и Хуа Чен ощущает болезненный спазм от подступающих слёз; но, ведь правда, он не имеет права плакать.
— Хочешь поговорить? – тихо спрашивает Хэ Сюань, не отпуская его руку, и Хуа Чен едва сдерживает унизительный всхлип. Весь его непробиваемый образ покрывается крупными трещинами каждый раз, когда она разговаривает с ним вот так. И у него никогда не получается этому противостоять.
Именно поэтому он рассказывает ей всё; в груди болезненно сжимается с новой силой, когда он доходит до того самого звона от битого стекла в контрасте с тихим и горячим дыханием Се Ляня. Хуа Чен заканчивает свой пересказ и стыдливо поджимает губы, заранее представляя выражение лица Хэ Сюань. Вероятнее всего мягко поглаживающая его руку ладонь просто залепит ему отрезвляющую пощечину, и, честно, это будет как нельзя кстати.
Однако Хэ Сюань выдерживает задумчивое молчание ненадолго и даже руку свою не убирает. Напротив, она укладывается рядом, проницательно понимая, что в глаза ей он смотреть даже не собирается, поэтому лучше уж они оба будут пялиться в потолок, и после прямо спрашивает:
— А ты уверен, что вас застукал именно Эмин?
Хуа Чен недоуменно хмурится.
— Что ты имеешь в виду? Ну, я не видел его, потому что тот сразу убежал крушить мебель по всему дому, и когда с позором убегал даже не оглядывался. Но кто еще это мог быть? Не Ши Цинсюань же...
— Просто мысль вслух, - Хэ Сюань пожимает плечами. - Но если это правда был Эмин, то ситуация действительно дерьмовая. Он ведь не знает, что его родители не от большой любви ими являются, да и не являются ими вовсе по сути. Он еще и в таком чувствительном возрасте и так равняется на отца, а ты еще и отец Жое, в какую задницу ты...
— Да знаю я, знаю! - Хуа Чен измученно стонет в ладонь и зажмуривает глаза. - Я весь вечер только об этом и думаю, если ты не заметила. Боже бля-ять, Эмин точно не захочет больше дружить с Жое, Ши Цинсюань жалеет, что вообще связалась с таким распиздяем, а Се Лянь... готов поспорить он просто жаждет мне вмазать...
— Я тебе сейчас сама вмажу, перестань истерить. - раздраженно перебивает его Хэ Сюань и резко поворачивает голову Хуа Чена к себе, едва не свернув ему шею, чтобы он наконец посмотрел ей в глаза. Хуа Чен сразу пристыженно тупит взгляд, поджимает хвост и уши. Хэ Сюань фыркает ему в лицо от того, насколько это нелепо, но тут же снова хмурится и продолжает: — Слушай меня сейчас внимательно.
Хуа Чен перестает паясничать и настораживается, потому что Хэ Сюань больше не шутит.
— Почему тебе всегда хочется самоотверженно взваливать на себя ответственность за всё, что хоть немного идет не по плану? Ты настолько привык держать любую ситуацию под своим контролем, что теперь считаешь всех остальных недостаточно компетентными? Думаешь Се Лянь до такой степени глуп, что вообще понятия не имел что вы
оба собирались сделать, первым к этому подтолкнув? И что он совсем не при чем, когда вас застал
его сын в
его квартире? В этом твоя главная проблема, Хуа Чен! Ты подставляешь грудь под каждый удар, а потом зализываешь раны в полном одиночестве, разрушая себя изнутри своими глупыми нездоровыми мыслями! Я живу с тобой под одной крышей почти десять лет и я видела достаточно, чтобы вынести тебе этот приговор. Не всё всегда будет идти по твоему плану или ожиданиям, и ты не всегда будешь всецело во всем виноват. Я понимаю откуда это всё у тебя взялось, ты всю жизнь полагался только на себя, но сейчас тебе нет нужды бояться делать ошибки и придумывать себе, что весь мир разом ополчится против тебя, запнись ты хоть немного, дурень!
Хэ Сюань тяжело выдыхает после последнего предложения и поджимает губы, убирая ладони с чужого лица, а после пары секунд молчаливых переглядок, переворачивается на спину, чтобы вновь уставиться в потолок.
Хуа Чен на протяжении всей её внезапной тирады смотрел на нее немигающим взглядом, и его глаза поражено расширялись с каждым новым предложением. Хэ Сюань всегда была готова прямо ткнуть его носом в его же ошибки и всеми способами приводить его в чувства каждый раз, когда он расплывался в унылую лужу, сколько бы раз это ни повторялось. Хуа Чен ценил её больше всех остальных и всегда был безмерно ей благодарен, настолько, что нужда говорить это вслух была давно опущена между ними, и трепетное «спасибо» подразумевалось у него в каждом обыденном «доброе утро».
Однако сейчас все было по-другому. Хэ Сюань впервые обнажила свои искренние эмоции, вывернула его изнутри вместо привычного стряхивания пыли с поверхности. И впервые она не спрятала то, что действительно за него беспокоилась и действительно наблюдала.
Хуа Чен наконец делает глубокий вдох полной грудью и мелкая дрожь по всему телу медленно отпускает. Он тянет уголки губ в слабой полуулыбке и (еще одно незнакомое «впервые») притягивает Хэ Сюань к себе. Застигнутая врасплох, она не успевает издать ни звука прежде чем ее сжимают в объятиях. Хуа Чен поздно думает о том, как бы она не пнула его аккурат ниже пояса за такую самовольность, но даже так, он обхватывает ее плечи и уже уверенней прижимает к себе.
Незнакомо, неестественно, почти несуразно и просто дико, но Хэ Сюань не отпихивает его с кислым выражением лица, а Хуа Чен не чувствует вовсе, что что-то неправильно, а только удивляется: почему он никогда прежде её не обнимал?
— Ты права во всём. - наконец говорит Хуа Чен ей в макушку. - Столько лет мне прекрасно жилось с моими ненормальными загонами, но как только я встретил гэгэ... я никогда и не думал, что способен на такое. Ну, любить. И я начал медленно терять рассудок от того, что совсем ничего в этом не понимаю. Но ты и сама знаешь. Я так хотел заслужить такого же к себе...
— И нет такого понятия как «заслужить любовь», идиот... - тихо вставляет Хэ Сюань уже привычным похоронным голосом и Хуа Чен громко смеется больше от облегчения.
— Ты опять права. Мне предстоит многому учиться с нуля, но я благодарен, что ты меня в этом сопровождаешь. Прости, что тебе столько лет приходится нянчить еще и меня. И спасибо.
Хуа Чен на мгновение сам удивляется тому, что действительно всё это сказал, но вместо ожидаемого унижения он ощущает только долгожданный покой. Он всегда ненавидел извиняться и благодарить, но теперь он правда чувствует себя хорошо.
— Ты мне платишь, куда я еще денусь. - ехидным голосом отзывается Хэ Сюань уже громче и все же высвобождается из внезапных объятий. Она поднимается с кровати и непринужденно приглаживает растрепавшиеся волосы под насмешливый взгляд Хуа Чена, театрально обиженно поглаживающего себя по плечам. Они перекидываются колкостями как ни в чем ни бывало, но оба понимают, что этим просто неловко скрывают приятное тепло от еще больше невысказанных, но подразумеваемых «спасибо» и «прости».
— Мое дело сделано. Надеюсь ты примешь правильное для себя решение. - заключает Хэ Сюань и уже собирается удалиться, но Хуа Чен резко выпрямляется на кровати и останавливает ее, схватив за запястье. Они встречаются одинаково растерянными взглядами. Хуа Чен сглатывает, прежде чем:
— Хэ Сюань, давай поженимся? – произнесенное на одном дыхании.
Хуа Чен ошарашенно смотрит на побледневшее лицо Хэ Сюань, словно это и не он сказал.
Они оба молчат в нарастающей тревоге пока Хэ Сюань не вырывает свою руку и стены комнаты отзываются насмешливым эхом от звонкой пощечины.
Хэ Сюань уходит.
Хуа Чен рвано выдыхает, пока его щека медленно покрывается красными пятнами, и принимается тихо хихикать в кулак подобно умалишенному.
— Согласен, заслужил. – справедливо заключает он, прижимая ладонь к пылающей щеке. Все же отрезвляющую пощечину он сегодня получил.
.
После эмоциональной вправки мозгов от Хэ Сюань Хуа Чена действительно отпустили тревожные мысли, и он смог вернуться к обыденности и работе без вспыхивающих перед глазами воспоминаний и последующих навязчивых мыслей воткнуть механический карандаш себе в артерию. Однако на смену этому его немедленно начинает беспокоить другое: почему Се Лянь молчит? Почему он все еще не дал ему знать, что презирает и не желает иметь ничего общего? С того дня прошла целая неделя, но они так и не поговорили. Звонить первым Хуа Чену не хватило наглости, и он просто тяжело вздыхал над телефоном каждую свободную от работы минуту, действуя всем окружающим на нервы. Он даже не мог осторожно прознать что-нибудь об Эмине через Жое из-за ужасно не вовремя наступивших весенних каникул. Жое и сама тосковала по нему временами, и в такие моменты узы отца и дочери скреплялись крепче в тихой солидарности.
Ши Цинсюань?
Нет, ни за что.
Живя этой беспросветной неизвестностью, он мог думать только о том, что уж лучше бы они все по очереди плюнули ему в лицо, но только не молчали. И каждый раз он бил себя по лбу и понимал, что опять думает только о себе. Разумеется сейчас Се Лянь пускает все усилия на сохранения семейной идиллии для Эмина, ради которого все это и строилось, а Хуа Чен сидит с счастливо сопящей у него на коленях Жое и грустно выводит разбитые сердечки на миллионных договорах.
Боже, Хуа Чен, да ты просто королева драмы!
И вторник следующей недели Хуа Чен опять проводит в уже прочно вошедшем в рутину унынии. Он попросил Инь Юя забить все часы встречами, собраниями, завтраками обедами и никому не нужными семинарами, только бы не оставаться наедине с собой в огромном сером офисе. Но даже так, Хуа Чен неминуемо оказывается один под конец дня, расползаясь по рабочему столу в отвратительной хандре. Се Лянь до сих пор не звонил, не присылал сообщений, а Хуа Чен не смел даже разворачивать вкладку клавиатуры в их чате. Неужели это закончится вот так?
Словно услышав его призыв, телефон резко подпрыгивает на столе от вибрации входящего звонка, и сердце Хуа Чена падает в желудок. Он в ту же секунду хватает его обоими руками, но, прочитав светящееся на весь экран имя, обреченно откидывается на спинку кресла.
Ши Цинсюань.
Вот и палач.
Его кадык нервно дергается несколько раз прежде чем Хуа Чен все же принимает вызов и онемевшими пальцами подносит телефон к уху.
— Ши Цинсюань?...
—
Господин Хуа! Давненько мы не разговаривали, как Вы поживаете?
Хуа Чен ошарашенно округляет глаза и медленно опускает руку с телефоном. Ее голос абсолютно спокоен и она совершенно точно, как и всегда, говорит с широкой улыбкой на лице. Она не злится? Но это просто невозможно.
А если...
не знает?
— Ах, да, со Дня Рождения Эмина, если не ошибаюсь. - быстро спохватывается Хуа Чен и снова прижимает телефон к уху, стараясь звучать ровно и непринужденно. - Я – прекрасно, что насчет Вас?
—
Рада слышать! У нас тоже всё чудесно. - Хуа Чен настороженно выпрямляется от произнесенного ей «нас». -
Я Вас наверное так озадачила своим внезапным звонком, но наш маленький друг держит меня сейчас под дулом, чтобы я отпросила у Вас Жое. Эмин очень соскучился, не хотели бы вы навестить нас на ужин, скажем, сегодня? Я приготовлю для неё морковный пирог!
Теперь Хуа Чен уже точно теряет связь с реальностью и едва не испускает дух, сползая по креслу вниз, с каждым произнесенным ей словом. За считанные секунды он успевает усомниться в том, произошло ли всё это на самом деле или по дороге к Се Ляню он просто тяжело приложился головой и безбожно галлюцинировал?
От незамедлительного погружения в экзистенциальный кризис его останавливает затихшая в ожидании ответа Ши Цинсюань, и Хуа Чен быстро забирается обратно на кресло, принимая приличное положение перед тем, как начать говорить.
— Хах, Жое тоже минуты считает до конца каникул. Спасибо за приглашение! Мы обязательно придем. – Хуа Чен представляет радостную улыбку Жое во все зубы, когда он ей об этом сообщит, и его собственные губы трогает слабая полуулыбка. Разговор с Се Лянем кажется теперь просто приятным бонусом. – Я выйду из офиса через час, заберу Жое и мы приедем к семи, как вам?
— Прекрасно, мы как раз всё успеем подготовить к вашему приходу. Конечно без Се Ляня Вам будет не так интересно, но я уж постараюсь не дать Вам заскучать.
Ши Цинсюань на другой стороне линии тихо хихикает, но Хуа Чен пропускает её последние слова мимо ушей.
Без Се Ляня. Разумеется. Всё происходило на самом деле.
— Я… могу спросить, где гэгэ?
Наступает молчание. Хуа Чен стискивает рубашку на груди.
— Господин Хуа… Се Лянь уехал в родную деревню, Сяньлэ, вместе с младшим братом неделю назад…
Внезапное осознание звучной пощечиной озаряет Хуа Чена и обвивается тугим кнутом на шее, не давая свободно вдохнуть.
— С Му Цином?
—
Да, да, точно, Вы уже встречались с ним на празднике. Но… я была уверена, что Вы знаете. Что-то случилось?
Как же она проницательна.
— Ши Цинсюань… я привезу бутылку Поль Роже.
— Я Вас поняла. Приготовлю сырную тарелку.
Они прощаются и Хуа Чен торопливо поднимается на ноги, принимаясь беспокойно наматывать круги по всему офису. Его пальцы крупно дрожат вместе с нижней губой, да и весь Хуа Чен напружиненный комок нервов, едва не подпрыгивающий до потолка на каждом шагу от того, насколько кардинально перевернулась вся картина.
Да. Поль Роже нужен обязательно. И много Фитоседана.
.
— Ох, так вот оно что…
Хуа Чен медленно кивает и нервно жует губу, ожидая дальнейшего ответа Ши Цинсюань.
Он прямо рассказал ей про тот день, кое-как дождавшись, когда дети убегут в другую комнату. На протяжении всего этого времени он напряженно ловил каждое изменение выражения лица Ши Цинсюань и безумно боялся прочесть в нем отвращение. Но она выслушала его совершенно спокойно, почти умиленно улыбаясь уголком губ в самом начале и жалобно хмурясь под самый конец. Хуа Чен промачивает горло шампанским и старательно сдерживает порыв беспокойно затрясти ногой. Выдержав паузу, чтобы тщательно проанализировать услышанное, Ши Цинсюань наконец отвечает:
— Му Цин живет этажом ниже и, вероятнее всего, он зашел что-то попросить у Се Ляня. Или же просто в гости. Да, я уверена, что вас увидел именно Му Цин. Ах, поэтому они уехали вдвоем навестить родной дом… им нужно о многом поговорить. Я еще очень удивилась, что они решили это так внезапно, и самого Му Цина я перед их отъездом не видела.
Хуа Чен совершенно теряется в своих эмоциях. С одной стороны он готов выдохнуть с огромным облегчением, потому что это был не Эмин, но с другой… ему мало что известно о Му Цине, кроме его скверного характера, но Се Лянь правда заботится о нем и тщательно оберегает, и Хуа Чен правда не уверен, что ситуация стала хоть как-то лучше.
Ши Цинсюань тихо вздыхает, понимая его душевные метания, и молча наполняет его стакан вновь, пододвигая тарелку с морковным пирогом ближе.
— Я ужаснулась от одной мысли, что свидетелем этого мог быть Эмин, а Вы целую неделю были уверены, что так и было. Я представить себе не могу как Вам было тяжело… И Вы, вероятно, корили себя за случившееся, я права?
Хуа Чен не сдерживает тихий смешок от того, насколько Ши Цинсюань временами напоминает ему Хэ Сюань, только в тысячи раз мягче. Вместе с этим он буквально на мгновение задумывается об их совместном прошлом, которое так тщательно хранит под сотней замков Хэ Сюань, но быстро отмахивается. Это сугубо их дело, и он дал обещание.
— А Вы очень хорошо умеете читать людей, – отвечает Хуа Чен и они обмениваются улыбками. – Я правда очень много себе додумывал и накрутил… Но все же, Му Цин был очень расстроен и я слышал, как он побежал переворачивать всё вверх дном.
— Правда? – Ши Цинсюань недоуменно моргает и на всякий случай оглядывает свою идеальную кухню. – Скорее всего они прибрались до нашего с Эмином прихода, потому что всё выглядело как обычно… Боже, Му Цин у нас очень чувствительный и принципиальный мальчик, и он тоже не знает, что наш с Се Лянем брак не от огромной любви. Се Ляню наверное тяжело будет оправдать себя и вернуть его доверие.
Хуа Чен не сдерживает измученный стон и вливает остаток бокала в себя под поспешные и виноватые попытки Ши Цинсюань его успокоить. Да, лучше не стало. Се Лянь все еще совершенно точно его ненавидит.
— Ой… – прерывается Ши Цинсюань синхронно со звонами уведомлений ее телефона. Ее глаза внезапно расширяются, но Хуа Чен не успевает ничего спросить, так как Ши Цинсюань незамедлительно хватает телефон со стола и выставляет его экраном к Хуа Чену, отчего тот настороженно хмурится. Он наклоняется ближе; два текстовых сообщения.
От Се Ляня.
Хуа Чен в очередной раз хватается за сердце.
«Эмин написал мне, что к нам приехала Жое»
«Хуа Чен… с тобой?»
Хуа Чен неотрывно обводит взглядом свое имя, напечатанное
его пальцами, и впервые за эту мучительную неделю ему удается наконец свободно расправить плечи.
Се Лянь.
— Позвоните ему.
Хуа Чен перестает пялиться в экран и медленно поднимает голову на Ши Цинсюань, почти надеясь, что ему просто послышалось.
— Доверьтесь мне и позвоните ему прямо сейчас, ну же!
Ши Цинсюань ласково улыбается, подбадривая, и… Хуа Чен ей доверяется. Задержав дыхание, он выуживает телефон и в пару секунд открывает контакт любимого гэгэ. Его палец замирает над иконкой «вызов» и он выдыхает. Если Се Лянь правда его ненавидит, Хуа Чен хочет слышать это от него.
— Я пойду проведаю детей.
Ши Цинсюань торопливо поднимается и весело подмигивает на растерянный (скорее почти жалобный) взгляд Хуа Чена.
— Всё наладится. – бархатным голосом уверяет Ши Цинсюань напоследок и исчезает за дверью вместе с первыми гудками.
Внутри Хуа Чена ревет буран и взрываются планеты, когда гудки перестают раздражать слух. Его встречает тишина на другой стороне и он проглатывает все слова разом, забывая, как говорить, и лишь бездумно раскрывает рот.
Но его опережают:
— Хуа Чен?…
Шепотом и нежно, как мягкий шелест травы под ногами.
